Глава 21 Операция «Кобра». Прорыв

Глава 21

Операция «Кобра». Прорыв

21 июля немцы перехватили радиограмму, в которой американских командиров соединений вызывали для вручения новых приказов. Это подтверждало подозрения, что 1-я армия США готовится к широкомасштабному наступлению, однако немцы не знали, на каком направлении оно начнется. После тяжелых боев за Сен-Ло обергруппенфюрер СС Хауссер ожидал удара на юго-западе, по течению реки Вир от Сен-Ло к Ториньи. С другой стороны, генерал-фельдмаршал фон Клюге был убежден, что главного удара в Нормандии вновь следует ожидать от англичан на канском участке фронта. В скрытом мире перехвата сообщений союзники обладали серьезным преимуществом. Благодаря системе «Ультра» генерал Брэдли знал, что измотанные немцы вот-вот не выдержат. Момент для прорыва наконец настал.

К тому моменту силы Брэдли сумели достичь длинной прямой дороги, протянувшейся от лежащего на западном побережье городка Лессе через Перьер к Сен-Ло. Именно эта линия должна была стать исходным рубежом операции «Кобра». Трудности имелись только на участке Лессе. 22 июля там неожиданно атаковали немцы, и основной удар пришелся как раз по злополучной американской 90-й дивизии, где дела шли все хуже из-за потери большого числа офицеров. «Одно подразделение полностью сдалось в плен, – сообщалось в донесении, – после чего большинство остальных беспорядочно отступило». Паттон записал в дневнике, что «батальон 90-й дивизии в этот день повел себя чрезвычайно позорно» и что придется отстранить от должности командира дивизии.

Операция «Кобра» была отложена на несколько дней из-за ливня, прошедшего 20 июля, после которого еще долго стояла низкая облачность. Дождь был настолько сильным, что упаковки из-под армейских пайков, которыми солдаты окружали свои окопы, превратились в бесформенную массу. Американцев, как и англичан с канадцами, сильно донимали комары, да и постоянные задержки настроения не улучшали. Один из офицеров 3-й танковой дивизии был настроен более философски. «Война – это на 90 % ожидание, – писал он в дневнике. – Это не так уж плохо, если есть что почитать». Но бригадный генерал Морис Роуз, заслуживший репутацию одного из лучших танковых командиров американской армии, даже под дождем не тратил времени зря. Он использовал эти дни для усиленной подготовки танкистов и пехоты к совместным действиям.

Брэдли нуждался в хорошей ясной погоде. Генерал пребывал в решимости отутюжить линию фронта ударами тяжелых бомбардировщиков, но желал избежать серьезнейшей ошибки, допущенной при операции «Гудвуд», когда медленное продвижение не позволило с толком использовать шоковый эффект бомбардировок. 19 июля Брэдли вылетел в Англию, чтобы обсудить планы бомбардировки с авиационным командованием. Он хотел, чтобы применялись только легкие бомбы – это позволило бы избежать появления глубоких воронок, затрудняющих движение бронетанковых войск. Район массированной бомбардировки представлял собой прямоугольник, прилегавший к южной стороне дороги Перьер – Сен-Ло.

Командование авиации согласилось удовлетворить пожелания Брэдли, но четко дало понять, что невозможно наносить удары только вдоль дороги[229]. Самолеты должны были, двигаясь с севера, пролететь над ожидавшей их удара армией, подобно тому, как это было в секторе «Омаха». Авиаторы также считали, что отвод передовых частей всего на 800 метров, как предполагал сделать Брэдли для эффективного использования шокового эффекта, недостаточен для обеспечения безопасности войск. После долгих споров армия и авиация сошлись на цифре около 1100 метров. Метеорологические сводки сообщали, что к полудню 24 июля небо будет уже достаточно чистым, и час «Ч» был назначен на 13:00.

Маршал авиации Ли-Мэллори вылетел в Нормандию, чтобы лично проследить за ходом операции. Вопреки прогнозам к полудню небо не прояснилось, и он счел видимость недостаточной. Ли-Мэллори отправил в Англию сообщение с приказом отложить бомбардировку до завтра, но бомбардировщики уже были в пути. Был отдан приказ и об отмене операции в целом, но большинству солдат об этом не сказали. Журналисты и офицеры союзных армий, включая представителей Красной армии, были приглашены на командные пункты, чтобы наблюдать за событиями. «Повсюду бродили наблюдатели. Они суетились, перешучивались и ждали», – вспоминал офицер 4-й пехотной дивизии.

Большинство самолетов получили приказ вовремя и повернули назад. Некоторые, как и планировалось, сбросили бомбы к югу от дороги, но у бомбардира ведущего самолета одной из эскадрилий заело механизм сброса, и он случайно отбомбился в 1,5 км к северу от дороги Перьер – Сен-Ло. Остальные самолеты, приняв это за приказ командира, тоже немедленно разгрузили бомбовые люки. Солдаты находившейся под ними 30-й пехотной дивизии не сидели в укрытиях. Стоя на месте или сидя на броне, они смотрели на пролетавшие в небе бомбардировщики. Затем они услышали «специфический свист», означавший сброс большого числа бомб. Люди заметались в поисках укрытий. 25 человек погибли, 131 был ранен. Генерал Брэдли пришел в ярость. Он был убежден, что командование ВВС должно было согласиться с его требованием бомбить вдоль дороги, а не перпендикулярно к цели. А если переносить «Кобру» на следующий день, то решение нужно принять сразу. Командование ВВС доказывало, что бомбардировку можно будет вести так же, как и сегодня, иначе последуют неизбежные задержки. Брэдли понял, что придется согласиться.

В штабе 7-го корпуса Коллинза собралось еще большее число наблюдателей в ожидании «грандиозного спектакля». Советский военный корреспондент полковник Даниил Краминов, едко комментировавший практически все происходившее, писал, как Эрнест Хемингуэй смотрел поверх голов окружающих. «Этот яркий, рыжеволосый никербокер[230], – добавил он, – рассказывал старые анекдоты, такие же скучные, как его многочисленные и неглубокие книги». После того как генерал Брэдли дал брифинг для прессы, штабные офицеры описали ситуацию более подробно: «Это не ограниченное наступление. Это – оно самое, большой прорыв». О жертвах бомбежки собственных позиций не было сказано ни слова.

Члены советской военной миссии, прибывшие из Лондона, также посетили расположение американской 1-й армии. Генерал Ходжес прибыл в штаб 5-го корпуса с группой советских офицеров и генералов. Представители Красной армии интересовались всем, что видели, и спросили о захваченных в плен вражеских солдатах. На их лицах отразилось «заметное недовольство», когда один из офицеров штаба Героу сказал: «Враги дрались не очень хорошо: это были поляки и русские». Вероятно, их огорчила не столько низкая оценка боевых качеств, сколько напоминание о том, что около миллиона[231] бывших красноармейцев служит у немцев – добровольно или же по принуждению[232].

В качестве наблюдателя присутствовал и генерал-лейтенант Лесли Дж. Макнейр. Его прибытие на фронт держалось в строжайшем секрете, поскольку он должен был занять место Паттона в роли командующего несуществующей 1-й армейской группой, якобы угрожающей району Па-де-Кале[233]. Макнейр находился в штабе 30-й дивизии, но затем отправился дальше, в расположение 120-го пехотного полка, чтобы наблюдать за бомбардировкой непосредственно с передовой.

Перед самым налетом появились дурные предзнаменования. Немцы внезапно провели привычный для них короткий, но интенсивный артиллерийский обстрел. Двое американских солдат 30-й дивизии, бросившись с разных сторон в один и тот же окоп, проткнули друг друга штыками. К ним примчался санитар, перевязавший им раны. Вскоре после этого генерал Макнейр, узнавший об этом происшествии, вызвал санитара к себе, чтобы получить полную информацию. Но это было лишь прологом к несчастьям, которые последовали за ним.

Утром 25 июля час «Ч» был перенесен на 11:00. Вновь началась бомбардировка. Вой первых истребителей-бомбардировщиков послышался в 09:40, как раз в намеченное время. В следующие двадцать минут волны самолетов по одной эскадрилье в каждой беспрестанно и очень точно наносили удары по целям между передовой и дорогой Сен-Ло – Перьер. Солдаты, стоявшие на позициях и сидевшие на броне машин, махали пилотам и приветствовали их радостными криками. Затем, когда в небе еще не смолк рев двигателей «Тандерболтов», сзади вновь послышался нарастающий гром: приближались более тысячи тяжелых бомбардировщиков Б-17 «Летающая крепость» и Б-24 «Либерейтор».

Никто не мог предвидеть, что во второй раз все может пойти не так, как запланировано. Генерал Макнейр покинул штабной автомобиль и пошел пешком вперед, чтобы лучше видеть происходящее. С юга дул легкий ветерок, которому никто не придал значения. Первые бомбы попали в цель, но затем ветер понес дым и пыль к северу через дорогу Перьер – Сен-Ло, так что следующие волны бомбардировщиков начали сбрасывать бомбы раньше, чем нужно. Передовые роты, осознав опасность, взорвали оранжевые дымовые гранаты, но клубы дыма и пыли от разрывов скрыли их. Связи между землей и тяжелыми бомбардировщиками не было.

Танковые экипажи попрыгали обратно в свои машины и задраили люки, а вот пехоте и генералу Макнейру укрыться было негде. Передовые пехотные полки потеряли 101 человека убитыми и 463 ранеными[234]. Один из прибывших на помощь медиков был ошеломлен тем, что «лица мертвецов были все еще розовыми». Вероятно, причиной было то, что их убило взрывной волной, а не пробивающей тело шрапнелью.

Среди погибших был и Макнейр. Его тело доставили в полевой госпиталь, и со всего персонала взяли подписки о неразглашении. Жертвы жертвами, но само по себе воздействие неудачной бомбежки на готовых к атаке солдат было ужасающим. Один лейтенант вспоминал солдат, погребенных в окопах: «У многих из грязи торчала только рука или нога, и их приходилось откапывать». 4-я пехотная дивизия докладывала, что «все солдаты и офицеры, попавшие под бомбы, пребывают в состоянии шока. Многие долго были ошеломлены, тупо смотрели на врачей и не понимали, что им говорят». Из 30-й дивизии эвакуировали 164 человека в состоянии психологического шока.

Попавшие под удар войска ожидали, что после всего произошедшего час «Ч» будет отложен, но генерал Брэдли настоял, чтобы операция начиналась немедленно. В сложившихся обстоятельствах он выглядел оптимистом. Мало того что люди пережили потрясение, но и танки, которые должны были поддерживать наступающую пехоту, отошли во время бомбежки и потеряли с ней связь.

В гораздо худшем состоянии оказались немцы, принявшие на себя всю силу бомбового удара. Учебная танковая дивизия Байерляйна и 275-я пехотная дивизия оказались в самом сердце бури. Учебная танковая уже получила тяжелый удар за день до того, хотя бомбежка тогда и была не такой сильной, а немецкая артиллерия потратила значительную часть своего скудного боезапаса, предположив, что отражает главный удар. Байерляйн отвел назад большую часть своих сил, разместив их как раз в районе бомбардировки 25 июля. Некоторые немецкие командиры даже поверили, что им удалось отразить вчерашнюю отмененную атаку, так что суточная задержка не раскрыла планы американцев, а, наоборот, спутала немцам карты. Клюге полагал, что бомбардировка 24 июля могла быть отвлекающим маневром, призванным скрыть наступление англичан. Он немедленно отправился на участок танковой армейской группы «Запад» и обсудил сложившееся положение с генералом Эбербахом.

Его подозрения подтвердились: удачно выбрав время, Монтгомери начал операцию «Спринг» («Пружина») на рассвете следующего дня, всего за четыре часа до реального начала «Кобры». Смысл операции состоял в попытке канадского 2-го корпуса овладеть Верьерской грядой, протянувшейся вдоль дороги Кан – Фалез. И хотя это наступление закончилось полным провалом, общий результат оказался как нельзя более удачным. Клюге еще больше уверился в том, что главная цель союзников – именно Фалез. В результате он целые сутки после начала «Кобры» не соглашался перебросить две танковые дивизии с английского участка на американский, а их прибытие на фронт в полном составе задержалось еще на двое суток[235]. Операции «Гудвуд» и «Спринг» помогли Монтгомери достичь поставленной им главной цели, хотя ни одна так и не привела к прорыву обороны противника[236].

Полномасштабная бомбардировка 25 июля вызвала огромные потери у немцев в живой силе и боевой технике. «Пейзаж был лунным; все вокруг было взорвано и сожжено, – писал Байерляйн. – Было невозможно отвести технику или отремонтировать подбитые машины. Уцелевшие походили на безумцев, они стали ни к чему не пригодны. Не думаю, что даже преисподняя страшнее того, что пережили мы». Склонный к преувеличениям Байерляйн вначале заявлял, что Учебная танковая потеряла 35 танков, 15 штурмовых орудий и 2000 солдат. Впоследствии он снизил цифры до 25 танков, 10 штурмовых орудий и не более 1000 человек. Уничтожен был и дислоцированный на его участке парашютно-десантный полк. Шоковый эффект был несомненным. Один американский врач писал в своем дневнике, что «многие [пленные] просто что-то бормотали, словно повредились в уме».

Офицер американской пехоты, наступавшей в районе бомбардировки, отмечал: «После этой масштабной бомбардировки земля выглядела так, словно ее перепахали. На много гектаров вокруг вряд ли выжил хоть человек, хоть зверь. На покрытой шрамами земле лежали в беспорядке всевозможные грузовики, орудия и боевые машины». Бывало, что «Пантеры» лежали перевернутые кверху днищем, будто черепахи. Через несколько дней после прорыва Паттон пролетел на самолете-разведчике над районом операции «Кобра». Высота составляла около 90 м, но даже с такой высоты он чувствовал невыносимый смрад туш убитых коров.

Тем не менее полностью подавить сопротивление немцев не удалось. 4-я пехотная дивизия продвигалась вперед и все еще ждала, когда к ней присоединятся свои танки. Преодолев чуть более чем полкилометра, они вышли на немецкие позиции. Немцев поддерживали танки, скрытые на дороге, шедшей через рощу. Гранатометчики подбили несколько вражеских машин, которые, впрочем, уже могли быть повреждены бомбами, а затем уничтожили вышедшую навстречу из рощи группу немцев. «Уцелевшие ринулись обратно в лес, крича: “Камерад!” Командир одного отделения вышел вперед и замахал американцам рукой. Его застрелили. Вышел другой унтер-офицер, но его достали гранатой. Мы не видели, из какого сектора вражеских позиций велся этот огонь, поэтому не могли больше рисковать своими солдатами и стали стрелять по всем немцам, желающим сдаться».

4-й пехотной дивизии не удалось продвинуться вперед больше чем на 2,5 км. «Результаты первого дня вряд ли можно назвать настоящим прорывом», – признало командование. 9-я дивизия на правом фланге и 30-я на левом добились не намного большего. Возникло чувство глубокого разочарования эффектом бомбардировки. Но командиры и солдаты сами слишком осторожничали после недель боев в бокаже. Тогда командир корпуса генерал Коллинз принял смелое решение. 26 июля он приказал танковым дивизиям двинуться вперед раньше, чем планировалось.

В тот день немцы направили оставшиеся резервы к Шапель-ан-Жюже, но те попали под удар истребителей-бомбардировщиков. Вскоре стало ясно, что сектор на стыке 4-й и 9-й дивизий практически открыт. Хольтиц и Хауссер не осознали всего масштаба опасности, в основном из-за того, что бомбардировка уничтожила многие наземные линии связи.

В центре 4-я пехотная дивизия наступала теперь без особых трудностей. «Даже здесь эффект бомбардировки был заметен, – докладывал штаб дивизии. – Несмотря на то что она имело место за день до этого, многие немцы все еще тряслись. Было захвачено много пленных, похожих на выжатые лимоны». Сообщалось о случае, когда пехота окружила три «Пантеры», и их экипажи сдались. Другой взвод чрезвычайно развеселило то, что около одного из танков, брошенных Учебной танковой, нашлась «настоящая коллекция женской одежды, включая шелковые чулки и трусики». 30-я дивизия, полностью пришедшая в себя после случайной бомбардировки своими, вступила в тяжелый бой в районе Эбекревона, к северо-западу от Сен-Ло. Но сопротивление немцев начало быстро угасать.

В то утро, 26 июля, Коллинз приказал 1-й дивизии совершить на правом фланге прорыв при поддержке подразделений 3-й танковой дивизии. Тем временем отряд 2-й танковой дивизии во главе с бригадным генералом Роузом должен был атаковать на левом фланге, сначала при поддержке 30-й дивизии, а затем уже в одиночку, в направлении Сен-Жиля. Проведенная ранее Роузом интенсивная подготовка, целью которой было «сдружить» пехоту и танки, окупилась сполна. 22-й полк 4-й пехотной дивизии ехал на танковой броне – по восемь человек на «Шерманах» и по четыре на легких танках. 3-й батальон полка ехал за ними на грузовиках. Испещренная воронками от бомб и артиллерийских снарядов дорога иногда вызывала задержки, и, как только встречалось сопротивление, пехота спрыгивала с брони и двигалась вперед по-пластунски, чтобы засечь танки врага. Это было тем легче, что немцы привыкли не выключать двигатели своих машин. Потом пехота сообщала местоположение целей своим танкам, и те открывали огонь. Понимая, что главной проблемой будет пополнение припасов, Роуз приказал загрузить в танки дополнительные пайки, гранаты и патронташи с патронами для пехоты.

2-я танковая дивизия, гордившаяся своим прозвищем «Ад на колесах», была сформирована лично генералом Паттоном. Гордились они и тем, что крепко напивались и крепко же воевали. Эти танкисты покровительственно относились к пехотинцам, которых называли «пончиками». Им передался безрассудный нрав Паттона, а также его любовь к азартным играм. Один из офицеров признавал, что они «часто и много мародерствовали». Во всех армиях танкисты были худшими мародерами, и не только потому, что они, вместе с пехотой, всегда оказывались на месте первыми, но и потому, что у них было больше возможностей для хранения добычи. Другой офицер отмечал, что некоторые бойцы во время боя теряли над собой контроль. «Число людей, одержимых жаждой убийства, к счастью, очень невелико, – писал он. – Такие люди ненадежные и неумелые. Держать их рядом опасно». Как бы там ни было, профессионализм и боевой пыл 2-й танковой были именно тем, что позволяло лучше всего использовать возможности, предоставленные операцией «Кобра».

Медленно продвигаясь через густой кустарник и воронки от бомб, танки с пехотой на броне преодолевали в среднем 1,5 км в час, но это все равно было несравнимо быстрее, чем в предыдущий период боев в бокаже. 22-й пехотный полк покинул броню, чтобы очистить городок Сен-Жиль по пути из Кутанса в Сен-Ло. На южном выезде из городка они заметили «лежавшего на обочине дороги тяжело раненного рядового Де Кастро. Правая ступня у него была почти оторвана, болтаясь на сухожилии. В правом плече зияла ужасная рана. Когда мы проезжали, он попытался приподняться, помахал здоровой левой рукой и сказал: “Сделайте их, парни!”»

Как только танковая колонна Роуза покинула район бомбардировки и проехала Сен-Жиль, скорость наступления возросла, даже несмотря на спустившуюся ночь. Роуз не считал темноту достаточной причиной для остановки. Его танки прошли мимо немецких позиций. Некоторые немецкие экипажи, сочтя колонну одним из своих отступающих подразделений, присоединились к ней и попали в плен. По дороге в Канизи «Шерман» Роуза сжег два немецких бронетранспортера, самым тяжелым оружием которых были пулеметы.

Канизи был охвачен пламенем после бомбардировки с «Тандерболтов». Танковой колонне пришлось потратить время на то, чтобы преодолеть развалины. В местном замке они обнаружили немецкий полевой госпиталь, в котором захватили раненых солдат, врачей и медсестер. Роуз не желал тратить время зря и приказал своим людям двигаться к деревне Мени-Эрман, расположенной более чем в 10 км к югу от Сен-Ло.

На правом фланге 1-я пехотная дивизия и боевая группа A 3-й танковой дивизии под командованием бригадного генерала Дойла О. Хикки атаковали в южном направлении. В Монтрей-сюр-Лозон они заметили штурмовое орудие и танк Т-IV и вызвали эскадрилью П-47 «Тандерболт», которая и уничтожила цели с бреющего полета. Экипаж танка успел выскочить из машины и бросился бежать.

По приказу Брэдли каждую боевую группу сопровождали танки с офицерами связи авиации, которые могли вызвать поддержку с воздуха. Исключительно эффективные рабочие отношения установились с генерал-лейтенантом Элвудом Ричардом (Питом) Кесадой, командиром 9-го соединения тактической авиации. Сорокалетний Пит Кесада, в отличие от большинства летчиков, оценивал возможности наземных войск с большим энтузиазмом. Кесада предоставлял «прикрытие для танковых колонн», в рамках которого сменявшие друг друга эскадрильи истребителей-бомбардировщиков всегда были под рукой, как в случае с системой «стоянок такси», использовавшейся «Тайфунами», которые действовали в связке с английской 2-й армией. В тот день истребители-бомбардировщики Кесады были наготове. Один немецкий командир жаловался, что они «летали над головой, как ястребы, выслеживающие на земле добычу и готовые в любую минуту ринуться в атаку».

На юге, примерно в 6,5 км за дорогой Перьер – Сен-Ло, боевая группа Хикки и 1-я дивизия двигались к Мариньи. 26 июля в 13:00 пилот одного из «Пайпер-Кабов» сообщил, что в Мариньи замечены «свои танки». Но взять город с ходу не удалось. Дороги были загромождены обломками, рушились стены горящих домов. Американцы захватили около 200 немецких пленных, многие из которых входили в состав только что прибывших подкреплений. «Старый солдат, – рассказывал лейтенант Шнайдер, взятый в числе пленных, – это тот, кто находится на нашем участке с воскресенья». К ночи над Мариньи был установлен полный контроль. Потери американцев были очень незначительны. Один батальон доложил, что за весь день у них была всего дюжина раненых.

К счастью для американских танкистов, у немцев, как сообщала разведка, заканчивались боеприпасы к 88-мм пушкам. В другом перехвате с той же датой говорилось, что немцы по-прежнему полагали, будто основного удара следует ждать на канском фронте, а не на Атлантическом побережье. Хольтиц, понимая, что положение сложилось критическое, начал отвод войск из района между Перьером и побережьем. Для прикрытия остался лишь небольшой отряд, но он мало что мог сделать после того, как американская 6-я танковая дивизия вошла в Лессе. «Мы проезжали мимо людей, которые приветственно махали и бросали нам цветы», – рассказывал командир танкового взвода. Именно в тот момент немцы открыли огонь из пулеметов и автоматов. 6-я танковая ринулась вперед по протянувшейся вдоль побережья дороге, а пехота задержалась, чтобы провести зачистку местности.

Генералу Паттону, с нетерпением ожидавшему начала боевых действий его 3-й армией, позвонил Брэдли и пригласил его на обед, попросив быть «хорошо одетым». Паттон немного растерялся. «Я всегда хорошо одет», – возразил он. На самом деле Брэдли просто не хотел сообщать настоящую причину вызова по телефону. Им предстояло в полной тайне похоронить генерала Макнейра.

Решительный прорыв американцев оказал серьезное влияние на моральное состояние немцев. Солдаты стали обсуждать то, что раньше обсуждать не решались. Старший унтер-офицер медицинской службы по фамилии Кляйн описывал ночь на 26 июля, когда им приказали покинуть перевязочный пункт к югу от Сен-Ло с 78 тяжелоранеными и отступать на Вир. Он вспоминал, что говорили легкораненые.

Ефрейтор с золотым Немецким крестом за уничтожение пяти танков на Восточном фронте обратился к нему: «Скажу тебе одну вещь, Зани. То, что происходит в Нормандии, – это уже не война. Враг превосходит нас и числом, и оснащением. А нас просто вооружают чем попало и посылают на смерть. Наше Верховное главнокомандование [Гитлер и ОКВ] не делает ничего, чтобы помочь нам. Ни самолетов, ни достаточного количества боеприпасов для артиллерии… Так что для меня война закончена».

Пехотинец, раненный в плечо шрапнелью, сказал: «Железка, которая в меня попала, должна была попасть в голову фюрера 20 июля. Тогда бы война уже закончилась». Другой солдат, помогавший Кляйну нести раненых, сказал: «С меня хватит. Двое моих братьев пожертвовали собой в Сталинграде. И они погибли задаром. Здесь то же самое». Раненые помоложе спрашивали, «достаточны ли их раны». Они хотели знать, отправят ли их домой, или же просто переведут в госпиталь. Легкораненых – тех, кто потерял палец или у кого пуля прошла через ногу, не задев кость, отправляли обратно на фронт через пять дней.

В полдень 27 июля Брэдли отдал новые приказания. «Кобра» шла настолько хорошо, что он решил начать полномасштабное наступление в направлении Авранша – города, служившего вратами в Бретань. Командующий английскими воздушно-десантными войсками генерал-лейтенант сэр Фредерик Браунинг по прозвищу Малыш пытался убедить Брэдли сбросить на Авранш десант – непосредственно в тыл к немцам. Но Брэдли отверг эту идею. Выброска десанта сильно уменьшила бы гибкость, необходимую для подобной операции, поскольку сделала бы главной задачей прикрытие десанта.

Брэдли решил неофициально передать под командование Паттона 8-й корпус на западе, пусть даже 3-я армия не сможет вступить в действие раньше 1 августа. «Я почувствовал себя гораздо спокойнее относительно исхода войны, – записал Паттон в дневнике. – Может, у нас что-то и получится». Утвердившись в своем решении, Паттон поставил 4-ю танковую дивизию Вуда и 6-ю танковую дивизию Гроува на острие атаки 8-го корпуса.

Внезапно немецкое командование осознало масштаб угрозы, с которой оно столкнулось. Их реакция была замедленна главным образом из-за того, что американцы перерезали телефонные линии. Во многих местах немцы просто не знали о прорыве. Они зачастую были ошеломлены, когда обнаруживали американских солдат чуть не у себя в тылу. Был случай, когда несколько офицеров, ехавших в «фольксвагене», едва не врезались в колонну американской техники, а мотоциклисты, подъезжавшие к американским машинам для выяснения их принадлежности, тут же погибали.

Генерал Майндль доложил, что 2-й парашютно-десантный корпус, занимающий позиции в долине Вира к югу от Сен-Ло, сократился до 3400 человек. «Из-за тяжелых потерь мы больше не в состоянии выдерживать серьезное давление противника», – заявил он. Клюге пришлось согласиться с тем, что главную опасность представляет именно американское наступление. Он согласился удовлетворить запрос впавшего в панику Хауссера на подкрепление и приказал перебросить к нему 2-ю и 116-ю танковые дивизии, сражавшиеся против англичан.

Вечером 26 июля Лютвиц отправился в штаб Майндля. По его словам, там царил «полнейший хаос». Майндль и сам писал, что «грохот артиллерии и рев танковых двигателей был таким, что невозможно говорить по телефону». Его КП был скрыт под грудой обломков, что по меньшей мере было хорошей маскировкой от американских истребителей-бомбардировщиков. Майндль пришел в ярость, узнав, что Лютвиц не находится под его прямым командованием, и сказал, что начинать атаку, тем более при дневном свете, – это чистой воды безумие. Дела шли так плохо, что немцы едва держались.

«О чем вы думаете?! – резко воскликнул Лютвиц. – Все, что мне от вас нужно, – это нормальное прикрытие моего правого фланга во время атаки». Майндль ответил, что удержит фланг, но танками этого не сделать.

Затем Лютвица вызвали на КП 7-й армии Хауссера, располагавшийся в 16 км к югу от Перси. Там его проинструктировал новый командир корпуса генерал фон Функ, который сказал, что задача Лютвица состоит в том, чтобы форсировать Вир в районе Тесси, а затем двинуться на северо-запад и перекрыть дорогу Сен-Ло – Перси. Именно по этой дороге двигалась колонна бригадного генерала Роуза. 116-я танковая дивизия сразу по прибытии подлежала направлению на поддержку войск Лютвица.

Все еще недовольный, Майндль решил лично поговорить с генералом фон Функом. Не обращая внимания на своих отчаянно сражавшихся солдат, он сел в свой «фольксваген», который называл «Ябофлитцер» – «уходящий от истребителей», – и поехал на КП 7-й армии к Лютвицу, чтобы выразить протест в связи с тем, что 2-я танковая дивизия не была передана под его командование. Визит оказался неудачным. На обратном пути ему пришлось несколько раз останавливаться и прятаться в окопе от американских истребителей-бомбардировщиков.

Вернувшись к себе в штаб, он обнаружил там подполковника фон Клюге, сына фельдмаршала, который нетерпеливо ожидал его вместе с генерал-полковником Гейнцем Гудерианом, новым начальником Генштаба сухопутных войск. Клюге посылал сына «из штаба в штаб, называя его “фронтовым странником”, – писал Майндль, – а мы называли его шпионом, который собирал информацию для старика». Пребывавший в мрачном расположении духа Майндль велел Клюге-младшему передать отцу, что Нормандию больше не удержать и что атака силами двух танковых дивизий не даст результатов. Вместо танков, по его мнению, следовало использовать противотанковые орудия, а не «бросать их на выполнение воображаемых задач». «Это не штабные танковые учения», – заявил Майндль.

Он даже не пытался скрыть своего презрения к танковому командованию – «этим задавакам», как он их называл. Они никогда не покидали своих «бензиновых коробок» для пешей разведки, поскольку «попасть под огонь неприятеля – это неприятно. Гораздо безопаснее залезть внутрь и задраить люк. Лишь немногие из командиров-танкистов способны были понять – или согласиться в споре, – что время великих танковых битв для нас прошло! Им нужно было очнуться от сладких снов!».

«Эти, наверху, очевидно, по-прежнему ждали чуда, – продолжал Майндль. – Кроме того, наша пропаганда объявила о покушении на Гитлера 20 июля и его последствиях. Поэтому лишь от нас, парашютистов, зависело, сохраним ли мы свою честь! Нас хотел уничтожить весь мир. Хорошо! Мы не сложим оружие».

Хотя 27 июля низкая облачность спасла приближавшуюся к Виру 2-ю танковую дивизию от воздушных налетов, дивизия не начинали переправу в районе Тесси до наступления ночи. С начала операции «Кобра» на тот момент прошло уже шестьдесят часов, и, когда дивизия продолжила свой путь, было уже слишком поздно, чтобы остановить продвижение американцев.

Когда 27 июля 6-я танковая дивизия достигла Кутанса на западном побережье, они узнали, что их разведбатальон уже занял город. Там дивизия остановилась на ночевку, а затем «рванула вперед», в направлении Гранвиля. В лесу по обе стороны дороги укрывалась немецкая пехота, поэтому американским легким танкам пришлось идти по дороге со скоростью около 25 км/ч, стреляя во все стороны из пулеметов. Колонна 3-й танковой дивизии под командованием бригадного генерала Хикки также направлялась в Кутанс. Но генерал Коллинз, как и командир приданного дивизии 12-го пехотного полка Лакетт, критиковал 3-ю танковую за то, что она наступает слишком робко.

27 июля продвижение американцев на центральном участке наступления замедлилось. Дороги были забиты военной техникой, колонны порой растягивались примерно на 25 км, и это сильно тормозило продвижение танковых дивизий. Часто возникали заторы: подбитая немецкая техника перегораживала дороги. Предвидя подобные проблемы, Брэдли стянул для обеспечения «Кобры» 15 000 солдат и офицеров инженерных войск. Их главной целью были «расчистка и поддержание в рабочем состоянии основных транспортных коммуникаций», протянувшихся сквозь прорыв в обороне врага. Саперы засыпали воронки на дорогах, растаскивали разбитую немецкую технику и даже строили дороги в обход разрушенных городов.

28 июля видимость, к облегчению американского командования, улучшилась. Атака 2-й танковой дивизии Лютвица к западу от реки Вир захлебнулась из-за ударов с воздуха. У 116-й танковой дела обстояли не многим лучше. На западе корпус Хольтица оказался под угрозой окружения, и штаб 7-й армии приказал ему отступить к району Ронсе на центральном участке. Оберштурмбанфюрер СС Тихсен, новый командир 2-й танковой дивизии СС «Дас Рейх», был убит возле своего КП американской разведгруппой. В тот же вечер командир 17-й моторизованной дивизии СС «Гетц фон Берлихинген» штандартенфюрер Баум принял командование остатками обеих дивизий.

По дороге вдоль побережья наступление американцев ускорилось. 6-я танковая дивизия около 50 км двигалась вдоль береговой линии. Всякий раз, встречая на дороге немецкий заслон, офицер связи ВВС прямо из своего танка или бронетранспортера вызывал эскадрилью П-47 «Тандерболт», и оборонительные сооружения противника уничтожались – как правило, за пятнадцать минут.

Немцы отступали по разбитым дорогам, в их частях нарастала неразбериха. Редкий командир знал, где сейчас его подразделение. Дивизии были расчленены, на дорогах воцарился хаос. Из-за невозможности пополнения боезапаса и топлива танки и машины просто бросали. Сопротивление оказывали лишь небольшие группы солдат, которых поддерживали противотанковые либо штурмовые орудия. Командование Учебной танковой дивизии сообщило, что у него «не осталось боеспособных частей и подразделений». Остатки дивизии отвели к Перси. В тот же день штаб 2-го парашютно-десантного корпуса доложил, что в корпусе «закончились боеприпасы для гаубиц как малого, так и среднего калибра».

В центре продолжались ожесточенные бои в районе Серизи-ла-Саль, но то была лишь отчаянная попытка оказавшихся в «мешке» немцев прорваться из окружения, а вовсе не сопротивление до последнего патрона. Американская полевая артиллерия и зенитки «били по противнику прямой наводкой». П-47 «Тандерболт» также с воем устремились на штурмовку, но тут неожиданно появилась группа Ме-109, обстрелявших американцев с бреющего полета.

Часть боевой группы «Хайнц» пробиралась через леса, избегая населенных пунктов в поисках бреши в кольце окружения. Некоторые солдаты предлагали сдаться, но офицеры твердо отвергли такую перспективу. «Пять дней, – писал один унтер-офицер, – мы не ели ничего, кроме зеленых фруктов и закаменевших пайков, оставшихся от убитых товарищей. Армией снова пожертвовали, чтобы спасти от плена эсэсовцев… нам пришлось бросить 178 раненых». Но сдаваться было безопасно не всегда. Офицер американской 9-й дивизии рассказывал, что «если какие-то подразделения врага – поляки и прочие – пытались сдаться, эсэсовцы их расстреливали». На ночных маршах в попытке прорваться из окружения моральное состояние войск стало быстро падать, у людей не выдерживали нервы. Парашютисты обвиняли во всех своих бедах эсэсовцев, а эсэсовцы обвиняли их. Некоторые офицеры буквально падали от усталости и нервного напряжения.

На восточном фланге прорыва, в долине реки Вир, 2-я танковая дивизия уже миновала деревушку Вильбодон, стоявшую на одной линии с Тесси. Боевая группа Роуза направлялась к городку Сан-Север-Кальвадос, стоявшему у дороги Вильдье – Вир. Штаб 7-й армии вдруг обеспокоился тем, что корпус Хольтица может быть полностью окружен. Хольтиц получил приказ от генерал-майора Пемзеля, начальника штаба 7-й армии: ему предписывалось контратаковать в направлении Перси, чтобы отрезать передовые части американцев. Хольтиц понимал, что это может вызвать неразбериху, а с рассветом подставить их под удар истребителей-бомбардировщиков. Кроме того, эта контратака оставляла незащищенной прибрежную дорогу до самого Авранша. Но Хауссер настаивал на безусловном выполнении приказа.

В тот вечер находившийся в Рош-Гюйоне Клюге, услышав о решении 7-й армии прорываться на юго-востоке, вышел из себя. Он позвонил обергруппенфюреру СС Хауссеру и потребовал немедленно отменить приказ. Хауссер ответил, что, вероятно, уже поздно, но он попытается. Он отправил офицера на мотоцикле, который добрался до Хольтица около полуночи, но у того не было связи с дивизиями. Они продолжали атаковать в юго-восточном направлении по всему побережью.

Клюге, который, несмотря на промах Хауссера, боялся отстранить его от должности, поскольку тот был эсэсовцем, приказал заменить Пемзеля. Генерал фон Хольтиц, которого перевели на пост командующего войсками Парижского района, должен был передать 84-й корпус генералу Эльфельдту. Гитлер был вне себя от ярости, когда узнал, что дорога на Авранш – а значит, и в Бретань – оказалась под ударом. ОКВ отдало приказ немедленно провести контратаку. Клюге срочно потребовал подкреплений. Он просил перебросить с юга Франции 9-ю танковую дивизию и несколько пехотных. ОКВ пошло ему навстречу невероятно быстро.

Поскольку значительное число немцев сосредоточилось вокруг Ронсе, боевая группа Б 2-й танковой дивизии начала ставить заграждения с огневыми точками по всей линии южнее этого района. Но в ту ночь 28 июля американская армия стала жертвой своей чрезмерной механизированности. На дорогах дальше к северу в коридоре прорыва были такие заторы, что штабные офицеры 4-й пехотной дивизии «торчали на дороге всю ночь». Причиной заторов всегда были «подбитые вражеские машины, беспорядочно стоявшие на дороге и по обочинам». Даже инженерным частям не всегда удавалось расчистить путь. Был случай, когда штабной офицер сел за рычаги бульдозера и столкнул с дороги сгоревшую машину. Некоторые французы, с усердием засыпавшие воронки, отказывались брать деньги за работу, заявляя, что «они делают это, чтобы помочь перебить еще больше фрицев».

Командир 1-й пехотной дивизии – «Большой красной единицы» – генерал-майор Хюбнер твердо решил не допустить, чтобы хоть что-то помешало его движению вперед. Он настаивал, чтобы на узких нормандских дорогах было организовано «исключительно одностороннее движение». По его мнению, право на возвращение не должны были иметь даже санитарные машины. «Всю необходимую помощь раненым можно оказать на месте», – утверждал он. Пехота сопровождения 3-й танковой дивизии ехала на броне, а их бронетранспортеры были загружены бочками с бензином, ящиками с боеприпасами и прочим снаряжением. На побережье 6-я танковая дивизия также сочла, что времени на создание складов оружия и топлива и раздачу пайков нет. «Черт, через пару дней, – заметил один офицер, – мы будем передавать друг другу пайки прямо на ходу, как Санта-Клаус на санях». Экипажи «Шерманов» тоже останавливались на обед и отдых очень редко. Один офицер медицинской службы сказал о танкистских шлемах, что в них «и нужду справляют, и еду готовят». Его коллега из 2-й танковой дивизии отметил дополнительное преимущество быстрого наступления – у немцев оставалось мало времени на то, чтобы готовить неприятные сюрпризы.

29 июля боевая группа A 2-й танковой дивизии под командованием Роуза с тяжелыми боями продвигалась по дороге южнее Вильбодона. На перекрестке у Денизьера они столкнулись с боевой группой 2-й танковой дивизии Лютвица, в составе которой было около 20 танков и две роты мотопехоты на бронетранспортерах. Дивизии Лютвица и вновь прибывшей 116-й танковой дивизии было приказано нанести удар в западном направлении и отрезать наступающие американские части, а затем влиться в состав сводной дивизии СС. Лютвиц понимал, что это невозможно. Он решил, что важнее прикрыть фланг вдоль реки Вир, куда рвалась американская 30-я пехотная дивизия. Американские истребители танков подбили несколько немецких машин и вынудили уцелевшие отступить на восток, к Муайону, где состоялось гораздо более ожесточенное сражение.

Танковая колонна боевой группы Роуза при поддержке приданной пехоты 4-й дивизии вошла в городок Муайон, а капитан Рид повел передовой дозор из солдат своей роты восточнее. Бойцы Рида уничтожили расчет противотанковой пушки, но затем попали под огонь немецкого танка. Рядовой Шарки по кличке «Гончая с гранатометом» прокрался к нему по дальнему краю зарослей и подбил танк предпоследней оставшейся гранатой. Вдруг следом за первым появился и второй танк, который стал поливать американцев из пулемета. Капитан Рид подполз к нему через густые кусты, поднялся и метнул две зажигательные гранаты – одну на броню, вторую под гусеницы. Вскоре танк запылал.

В самом Муайоне третьим немецким танком был подбит американский «Шерман». Командир танкового батальона решил отойти из городка и обстрелять его фугасными снарядами. Находившимся впереди пехотным подразделениям он также приказал отступить. Как раз перед отходом рядовой Шарки выпустил последнюю гранату по очередному немецкому танку, шедшему во главе подтягивавшейся к городу колонны танков и пехоты. Он попал прямо в основание башни. Капитан Рид крикнул: «Убираемся, пока по нас не открыли огонь!» Но Шарки явно разгорячился: он стоял среди зарослей и палил из карабина по немецкой пехоте. Пулеметная очередь одного из танков снесла ему пол-лица, но Шарки сумел отойти вместе с остальными, притом что «кожа свисала ему на грудь». Он шел прямо, хотя все остальные пригибались.

Наперерез им двинулась еще одна немецкая колонна с танками в голове. У Рида оставались всего две зажигательные гранаты, но он сумел поджечь первый танк. Все заволокло дымом, и дозору удалось проскочить через дорогу и ускользнуть. Из-за своей ужасной раны Шарки рухнул, но, передохнув, смог встать и догнать товарищей, вскинув руку в победном жесте. «Ни у кого больше я не встречал такой выдержки и храбрости, как у Шарки», – скажет позже Рид.

Командир пехотного батальона майор Латимер слишком поздно узнал о решении командира танкистов отойти из города и не смог ему помешать. Его привела в ужас мысль о тактических последствиях такого решения и его влиянии на боевой дух войск. Одно дело, когда танки отходят, чтобы вернуться позднее, но пехота, по его мнению, должна оставаться на занятых позициях. Немецкие мотопехотинцы, которых первая атака застала врасплох, уже быстро просочились обратно в город. У них было теперь больше танков и артиллерийских орудий, которые соединились с колонной, замеченной бойцами Рида.

«Немецкие танки начали дуэль с нашими, а пехота оказалась между ними, – говорилось в донесении. – Это было ужасно, потери очень высоки. Кроме того, наши войска попали под массированный огонь артиллерии. В дополнение к физическим потерям, многие бойцы – как пехотинцы, так и танкисты – не выдерживали психического напряжения». Через некоторое время оперативную группу сменили части 30-й дивизии. Единственным утешением для отводимых подразделений было то, что в воздухе появились немецкие бомбардировщики и по ошибке отбомбились по своим.

Во второй половине дня 29 июля дальше к западу самолеты П-47 «Тандерболт» 405-й истребительной авиагруппы засекли огромную пробку, образовавшуюся из немецких боевых машин на дороге восточнее Ронсе. Самолеты, сменяя друг друга, бомбили и обстреливали противника в течение шести с половиной часов. Летчики доложили об уничтожении 66 танков, 204 автомашин и 11 орудий, а также о повреждении 56 танков и 55 автомашин. Цифры выглядели чрезмерно завышенными, но в любом случае нанесенные противнику потери были довольно серьезными. Американцы запросили также поддержку «Тайфунов» 121-го авиакрыла Королевских ВВС. «Тайфуны» атаковали колонну южнее Ронсе, после чего доложили об уничтожении 17 танков и повреждении 27. Позднее оперативный анализ показал, что самолеты подбили лишь 4 танка и 5 бронетранспортеров. Большинство же машин было просто брошено или уничтожено их экипажами. Как бы то ни было, недостаток меткости «Тайфуны» восполнили психологическим эффектом, который они оказали на немецких танкистов.

Тем временем боевая команда Б 2-й танковой дивизии закончила установку заграждений и подготовку засады в районе Гримениль. Мимо них удалось проскользнуть немцам, попавшим в мешок в районе Ронсе и подвергавшимся непрерывным атакам 3-й танковой дивизии, наступавшей с севера.

В 1,5 км от Гримениля, близ Сан-Дени-ле-Гаст, 82-й разведбатальон установил заграждения, прикрытые противотанковыми орудиями и 92-м дивизионом полевой артиллерии. Они заметили приближение колонны автомашин, во главе которой шли два американских бронетранспортера, но это была военная хитрость – машины были захвачены немцами. Когда они проехали, наводчик противотанкового орудия заметил, что сразу за ними едет немецкий бронетранспортер, и открыл огонь. Артиллерия среагировала мгновенно и открыла огонь прямой наводкой. Немецкая колонна была уничтожена.

Вскоре после этого на КП резерва 2-й танковой дивизии неожиданно напали немцы и чуть его не захватили, но оборонявшиеся, в большинстве своем писаря и иные тыловики, не растерялись. При ярком свете луны и полыхавших машин они с близкой дистанции открыли точный прицельный ружейный огонь по приближавшейся немецкой пехоте. Это стало ясно, когда утром офицеры осмотрели тела нападавших. Немцы были убиты «одиночными выстрелами из винтовок, а не пулеметными очередями».

В другом донесении говорилось о храбрости сержанта Бишопа, тело которого нашли в окружении семи убитых немцев, и старшего сержанта Барнса, который кинжалом перерезал горло трем нападавшим немцам. «Во время боя царило такое замешательство, что наш санитар обнаружил в своем окопе санитара немецкого. Несколько минут оба с остервенением тыкали в свои нарукавные повязки с красным крестом, затем обыскали друг друга на предмет наличия оружия».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.