Глава 7 Последняя битва. Прорыв на Одере

Глава 7

Последняя битва. Прорыв на Одере

В ночь с 15 на 16 апреля Берлин переживал 375-ю воздушную тревогу с начала войны. Около двухсот бомбардировщиков британских ВВС тремя волнами атаковали столицу рейха, чтобы сбросить на нее свои бомбы. За годы войны берлинцы уже успели привыкнуть к звукам, издаваемым эскадрильями бомбардировщиков. Но едва самолеты британцев успели исчезнуть за горизонтом, как в восточных пригородах Берлина зазвенели еще уцелевшие оконные стекла. Небо окрашивается в кроваво-красный цвет: на Одере (и Нейсе. – Ред.) более 40 тыс. русских орудий открывают огонь по немецким позициям. 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты начали русское наступление на Берлин. Чуйков вспоминает:

«Ночь на 16 апреля 1945 года показалась мне очень долгой. Так всегда бывает, когда ждешь решающих событий. Перед рассветом на мой командный пункт вблизи поселка Рейнтвейн приехал Г.К. Жуков. К этому моменту войска армии уже заняли исходное положение. […]

Пять часов утра [московского времени, в Берлине три часа ночи]. Секундная стрелка на часах командующего фронтом подошла к черте, и вмиг стало светло. В ярких всполохах артиллерийской канонады мы увидели над траншеями движущиеся вперед развернутые знамена. Их несли к исходным позициям для штурма. Накатился сплошной гул вулканической мощи. Шутка ли: ударили залпом и продолжали бить и бить 40 тысяч орудий! Казалось, качнулась вся приодерская равнина. Клубы пыли и дыма вздыбились до самого неба. На другой стороне, на западе, все оставалось погруженным во тьму, а здесь, на востоке, занималась утренняя заря.

Артиллерийская подготовка из всех орудий и минометов, усиленная бомбовыми ударами, нанесенными многочисленными эскадрильями бомбардировщиков, продолжалась 25 минут. Сразу вслед за этим под прикрытием огневого вала вперед ринулись пехота и танки».

В ход было пущено оптическое «чудо-оружие» Жукова: «За три минуты до окончания артиллерийской подготовки вертикальный луч прожектора дал сигнал на включение 143 зенитных прожекторов в полосе наступления 3-й и 5-й ударных армий, 8-й гвардейской армии и 69-й армии. В свете этих прожекторов пехота при поддержке танков перешла в атаку, в то время как артиллерия перенесла огонь в глубь вражеской обороны».

То, что в теории кажется полезным, на практике часто оказывает противоположное воздействие. Чуйков не скрывает своего мнения об эффективности применения прожекторов:

«Более сотни сильных прожекторов освещали поле битвы. Хотя наше наступление проходило точно по плану, но реальность внесла свои собственные поправки. Мощные лучи прожекторов уперлись в плотную клубящуюся завесу из гари, дыма и пыли, поднятую над позициями противника. Они проникали сквозь эту завесу не далее чем на сто пятьдесят – двести метров. Согласно приказу атака началась до восхода солнца. Свет прожекторов должен был помочь вести бой в темноте. Но с моего выдвинутого вперед наблюдательного пункта, который находился на высоте 81,5, в нескольких сотнях метров позади выстроенных в ряд прожекторов, мы не могли наблюдать за полем битвы. Только по взрывам артиллерийских снарядов мы могли предполагать, что же там происходило. Как на грех, еще и ветер дул навстречу. В результате непроницаемая мгла окутала и нашу высотку. Прожектора помогали атакующим подразделениям относительно мало. Их поочередно включали и выключали; солдатам казалось, что перед ними возникают препятствия, поэтому они часто теряли ориентацию. Зрение человека не в состоянии быстро приспособиться к быстрой смене света и темноты. Даже тогда, когда в темном помещении загорается обычная лампочка, человек на мгновение теряет зрение. При выключении света или при выходе из ярко освещенного помещения в темноту он не может ничего увидеть до тех пор, пока его глаза не привыкнут к темноте. Поэтому при атаке прожектора не могли сыграть ту роль, которую им предназначал их «изобретатель» маршал Жуков. Вместо пользы они приносили даже вред. На многих участках в полосе атаки подразделения останавливались перед ручьями и каналами, которые пересекали долину, и дожидались рассвета, чтобы рассмотреть препятствия, которые им предстояло преодолеть.

Атака (1-го Белорусского фронта) проходила в полосе фронта шириной 120 километров; участок главного удара находился в районе города Зелов на Зеловских высотах. Чуйков пишет: «Первые полчаса после начала нашего наступления противник почти не вел огня. Его наблюдательные и командные пункты, а также огневые позиции были подавлены нашей артиллерией и авиацией. Сопротивление оказывали лишь немногие уцелевшие пулеметы, самоходки и орудия, укрытые в каменных домах и отдельных окопах».

С большим успехом был применен план обороны генерала Хейнрици, согласно которому подразделения и части, занимавшие передний рубеж обороны, своевременно отводились назад еще до начала артиллерийской подготовки противника, оставляя под обстрел русской артиллерии пустые позиции. Таким образом, солдаты 9-й армии генерала Буссе были готовы встретить атаку пехотинцев 1-го Белорусского фронта почти без потерь в своих рядах. (Автор не прав. В ходе артподготовки немцы понесли тяжелые потери. На их головы артиллерия 1-го Белорусского фронта обрушила 0,5 млн снарядов (или 1 тыс. железнодорожных вагонов снарядов), а за весь первый день наступления 1 млн 236 тыс. снарядов (2,5 тыс. вагонов). Советская авиация, нанося удары по узлам сопротивления, пунктам управления и резервам в глубине обороны немцев, за первый день сбросила свыше 1500 т бомб. – Ред.)

Среди защитников Зелова, этого со стратегической точки зрения важного пункта немецкой оборонительной линии, находился и восемнадцатилетний Герхард Кордес. Его поспешно сформированный парашютный полк окопался на восточной окраине цепи высот. Солдаты были вооружены ручными гранатами, автоматами, карабинами и фаустпатронами. Их поддерживали полдюжины тяжелых зенитных орудий и несколько противотанковых пушек.

«В три часа утра русские орудия и минометы внезапно открыли огонь на участке фронта шириной около 120 километров. Наибольшее сосредоточение артиллерии наблюдалось непосредственно перед городом Зелов на Зеловских высотах. У Герхарда Кордеса сложилось впечатление, что снарядами был перепахан каждый квадратный метр земли.

Неожиданно ураганный огонь прекратился, и яркие конусообразные пучки света уперлись в шоссе Кюстрин– Берлин. Сотни русских танков устремились вперед. В сером сумеречном свете появились толпы солдат, занимавших передний рубеж обороны на равнине, примерно в шестистах метрах от подножия высот. С криком «Русские идут!» они в панике пробегали мимо Кордеса, стремясь укрыться в тылу. Кордес осторожно выглянул из-за бруствера своего окопа, и от того, что он увидел, у него кровь застыла в жилах от ужаса: насколько хватало глаз, перед ним была сплошная лавина тяжелых танков. Когда первый ряд танков приблизился к немецким позициям, Кордес заметил за ним второй ряд, а позади него толпы бегущих пехотинцев.

Потом над его головой с ревом понеслись немецкие снаряды. С гребня цепи холмов сотни зениток открыли смертоносный огонь прямой наводкой по советским танкам. Русские танки вспыхивали один за другим, словно спички, а часть рассеянных артиллерийским огнем пехотинцев отступила назад. Однако те из них, кто пережил огонь немецкой артиллерии, с громкими криками продолжали бежать вперед. Бойцы подразделений, сформированных из военнослужащих люфтваффе, открыли огонь по толпе красноармейцев, и атака начала захлебываться. И хотя несколько русских Т-34 прорвались на флангах, они были тут же подбиты, когда попытались подняться по склону высоты к шоссе, ведущему в Берлин».

Чуйков описывает те же события, увиденные с русской стороны:

«Под прикрытием ураганного огня первые два километра наши стрелковые части и танки наступали за огневым валом успешно, хотя и медленно. А потом, когда путь преградили ручьи и каналы, танки и самоходные орудия начали отставать от пехоты. Взаимодействие между артиллерией, пехотой и танками нарушилось. Огневой вал, точно расписанный по времени, пришлось остановить и переключить артиллерию на поддержку пехоты и танков методом последовательного сосредоточения огня. Уцелевшие орудия и минометы противника ожили на рассвете и начали обстреливать дороги, по которым густо шли наши войска и боевая техника. В некоторых полках и батальонах нарушилось управление. Все это сказалось на темпе наступления. Особенно упорное сопротивление противник оказал на канале Хаупт, который проходил по долине, огибая подножие Зеловских высот. Весенние воды сделали его глубоким и непроходимым для наших танков и самоходных орудий. А немногочисленные мосты обстреливались артиллерийским и минометным огнем из-за Зеловских высот и прямой наводкой закопанных и хорошо замаскированных танков и штурмовых орудий.

Здесь наше наступление еще больше замедлилось. Пока саперы наводили переправы, войска стояли на месте. Произвести какой-либо маневр автомашинам и танкам было нельзя: дороги забиты, а двигаться напрямик по болотистой пойме и заминированным полям было невозможно.

Спасибо нашей авиации. Краснозвездные бомбардировщики, истребители, штурмовики господствовали над полем боя. Они успешно подавляли артиллерию в глубине обороны противника и не позволяли вражеским самолетам атаковать наши боевые соединения. Наконец Хаупт был преодолен. Наши войска начали штурм Зеловских высот».

Юный солдат парашютной части Кордес находился в самой горячей точке боя.

«Когда стало светло, атака противника с тяжелыми потерями для Советов была отбита. Потери среди юных парашютистов оказались незначительными: они были уверенными и почти веселыми. Кордес подумал, что все было не так уж и плохо. Тем не менее он и его боевые товарищи были рады, когда пришел приказ отползать к вершине высоты. На полпути к вершине, в небольшой роще, им было приказано занять новые позиции. Здесь у них был хороший сектор обстрела, а со спины их надежно прикрывали деревья. Они чувствовали себя в безопасности и не знали, что по-прежнему находились на главном рубеже обороны войск генерала Хейнрици и что через несколько часов войска Жукова снова пойдут на них в атаку.

Благодаря тому, что до начала ураганного огня русских он отвел назад большую часть своих подразделений, Хейнрици не только спас жизнь тысячам солдат, но ему удалось также выиграть и время. Когда русские вели огонь по практически покинутым окопам и траншеям, они, очевидно, ожидали засады и поэтому остановились, вместо того чтобы всеми силами продолжать наступление».

Чуйков вспоминает:

«К 12 часам дня войска 8-й гвардейской армии прорвали первые две оборонительные полосы противника и подошли к третьей, которую с ходу захватить не могли. Скаты Зеловских высот оказались так круты, что наши танки и самоходки не могли на них взобраться и вынуждены были искать более пологие подъемы. Эти подъемы шли вдоль дорог на Зелов, Фридерсдорф и Долгелин. Но здесь противник создал сильные опорные пункты обороны. Для подавления и захвата этих опорных пунктов требовался точный и сильный огонь орудий. Артиллерия должна была перейти на новые позиции, ближе к Зеловским высотам.

Я приказал подтянуть артиллерию, организовать взаимодействие между пехотой, танками и артиллерией и в 14 часов после 20-минутного огневого налета атаковать Зелов, Фридерсдорф, Долгелин и захватить Зеловские высоты. Я не сомневался в успехе этой атаки, но и здесь в дело снова вмешались высшие силы, которые победить было невозможно.

Командующий фронтом маршал Жуков, который находился на моем командном пункте, решил ускорить взятие оборонительных позиций противника на Зеловских высотах путем ввода в действие 1-й гвардейской танковой армии генерала Катукова. К этому шагу его, вероятно, побудил телефонный разговор со Сталиным. Этот разговор состоялся в моем присутствии. Жуков доложил, что атака хотя и медленно, но развивается успешно. Правда, я не знаю, что Сталин сказал ему, но, очевидно, он был не очень доволен темпом наступления при нашем подавляющем превосходстве в живой силе и технике. После окончания разговора маршал Жуков отдал устный приказ генералу Катукову и генералу Ющуку, командиру 11-го отдельного танкового корпуса, обогнать части 8-й гвардейской армии, с ходу захватить Зеловские высоты и развить наступление на Берлин.

Я умолял маршала Жукова отменить этот приказ, так как моя армия располагала достаточными силами, чтобы самостоятельно выполнить поставленную перед ней задачу. Я придерживался мнения, что до атаки моей армии на Зеловские высоты нельзя бросать в бой танковые соединения, так как они не смогут выполнить свою задачу и не ускорят темп наступления. Но маршал Жуков не любил отменять свои приказы».

Чуйков уже давно был недоволен теми методами, которыми его главнокомандующий вел наступление. Он подвергает критике не только его последний приказ, но и затею с прожекторами, а также «разведывательные поиски», проведенные за два дня (14 апреля) до самой Берлинской операции: «Я твердо убежден в том, что если бы мы действовали в соответствии с нашей испытанной тактикой, то еще в тот же день, 14 апреля, взяли бы Зеловские высоты. В конце концов, на нашей стороне был момент внезапности. Но сейчас, когда за 48 часов до начала крупномасштабного наступления мы предприняли разведывательный поиск, фактор внезапности был упущен».

Маршал Жуков:

«Серьезной проблемой был момент введения в бой танковых армий. Зеловские высоты необходимо было взять в первую очередь. После совещания со всеми командирами мы решили провести общую атаку при поддержке всей авиации и танков 16 апреля после обеда».

Чуйков вспоминает, как все выглядело в действительности:

«В 12 часов дня танковые колонны трех корпусов двинулись по тем немногим дорогам, которые уже были до отказа забиты боевыми подразделениями 8-й гвардейской армии. Танки 1-й гвардейской армии буквально уперлись в наши тягачи, перетаскивавшие артиллерию, в результате чего маневр вторых эшелонов дивизий и корпусов оказался скованным. Должен сказать, что 8-я гвардейская армия располагала и своими немалыми танковыми силами. Боевые подразделения были вытеснены с дороги и продвигались, точнее говоря, с трудом тащились по заболоченной пойме реки вперед. Но нам было не привыкать преодолевать различные трудности. Помогая друг другу, пехотницы и танкисты отважно громили гитлеровцев, выбивая их с оборонительных рубежей.

Во второй половине дня небольшой успех обозначился на правом фланге армии, на участке 4-го гвардейского стрелкового корпуса, как раз там, где танковые корпуса не занимали дороги.

47-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Шугаева, наступая севернее шоссейной дороги Кюстрин – Берлин, преодолела сопротивление противника, захватила несколько господствующих высот севернее города Зелов, перерезала железную и две шоссейные дороги, идущие от Зелова на Букков и на Гузов».

После обеда 16 апреля генерал Кребс поздравил по телефону генерал-полковника Хейнрици с успешным ходом первого дня боев. Хейнрици несколько охладил оптимизм генерала Кребса. Он доложил, что сражение ведется не только за Зеловские высоты: 9-я армия подвергается атакам справа и слева от города Зелов. Хейнрици сослался на свой первый доклад об общем положении на фронте. Позднее, в 16.45, произошел телефонный разговор между начальником оперативного отдела штаба группы армий «Висла» полковником Гансом Георгом Айсманом и главным командованием сухопутных войск, в котором нашло отражение истинное положение дел на фронте в районе Одера:

«Крупномасштабное наступление русских на позиции 9-й армии после очень упорного и стойкого сопротивления привело к возникновению чрезвычайно напряженного положения в трех местах.

Во-первых, южнее Франкфурта-на-Одере; во-вторых, юго-восточнее Зелова; в-третьих, восточнее и северо-восточнее Врицена. В общем и целом положение выглядит следующим образом:

Хотя 9-я армия ввела в бой все имеющиеся у нее резервы, чтобы в ходе немедленных контратак и контрударов отбросить назад прорвавшегося противника, ей не удалось удержать основную часть переднего края обороны. Из всех резервов к настоящему времени осталась незадействованной только 25-я моторизованная дивизия. С учетом развития положения ее придется ввести в бой для нанесения контрудара.

Требование командования группы армий «Висла»: высвободить 18-ю моторизованную дивизию для использования в полосе обороны 9-й армии. Командование группы армий настаивает на том, чтобы уже сегодня ночью дивизия была передислоцирована в район восточнее Мюнхеберга, чтобы с ее помощью предотвратить прорыв противника через город Зелов.

В частности: силы южнее Франкфурта-на-Одере с несколько меньшей танковой поддержкой. В настоящее время противник снова выбит из населенных пунктов Обер-линдов и Унтерлиндов (северо-восточнее Визенау), под Пинкенхердом отброшен назад. Противник восстановил в опорных пунктах линию фронта севернее от Ф. [Франкфурта-на-Одере], восточнее перед поселком Брисков и строго южнее Маргаретеншахт, Малхов снова занят нашими войсками, то же самое относится и к Кюстринским высотам. В настоящее время новое наступление противника из района Лоссов на юго-запад и северо-западнее Кюстринских высот через железнодорожную линию. Противник продвинулся до учебного плаца, бой в самом разгаре. Фронт южнее Франкфурта-на-Одере еще держится. Но здесь замечено дальнейшее подтягивание вражеских резервов. Что касается этого участка обороны, то положение здесь неблагоприятное, так как все наши резервы уже задействованы.

Восточный фронт крепости подвергся слабым атакам. За Франкфуртом противник лишь немного продавил фронт вплоть до автострады, идущей на запад, мы снова отбили Шонфлинс. Передний край обороны, существовавший на момент начала сражения, остается неизменным. Маллнов в наших руках, здесь удалось отразить очень мощную атаку, поддержанную 40–50 танками. На этом участке полное сохранение переднего края обороны, существовавшего на момент начала сражения.

Вражеская артиллерия вела огонь по старому переднему краю обороны. <…> В районе Заксендорф атаки в западном направлении мощных танковых соединений. Противник занял высоты восточнее Фридерсдорфа, а также по обе стороны от Людвигслуста.

Здесь дивизия «Курмарк» проводит контратаку, пока нет донесений об исходе боя. Здесь находится основной район обороны. Через Гёрлиц и Кюстрин наступление крупных моторизованных сил (возможно, что это атака танковой армии). Высоты до Вирбига в наших руках. Наша атака на вокзал в Вирбиге, Ной-Лангеов пока держим. То же самое относительно нескольких опорных пунктов на железнодорожной линии. Альбертиненхоф в наших руках. Передний край обороны образует выступ до района Амт– Воллуп. Здесь находится командный пункт полка, ведущего оборону. Передний край обороны проходит у Фосберга и вокзала Лечина. Лечин взят крупным танковым подразделением противника. К западу от него обстановка неясная. По моему мнению, там нет сплошной линии фронта, а только несколько опорных пунктов на железнодорожной линии, проходящей через Позедум на Барним. От Барнима в направлении на Альт-Треббин движется отряд из 40–50 танков. Атака на Херренхоф. Положение неизвестно.

В полосе обороны 5-й егерской дивизии все попытки Советов переправиться успешно отбиты, кроме небольшого плацдарма под Цакерикером. Площадь этого плацдарма не установлена, он подвергается постоянным атакам. Местные резервы дивизий понесли за сегодняшний день очень большие потери, особенно из-за огня тяжелых орудий. Ураганный огонь в течение двух с половиной часов, перешедший в сильное сосредоточение огня, чтобы разрушить опорные пункты, значительный расход боеприпасов, в атаках принимали участие группы от 40 до 50 или даже 60 танков. Русские применяют авиацию, атакующую волнами, в настоящее время бомбардировке подвергаются позиции и в глубине нашей обороны.

Наши потери бронетехники незначительные. Прежде всего, в XI танковом корпусе СС. Расход боеприпасов в XI танковом корпусе СС составил около 54 % от нормы обеспечения. Основная нагрузка легла на плечи пехоты и моторизованных частей. Завтра ожидаем продолжения этого наступления. Из-за понесенных потерь завтрашний день обещает стать еще тяжелее. Основные районы обороны Кюстрин, Зелов и Врицен».

Чуйков о положении дел на русской стороне:

«57-я гвардейская дивизия, которой командовал генерал П.И. Зализюк, вечером [16 апреля] вела бой уже за станцию Зелов.

На фронте 29-го и 28-го гвардейских стрелковых корпусов, наступающих к югу от Зелова, части подошли вплотную к Зеловским высотам, но организовать одновременный удар по опорным пунктам противника всеми силами не смогли. Темнота не позволила развить наступление. Задачу дня армия [8-я гвардейская] не выполнила – Зеловские высоты были взяты только частично. Не справилась с этим и введенная в сражение 1-я гвардейская танковая армия: она не смогла развернуться и остановилась на дорогах в пойме Одера.

Наш сосед справа – 5-я ударная армия генерала Берзарина к исходу дня его вышла лишь на рубеж Альте – Одер.

Сосед слева – 69-я армия под командованием генерала Колпакчи 16 апреля и вовсе не смогла продвинуться вперед».

В своих мемуарах Жуков самокритично отмечает:

«Ошибок не было. Однако следует признать, что нами была допущена оплошность, которая затянула сражение при прорыве тактической зоны на один-два дня.

При подготовке операции мы несколько недооценивали сложность характера местности в районе Зеловских высот, где противник имел возможность организовать труднопреодолимую оборону. Находясь в 10–12 километрах от наших исходных рубежей, глубоко врывшись в землю, особенно за обратными скатами высот, противник смог уберечь свои силы и технику от огня нашей артиллерии и бомбардировок авиации. Правда, на подготовку Берлинской операции мы имели крайне ограниченное время, но и это не может служить оправданием. Вину за недоработку вопроса прежде всего я должен взять на себя».

Непосредственным противником Жукова являлся генерал Буссе, командующий 9-й армией.

«Принимая во внимание неравное соотношение сил, битва 16 апреля принесла нам большой успех в обороне. Нигде противник не сумел прорваться, более того, он не сумел даже глубоко вклиниться в наш оборонительный рубеж на Зеловских высотах. Но определенную озабоченность вызывало состояние войск на участке главного удара. Эти войска уже в течение четырех дней вели тяжелейшие бои, и уже было невозможно компенсировать потери в живой силе и технике. Сильно измотанные соединения просто некем было заменить. Поэтому командование армии с крайней озабоченностью ожидало наступления следующего дня. Люфтваффе эффективно поддерживали наземные войска, бросив в бой все имеющиеся в их распоряжении самолеты (около 300 боевых машин), однако они не смогли помешать русским установить господство в воздухе. (Только к исходу 19 апреля, за 4 дня боев, на участке наступления 1-го Белорусского фронта советская авиация (16-я воздушная армия) совершила 14,7 тыс. самолето-вылетов и сбила 474 немецких самолета. – Ред.) Кроме того, имевшегося запаса горючего могло хватить не более чем на два дня такого же интенсивного использования авиации».

В то время как в первый день наступления 1-й Белорусский фронт Жукова не добивался особых успехов, 1-й Украинский фронт Конева прорвал фронт в полосе обороны

4-й германской танковой армии, которая входила в состав группы армий «Центр». Конев начал свое наступление также ранним утром 16 апреля. Бритоголовый маршал приказал установить дымовую завесу в полосе фронта шириной 390 километров, так что противник не знал, на каком участке фронта произойдет русское наступление. В первой половине дня 16 апреля русские осуществили прорыв немецких позиций на участке фронта шириной 26 километров южнее города Губен. В прорыв устремились две русские танковые армии. Вскоре они вышли к берегу Шпре.

17 апреля маршал Конев лично контролировал, как его войска форсировали реку:

«Примерно до 6 часов вечера я был на переправе. Прежде чем Рыбалко [командующий 3-й гвардейской танковой армией] и Лелюшенко [командующий 4-й гвардейской танковой армией] уехали, мы провели последнее совещание. Я еще раз обобщил все, что мы до сих пор обсудили: они должны смело продвигаться в глубину вражеской обороны и не беспокоиться о прикрытии с тыла, не ввязываться в бой за вражеские опорные пункты и не атаковать немцев в лоб, а стараться обходить их. Умело маневрировать, беречь технику, постоянно думать о том, чтобы не распылять свои силы, так как перед ними стояла еще одна великая задача. И хотя я даже сейчас не говорил открыто об этой задаче, но оба генерала прекрасно понимали, что я имею в виду Берлин.

Они уехали от меня в хорошем настроении. Я сам тоже был уверен в успехе.

Когда я вернулся в свою штаб-квартиру, которая находилась в одном из замков, то сначала сделал все необходимые телефонные звонки. <…> Я переговорил со своим штабом, выслушал донесения некоторых командующих армиями и вновь связался с танковыми армиями. Они мне сообщили, что быстро продвигаются вперед западнее Шпре. После того как у меня сложилась целостная картина происходящего, я позвонил Верховному главнокомандующему в Москву. Я доложил ему о событиях дня и подробно рассказал о ходе нашего наступления. Я упомянул также об успешном продвижении вперед обеих танковых армий, которые уже оторвались от стрелковых соединений и все глубже вклинивались в глубокий тыл противника. <…>

Когда я уже почти закончил свой доклад, Сталин перебил меня. Он сказал:

– У Жукова наступление развивается очень тяжело. Они все еще пытаются прорвать оборонительные рубежи противника.

Он замолчал. Я тоже молчал и ждал, что же он скажет. Неожиданно Сталин прервал молчание:

– Нельзя ли перебросить танковые войска Жукова на ваш фронт и оттуда направить их на Берлин?

– Товарищ Сталин, это заняло бы слишком много времени и легко могло бы вызвать неразбериху. Нет необходимости вводить танковые войска 1-го Белорусского фронта в место нашего прорыва. У нас события развиваются благоприятно, у нас достаточно сил, и мы в состоянии повернуть обе танковые армии на Берлин.

После этого я сообщил Сталину о направлении, в котором обе танковые армии могли бы наступать на Берлин.

В качестве ориентира я назвал ему город Цоссен. Этот город находится примерно в 25 километрах южнее Берлина, и мы знали, что у немцев там находился их Генеральный штаб (штаб оперативного руководства главнокомандования вермахта (ОКВ) и Генеральный штаб сухопутных войск (ОКХ). – Ред.). <…>

Последовала короткая пауза. Очевидно, Сталин искал на карте Цоссен. Потом он сказал:

– Все в порядке. А вы знаете, что в Цоссене находится главнокомандование вермахта?

– Да.

– Хорошо, – сказал Сталин, – я согласен с вашим планом. Прикажите обеим танковым армиям наступать на Берлин».

Жуков тоже звонит Сталину:

«В 15 часов [16 апреля] я позвонил Верховному главнокомандующему в Москву и доложил, что первая и вторая позиции обороны противника нами прорваны, войска фронта продвинулись вперед до 6 километров, но встретили серьезное сопротивление у рубежа Зеловских высот, где, видимо, в основном уцелела оборона противника. Для усиления удара общевойсковых армий ввел в сражение обе танковые армии. Я сказал далее, что считаю, что к исходу дня мы прорвем оборону противника.

И.В. Сталин внимательно выслушал и спокойно сказал:

– У Конева оборона противника оказалась слабой. Он без труда форсировал реку Нейсе и продвигается вперед без особого сопротивления. Поддержите удар своих танковых армий бомбардировочной авиацией. Вечером позвоните, как у вас сложатся дела.

Вечером я вновь доложил Верховному главнокомандующему о затруднениях на подступах к Зеловским высотам и сказал, что раньше завтрашнего вечера этот рубеж взять не удастся.

На этот раз И.В. Сталин говорил со мной не так спокойно, как днем:

– Вы напрасно ввели в дело 1-ю гвардейскую танковую армию на участке 8-й гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка. – Потом добавил: – Есть ли у вас уверенность, что завтра возьмете зеловский рубеж?

Стараясь быть спокойным, я ответил:

– Завтра, 17 апреля, к исходу дня оборона на зеловском рубеже будет прорвана. Считаю, что чем больше противник будет бросать своих войск навстречу нашим войскам здесь, тем быстрее мы возьмем затем Берлин, так как войска противника легче разбить в открытом поле, чем в городе.

На это Сталин сказал:

– Мы думаем приказать Коневу двинуть танковые армии Рыбалко и Лелюшенко на Берлин с юга, а Рокоссовскому ускорить форсирование [Одера] и тоже ударить в обход Берлина с севера.

Я ответил:

– Танковые армии Конева имеют полную возможность быстро продвигаться, и их следует направить на Берлин, а Рокоссовский не сможет начать наступление ранее 23 апреля, так как задержится с форсированием Одера.

– До свидания! – довольно сухо сказал Сталин вместо ответа и положил трубку».

Прорыв танковых армий Конева на Нейсе (Ныса-Лужицка) действительно принес русским решающий поворот в сражении. Вопреки предсказанию Гитлера, что русские будут наступать через Дрезден на Прагу, после прорыва немецкого фронта южнее Губена и Форета, танки красных с пехотой на броне стремительно продвигались на север и северо-запад. Вскоре и в Берлине поняли, что их наступление направлено на столицу рейха и, кроме этого, они собираются ударить в тыл 9-й армии, занимавшей позиции на Одере. Вечером 17 апреля генерал Буссе был вынужден оставить Зеловские высоты (немцы были выбиты отсюда в ходе исключительно упорных боев. – Ред.). На следующий день в полосе фронта немецкой 9-й армии возникли глубокие прогибы. Случилось то, что предсказывал и чего опасался генерал Хейнрици: сила сопротивления большей части сформированных в спешке немецких соединений начала ослабевать, а имевшиеся резервы (две танковые бригады и одна моторизованная дивизия – моторизованная дивизия «Курмарк», танковая дивизия «Мюнхеберг» и др. – Ред.) оказались слишком слабы, чтобы надолго задержать наступление русских. Тем не менее 19 апреля Верховное главнокомандование вооруженных сил выпустило следующую оперативную сводку:

«На третий день крупного оборонительного сражения под Берлином русские бросили в бой живую силу и технику в невиданном до сих пор количестве. Наши храбрые войска, увлеченные примером своих офицеров, выдержали массированную атаку противника и сорвали все попытки прорыва. Южнее Франкфурта[-на-Одере] наши соединения удержали свои позиции, отразив все атаки значительно превосходящих советских сил. Русские войска, продвинувшиеся по обе стороны от Зелова до района восточнее Мюнхеберга, были блокированы немедленными контрударами. Южнее Врицена после упорного боя наши танки остановили наступающего противника. По неполным данным, вчера было уничтожено 218 вражеских танков.

И западнее лаузицкой Нейсе [Ныса-Лужицка] русские предприняли атаку всеми имеющимися у них силами. Несмотря на ожесточенное сопротивление наших дивизий, после тяжелых боев и потери большого числа танков противник смог прорваться узкими клиньями севернее Гёрлица и северо-западнее Вайсвассера до района восточнее Баутцена и выйти к Шпре по обе стороны от Шпремберга. Сейчас полным ходом идут наши контратаки».

Однако немецкая оборона не в состоянии была остановить атакующие танковые клинья Конева. Конев пишет:

«Наше наступление, которое мы вели с юга на Берлин, стало для немецких фашистов опасным только тогда, когда в прорыв устремились наши танковые подразделения.

Это стало неприятной неожиданностью для ставки Гитлера. У противника было слишком мало времени, чтобы перегруппировать свои силы или создать запасной оборонительный рубеж, чтобы остановить нас между Нейсе и Берлином.

Наступление развивалось следующим образом: когда ударом с востока на запад мы прорвали немецкую оборону, а потом повернули резко на север, то есть на Берлин, наши войска часто не встречали больше никаких оборонительных рубежей. А те, которые попадались на нашем пути, были ориентированы на восток, а следовательно, не годились для обороны против нас. Поэтому наши войска смогли беспрепятственно преодолеть их». (За первые три дня боев войска 1-го Украинского фронта продвинулись на направлении главного удара до 30 км. Поддерживающая их с воздуха 2-я воздушная армия за эти дни совершила 7517 самолето-вылетов и в 138 воздушных боях сбила 155 немецких самолетов. – Ред.)

После того как Конев закончил телефонный разговор со Сталиным, он немедленно информировал командующих обеих танковых армий о новой, теперь уже официальной цели: Берлине. Ранним утром 18 апреля им направляется письменный приказ – директива фронта:

«Во исполнение приказа Ставки Верховного Главнокомандования приказываю:

1. Командарму 3-й гвардейской танковой армии в течение ночи с 17 на 18 апреля 1945 года форсировать реку Шпре и развивать стремительное наступление в общем направлении Фечау, Гольсен, Барут, Тельтов, южная окраина Берлина. Задача армии в ночь с 20 на 21 апреля 1945 года ворваться в город Берлин с юга.

2. Командарму 4-й гвардейской танковой армии в течение ночи с 17 на 18 апреля 1945 года форсировать реку Шпре севернее Шпремберга и стремительно развивать наступление общим направлением на Дребкау, Калау, Даме, Луккенвальде. Задача армии до вечера 20 апреля занять район Белиц – Тройенбритцен – Луккенвальде и в ночь с 20 на 21 апреля овладеть Потсдамом и юго-западной частью Берлина. После того как армия подойдет к Потсдаму, она должна силами 5-го механизированного корпуса взять под охрану район Тройенбритцен. Далее задача армии вести разведку в направлении Зенфтенберг – Финстервальде– Херцберг.

3. На главном направлении танковым кулаком смелее и решительнее пробиваться вперед. Города и крупные населенные пункты обходить и не ввязываться в затяжные фронтальные бои. Требую твердо понять, что успех танковых армий зависит от смелого маневра и стремительности в действиях. Третий пункт этого приказа должен быть доведен до сведения каждого командира корпуса и бригады.

4. Об исполнении данного приказа доложить.

Конев, командующий 1-м Украинским фронтом

Крайнюков, член военного совета 1-го Украинского фронта

Петров, начальник штаба 1-го Украинского фронта».

Медленное продвижение вперед 1-го Белорусского фронта срывало все планы Ставки. (Автор сильно преувеличивает. – Ред.) Теперь уже не могло быть и речи о взятии столицы германского рейха на пятый день наступления. Позднее русские историки трактовали изменение плана битвы за Берлин следующим образом: «Итак, задача на 16 апреля [для 1-го Белорусского фронта] прорвать тактическую полосу обороны противника [первая и вторая полосы обороны] была выполнена только к началу третьего дня операции. Медленное продвижение войск 1-го Белорусского фронта ставило, по мнению Верховного главнокомандующего, под угрозу выполнение замысла на окружение берлинской группировки врага. Еще 17 апреля Ставка потребовала от командующего фронтом обеспечить более энергичное наступление подчиненных ему войск. Одновременно с этим она дала указания командующим 1-м Украинским и 2-м Белорусским фронтами содействовать наступлению 1-го Белорусского фронта. 2-й Белорусский фронт [после форсирования Одера] получил, кроме того, задачу не позднее 22 апреля главными силами развивать наступление на юго-запад, нанося удар в обход Берлина с севера, с тем чтобы во взаимодействии с войсками 1-го Украинского фронта завершить окружение берлинской группировки».

19 апреля фон Овен записал в свой дневник:

«Битва на Одере вошла в критическую стадию. Обычно на третий, четвертый или пятый день решается судьба наступления. Министр [Геббельс] и все мы из его ближайшего окружения переживаем эти дни в состоянии крайнего нервного напряжения.

Министр поддерживает постоянную телефонную связь с генералом Буссе. Он обещал Буссе любую возможную поддержку и помогает ему чем только может. Так, например, в ночь со вторника на среду [с 17 на 18 апреля] Буссе срочно потребовалось несколько сформированных для него в Берлине маршевых батальонов. Из-за постоянных налетов штурмовой авиации транспортировка по железной дороге заняла бы слишком много времени. Поэтому министр немедленно распорядился собрать колонну из городских автобусов и других транспортных средств, и уже через несколько часов солдаты вступили в бой на нужном участке фронта.

В среду [18 апреля], в третий день сражения, возникла критическая ситуация, когда Советам удалось захватить стратегически важные Зеловские высоты под Букковом, так называемую «Бранденбургскую Швейцарию». Наши резервы тотчас нанесли контрудар. Им удалось снова отбить высоты у врага. Но последовала новая атака советских войск, и им опять удалось овладеть высотами. День прошел в непрерывных ожесточенных боях, в которых обе стороны несли большие потери. Возникает страшный вопрос: удастся ли задержать противника на подступах к Берлину или же вскоре бои начнутся уже в самой столице рейха?

На следующее утро, это уже четверг 19 апреля, министр разговаривал по телефону с полковником Хёльцем, начальником штаба 9-й армии, который для исправления угрожающего положения, сложившегося под Букковом, просит срочно прислать не менее четырех батальонов из состава подразделений, предназначенных для обороны Берлина.

Тем самым министр вынужден искать ответ на принципиальный вопрос, где следует защищать Берлин – на Одере или в самом городе. Он не сторонник полумер. Если есть шанс с помощью сил, собранных для обороны столицы рейха, разбить русских еще на подступах к Берлину, тогда он готов бросить на помощь 9-й армии все войска, дислоцированные в Берлине. И напротив, он считает нецелесообразным направлять на фронт всего лишь четыре батальона, которые не спасут армию Буссе, но, с другой стороны, существенно ослабят оборону Берлина.

Начинаются лихорадочные переговоры. Военный комендант Берлина генерал Рейман заявляет, что якобы оборона Берлина настолько слаба, что после отправки четырех батальонов он не сможет взять на себя ответственность за последствия. После этого заявления в его адрес раздаются упреки в малодушии и пораженчестве и требования заменить его более молодым офицером, готовым взвалить на свои плечи ответственность за судьбу столицы.

Тем не менее каждый разумный и трезво мыслящий человек понимает, что он прав. Руководитель берлинского штаба СА обергруппенфюрер Гренц, которому подчиняется и берлинский фольксштурм, разделяет мнение Реймана. Ведь в Берлине в нашем распоряжении имеется всего лишь один охранный полк, тридцать батальонов фольксштурма (в Берлине формировалось более 200 батальонов фольксштурма. – Ред.) [вооруженных только частично] и несколько малочисленных подразделений полиции, зенитчиков и гитлерюгенда.

Если просьба 9-й армии о предоставлении в ее распоряжение четырех берлинских батальонов фольксштурма будет выполнена, то тем самым вопрос обороны Берлина будет в принципе решен. Министр не хочет брать ответственность на себя. Поэтому он просит генерала Бургдорфа, главного адъютанта Гитлера, обратиться к фюреру, чтобы тот немедленно принял решение по этому вопросу.

Этот вопрос обсуждается на дневном совещании в четверг [19 апреля], и фюрер принимает решение укрепить фронт на Одере. Таким образом, жребий брошен. Если не удастся остановить противника на подступах к Берлину, то тогда столица рейха попадет в его руки в той или иной степени без борьбы.

В среду противник снова потерял 228 танков. Однако давление не ослабевает, оставаясь очень сильным. В четверг отдельные подразделения противника прорвались к Буккову и Мюнхебергу. Передовой танковый отряд русских в количестве около 30 танков дошел до Фюрстен-вальде и неожиданно оказался вблизи штаб-квартиры генерала Буссе. Однако русские не смогли застать наших смелых бойцов врасплох. Большинство танков было подбито, главным образом с помощью фаустпатронов, а немногие уцелевшие поспешили отойти назад.

Четыре батальона, которые просил выделить генерал Буссе, прибыли на фронт. Сегодня вечером положение на фронте оценивается в некоторой степени как более обнадеживающее. И хотя Советам кое-где и удалось неглубоко вклиниться в расположение наших войск, но они до сих пор не смогли осуществить решающий прорыв нашей обороны».

Буквально на то же самое жалуется и Чуйков:

«В результате боев 18 апреля войска 8-й гвардейской армии заняли рубеж Требниц – Янсфельде и продолжили наступление на Максдорф и Литцен. Наш сосед справа вышел на рубеж Марксвальде – Вулков. Сосед слева – 69-я армия – и на третий день наступления оставался на месте, поэтому левый фланг нашей армии растянулся, и противник своими контратаками старался повернуть нас на юг, в сторону от Берлина. Чтобы этого не случилось, для прикрытия левого фланга армии были оставлены две дивизии 27-го корпуса.

1-я гвардейская танковая армия и 11-й танковый корпус, введенные в сражение командующим фронтом [Жуковым] еще в первый день наступления, продолжали продвигаться в боевых порядках 8-й гвардейской армии.

Больше всего меня беспокоил левый фланг. Но в те дни я посчитал нецелесообразным жаловаться на соседа слева, на 69-ю армию. Почему? Если бы я пожаловался командующему фронтом на недостаточную активность 69-й армии, то вполне возможно, что тогда я получил бы приказ направить основные силы 8-й гвардейской армии на юг. Тогда моя армия не смогла бы принять участие в решающей битве всей войны, в штурме Берлина, к которому мы так тщательно готовились. Я принял решение, несмотря на постоянную угрозу вражеских контрударов на моем левом фланге, любой ценой выйти с юга к Берлину, бросить соединения моей армии в бой за город и только потом обратить внимание командующего фронтом на нашего соседа слева и попросить о защите левого фланга моей армии. <…>

Наступление 19 апреля началось в полдень. В 12 часов 30 минут войска армии на всем фронте двинулись вперед. В первой половине дня удалось овладеть опорными пунктами противника Дамсдорфом, Мюнхебергом, Белендорфом».

В эти дни складывается впечатление, что Западный фронт, который находится под непосредственным командованием Верховного главнокомандования вооруженных сил, полностью потерял способность к сопротивлению. 17 апреля генерал-фельдмаршал Вальтер Модель распускает свою группу армий «Б». Тем самым прекращалась борьба в Рурском котле. (Командующий группой армий «Б» Модель отдал приказ прекратить сопротивление с 17 апреля и объявил о расформировании своих войск. Солдатам старших и младших возрастов разрешалось разойтись по домам, а окруженным гарнизонам сдаться в плен. Остальные солдаты и офицеры должны были попытаться пробиться из окружения. Сам Модель застрелился. 18 апреля сопротивление немцев в Руре прекратилось. С 1 по 18 апреля союзники взяли в плен 317 тыс. соладт и офицеров, в т. ч. 24 генерала. – Ред.)

19 апреля 1-я американская армия заняла Лейпциг. В тот же самый день 3-я американская армия захватывает

Хемниц. 9-я американская армия, которая с момента форсирования Рейна в середине марта прошла около 360 километров, наступала по всей ширине своей полосы фронта в направлении Эльбы. 14 (12. – Ред.) апреля первые американские подразделения вышли к Эльбе у городка Барби южнее Магдебурга. Американцы навели понтонный мост через Эльбу и начали перебрасывать свои войска на восточный берег реки, захватив небольшой плацдарм. Теперь американцы находились на таком же расстоянии от Берлина с запада, как и войска Жукова с востока. Правда, с запада от Берлина не было оборонительных сооружений, и немецкое сопротивление войскам союзников становилось с каждым днем все слабее. В эти дни обергруппенфюрер СС Феликс Штайнер навещает в городке Бад-Висзе на берегу озера Тегернзе у подножия Баварских Альп генерал-фельдмаршала в отставке Вернера фон Бломберга. Он хотел уговорить бывшего генерала рейхсвера отправиться в Люнебург и вступить в контакт с англичанами.

Штайнер вспоминает: «Командующий 11-й танковой армией [Штайнер] настоятельно рекомендовал Бломбергу встретиться с Монтгомери, чтобы уговорить того наступать на Берлин и занять столицу рейха до подхода русских. Но Бломберг отказался. Он три раза повторил одно и то же: «Пока Гитлер жив, я чувствую себя связанным данной клятвой и без его согласия не буду ничего предпринимать в этом направлении».

В конце концов Эйзенхауэр принял решение отказаться от взятия Берлина американскими войсками:

«В воскресенье, 15 апреля, рано утром генералу Симпсону, командующему 9-й американской армией, позвонил генерал Брэдли. Симпсон должен немедленно вылететь в Висбаден, в штаб 12-й американской группы армий.

– Я должен сказать вам нечто очень важное, – сообщил ему Брэдли, – и я не хотел бы делать это по телефону.

Брэдли ожидал Симпсона на аэродроме. «Мы поздоровались, – вспоминает Симпсон, – и Брэд тотчас выложил свою новость». Он сказал:

– Вы должны остановиться на Эльбе. Вам не разрешается продолжать наступление в направлении Берлина. Мне очень жаль, Симп, но ничего не поделаешь.

– От кого, черт побери, исходит этот приказ? – раздраженно спросил Симпсон.

– От Айка, – ответил Брэдли.

Симпсон был потрясен до такой степени, что «не понял и половины из того, что сказал Брэдли. Я только помню, что был разочарован до глубины души и снова сел в самолет в полнейшем оцепенении. Лишь одна мысль не давала мне покоя: «Как я скажу об этом своему штабу, своим командирам и своим войскам? Прежде всего, своим войскам?»

Из своего штаба Симпсон проинформировал сначала своих командиров корпусов. Потом он направился к Эльбе. Генерал Хиндс, который встретил Симпсона в штабе

2-й танковой дивизии, сразу заметил, что что-то не в порядке. «Сначала я подумал, что он недоволен тем, как мы форсировали Эльбу, – вспоминал Хиндс. – Он спросил меня, как мы продвигаемся вперед». На что я ответил:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.