Глава 23. Прорыв Сентябрь 1992 года. Бишо

Глава 23. Прорыв

^{Сентябрь 1992 года. Бишо}

В какой-то момент я бежал рядом с товарищами. В следующее мгновение солдаты без предупреждения открыли огонь. Я инстинктивно упал на землю.

Мы были в открытом поле, пробежав через прорыв в заборе и через дорогу. У нас не было ни оружия, ни укрытия. Как и мои товарищи, всё, что я мог сделать, это только вжаться телом в землю, опустить голову и надеяться на спасение как на чудо. Свистящие пули разрезали воздух над нашими головами. Казалось, всё это продолжалось бесконечно. Сколько людей погибало сейчас позади нас?

Как только прекратились первые залпы, Буши, мой телохранитель, который лежал в пяти метрах справа от меня, крикнул, что в него попали. Чувствуя только жжение в ране (боль придет позже), он подумал, что в него попала резиновая пуля. Но только я начал ползти к нему, стрельба возобновилась, такая же яростная и продолжительная, как и до этого, поэтому я замер там, где лежал. Зловещий гул реактивных гранат над головой, сопровождаемый четырьмя глухими разрывами, заставил меня с ужасом понять, что они используют и гранатомёты.

Огонь был невероятным. Солдаты должно быть сошли с ума. Когда они остановятся? Могу ли я помочь Буши? Стрельба продолжалась безостановочно.

Это было седьмого сентября 1992 года, и я был во главе огромной демонстрации, пытавшейся пройти до небольшого города Бишо — искусственно созданной столицы бантустана Сискей. «Хоумленд» Сискей представлял из себя засушливый анклав в восточной части Капской провинции, созданный Преторией; финансируемый Преторией; с армией, обученной и вооружённой Преторией. Им управлял бригадный генерал Упа Гкозо, претендовавший на роль «твёрдой руки» и захвативший власть в ходе военного переворота в 1990 году. Крошечный человечек, в несоразмерно большой фуражке, он представлял собой смешное зрелище. Но его безжалостное подавление любой оппозиции было, тем не менее, реальностью.

АНК и его союзники решили организовать мирный марш на Бишо, где мы собирались провести народную ассамблею и потребовать восстановления политических свобод на этой территории. Для этого мы под палящим солнцем шли целый час по дороге из близлежащего белого города Кинг-Уильямстауна на территории самой Южной Африки на север вверх по холму, чтобы дойти до номинальной границы между Южной Африкой и Сискеем. Более 80 тысяч человек, в основном из обнищавших деревень и «спальных» посёлков этого района, шли под нашими знаменами.

За полчаса до того, как началась стрельба, руководители демонстрации отправили меня посмотреть, что происходит впереди. С несколькими товарищами я поехал на машине вверх по холму, покрытому колючим кустарником и камедными деревьями. Границу обыкновенно обозначал простой столб с надписью «Граница Сискея» на обочине дороги. Как и случае с большинством бантустанов, здесь не было ни пограничных, ни паспортных формальностей. Но в этот день вдоль границы и поперёк дороги были растянуты кольца режущей проволоки, препятствующей движению на север. За проволокой дорогу блокировали бронетранспортёры южноафриканской армии, а за ними стояли шеренги полиции Сискея. В трёхстах метрах позади полицейских, около здания радиостанции стояла цепь солдат Сискея. Ещё больше их стояло справа вдоль гребня холма. Они охраняли административные здания, стоящие вдоль дороги с восточной стороны. Над головой гудели военные вертолёты Южной Африки и Сискея.

Кольца режущей проволоки были расположены так, чтобы направить участников демонстрации вдоль боковой дорожки на стадион примерно в ста метрах от дороги. Этот стадион, расположенный на границе, был местом проведения митинга по окончании такой же демонстрации ровно месяц назад. Только тогда не было режущей проволоки. В том случае дорога была перегорожена живым барьером из солдат и после нескольких часов переговоров демонстрантам было разрешено войти на стадион для проведения митинга.

Но режим террора в Сискее по-прежнему сохранялся. Широко распространённое насилие, запугивание и убийства людей, находящихся под властью Гкозо, сделало жизнь невыносимой. Решение регионального руководства АНК совершить марш на сам город Бишо, провести там 24-часовую народную ассамблею, потребовать свободы речи и объединения получило публичную поддержку национального руководства АНК. Перед тем, как туда прибыли Сирил Рамафоса, Стив Тшвете, Гертруд Шопе, президент КОСАТУ Джон Гомомо и многие другие лидеры, я был отправлен в этот регион, чтобы помочь в организации мероприятия. В течение нескольких дней до начала марша я вместе с Крисом Хани посещал обнищавшие деревни и посёлки, выслушивая жалобы людей, наблюдая за усилением их гнева, отмечая их призывы к действию, чтобы избавиться от Гкозо. Это были именно те сельские жители, с которыми мы плохо работали в годы вооружённой борьбы. Сейчас их готовность к борьбе производила сильное впечатление.

Пресса и телекамеры заняли позиции на дороге позади баррикады из режущей проволоки. Они стояли рядом с доктором Энтони Гильденхейсом и Джоном Халлом — ведущими деятелями национального Комитета за мирное согласие, который был создан в надежде остановить раскручивающуюся в стране спираль насилия. Они присутствовали, чтобы обеспечить мирный характер происходящего. Они знали, что нашей целью был Бишо, хотя надеялись, что мы ограничимся проведением нашего мероприятия на стадионе.

Я сказал им, что мы не можем гарантировать этого. Но подчеркнул, что у нас была мирная демонстрация, что мы не собирались использовать насилие против солдат. И я попросил их воздействовать на сискейских солдат, чтобы они не стреляли. Но Гильденхейс, Халл и группа их наблюдателей осталась около режущей проволоки, лицом к приближающейся демонстрации. Сискейские солдаты и офицеры, самыми старшими из которых были белые, прикомандированные в Сискей от САДФ, оставались за их спинами вне наблюдения.

Гильденхейс и Халл ждали Рамафосу, который шёл во главе демонстрации. Они хотели поговорить с ним. Я сказал им, что нашей целью было дойти до Бишо, и намекнул, что я не уверен, что у нас это получится, и что скоро Рамафоса подойдет к ним.

Распрощавшись с ними за пятнадцать минут до подхода головы колонны, мы поехали по дорожке, ведущей на стадион. Мы сразу заметили, что с северной стороны стадиона часть забора длиной примерно в десять метров была сломана. Мои спутники объяснили, что эта часть забора была разрушена во время массового наплыва участников предыдущего марша. В двухстах метрах за проломом стояли солдаты.

Разрыв в заборе открывал дорогу в Бишо. «Проход через разрыв» на жаргоне южноафриканского регби означало использование возможности для прорыва в обороне соперников. Создавалось впечатление, что нужно было двигаться этим путем.

Слева были открытые поля, казавшиеся неохраняемыми. Если бы мы повернулись на запад, в том направлении, то мы удалялись бы от солдат. Мы получили информацию о том, что некоторые относились к нам с симпатией. Остальные колебались. Создавалось впечатление, что они были размещены там, чтобы охранять радиостанцию. Не наступая в их направлении, обходя их по большому радиусу, мы могли бы избежать столкновения. Миновав их, мы изменили бы направление и двинулись бы на северо-восток в город.

Нам, тем не менее, показалось странным, что силы безопасности не починили или не заделали пролом в заборе. Было также странным, что благожелательно настроенные Гильденхейс и Халл не сказали мне о проломе и побуждали нас идти на стадион. Мы поразмышляли над тем, не сталкиваемся ли мы с тщательно разработанным планом сискейских сил заманить нас в ловушку. Мы слишком легко отвергли такую возможность.

Через много месяцев, в ходе переговорного процесса у меня была возможность поговорить с одним из старших офицеров САДФ. Судя по тому, что он сказал, Гельденхейс и Халл утаили от нас информацию о том, что сискейские войска были заранее размещены вдоль всей линии режущей проволоки. Их офицеры намеревались твёрдо дать нам понять, что любая попытка перейти границу будет пресечена силой оружия после соответствующего предупреждения. Но Комитет мира вмешался и предложил им отойти, чтобы мы могли использовать стадион: стадион с зияющим проломом в заборе.

По утверждению моих собеседников из САДФ, сискейские командиры, не имея времени починить забор, расположили солдат примерно в ста метрах к западу от пролома, спрятав их в окопах и за кустами. Мы не знали об их присутствии, хотя они лежали прямо на нашем предполагаемом пути движения налево.

Была ли это преднамеренная засада? Или это было, как стремился убедить меня источник из САДФ, путаница из-за недостатка времени, вызванная вмешательством гражданских из Комитета мира.

Когда мы поехали назад вниз по холму, перед нами раскрылась чудесная картина марша: мощная колонна людей шириной в 50–60 человек, извивающаяся вниз по дороге и непрерывно разбухающая. Это была плотная масса людей всех возрастов и обличий, из пригородных посёлков и деревень, большинство — одетые в кроссовки и цветастые, но изношенные майки с короткими рукавами.

Все они были в прекрасном настроении, полны решимости добраться до места назначения, но дисциплинированные и подчиняющиеся командам распорядителей, одетых в форму цвета хаки, которые управляли маршем. За прошедший год я участвовал в бесчисленном количестве демонстраций по всей Южной Африке. Между этими демонстрациями была разница в местных языках. Но общим для них была надежда, чувство юмора, настроение и выдвигаемые требования. Люди хотели положить конец нищете и страданиям. Они добивались основных человеческих прав и свобод. Они хотели прекращения белого господства и коррумпированной системы бантустанов. В таких районах, как Сискей, они добивались права на свободную политическую деятельность и прекращения насилия. Мы использовали мирные массовые действия, чтобы подкрепить за столом переговоров наши требования демократических перемен и создания климата свободной политической деятельности.

Невзирая на жару, люди пели и шутили, переходя от танца «той-той» к более медленным ритмам, подходящим для пожилых людей. В голове колонны, вместе с нашими лидерами за красными флагами ЮАКП и знаменами АНК и КОСАТУ шли священники в церковном облачении. Священники вместе с другими «зачинщиками» демонстрации язвительно называли Гкозо «марионеткой», а Де Клерка — «хозяином марионеток». Они нараспев провозглашали: «Да здравствует Бог!», что сливалось с возгласами: «Да здравствует АНК!», «Долой Гкозо!», «Долой Де Клерка!». Но сильнее всего выразил настроение людей Стив Тшвете в своей речи в начале марша. «В этот день, — заявил он, — мы выгоним свинью из хлева».

Я доложил руководству о положении на границе. Было единогласно решено, что мы «используем» пролом в заборе. Сирил Рамафоса пойдёт с частью демонстрантов к барьеру из режущей проволоки и будет вести переговоры о том, чтобы нам дали возможность двигаться по дороге на Бишо. В это время основная колонна двинется на стадион и сразу же пойдёт через пролом в сторону города. Меня попросили возглавить эту колонну вместе с Крисом Хани и несколькими местными лидерами.

…Когда вторая вспышка огня затихла, Буши опять закричал, что ему нужна помощь. Те из нас, кто был рядом, лежали без движения, лицом вниз, не решаясь двигаться до тех пор, пока мы не будем уверены, что стрельба прекратилась. Буши вновь жалобно застонал. Как долго могу я оставлять без внимания эти стоны? Я пополз к нему, сначала осторожно, потом смелее по мере того, как отзвуки залпов затихали в поле.

Ему было очень плохо, но он смог сказать мне, что, как ему показалось, резиновая пуля попала ему в правый бок. Я осторожно перевернул его и обнаружил, что его рубашки и брюки пропитались кровью. Его поразила пуля с твердым наконечником, оставившая открытую рану живота. Двигаясь по-прежнему ползком, я начал тащить его к стадиону, находящемуся примерно в сорока метрах. Несколько человек пришли мне на помощь, и мы пронесли его через злополучный пролом в заборе и через туннель, ведущий на футбольное поле.

Наш медицинский персонал занимался убитыми и ранеными. На первый взгляд я насчитал пять тел, уже покрытых одеялами. Молодой человек с пулевой раной в голове корчился в предсмертных конвульсиях. Его товарищ отчаянно пытался сделать ему искусственное дыхание, в то время как ноги умирающего беспорядочно дергались в агонии. Множеству раненых оказывалась помощь. Я потребовал машины для Буши. Он быстро терял кровь и его можно было спасти, только немедленно доставив в больницу.

Настоящее имя Буши было Петрос Вантиу. Ему было 29 лет. Он прошёл подготовку в Кибаше и был арестован в Южной Африке в 1988 году, а позже освобождён в связи с амнистией для политических заключённых. Всего несколько дней назад мы посетили скромную хижину его родителей в отдалённой деревне. Он не часто мог посещать их, и они были рады видеть его. Его маленький племянник только-только начал играть с мячом и Буши пообещал ребёнку, что вернется, чтобы научить его играть в футбол.

Затем я занялся помощью раненым. Молодая женщина корчилась от боли. Её ноги были раздроблены пулями. Я дал ей воды и она жадно выпила всю её. Подошло ещё несколько машин и мы быстро вывезли раненых.

Я встретился с остальными членами руководства на южноафриканской стороне границы, чтобы оценить ситуацию. Все чувствовали себя подавленными и испытывали шок, но каким-то чудесным образом никто из лидеров не пострадал. Ближе всех к гибели был Рамафоса.

Солдаты сначала открыли огонь по тем из нас, кто прорвался через пролом в заборе. Они стреляли во всех направлениях. Получили ранения и те люди, которые находились на стадионе. Попали под огонь и Рамафоса, и те, кто был с ним возле барьера из режущей проволоки. Гильденхейс, Халл и журналисты вместе с руководителями марша бросились на землю в поисках укрытия. Два распорядителя накрыли своими телами Рамафосу, чтобы защитить его от пуль. Толпа, растянувшаяся вдоль дороги на территории Южной Африки, подверглась беспощадному расстрелу. Погибло двадцать восемь человек, многие из них прямо на границе. Другие позже умерли в больнице. Более двухсот человек были ранены. Четверо получили ранения в позвоночник и были парализованы на всю жизнь. Позже официальное расследование показало, что первый обстрел продолжался полторы минуты, а второй — полную минуту. Для нас это казалось бесконечностью. Было сделано 425 выстрелов, но, возможно, на деле их было вдвое больше.

Корреспондент газеты «Индепендент» обратил внимание на то, что южноафриканская полиция, находившаяся на бронетранспортёрах около барьера, внезапно покинула свои позиции непосредственно перед началом стрельбы. Это, а также их массированное присутствие в Кинг-Уильямстауне указывало на их соучастие в этой бойне.

Я исключаю, что Гкозо мог рискнуть расстрелять демонстрацию без разрешения Претории. Потрясённый Рамапхоса возложил вину непосредственно на них: «Мы обвиняем в происшедшем Де Клерка. Сискей является порождением системы апартеида и эта система несёт ответственность за зверства, совершенные от его имени».

Толпа показала мужество и дисциплину. Большинство по команде распорядителей легло на землю. Пули поразили прежде всего тех людей, которые пытались бежать. Большинство отступило вниз по дороге. САДФ и полиция выставили дорожное заграждение, отрезающее большинство участников марша от тех из нас, кто оставался. Нас было примерно пять тысяч человек. После короткого размышления мы решили остаться на ночь на вершине холма, чтобы скорбеть по погибшим и показать, что нас не запугать.

У меня появилось предчувствие того, как южноафриканская пресса отреагирует на эту бойню, когда несколько журналистов обратились ко мне с вопросом, не был ли мой спринт через пролом «побегом» от основного марша. И это при том, что мы с самого начала ясно дали понять, что нашей целью было проведение народной ассамблеи в Бишо.

В тот вечер мне пришлось отложить в сторону предчувствия, что из меня сделают виновника происшедшего, поскольку нужно было позаботиться о наших сторонниках, расположившихся на ночевку на холодном, продуваемом ветром склоне холма. Душой и вдохновителем тех, кто остался там после всех этих событий, был Крис Хани. Я шёл с ним от одного костра к другому и Крис завязывал оживлённый разговор с нашими сторонниками. Предметом их горького юмора был Гкозо. Утверждалось, что он никогда не подвергался обрезанию вопреки традиции племени коса, по которой это означало превращение в настоящего мужчину.

«Не беспокойся, командир, — сказал Крису один из деревенских, — мы все-таки сделаем обрезание этому мальчику Гкозо».

На следующий день прибыли Нельсон Мандела, архиепископ Туту и священник Фрэнк Чикане из Южноафриканского совета церквей, чтобы отдать дань уважения погибшим, помолиться и возложить венки. К полудню мы прекратили церемониал поминовения погибших. Крис Хани и я шли во главе нескольких тысяч наших сторонников во время пятикилометрового марша назад в Кинг-Уильямстаун.

Мы лёгкой трусцой пробежали вниз по холму мимо вооружённых до зубов южноафриканских солдат сил безопасности. Белые обитатели аккуратного города молча стояли у ворот своих домов. Мы пели «Sing amaSoja kaLuthuli» (Пойте, солдаты Лутули) и дошли до стадиона, который был набит до отказа. Десятки тысяч людей приветствовали наше появление. Это были обездоленные жители бантустана Сискей из района, известного как «Пограничный» ещё со времён пограничных войн с Капской колонией. Ни англичане, ни буры не смогли подавить их дух. Не был в состоянии сделать это и Гкозо.

Случалось ли это от неразберихи? Или это была тщательно спланированная засада? Я не могу ничего утверждать. Для начала, в первой версии есть вопросы, которые требуют ответа: почему солдаты, находившиеся прямо за проломом в заборе, были расположены как для засады и в окопах? Почему они не стояли открыто, в построениях для борьбы с беспорядками? Если это не была тщательно спланированная и рассчитанная по времени засада, то как можно объяснить внезапный отвод южноафриканской полиции с границы за несколько минут до начала стрельбы?

А вот чего невозможно опровергнуть, так это то, что в период усилившихся массовых действий, начавшихся 16 июня 1992 года и достигших пика в августе с массовыми маршами на Преторию и другие центры, правительство Де Клерка пыталось использовать массовые акции против нас.

Это стало ясно, слишком ясно, в самый день начала кампании 16 июня. 17 июня 43 человека — мужчины, женщины и дети — были убиты в лагере «сквоттеров» в Бойпатонге, жители которого сочувствовали АНК. В течение нескольких часов вооружённые сторонники «Инкаты» из расположенного неподалеку общежития громили лагерь. Силы безопасности никак не реагировали на призывы о помощи. В течение дней, последовавших за этой бойней, и в ходе соответствующего судебного процесса появилось много свидетельств причастности сил безопасности к тому нападению.

Однако первая официальная реакция со стороны правительства заключалась в том, что эта бойня была якобы «спровоцирована кампанией массовых действий АНК». Когда средства массовой информации отказались принять эту версию, правительство прибегло к проверенной и испытанной теме насилия «чёрных против чёрных».

Затем, 18 июня Национальная партия заявила о том, что она начинает кампанию набора членов партии в чёрных посёлках, а 20 июня Де Клерк отправился в Бойпатонг в качестве «миротворца». Но эта стратегия дала в то время обратный эффект. Вместо того, чтобы принять его в качестве спасителя, Де Клерка выгнали из Бойпатонга. Это привело к тому, что полиция вновь начала стрелять и вновь погибли мирные люди. Но правительство не изменило своей тактики.

Когда мы планировали марш на Бишо, мы исходили из того, что в августе мы совершили марш на Преторию, в котором приняло участие 120 тысяч человек и который прошёл мирно, поскольку полиция вела себя сдержанно. Мы ошиблись в планировании марша на Бишо, полагая, что в присутствии международной прессы и наблюдателей из Комитета мира сискейские войска не решатся открыть огонь. Мы исходили из того, что Претория порекомендует Гкозо не прибегать к такой мере.

Разница между маршем на Преторию и другими демонстрациями в августе с маршем на Бишо заключалась в том, что в первых случаях САДФ и южноафриканская полиция несли прямую ответственность за поддержание законности и порядка. По сути дела, то же самое относилось и к Сискею. Но внешне выглядело это так, как будто мы сталкивались с чёрными солдатами номинально независимых вооружённых сил Сискея. Мы сделали ошибку, думая, что Де Клерк не разрешит Гкозо осуществить расстрел демонстрации. Возможно, мы недооценили соблазн для Претории ещё раз использовать карту насилия «чёрных против чёрных».

Я уверен в том, что мы попали в заранее запланированную засаду. Но даже если бы это было не так, то не успела затихнуть стрельба, как раздался залп дезинформационной войны, и уж в этом-то не было ничего случайного.

Как в Бойпатонге, так и в Бишо официальные представители правительства немедленно обвинили в резне… жертв этой резни. Через час после расстрела контролируемое правительством «Радио Алгоа» выступило с утверждением, что «группа людей прорвалась со стадиона и двинулась на сискейских солдат, стреляя на ходу. Сискейские солдаты действовали в порядке самообороны и начали отстреливаться». Невероятно, но в новостях по контролируемому правительством телевидению в этот вечер диктор, комментируя кадры расстрела, заявил: «Из этих съемок видно, насколько трудно было определить, откуда велась стрельба».

Там было слишком много международных наблюдателей, официальных лиц, наблюдавших за соблюдением мирного соглашения, и журналистов, которые сами попали под огонь со стороны сискейских войск, чтобы дезинформация такого рода вызывала доверие. Но в последующие дни и недели пропагандистская война продолжалась, и я стал основной её мишенью.

В то время как гнев жертв и чёрной общины в целом был направлен на Преторию и Гкозо, южноафриканское правительство поспешило обвинить во всём АНК и, особенно, коммунистов. Де Клерк утверждал, что насилие было вызвано массовыми действиями, а не права людей подавлялись с помощью насилия. Массовые действия якобы вызывали опасные эмоции и вообще они были бесполезными, поскольку двери для переговоров были широко открыты. К их чести, министр иностранных дел Великобритании, премьер-министр Австралии, заместитель государственного секретаря США по африканским делам — все они возложили вину на истинных виновников — на сискейские войска и, в конечном счёте, на их военных и политических наставников в Претории. Однако часть национальной и международной прессы (особенно правая британская пресса) подхватила утверждения Де Клерка. Крис Хани и я стали основными целями атаки. Как и в случае с истерикой вокруг «Красного заговора» — операции «Вула», послышались призывы к АНК избавиться от коммунистов в его рядах.

Идея использования прямого действия подавалась как зловещий инструмент, применяемый исключительно коммунистами. При этом игнорировался тот факт, что соответствующее решение исходило от национального и регионального руководства АНК, от профсоюзов и от партии. Игнорировался также тот факт, что в Южной Африке были места, где свобода не существовала, и что демонстрации были единственной формой политической деятельности, доступной для подавляющего большинства южноафриканцев, попрежнему лишённых политических прав.

Крис и я были обвинены в использовании людей в качестве пушечного мяса, хотя и мы, и остальные руководители были во главе демонстрации и лично попали под огонь.

Злобные обвинения против массовых действий были лицемерными. Те, кто выступали против них, первыми аплодировали демонстрациям в Восточной Европе в 1989 году. Студенты на площади Тяньанмынь в Пекине рассматривались как герои. Там именно китайское правительство, а не лидеров демонстрации обвиняли в том, что против студентов использовали танки. В Южной Африке виновниками были жертвы.

Как человека, имя которого ассоциируется с массовыми действиями и который возглавлял прорыв через забор, я обнаружил, что лучи всех прожекторов сошлись на мне. Я был обвинён в преступном пренебрежении к человеческой жизни, в игнорировании закона, мирного соглашения и безопасности наших сторонников.

Назначенная правительством Комиссия Голдстоуна, решительно осудив сискейских солдат, одновременно рекомендовала АНК наказать меня вместе с другими организаторами марша за решение вести демонстрантов через пролом в заборе. Тот факт, что АНК отверг эту рекомендацию, ясно показывал, что решение было коллективным, а я выполнял инструкции. Но это не остановило критиков. Не остановило их и то, что Мандела публично выступил в защиту действий Хани и моих, и подтвердил, что мы были преданными и дисциплинированными членами АНК.

Меня спросили на холме в Бишо, сожалел ли я об этом. «Человек не может сожалеть о том, что он делает с убеждением и опираясь на оценку коллективного руководства, — ответил я, глубоко порывшись в своём сознании. — Мы всё время несём потери… Мы не можем сожалеть о том, что мы пытаемся двигаться вперёд». Эти слова были использованы частью прессы, чтобы создать впечатление о том, что меня не волновала гибель людей.

На деле я был опечален до глубины души. Толчком для моего участия в политической деятельности была бойня в Шарпевилле. Сейчас меня обвиняли в том, что я вызвал сходную бойню. Я разделял печаль каждой семьи, которая потеряла любимого человека. Тот факт, что я действовал не в личном качестве, что все мои действия основывались на решениях моей организации и осуществлялись после консультаций с моими товарищами по руководству, придавал мне силу.

Но всё-таки это был глубоко угнетающий период в моей жизни. Вне сомнения, мы совершили ошибку в наших оценках. Мы недооценили циничность нашего противника и заплатили за это большую цену утерянными жизнями.

Травма от самой бойни была одной вещью, а продолжительная клеветническая кампания — другой. Но была одна мощная компенсация. Не было никаких сомнений в том, кого сами люди считали виновниками зверств. Огромная толпа на похоронах жертв и все, кто участвовал в обрядах поминания по всей стране, называли Гкозо «мясником из Бишо», а Де Клерка — его сообщником. Написанные от руки плакаты требовали: «Руки прочь от Ронни!». Я получил множество посланий солидарности со всей страны, но особое удовлетворение я получил от тёплого приёма в самом «Пограничном» районе.

Я отправился из Йоханнесбурга в этот район для участия в похоронах вместе с Фрэнком Чикане. Он сопровождал главу Всемирного совета церквей доктора Эмилио Кастро, который должен был выступить с основной проповедью на похоронах.

На меня всё большее впечатление производила положительная роль христианской церкви в борьбе за свободу и человеческое достоинство. В то время, когда я находился «в бегах», я нашёл убежище и истинную дружбу в южноафриканской христианской общине. По мере того, как доктор Кастро говорил, я чувствовал, как я тронут его поддержкой: «Тираны всегда пытаются обвинить народных лидеров в бойнях, — заявил он. — Нельзя позволять им делать это!».

Я посетил раненых в госпитале. Буши выздоравливал и, как и все остальные, находился в боевом настроении. Он, в конечном счёте, сможет поиграть в футбол со своим маленьким племянником. Женщина, которой я дал воды, находилась на растяжке, вся её нога была в гипсе. Она была скромной крестьянкой из одной из деревень. Она робко улыбнулась мне, когда я спросил, как она себя чувствует. Я пошутил на тему о том, сколько воды она выпила, когда лежала раненная на стадионе в Бишо. Преодолевая свою природную застенчивость, она сказала, что могла бы выпить ведро.

— Qabane (товарищ), вас чуть не убили. Я увидела Вашу зелёную рубашку и хотела побежать за Вами. А потом в меня попала пуля. Боль в бедре была невыносимой. Позже, когда Вы дали мне воды и успокоили меня, я поняла, что буду жить.

Мне хотелось остаться там, с ней и с другими. Мои телохранители показывали, однако, что нам нужно было уходить, чтобы успеть на следующую встречу.

Я попрощался, но мне хотелось обнять её и утешить за ту боль, которую ей причинили. Она тихо, так что я едва расслышал, сказала:

— Qabane, не беспокойтесь, мы заставим этих убийц заплатить за всё. Мы освободим Бишо и всю страну.

Я понял, что не она, а я нуждался в утешении.

«Лидеры приходят и уходят, а массы остаются, — любил говорить нам Джей-би Маркс. — Будут ошибки и поражения и некоторые из нас не доживут до свободы. Те, кто удерживают рычаги власти, невзирая на свои лозунги и свою политическую раскраску должны понимать, что если они не будут служить интересам народа, то потерпят неудачу.»

По прошествии времени я пришёл к заключению, что насильственные деяния тех времён были вне контроля Де Клерка и ответственность за них лежит на «твердолобых» из сил безопасности.

Ронни Касрилс — участник подготовки 3-х дневной забастовке протеста. Дурбан, 1961 г. На щеке автора рана от пули после стычки с подосланными убийцами.

В день свадьбы. Дар-эс-Салам, 1964 г.

В Новый Год возле музея газеты «Правда» в Москве. Ронни с сыновьями (слева). Справа — переводчик-экскурсовод. 1984 г.

Касрилс с офицерами МК Джабулани Джали (слева) и Луламиле Дантиле, позднее в том году убитым в Лесото.

Ронни Касрилс приветствует участников митинга ЮАКП на стадионе в июле 1990 г.

Загримированный автор (во времена подпольной работы) возле книжного магазина на улице Роки в Йовилле рассматривает рекламу журнала с его статьей. Йоханнесбург, 1990-91 гг.

Автор в декабре 1991 г. выступает в Порт-Элизабет на митинге, посвященном 30-летию МК. Винни Мандела — во втором ряду, слева.

Ронни Касрилс, Джо Слово (слева) и Джекоб Зума, 1993.

С Беном Лекалаке, бывшим чемпионом по боксу и бойцом МК, в офисе АНК. Йоханнесбург, 1993 г. Лекалаке участвовал в волнениях в лагере Кибаше в Анголе.

Автор с А. Моисеевым, помощником военного атташе России, во время визита эсминца «Настойчивый» в Саймонстаун в 1997 г.

Министр обороны Джо Модисе со своим заместителем Ронни Касрилсом на заседании парламента, 1998 г.

Ронни Касрилс и президент Табо Мбеки приветствуют победу АНК на общенациональных выборах Мидранд, июнь 1999 г.

Министр водного и лесного хозяйства Ронни Касрилс и его жена Элеонора с Владимиром Шубиным, бывшим работником ЦК КПСС, ныне зам. директора Института Африки РАН. Москва, МГУ, 2002 г.

Министр Р. Касрилс и Нельсон Мандела на открытии «Водяного храма» во время Всемирной конференции по устойчивому развитию. Сентябрь, 2002 г.

Ронни Касрилс выступает на митинге солидарности с народом Палестины. Претория, 2002 г.

Министр Ронни Касрилс на водоразборном пункте в долине Ориби. Экстренная доставка воды в сельскую местность во время засухи 2002 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.