16. ПЕСНЯ НЕ УМИРАЕТ
16. ПЕСНЯ НЕ УМИРАЕТ
Полина Черная шла быстро. До захода солнца нужно было выйти из города. У шлагбаума опять стояла толпа. Проверяли документы. Маячила опять фигура Фрица.
— Платточек! — увидев ее, закричал немец.
Всегда, проходя шлагбаум, она пела. Фриц и другие немцы слушали. И всегда на ее песни собиралась толпа.
На этот раз что-то случилось. Фриц, не дойдя до нее, выхватил из кобуры пистолет. И за спиной у нее оказались двое с автоматами.
— Хенде хох! — Фриц вырвал у нее сумку.
Полину прикладами подтолкнули к черной машине, и не успела она опомниться, дверца захлопнулась.
Бросили ее в темную камеру. Со свету она не могла разглядеть, кто с ней рядом, только чувствовала, что кто-то есть.
— И тебя взяли?
Голос был знакомый, а лица она не узнала. Лицо было чужим, неузнаваемо распухшим.
— Это я, Раечка. Неужели не узнаешь?
— А Нина где? Ведь ее схватили?
— Нинка сбежала… Обхитрила их…
Раечке сделалось плохо, и Полине пришлось за нею ухаживать. Ей и самой было нехорошо, ее тоже били, но Раечке было совсем худо. Ночью она пришла в себя, зашептала:
— Из-за меня все получилось… Я проговорилась по пьянке…
Полина невольно отодвинулась.
— Правильно, — простонала Раечка. — Меня ненавидеть надо…
Каждую ночь Полину вызывали на допросы, пытали, подвешивали к потолку за косу. Она ничего не сказала. Потом ее оставили в покое, как будто забыли, даже пищу не приносили. Она лежала и старалась не двигаться, потому что каждое движение вызывало боль.
Неожиданно заскрипели двери.
— Поднимайтесь!
Подталкивая прикладами, их повели к машине, втолкнули в кузов. Там уже сидело двое — седой как лунь старичок и заросший черной бородой парень. Лица обоих были знакомы Полине, и в то же время как бы незнакомы — опухшие, страшные, в кровоподтеках. Старичок поддерживал сломанную на допросах руку.
Машину окружили мотоциклисты, и они поехали. Когда машина остановилась и их всех вывели, Полина все поняла.
Находились они на городской площади, у виселиц. Кругом вооруженные немцы, а за ними толпа. И гробовое молчание. Сотни людей, согнанных на площадь, стояли молча.
Полина посмотрела на своих товарищей. Впервые разглядела страшное лицо Раечки, не лицо, а сплошной кровоподтек. Это особенно бросалось в глаза, потому что рядом с Раечкой стоял румяный, сытый немец. Пошел дождь. Капельки его приятно освежали кожу.
И Полине вдруг показалось, что все это — виселицы, румяный немец, безмолвная тишина на площади — все это сон. Сейчас она проснется, и все будет хорошо. Засияет солнце. Послышится родная русская речь. Ей развяжут руки и она побежит по знакомым улицам Пскова. Не может ведь она умереть, еще не пожив как следует.
Рядом о чем-то заговорили немцы, и тотчас отчаянно взвизгнула Раечка.
— Перестань, — сказала Полина. — Возьми себя в руки.
Их подвели к открытому грузовику, неизвестно когда очутившемуся под виселицей, велели подняться в кузов. Появился немецкий офицер в пенсне и какой-то тип с продолговатой, похожей на дыню, головой. Офицер читал по-немецки, а тип переводил. Полина его не слушала. Она вглядывалась в толпу, стараясь увидеть знакомых людей.
Наконец чтение кончилось. Наступила страшная пауза, и в тишине Полина уловила вздох толпы. Тотчас засуетился розовощекий. Подошел к седому старичку. И как только подошел к нему, старичок отчетливо произнес:
— Звери вы, звери…
Последней была очередь Полины. Она хотела взглянуть в глаза розовощекому, но палач отвел их в сторону и накинул веревку. В петлю попала коса, и Полина привычным движением хотела забросить ее за спину. Коса не послушалась. Розовощекий уловил ее жест и выбросил косу из петли. Полина вдруг поняла: это конец. И сами по себе, как протест, из горла вырвались последние слова:
— Прощайте, товарищи! Да здравствует…
Толпа колыхнулась.
Полина уже не слышала, как из-за домов затрещали выстрелы, как ворвались на площадь партизаны.