КУРЛЯНДСКИЙ КОТЕЛ

КУРЛЯНДСКИЙ КОТЕЛ

Неповторимой была весна 1945 года, первые дни мая. И речь идет не об опьяняющем запахе черемухи, могучем дыхании зеленеющих полей, торжествующе-звенящих утренних трелях жаворонков. Все это было. Но все это еще венчалось ожиданием. Шли последние дни, а может быть, часы, минуты войны.

Ждали солдаты, ждали и маршалы.

На рассвете 7 мая в одном из маленьких домиков литовского городка Мажейкяй, где размещался командный пункт Ленинградского фронта, маршал Л. А. Говоров, член Военного совета генерал В. Н. Богагкин и начальник штаба генерал М. М. Попов тоже ждали чрезвычайных сообщений.

Леонид Александрович только что подписал текст ультиматума командованию курляндской группы немецко-фашистских войск, прижатых к морю, и приказал передать его в эфир на давно известной нашей разведке радиоволне вражеской радиостанции.

Тогда Военному совету еще не было известно, что примерно в те же часы, а точнее, в 2 часа 41 минуту 7 мая, в объятой агонией фашистской Германии, в городе Реймс, заканчивался последний акт войны. Главнокомандование германских вооруженных сил в лице Иодля уже поставило подпись на предварительном протоколе о капитуляции. Не было известно и то, что в эти же часы в ставке гроссадмирала Деница — преемника покончившего с собой Гитлера — оставшиеся главари фашизма еще лихорадочно искали возможность выиграть хотя бы сутки для сдачи в плен максимума своих войск не русским, а американцам и англичанам.

Через несколько часов из Ставки Верховного Главнокомандования, из Москвы, сообщили о происшедших событиях всем командующим фронтами. И о том, что начальник Генерального штаба генерал армии А. И. Антонов передал главам английской и американской военных миссий в Москве письмо, содержащее требование о подписании 8 мая в поверженном Берлине Акта о безоговорочной капитуляции взамен временного акта, подписанного Йодлем в Реймсе.

Немедленно по получении этого сообщения Говоров и Богаткин решили написать краткую листовку и сбросить ее над позициями немцев. Текст листовки тут же был переведен на немецкий язык и набран. Вскоре десятки тысяч красных листков рассеялись в воздухе над всем Курляндским полуостровом. В них излагалось требование к немецко-фашистским частям повсеместно сложить оружие и сдаться в плен.

Одновременно маршал Говоров приказал всем командующим армиями держать в готовности танковые и моторизованные группы для быстрого выхода в район портов Либава и Виндава. Для такого мероприятия были основания. На Курляндском полуострове еще шли бои. Здесь находилось более двадцати дивизий 16-й и 18-й армий бывшей группы армий «Север» (около 200 тысяч солдат и офицеров), именуемой теперь группой «Курляндия». Войска Ленинградского фронта — части 1-й ударной, 6-й и 10-й гвардейских, 51-й и 67-й армий — продолжали расчленять и дробить их в районе Тукумс, Салдус. Но разведданные говорили о том, что командование группы «Курляндия» все еще не оставило надежды ускользнуть, хотя бы частью сил, морем в Северную Германию. Бежать. Бежать от жуткой встречи с советскими судьями за злодеяния на советской земле, под Ленинградом.

...Шли часы. В домиках, занимаемых различными управлениями и отделами штаба фронта, генералы и офицеры, поставленные в известность о последних событиях, продумывали организацию приема огромного количества пленных.

В нескольких километрах от командного пункта в покинутой населением деревушке оборудовался лагерь — сборный пункт для пленных фашистских генералов и офицеров. По подсчетам начальника разведотдела П. П. Евстигнеева, гепералитет курляндской группы должен был составлять свыше 40 человек. Петр Петрович ошибся на несколько человек, в меньшую сторону. И еще он ошибся в одном: командовал группой уже не генерал-полковник Рендулич, а генерал пехоты Гильперт, бывший командующий 16-й армией. «Игральная колода карт» Гитлера продолжала тасоваться до последних дней. И Рендулича и его предшественника фельдмаршала Шернера, оказывается, перебросили на юго-запад, в Чехословакию и Австрию, где они возглавили остатки германских войск.

Леонид Александрович вызывал штабных офицеров, проверяя их подготовку к финальному акту. Некоторые моменты интересовали его не только в части организации процедуры быстрого приема огромного количества капитулирующих солдат и офицеров со всей их боевой техникой. Командующий артиллерией фронта генерал-лейтенант Одинцов доложил, что среди пленных будут и те, кто возглавлял осадную артиллерию, пытавшуюся превратить Ленинград в развалины.

— Теперь вы имеете возможность лично «познакомиться» с ними, товарищ Одинцов, — усмехнулся Леонид Александрович, когда Одинцов назвал командующего артиллерией 18-й армии генерала Фишера, командиров специальных осадных групп генералов Томашки, Бауэрмайстера. — У вас будут к ним какие-либо специальные вопросы?

— Конечно, взглянуть, как они будут выглядеть теперь, небезынтересно, Леонид Александрович, — улыбнулся Одинцов. — Боюсь только, не зачешутся ли у меня руки во время такого знакомства... А рука у меня тяжелая.

— Ничего, выдержите и это испытание. Подготовьте заранее перечень вопросов. Кстати, в последних боях, немецкая самоходная артиллерия была очень активна во взаимодействии с танками при маневрах с рубежа на рубеж. Тактика оборонительных действий этим методом представляет определенный интерес. Это своеобразный броневой пояс при активной обороне. И очень маневренный.

Обсуждалась на Военном совете и проблема быстрейшего разминирования оборонительных рубежей немцев в Курляндии, их тыловых районов, портов на побережье. Там можно было ожидать всяких сюрпризов. Маршал Говоров разрешил поставить «на уборку» все саперные батальоны капитулирующих — их должно быть больше двадцати, если считать по количеству дивизий. Инженерную службу в группе «Курляндия» возглавлял генерал Медем. Во время наступательных операций войск Ленинградского фронта саперы врага применяли не только массовое минирование зон отступления, но и изуверские приемы, вроде минирования трупов расстрелянных советских партизан и жителей окрестных сел.

— Как вы организуете контроль работ немцев по очистке местности? — спросил Леонид Александрович у пишущего эти строки.

Это было действительно довольно сложно, но помогала уже хорошо налаженная организация контроля разминирования специальными отрядами, располагавшими собаками минно-розыскной службы. В прошлом году этим методом проверялась работа финских саперов, убиравших на Карельском перешейке свои минные поля. Если собаки находили хотя бы одну мину, «уборщики» вынуждены были повторять поиск на всем участке.

— Что ж, проверьте этим способом так называемую «любовь» немцев к порядку и чистоте, — сказал маршал, утверждая план очистки Курляндского полуострова от мин и всех взрывоопасных предметов.

Шли часы. Временами Маркиан Михайлович Попов звонил в штабы армий, в разведотдел, где внимательно слушали эфир. Отовсюду докладывали: на фронте вялая стрельба, почти тихо. Тихо было и в эфире.

Как показали дальнейший ход событий, а также опро-) сы пленных генералов, причина молчания весь день 7 мая заключалась в том, что в штабе группы «Курляндия», в штабах ее армий и дивизий капитуляции предшествовало спешное уничтожение важнейших оперативных документов. На это ушли сутки, и Гильперт отмалчивался, хотя уже 7 мая знал о событиях в Реймсе.

На рассвете 8 мая маршал Говоров собирался отдать приказ о нанесении сильного бомбового удара по скоплениям немецко-фашистских войск в районе Либавы и Виндавы. Наши надводные корабли и подводные лодки надежно блокировали побережье Балтийского моря и потопили уже много транспортов, пытавшихся пробиться из Курляндии, однако скопление в этих портах судов свидетельствовало, что Гильперт все еще хватается за соломинку.

В 7 часов станции радиоперехвата в Мажейкяе услышали наконец то, что ожидалось целые сутки: «Командующему Вторым Прибалтийским фронтом. Всеобщая капитуляция принята. Устанавливаю связь и спрашиваю, на какой волне возможна связь с командованием фронта. Командующий войсками группы «Курляндия» Гильперт, генерал пехоты».

Начальник разведотдела генерал Евстигнеев немедленно доложил этот радиоперехват Леониду Александровичу. Бомбовый удар был отменен.

Теперь эфир ожил. Некоторое время спустя Евстигнеев положил на стол Говорова еще одну перехваченную радиограмму: «...Циркулярно. Всем, всем... Всем военно-морским силам Востока. Ввиду принятия капитуляции седьмого мая сорок пятого года в 16.00 всём военным и торговым кораблям причалить к берегам, флаги спустить. Существующую до сих пор форму приветствия отменить. Штаб военно-морских сил Востока».

Леонид Александрович приказал послать Гильперту радиограмму следующего содержания: «Прекратить все военные действия во всех подчиненных войсках и выставить белые флаги к 14 часам. Выслать немедленно своего уполномоченного в пункт Эзере для подписания протокола о порядке сдачи в плен немецких войск». В 14 часов 35 минут пришел ответ Гильперта: «Господину маршалу Говорову. Подтверждаю прием Вашей радиограммы. Я приказал прекратить враждебные действия в 14.00 по немецкому времени. Войска, на которые распространяется приказ, выставят белые флаги. Уполномоченный офицер находится в пути по дороге Скрунда — Шомпали».

Небезынтересно, что в эти же примерно часы 8 мая в предместье Берлина Карлсхорст для подписания Акта о безоговорочной капитуляции Германии были доставлены из Фленсбурга представители главного немецкого командования во главе с фельдмаршалом Кейтелем. Церемонию подписания Акта в Берлине открывал Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Исторический документ был подписан ровно в полночь 8 мая.

К этому моменту в Курляндии весь передний край в полосе 22 немецких дивизий был усеян белыми флагами. Оберквартирмейстер (начальник тыла) курляндской группы генерал Раузер по уполномочию Гильперта подписал в 22 часа 6 минут протокол о порядке сдачи в плен фашистских частей[58].

Не следует считать случайным, что события конца войны привели маршала Говорова и штаб Ленинградского фронта на Курляндский полуостров.

Еще осенью сорок четвертого года после быстротечной операции в Эстонии Ставка Верховного Главнокомандования направила Леонида Александровича своим представителем на 2-й и 3-й Прибалтийские фронты, действовавшие на рижском направлении. Маршалу А. М. Василевскому, выполнявшему до этого такую функцию, поручалась координация операций 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов на главном и решающем направлении — мемельском. Там советским войскам предстояло разгромить 3-ю танковую армию противника, выйти к Балтийскому морю и тем самым отрезать врагу пути отступления из Прибалтики в Восточную Пруссию по сухопутью.

Для Говорова, за которым Ставка оставляла одновременно и пост командующего Ленинградским фронтом, новая миссия была непривычной и нелегкой. Операция под Ригой развивалась медленно, противник сопротивлялся с особым ожесточением и упорством, рассчитывал и на маневр в Восточную Пруссию частью сил группы армий «Север». Помимо того, что прорыв сильно укрепленных позиций под Ригой затягивался, полоса наступления на столицу Латвии была узка для двух фронтов, а в то же время каждый из командующих, чьи действия приходилось координировать, имели твердое желание освободить Ригу силами подчиненных им войск. Характеры же у генералов армии А. И. Еременко и И. И. Масленникова были далеко не уступчивые, когда дело шло о боевых действиях их фронтов.

Отдельные «нюансы» этой миссии очень живо описаны бывшим начальником штаба 2-го Прибалтийского фронта генерал-полковником А. М. Сандаловым в своих мемуарах. В частности, Сандалов доложил Говорову мнение командования и штаба 2-го Прибалтийского фронта о своеобразии обстановки, сложившейся в полосе двух взаимодействующих фронтов. Речь шла о явной целесообразности довольно крупных перегруппировок войск на всем рижском направлении в интересах общей задачи: не только освободить столицу Латвии, но и быстрее лишить противника возможности перебрасывать соединения из-под Риги к Клайпеде. Генерал Сандалов предлагал сменить части 2-го Прибалтийского фронта северней Даугавы частями 3-го Прибалтийского, что, по его мнению, могло создать лучшие условия для совместного наступления двух фронтов на Ригу с юга. Говоров согласился с таким вариантом, рассчитывая на разрешение Ставки осуществить его. И получил таковое. Однако в процессе самой операции по прорыву рубежа «Сигулда» и освобождению Риги не раз, по воспоминаниям Сандалова, сталкивался с такими сложностями, преодолевать которые оказалось далеко не просто.

«В сто раз лучше командовать фронтом, чем быть представителем Ставки! И Верховный недоволен и командования фронтов тоже... Я даже заболел. Замучали головные боли.

Он потер ладонями виски, вынул из нагрудного кармана коробочку с таблетками, кинул одну в рот, запил водой»[59].

После освобождения Риги, в штурме которой участвовали соединения обоих фронтов, 3-й Прибалтийский фронт был расформирован. Говоров возвратился на Ленинградский фронт, часть сил которого добивала немецко-фашистские войска на Моонзундских островах. Однако в феврале 1945 года, когда курляндская группировка противника была окончательно отрезана от восточно-прусской, Ставка снова направила Леонида Александровича на 2-й Прибалтийский фронт, теперь уже в качестве его командующего, не освободив от командования Ленинградским фронтом. Войска последнего высвобождались и перебрасывались на другие фронты.

Войскам 2-го Прибалтийского фронта Ставка Верховного Главнокомандования поставила задачу во взаимодействии с Краснознаменным Балтийским флотом не допустить ухода блокированной курляндской группировки. На полуострове к этому времени находилось еще до 30 немецких дивизий численностью около 300 тысяч человек.

Маршал Говоров перебросил в Курляндию из состава Ленинградского фронта дополнхттельные силы и значительную часть своего штаба. В этих условиях управление 2-го Прибалтийского фронта стало излишним и вскоре было упразднено, а фронт стал называться Ленинградским.

В ходе боев войска фронта постепенно расчленяли большую и сильную курляндскую группировку. Сил для полного разгрома командующему фронтом не хватало. В то же время гитлеровское командование, как показали впоследствии Гильперт и командующие 16-й и 18-й армиями генералы Фолькамер и Беге, до последних дней рассчитывало использовать эту мощную группировку в центральной части Германии.

В связи с этими особенностями боевых действий на заключительном этапе в Курляндии характерен размах политической пропаганды среди вражеских войск, как одного из важных факторов, ускоряющих процесс разложения противника.

На одном из заседаний Военного совета фронта начальник Политуправления генерал-майор А. П. Пигурнов приводил ряд фактов и цифр, свидетельствовавших об этом. Некоторые из них сохранились в записях автора, присутствовавшего на совещании.

В течение апреля 1945 года среди солдат и офицеров прижатой к морю курляндской группы было распространено 9 849 тысяч листовок, изданных Главным политическим управлением РККА, Политуправлением фронта и политотделами армий. Среди них были листовки о результатах зимнего наступления Красной Армии и гигантских потерях немцев, приказ командующего фронтом маршала Говорова № 24 «Об отношении к капитулирующим немецким частям и к немецким военнопленным». В марте и апреле в Курляндии через звуковещательные станции и по радио было проведено около 13 тысяч передач для немецко-фашистских войск с предложениями о сдаче в плен. В таких передачах участвовали около 300 перебежчиков и пленных, обращавшихся непосредственно к солдатам своих полков и дивизий. В апреле немецкие солдаты из 12 различных дивизий с листовками-пропусками группами сдавались в плен.

Успешные действия в этот период нашей бомбардировочной авиации, кораблей Краснознаменного Балтийского флота, а также постепенное раздробление группировки на сухопутных участках «котла», достаточно наглядно убеждало противника в его обреченности.

То, что бывший 2-й Прибалтийский фронт именуется Ленинградским, Гильперт и его штаб узнали лишь 8 мая 1945 года. Судя по воспоминаниям свидетелей первых встреч немецких генералов с представителями маршала Говорова, это явилось для них неприятнейшим сюрпризом. Конечно, преступления против Ленинграда и его населения нельзя было скрыть ни перед кем, но Гильперт, Фёрч и другие фашистские генералы считали для себя худшим вариантом предстать перед непосредственными представителями города Ленина. Несколько генералов и старших офицеров, особенно из числа эсэсовцев, не явились на сборный пункт пленных, решив, по-видимому, спасаться бегством, а командир 50-го армейского корпуса генерал Боденхаузен предпочел пустить пулю в лоб.

Сдаваясь в плен, генералы и офицеры штабов 16-й и 18-й армий не упускали случая обмануть представителей советского командования. Вспоминая впоследствии те дни, генерал П. П. Евстигнеев и один из его помощников полковник Л. Г. Винницкий[60] рассказывали о том, как работники штаба курляндской группировки утаивали истинную численность своих войск. Отдельные группы гитлеровцев скрывались в окрестных лесах.

Маршал Говоров разрешил Гильперту пользоваться радиостанцией для более организованного управления войсками при капитуляции. По в первую же ночь Гильперт нарушил данное советскому маршалу слово и предпринял попытку вести переговоры с преемником Гитлера Деницем. Леонид Александрович приказал немедленно изъять у Гильперта радиостанцию. Выяснилось также, что в штабах армий, корпусов, дивизий продолжается уничтожение документов о их численности, вооружении, имуществе и дислокации. Тогда Говоров дал указание перевести весь немецкий генеральский и офицерский состав на положение изолированных военнопленных.

Как вспоминает полковник Винницкий, «маршал Говоров принял решение «прочесать» весь Курляндский полуостров... Кое-где наши части наталкивались на мелкие группы немецкой армии, которые пытались оказывать сопротивление. Такие группы сравнительно легко вылавливались. Не сдававшиеся уничтожались. К исходу 16 мая весь Курляндский полуостров был очищен от противника.

17 мая Военный совет доложил Ставке Верховного Главнокомандующего, что в результате капитуляции немецких войск и последующего прочесывания Курляндского полуострова войска Ленинградского фронта взяли в плен: штабы курляндской группы армий, 16-й и 18-й армий, семи армейских корпусов, 22 дивизии, две боевые группы, мотобригаду, 50 отдельных батальонов, 28 артиллерийских соединений и частей, части инженерные, связи и прочие... Фронт захватил также до 2 тысяч орудий, свыше 400 танков и самоходных орудий, более 11 200 автомашин, 153 самолета и много другой техники и вооружения»[61]. Всего на Курляндском полуострове сдалось в плен более 189 тысяч солдат и офицеров и 42 генерала[62].

11 мая Леонид Александрович вызвал Гильперта, Фолькамера, Беге. По привычке Говоров недовольно двигал локтями на столе, когда сидевший перед ним неестественно вытянутый, словно он проглотил палку, немецкий генерал пытался увиливать от прямых ответов на четкие и ясные вопросы о составе подчиненных армий, дивизий, их оперативно-тактических задачах. Говоров как бы экзаменовал своих бывших противников, проверяя одновременно то, что знал еще в ходе боевых действий.

Наиболее характерна в этом отношении запись опроса командующего 18-й армией генерала Беге. Мы приводим лишь часть ее.

«Говоров: В состав армии входили 1, 2, 10 корпуса?

Беге: И 50-й корпус.

Говоров: В состав 50-го корпуса входили дивизии, или он находился в резерве? 

Беге: Штаб 50-го корпуса был направлен в район Гробиня с задачей организации эвакуации войск через порт Либава.

Говоров: В состав 10-го корпуса входили 30-я, 121-я пехотные дивизии и группа Гизе?

Беге: Так точно.

Говоров: В состав 1-го корпуса входили 126-я и 132-я дивизии?

Беге: Так точно.

Говоров: В вашем резерве находилась 14-я танковая дивизия? В вашем подчинении были гарнизоны Либавы и Виндавы?»[63].

Бывший командующий бывшей немецкой армии мог воочию убедиться, насколько точно советский маршал знал состав и задачи его армии в целом, отдельных ее частей, план эвакуации войск морем, замыслы обороны.

Это был допрос командующего. За ним последовал уже иной допрос — в трибунале. И иные вопросы к гитлеровским генералам, как военным преступникам, ответственным за злодеяния против мирных жителей городов и сел во время оккупации. Советский военный трибунал вынес свое справедливое решение. Однако некоторым из севших тогда на скамью подсудимых военным преступникам уроки, преподанные в 1945 году, и годы тюремного заключения не пошли впрок. Отпущенный через десять лет в Германию генерал Фёрч в 1958 году вновь решил надеть мундир и занять пост заместителя начальника штаба НАТО. По этому поводу генерал армии Попов, принимавший по поручению маршала Говорова капитуляцию Фёрча в мае 1945 года напомнил последнему разговор, состоявшийся у них в тот день.

«— Вы убедились в бесплодности всяких «походов на Россию», теперь вы расстанетесь наконец с нелепой мечтой о пространствах на Востоке?..

— Даже если когда-нибудь мы, немцы, поднимемся и вновь станем государством, не только себе, но даже детям своим запрещу думать о походах на Россию»[64].