История, общие контуры

История, общие контуры

На всем протяжении нацистского рейха концлагеря, или, как их называли в просторечии, «кацет» — по двум латинским буквам слова «концлагерь», являлись важнейшей составной частью эсэсовской террористической системы. Но подобно всей системе, «кацет» нельзя рассматривать как нечто совершенно застывшее. Количество лагерей менялось (увеличивалось), менялись и порядки в лагерях (ужесточались), и само назначение «кацет». Постоянная эскалация насилия в коричневом государстве сопровождалась и «усовершенствованием» концлагерей. Здесь надо подчеркнуть одно: если тюремная пенитенциарная система является неотъемлемой принадлежностью любого буржуазного государства, то «кацет» — изобретение нацистов; они могли быть созданы лишь на основе так называемых «охранных арестов», то есть арестов превентивных, не за совершенные преступления, а по политическим, «расово-биологическим» и прочим мотивам. Притом арестам, совершенным без всяких юридических формальностей, по произволу чиновников террористического аппарата.

Нельзя забывать также, что система «охранных (превентивных) арестов» и сама система «кацет» были прежде всего оружием против коммунистов, против сознательной части трудящихся Германии.

Наиболее ясно это сформулировал Эрнст Тельман, вождь немецких коммунистов, в своей последней речи на заседании ЦК коммунистической партии в Цигенхаузе 7 февраля 1933 г.

«Для буржуазии очень важно уничтожить и нашу партию, и весь авангард рабочего класса. Она не остановится ни перед чем, дабы достичь этой цели. Стало быть, сейчас речь идет не только о ликвидации последних жалких прав рабочих, не только о запрещении партии, не только о фашистской классовой юстиции, но и обо всех формах фашистского террора: о массовом интернировании коммунистов в концентрационных лагерях, о линчеваниях, об убийствах из-за угла».

Истинные хозяева Германии — монополисты прекрасно понимали, что обычными средствами, с помощью буржуазной юстиции, нельзя покончить раз и навсегда с демократией, прекратить всякую оппозицию, уничтожить инакомыслие. Без системы концлагерей коричневый рейх не сумел бы продержаться и дня.

Гиммлер прямо говорил, что он намерен заключить в «кацет» сотни тысяч немцев на всю жизнь. Вот что он заявил уже 8 февраля 1937 г. в речи перед группенфюрерами СС:

«…Я убежден, и надо сказать об этом открыто, что таким количеством лагерей в случае войны мы не обойдемся… Я того мнения, что преступников необходимо держать в лагерях много лет, минимум до тех пор, пока они не приучатся к порядку — в нашем понимании этого слова… и пока не удастся сломить их волю. Очень многих мы вообще никогда не сможем выпустить на свободу; следует ясно представить себе: широкие массы нашего народа и в последующие годы, а может десятилетия, будут восприимчивы к яду большевизма, который во все новых формах и гомеопатических дозах, причем в рафинированной упаковке, станет выдавать вражеская пропаганда. И если мы выпустим их вожаков, они станут жертвами этого яда; зато если верхушка окажется в заточении, то в трудные времена здоровый дух возьмет верх… Но если мы так не поступим, то будущее уже сейчас… видится мне в черном свете».

Яснее не скажешь! Надо увеличивать число концлагерей, следует держать в них «вожаков», дабы они не распространяли «яд большевизма», к которому немецкий народ столь «восприимчив».

Спустя семь лет, в речи 28 февраля 1944 г. в Берлине перед пропагандистами НСДАП, Гиммлер повторил это в еще более откровенной форме. «Все коммунисты, — сказал он, — теперь уголовные элементы. Главная наша забота в отношении будущего привела к тому, что сейчас у нас не может возникнуть никакая организация на коммунистической базе, ибо основная масса коммунистических функционеров уже много лет сидит в концлагерях. Здесь, как и во всех других вопросах, которые касаются блага нашей нации, мы проводим беспощадную и безжалостную политику».

Речь перед генералами в Зонтхофене 5 мая 1944 г., всего за год до крушения нацистского рейха, была своего рода ретроспективой «подвигов» СС. И Гиммлер опять счел необходимым похвастаться тем, что он сделал для господ монополистов, поправ все законы и создав целую сеть концлагерей.

«Сознаюсь, что, несмотря на протестующие крики в Германии и крики во всем мире, я заблаговременно посадил за решетку всех истинных преступников (сиречь инакомыслящих. — Авт.), а не ждал, пока эти господа снова совершат преступления.

Я и тогда, и сегодня делаю много такого — сознаюсь в этом откровенно, — что по писаным законам делать нельзя, а по законам разума и здорового опыта положено делать…

Потом у нас появились законы об охранном заключении, согласно которым за определенное преступление после отсидки в тюрьме по судебному приговору преступник еще много лет охраняется в концлагере. Мы это делали и делаем по сию пору».

Хорошо известно, что в «кацет» погибли миллионы поляков, украинцев, белорусов, русских, евреев, сотни тысяч голландцев, норвежцев, французов… Но кое-кто на Западе хочет забыть, что в концлагерях годами томились немцы, что именно на немцах, на их костях был опробован весь этот «конвейер смерти». По подсчетам ученых из ГДР (в частности, Бергшиккера), сквозь концлагеря нацисты пропустили не менее 1 млн 600 тыс. немецких граждан.

Итак, фактически пребывание в концлагерях было бессрочным… Вечный ад! Наказание (а как мы видели, это даже не было наказанием, ибо само понятие наказания предполагает совершение какого-либо преступления!) приобретало апокалипсические черты! Вот что сказал в своей обвинительной речи в Нюрнберге главный советский обвинитель Р. А. Руденко:

«Никогда подвергавшийся превентивному заключению не знал, на какой срок мучений и издевательств он обречен, — срок заключения всецело зависел от произвола гестапо. Даже в тех случаях, когда гестапо, бросая человека в концлагерь, заранее определяло срок его заключения, было строжайше запрещено сообщать его как заключенному, так и его близким».

Выше мы говорили, что сеть концлагерей все время расширялась — она и впрямь росла подобно раковой опухоли, захватывая все новые страны и территории, на которые ступал сапог немецкого вермахта. И притом это чудовищное образование подчинялось неизменным законам, правилам, установлениям, пусть и противоестественным.

Концлагеря выполняли вполне определенные функции — они уничтожали противников нацизма, вселяли страх в миллионы людей, предоставляли рабов немецким концернам и одновременно были идеологическими учреждениями, так же как и весь эсэсовский «орден».

Поэтому глубоко не правы те буржуазные ученые, которые считают, что все зверства в концлагерях надо объяснять низменными, садистскими инстинктами охранников. Фюрер сказал эсэсовцам, что они высшая раса, элита нации, призванная спасти мир от биологического вырождения. И эсэсовцы поверили фюреру, что, конечно, не освобождает их от вины и ответственности. Но понять это необходимо, иначе не понять природу концлагерей, где беззаконие, вседозволенность, жестокость и лицемерие были обнажены до предела и во сто крат обострены…

Чего стоят, к примеру, надписи на огромных щитах, поставленных на многих лагерных «улицах» (в частности, в Бухенвальде) по приказу Гиммлера: «Существует только одна дорога к свободе. Ее вехи: послушание, прилежание, честность, трезвость, чистоплотность, жертвенность, чувство порядка, дисциплина и любовь к отечеству».

Воистину кощунственно звучали «изречения» на дверях Дахау: «Работа дарует свободу», над воротами Бухенвальда: «Справедливо или несправедливо — это моя родина», а на решетке — «Каждому свое».

«Выродкам в эсэсовской форме, потерявшим всякое представление о человеческой морали, не только гарантировалась безнаказанность за преступления, им повседневно внушалось, что именно они являются тем «полноценным расовым слоем», который составит основу будущей «великой германской империи», — сказал главный обвинитель от СССР Р. А. Руденко в Нюрнберге. Так заявлял им Гиммлер, так заявляли рейхслейтеры и гаулейтеры, возведенные Гиммлером в высшие звания СС и в зависимости от оценки рейхсфюрером СС их деятельности повышаемые по эсэсовской иерархии. И далее:

«…Одна и та же система СС объединяла коменданта Треблинки унтершарфюрера Курта Франца, изобретателя «душегубок» унтершарфюрера Беккера, эсэсовского экспериментатора над живыми людьми гауптштурмфюрера доктора Рашера и имперского министра обергруппенфюрера СС Риббентропа».

* * *

А сейчас — немного истории… Мы уже писали о «диких лагерях», основанных СА сразу же после захвата Гитлером власти, о лагерях, где штурмовики избивали, морили голодом, пытали людей, видя в них врагов нацистского строя[90].

Большинство таких лагерей находилось в Берлине и его окрестностях, несколько меньше в Саксонии и Тюрингии, а именно лагеря Лихтенберг, Заксенбург, Хоэнштейн, Бад-Зульца, Гильдиц, еще лагерь Хейбер недалеко от Штутгарта. «Дикие» лагеря размещались где попало: в бывших казармах, казематах, заброшенных фабричных зданиях, полуразрушенных пустующих замках. Наиболее страшной репутацией пользовались берлинские концлагеря Колумбиа-Хауз (о нем уже говорилось) и лагерь на Генерал-Папенштрассе. В каждый из них запирали обычно около тысячи узников. Общее, что они имели с лагерями-гигантами последующих времен, заключалось в том, что из них мало кто выходил живым. Вот что пишет Ойген Когон[91] о «диких» лагерях: «Немногие люди, пережившие те годы, в один голос заявляют, что не существовало таких изощренных противоестественных пыток, какие садисты-штурмовики не перепробовали бы на своих жертвах». «Но это были, — подчеркивает Когон, — безусловно, индивидуальные акты зверств; великолепно организованная холодная система террора еще не имела места… Сие достижение надо отнести на счет СС».

Примерно в то же время, что и «дикие» лагеря, появились и «лагеря юстиции» в Ольденбургских болотах — Папенбург, Эстервеген. В них наряду со штурмовиками, а позже — с эсэсовцами хозяйничали и чиновники министерства внутренних дел. Официально в этих лагерях должны были отбывать наказание уголовники, но на самом деле в «болотные лагеря» сажали и политических заключенных, обвиняемых в государственной измене и в измене родине. Эти лагеря существовали до разгрома рейха. В «болотных лагерях» в годы войны томились десятки тысяч человек.

Далее на смену «диким лагерям» пришли лагеря под эгидой СС. Впрочем, некоторые «кацет», созданные штурмовиками, остались. В частности, лагеря в Ораниенбурге и Дахау; ведь концлагерь Дахау с самого начала появился по инициативе Гиммлера — Гейдриха. В 1935 г. в Германии функционировало семь «кацет»: Дахау, Эстервеген, Лихтенберг, Заксенбург, Бад-Зульца, Колумбиа-Хауз и Фюльсбюттель. В июле 1936 г. «основным» (базовым) лагерем стал концлагерь Заксенхаузен, в июле 1937 г. началось интенсивное строительство концлагеря Бухенвальд.

В 1936 г., когда произошло «упорядочение» системы террора в «третьем рейхе», Гиммлер и Гейдрих «навели порядок» и в концлагерях. Именно в это время на территории Германии окончательно сформировались лагеря, рассчитанные, как и весь «тысячелетний рейх», на «вечные времена». Именно тогда была разработана вся та страшная регламентация, все те страшные «ритуалы» для унижения людей, для подавления в них чувства собственного достоинства, в конечном счете для их быстрого физического уничтожения. «Конвейер смерти» начал приобретать некую законченность.

…В 1936–1937 гг. тысячи узников стали свозить в лагеря Дахау (близ Мюнхена), Бухенвальд (близ Веймара), Заксенхаузен (в Ораниенбурге под Берлином), а также в менее известные концлагеря — в Гросс-Розен (близ Штутгарта), во Флоссенбюрг (в баварском Верхнем Пфальце), в Нойенгамме (близ Гамбурга), в женский лагерь Равенсбрюк — он функционировал с 1939 г., — а после захвата Австрии — и в Маутхаузен (близ Линца).

В обстановке лихорадочного перевооружения и подготовки к войне 28 сентября 1938 г. была издана директива о мероприятиях гестапо в случае приказа о всеобщей мобилизации. В директиве, подписанной Бестом, говорилось: «Касат. размещения арестованных лиц, занесенных в картотеки «А».

Лиц, арестованных на основании картотеки «А», вначале следует направлять в полицейские и прочие тюрьмы, а как только представится возможность, — отсылать в концентрационные лагеря Бухенвальд, Заксенхаузен или в лагерь в Восточной Пруссии, который сейчас строится».

30 августа — 1 сентября 1939 г., на пороге войны, нацисты провели акцию «Заключенные». Две тысячи коммунистов и большое число антифашистов не членов КПГ были посажены в концлагеря. Сюда входили и «заключенные протектората», в том числе пражские студенты и поляки, жившие в Германии.

В 1939 г. была введена казнь в концлагерях за «саботаж» на военных предприятиях. Созданы также «штрафные лагеря» специально для вермахта. С 18 октября 1939 г. людей бросали в концлагеря за уклонение от работы, для этого проводились специальные облавы. 24 октября 1939 г. был издан указ о более жестком обращении с охранными заключенными в концлагерях.

В июле 1934 г. Гиммлер создал ведомство инспекторов концлагерей в Берлине, а главное — отряды «Мертвая голова», ими командовал бригадефюрер Эйке, который сыграл немалую роль в установлении концлагерных порядков. Канцелярия Эйке разместилась в том же комплексе зданий, что и гестапо, — на Принц Альбрехтштрассе. Именно эсэсовские части «Мертвая голова» распоряжались жизнью сперва сотен тысяч, а потом и миллионов людей.

После начала войны в 1939 г. ведомство инспекторов и так называемая группа «Д» (концлагеря) стали координировать свои действия с Главным ведомством по экономике и управлению, начальником которого был Поль — великий специалист по финансовому обогащению на трупах людей, «бюрократ смерти», как его назвал Ойген Когон. Гигантский аппарат Поля размещался в Ораниенбурге, около концлагеря Заксенхаузен. Начальником «группы Д» на первых порах был оберштурмбанфюрер Либехеншель. Его преемником стал штандартенфюрер Маур.

Война ознаменовалась огромным расширением сети концлагерей, а также созданием лагерей смерти, где ликвидация узников шла непрерывно и ускоренным темпом. К лагерям, находящимся в самой Германии, прибавились лагеря, спешно созданные на оккупированных территориях, — такие, как Освенцим, Майданек, Треблинка. И наконец, в годы войны появились «рабочие лагеря», где заключенные жили не более трех — шести месяцев: там проводился пресловутый приказ об «умерщвлении работой».

В «Немецкой хронике. 1933–1945» историк из ГДР Гейнц Бергшиккер, рассматривая «конвейер смерти» в военные годы, пишет:

«Сутью и сердцевиной фашистского государства все больше и больше становилась система концлагерей. Тесная совместная работа с немецкой промышленностью привела к перестройке лагерей из политико-воспитательных учреждений в прибыльные предприятия, обеспеченные даровой рабочей силой, и все это завершилось планом СС превратить концлагеря в сугубо постоянные и на их базе основать свой собственный суперконцерн. Этому способствовала и передача в ходе войны многих функций юстиции в руки полицейского аппарата и СС; роль юстиции в конце концов свелась к минимуму, к созданию военно-полевых судов, игравших в основном пропагандистскую роль».

Подробнее о концлагерях, созданных во время войны, речь пойдет ниже, здесь же у нас иная задача — показать, как функционировали, как управлялись десятки крупных и сотни мелких «обычных» лагерей, в которых в каждый данный момент истязали около миллиона жертв…

Разумеется, узники нацизма не знали ни общего количества лагерей, ни их функций, ни структуры «конвейера смерти», ни таких больших начальников, как Поль или Эйке, Маур или Либехеншель. Они целиком и полностью зависели от низших чинов частей «Мертвая голова». Бюрократически-садистский разум эсэсовцев создал особого рода ад: «конвейер», где все было подчинено железным правилам и где в то же время царил неслыханный произвол.

Владимир Познер, французский публицист, в своей документальной книге «Нисхождение в ад» цитирует высказывания множества заключенных концлагеря Освенцим № 1, которым чудом удалось выжить и которые поделились своими мыслями о системе «кацет». Пелагия Левинска, лагерный номер 32292, сказала:

«Я думала, что концлагерь — это мера наказания изоляцией, лишением свободы, тяжелой работой, убогим бытом. Разве я не знала, что такое тюрьма?

Однако нацистский концлагерь — это нечто иное, это место, где узники умирают медленной неотвратимой смертью.

Все то, что сначала показалось мне просто неорганизованностью, было на самом деле изощренной жестокостью. Все, что казалось беспорядком, было задумано сознательно… Ничего случайного в этой системе не было, все заранее преследовало определенную цель. Наконец-то я уразумела, осмыслила, поняла! Поняла подлинную суть концлагерей. Их назначением было систематическое истребление людей»[92].

Унификация «обычных» лагерей начиналась уже с их внешнего вида. Для устройства «кацет» избирали земельную неудобь — болота, чащобы, пустоши, но не в глухомани, а недалеко от больших городов. По мнению О. Когона, это делалось для того, чтобы эсэсовцы-охранники имели возможность развлекаться. Но, думается, не только для этого: лагерям необходимы были железные дороги, промышленные предприятия.

Благодаря даровой рабочей силе охранники обеспечивали себе на любой пустоши роскошную жизнь. За пределами лагерей заключенные возводили добротные административные здания (комендатуру и т. д.), казармы, а также целые поселки, состоявшие из особняков, окруженных фруктовыми садами. В старых лагерях были парки и теплицы, манежи для верховой езды, офицерские казино, животноводческие фермы, птицефермы и т. д. Часто эсэсовцы селились несколько поодаль — в радиусе 3–6 километров от концлагерей. Для них тоже строили виллы.

Собственно «кацет» был обнесен высоким забором из колючей проволоки, сквозь который пропускали ток высокого напряжения. Через каждые 75 метров торчала наблюдательная вышка (каменная или деревянная) с обзорной площадкой под крышей. На вышке устанавливали пулемет, пристрелянный соответствующим образом. Часовые сменялись через три часа. За колючей проволокой и вышками пролегала широкая нейтральная полоса, которая великолепно просматривалась. «Ворота» лагеря представляли собой обычно вытянутое в длину одноэтажное здание с башней посредине, где опять же была обзорная площадка и где стояли мощные прожектора, которые зажигали, когда темнело. В одном из крыльев здания-«ворот» помещались апартаменты дежурного по лагерю фюрера СС, в другом крыле — карцеры (бункеры) для штрафников. Лагеря были радиофицированы.

Сразу за «воротами» начинался так называемый аппельплац, то есть плац, где выстраивали заключенных. Если все дороги за пределами лагеря были великолепно вымощены, заасфальтированы, то в самом лагере и дороги («улицы») между бараками, и аппельплац представляли собой пыльную, выложенную щебенкой землю с колдобинами, превращавшуюся зимой, осенью и весной в сплошную чавкающую под ногами грязь. Разумеется, и это было продумано и входило в общую программу истязания людей.

За аппельплацем рядами стояли бараки для узников, а также бараки, где помещался лазарет, прачечная, кухня и, разумеется, крематорий. «Улицы» были довольно широкие, ибо заключенных водили строем по восемь, а то и по 10 человек в ряду. Каждый барак в свою очередь был окружен колючей проволокой.

Отдельно находились выгребные ямы, а в бараках, где заключенных запирали на ночь, — параши, всегда слишком маленькие, или уборные с открытыми кабинами. Вообще, отправление естественных нужд превращалось для узников концлагерей в сплошную пытку. Охранники, караулившие около выгребных ям, часто сталкивали заключенных в клоаку, и те захлебывались в нечистотах. Это была одна из распространенных забав членов «ордена» СС.

Каков же был аппарат, управлявший концлагерем?

Мы уже говорили, что «кацет» являлись плотью от плоти нацистского режима. Они и были организованы соответственно — густая сеть надзирателей всех сортов следили за каждым шагом, за каждым вздохом заключенных. Все было централизовано; существовала сложная иерархия как узников, так и начальства.

Вот какие «виды» господ были в концлагерях.

Во-первых, комендант и его адъютанты. Обычно на пост коменданта назначался штурмбанфюрер СС или оберштурмбанфюрер, то есть майор или полковник.

Комендатуре подчинялся начальник по хозяйственной части, имевший в своем распоряжении множество шарфюреров (унтер-фельдфебелей). Это во-вторых. Практически начальник по хозяйственной части и его помощники также являлись неограниченными властителями заключенных.

В-третьих, существовали еще так называемые рапортфюреры — промежуточная инстанция между лагерными рабами и их повелителями. В подчинении рапортфюреров были блокфюреры в ранге до обершарфюреров (фельдфебелей СС). Они жили, так же как и более высокое начальство, за пределами лагеря, но толклись всегда в лагере — мучили людей и во время бесконечных поверок, и в бараках, и за едой (если можно назвать едой те отбросы, которые давались узникам «кацет»).

В-четвертых, в лагерях были еще командофюреры, то есть эсэсовцы, отвечавшие за «рабочие команды». Эсэсовцы, которые заставляли узников делать (особенно на первых порах) совершенно бессмысленную работу — скажем, выкорчевывать пни без всяких инструментов, голыми руками, или таскать на себе камни из каменоломен в каком-то бешеном темпе. «Рабочий день» продолжался в лагерях 14–16 часов. Зачастую командофюреры гнали заключенных за пределы лагеря, тогда им придавались еще подразделения СС с собаками, натасканными на людей в полосатой лагерной одежде.

Вся эта свора охранников измывалась над заключенными, соревнуясь друг с другом в жестокости и садизме.

Лагерное начальство считало себя «экстерриториальным». В лагерях процветали взяточничество, коррупция, откровенное воровство…

В-пятых, в лагерях были особые «политические отделы» — в них сидели представители гестапо, совершенно независимые от прочего начальства. В «политические отделы» вызывали узников — на допросы. Иногда люди исчезали после этих допросов, не выдержав пыток.

Число собственно охранников достигало в лагерях 6 тыс. эсэсовцев — двух штандартов — эсэсовских подразделений. Рядовые эсэсовцы жили в казармах.

Надо прямо сказать, что, чем более жестоким был охранник, тем больше шансов у него было выдвинуться. Всякий акт жестокости, издевательства поощрялся — эсэсовца награждали деньгами, давали ему внеочередной отпуск, повышали в чине. Естественно, что любой милосердный поступок был наказуем. Эсэсовцев, проявлявших человечность, изгоняли. Во время войны их посылали на фронт, иногда в штрафные части.

В лагерях существовала и официальная организация заключенных — она была придумана эсэсовцами для того, чтобы еще больше усилить неусыпное наблюдение за своими жертвами. Но в некоторых «старых» лагерях узники использовали ее по-своему: вводя туда порядочных людей — речь, разумеется, идет о концлагерях, где существовали подпольные интернациональные антифашистские комитеты, созданные коммунистами. Однако, как правило, организации заключенных, назначаемые лагерным начальством, состояли из бывших уголовников, проштрафившихся штурмовиков, проворовавшихся эсэсовцев. И естественно, измываясь над своими же товарищами по заключению, они стремились выслужиться, выйти на свободу или занять более «теплое местечко» в «кацет»[93].

Самыми важными персонами из среды узников были лагерные старосты — в больших лагерях их назначали несколько (до трех). Существовали еще писари, их роль тоже нельзя преуменьшать — от писарей зависело, в какой блок (барак) попадал заключенный. Писари вели отчетность, канцелярскую работу и при огромном числе людей могли кое-что сделать — вплоть до «списания» человека как мертвого. Ведь смертность в лагерях была ужасающая. Наконец, существовал институт статистиков, то есть заключенных, ведавших выпиской нарядов на работу. Нетрудно догадаться, что от них зависело еще больше. Однако все заключенные, назначаемые на посты писарей, статистиков и т. д., можно сказать, подвергались повышенной опасности. Ведь они были ближе к лагерному начальству.

На низшей ступени лагерной иерархии стояли капо. Но именно их больше всего и страшились узники. Капо — слово это иностранного происхождения (Caporal — по-французски начальник, то же и по-итальянски — capo) — был заключенный, следивший за порядком в блоке, а также за порядком во время работы лагерных команд. Капо не работал, а только надзирал. То было дьявольское изобретение палачей. Сам Гиммлер в печально знаменитой речи в Зонтхофене перед генералами в 1944 г. хвастливо заявил: «Итак, за каждыми тридцатью, сорока или ста заключенными наблюдают свои капо. Лишь только узник становится капо, его отделяют на ночь от остальных лагерников. Он отвечает за выработку, следит, чтобы не было саботажа, смотрит за чистотой в бараке, за тем, чтобы койки (четырехэтажные или трехэтажные нары. — Авт.) были правильно застелены. И это в среде заключенных, из которых ни один не говорит по-немецки (напомним, что речь в Зонтхофене была произнесена тогда, когда лагеря были переполнены военнопленными и гражданским населением из оккупированных стран и областей. — Авт.)… Капо должен непрерывно подгонять людей, но в ту минуту, когда он вызовет наше неудовольствие и перестанет быть капо, его отправят к остальным. И он знает (!), что в первую же ночь его убьют. Капо получает некоторые привилегии… Со всей прямотой я говорю — порядки в концлагерях рассчитаны не на то, чтобы превратить их в богоугодные заведения. Я обязан во имя Германии заставить недочеловеков работать на нашу победу…»

Гиммлер не зря похвалялся капо. Уголовники, из которых в основном вербовались капо, сыграли свою мрачную роль в «кацет».

Старосты лагерей, старосты блоков, капо и прочие заключенные, занятые в лагерных организациях, носили на левом рукаве черную повязку с белой надписью.

* * *

Узники концлагерей были разбиты на множество категорий, каждая из которых была либо на ступеньку ниже в лагерном аду, либо на ступеньку выше и имела… свой цвет.

Ойген Когон перечисляет следующие категории узников:

«политические»;

представители «неполноценных» рас и «расово-биологически неполноценные»:

уголовники;

так называемые «антисоциальные элементы»;

гомосексуалисты.

К разряду «политических» эсэсовцы причисляли кроме членов КПГ (их было большинство) социал-демократов и профсоюзных активистов, а также бывших нацистов, которые по каким-либо причинам вышли из НСДАП или вступили в конфликт с партийной верхушкой. А в годы войны — и дезертиров из вермахта. Кроме того, среди «политических» нередко значились вообще люди случайные — любители слушать иностранное радио, простаки, разоткровенничавшиеся с соседом-шпиком и получившие ярлык «паникер», «предатель», «ворчун» (особенно много таких людей сажали за колючую проволоку в годы войны). В те же годы концлагеря пополнились узниками не немецкой национальности, постоянно проживавшими в Германии, — их всех заклеймили как шпионов, особенно если они переписывались с родственниками и друзьями, проживавшими за пределами страны. Большая группа «политических» состояла из людей, которые не принимали нацизм по религиозным мотивам: из католических и протестантских священников и из мирян. Надо, впрочем, отметить, что церковных иерархов высокого сана нацисты в концлагеря не сажали, если они были немцами. Это не относилось к священникам полякам и к священникам других национальностей.

Группа «расово-неполноценных» заключенных была чрезвычайно многочисленной. К ней принадлежали на первых порах цыгане и евреи. А в годы войны еще и поляки, русские, украинцы, белорусы. «Расово-неполноценные» стояли на самой последней ступеньке лагерного ада. Их больше всего унижали, истязали, убивали.

Группа «расово-неполноценных» делилась, в свою очередь, на подгруппы: «политические», уголовники, «антиобщественные» и т. д. Но деление это было уж вовсе произвольным…

Уголовники в «кацет» были двух родов: уголовники-рецидивисты и уголовники, посаженные в целях, так сказать, профилактики. Среди уголовников-рецидивистов — убийц, взломщиков, грабителей — и вербовались основные кадры помощников палачей. Кроме того, рецидивисты выполняли шпионские функции. «Блатные» были бичом нацистских лагерей[94]. Да и шпионская сеть за колючей проволокой играла особо зловещую роль.

К уголовникам примыкали «антисоциальные элементы». Но они, по словам Ойгена Когона, были более «безобидные». К ним принадлежали карманники и вообще мелкие воры, бродяги, сутенеры и т. д. и т. п. Однако встречались среди «антиобщественных элементов» и совершенно нормальные люди, не имевшие ничего общего с дном общества. Достаточно было несколько раз не явиться на работу, или без разрешения начальства взять отпуск, или перейти с одной работы на другую — и ты попадал в рубрику «антисоциальных элементов». К тому же не надо забывать, что сотни мелких фюреров и лейтеров день и ночь строчили доносы на своих сограждан, объявляя их «паразитами» и т. д. и т. п. И по этим доносам гестапо бросало «паразитов» в концлагеря или «рабочие лагеря». Если таких людей освобождали, то посылали на передовую…

Каждая из перечисленных категорий и групп имела, как уже сказано, свой цвет, свой ярлык. Кроме того, заключенный сразу же после прибытия в лагерь получал номер. (В Освенциме номера заключенных вытатуировывались у них на предплечье.) В других лагерях номер пришивался к одежде. К одежде — полосатым лохмотьям — пришивался и соответствующего цвета треугольник. Узник обязан был носить этот треугольник на левой стороне груди и на правой штанине.

«Политическим заключенным» полагался красный треугольник (люди, попавшие в концлагерь во второй раз за политическое «преступление», кроме красного треугольника имели на одежде чуть повыше еще красную черту).

Уголовники были «украшены» зеленым треугольником. Если они принадлежали к рецидивистам, то в треугольник было вписано латинское S.

«Свидетели Иеговы» получали лиловый треугольник.

«Антисоциальные элементы» — черный.

Цыгане — коричневый.

Евреи кроме треугольника, причисляющего их к какой-либо группе (скажем, «политических», уголовников и т. д.), обязаны были нашивать еще один треугольник — желтого цвета. Он укреплялся таким образом, чтобы получалась шестиконечная звезда. Нацисты были заинтересованы в том, чтобы уголовники и всякий сброд находились в одном лагере с «политическими». Это унижало борцов-антифашистов, безмерно утяжеляло их и без того мучительную жизнь, кроме того, эсэсовцы получали добровольных надзирателей и шпиков. Лагерное начальство беспрерывно подчеркивало, что любой грабитель, любой убийца и растлитель малолетних во много крат более ценный член гитлеровского «народного сообщества», нежели «политический» — предатель и изменник, и уж тем паче, чем «расово-неполноценный».

* * *

В начале главы мы говорили: нельзя забывать, что «кацет» были созданы в Германии прежде всего для уничтожения инакомыслия в самой стране, для расправы с Коммунистической партией Германии, авангардом трудящихся. Сейчас надо добавить: глубоко закономерно, что именно в концлагере был убит вождь КПГ Эрнст Тельман.

Произошло это четыре с лишним десятилетия назад, в ночь с 17 на 18 августа 1944 г.

С 3 марта 1933 г. Эрнст Тельман томился в нацистских застенках — перенес немало физических и нравственных страданий. Одиннадцать лет он просидел в одиночках, но остался сильным духом. «Много сильнее своих мучителей» — эти слова о Тельмане написал Генрих Манн. Да и сами нацистские палачи понимали, что им никогда не сломить волю Тэдди, вождя немецких народных масс. И чем труднее становилось положение коричневого рейха, чем ощутимее приближался час расплаты, тем больше «мешал» нацистам безоружный, лишенный свободы и близких, товарищей и постоянной информации, отрезанный от всего мира Тельман. У злодеев тоже есть своя логика. И это знал пролетарский политик Тельман.

«Выпустят ли меня из тюрьмы на свет божий? — спрашивал он себя. И отвечал: — Нет! Добровольно — наверняка не выпустят. Возможно, как ни ужасно и ни больно это высказать здесь, что при опасном для Германии продвижении Красной Армии и связанным с этим ухудшением общего военного положения национал-социалистский режим сделает все, чтобы такой личности, как Эрнст Тельман, объявить шах и мат. При подобной ситуации гитлеровский режим не остановится перед тем, чтобы убрать Тельмана, покончить с ним навсегда»[95].

Убили Тельмана в Бухенвальде. Убили трусливо, стараясь сохранить в тайне это злодеяние, замести следы. Однако преступления такого масштаба рано или поздно выходят наружу. Уже давно известны все подробности убийства Тэдди.

За два часа до того, как вождя немецких коммунистов доставили из тюрьмы в лагерь, всех заключенных заперли в бараках. Более того, бухенвальдскую команду «99» — команду, убивавшую узников, которую потом убивала другая команда, также временно упрятали под замок. И все-таки свидетели нашлись. Нашлась и записка, с которой Гиммлер пошел 14 августа 1944 г. к Гитлеру, где среди 12 пунктов предстоящей беседы было написано: «Тельман» — и где напротив этого слова значилось: «подлежит ликвидации».

Да, уже давно известны люди, которые тайком, без суда, без приговора, по нескольким нацарапанным на клочке бумаги словам убили вождя германских трудящихся.

…В полночь 18 августа 1944 г. в ворота Бухенвальда въехал крытый грузовик. Группа эсэсовцев на сей раз сама должна была совершить убийство и сжечь тело. Машина подъехала прямо к дверям лагерного крематория. Из машины вышел человек в штатском в окружении эсэсовцев. Двери крематория захлопнулись. Раздались три выстрела. Чуть погодя еще один. Убийцы стреляли Тельману в затылок. Два эсэсовца, выйдя из крематория после сожжения, перебросились несколькими словами. Один спросил: «Знаешь, кто это был?» Второй ответил: «Да, вождь коммунистов Тельман».

Теперь нам известны и фамилии этих двоих, и фамилии всех участников убийства. В деле, предъявленном западногерманскими адвокатами суду ФРГ, — 12 томов.

На территории мемориала, созданного на месте гитлеровского концентрационного лагеря Бухенвальд, сейчас могила Тельмана. На бронзовой доске надпись:

«Вечная слава великому сыну немецкого народа, вождю немецкого рабочего класса Эрнсту Тельману, который 18 августа 1944 г. был убит здесь фашистами».