БЕСЕДА С Л. 3. ДОМБОМ, Варшава, 4.11.1972 г.
БЕСЕДА С Л. 3. ДОМБОМ, Варшава, 4.11.1972 г.
Процесс против начальника французской контрразведки Роше{101}.
Вам уже известно, что этот процесс против Роше начался двадцать шестого октября. Первое заседание продолжалось 11 часов. Окончание заседаний происходило вчера в пять часов. Сведения об этом заседании буду иметь сегодня вечером.
В эти дни во всей французской прессе очень много шумят. Передают по телевидению, радио и французские и английские и др. станции. Если судить по прессе, Роше сел в лужу. Кто там выступал против него? Было две категории свидетелей. Выступало около пятнадцати человек, из которых семь имели непосредственное отношение к Красному оркестру. Это Клод Спаак — муж Сюзанны Спаак и брат бельгийского премьера. Сюзанна Спаак участвовала в работе капеллы и погибла. Выступление Спаака имело большой успех. Исключительный успех имело выступление известного деятеля компартии, руководителя юридического отдела «Юманите» Ледермана. Он участвовал в работе после моего побега. Выступала Элен Пориоль — жена коммуниста, одного из главных героев Красного оркестра Пориоля. Выступала жена Каца и ряд других свидетелей. Все они сами принимали участие в работе Красной капеллы. Они хорошо разделались с Роше.
Из крупных деятелей были такие, которые сами выступали или направили письменные заявления в трибунал. Письменное заявление в суд направил полковник Реми. Он руководил военной разведкой де Голля. У него было такое заявление. По своим обязанностям он должен был вести дело, говорить с англичанами. Но если бы он не был с ними связан, он считал бы за счастье работать в Красном оркестре, под руководством Гран шефа.
Было заявление главного редактора «Монда», в котором он сказал, что он думает о Красном оркестре в этой борьбе. Было заявление известного писателя, одного из руководителей движения французского Сопротивления Веркора{102}, а также заявление сенатора парламента при президенте де Голле — де Груберделя, который был министром комбатантов во Франции и т. д.
На процессе выступал Жиль Перро, выступал мой адвокат, который, судя по прессе, имел очень удачное полуторачасовое выступление — Сулиз ла Ривьер.
Вчера должен был выступать адвокат Матерасо, крупный французский адвокат, известный как один из главных деятелей по расследованию американских преступлений во Вьетнаме. Эта комиссия недавно имела свое заседание в Копенгагене. Он является вторым адвокатом по моему делу.
На заседании Роше всячески выкручивался. Он выставил двух своих свидетелей. Один — полицейский, получавший сведения от гестаповцев в сорок восьмом году. Свидетель так напутал, договорившись до того, что Кент, мол, по словам гестаповцев, попался из-за меня. Тогда председатель трибунала сказал свидетелю:
— Как же так, Кент же был арестован за две недели до Жильбера...
Свидетель ответил:
— Извините меня, я же тоже думаю, что гестаповцам не следует верить, верить тому, что они говорят.
Выступал еще один полицейский, которого раньше специально посылали, чтобы он встретил Райзера — гестаповца. Райзер, который выступал в трибунале, тоже наговорил много глупостей. Это тот Райзер, который работал в группе гестапо против Красной капеллы. Он жив еще. Председатель сказал ему:
— Но ведь эти неточности абсурдные.
Тогда тот отвечает:
— Мы же люди очень занятые, и от нас нельзя требовать, чтобы мы точно разбирались в этом деле.
Роше защищался только тем, что утверждал так:
— Этого Треппера мы хорошо знаем. Знаем потому, что он руководил советской разведкой еще до войны, во франции. Что же касается дел во время войны, то я был вынужден делать потому, что по нашей иерархии... (Он хотел сказать, что министр дал ему на это согласие.) Все это было в первый день.
Шум вокруг процесса был очень большой, было много представителей скандинавских, английских и других газет. Можно сказать одно — на этом процессе мы добились крупного успеха. Удалось ударить по рукам всех тех, кто поднимает руку на советскую разведку, на советских разведчиков, на все, что делалось ими во время Второй мировой войны.
Наряду с тем, и это имеет большое значение, фильм о Красной капелле, подготовленный в Западной Германии, который уже показывался в ФРГ по телевидению, должен был демонстрироваться с тридцатого сентября во Франции, то есть семь недель, раз в неделю по 60—70 минут серия.
В связи с этим я послал моим адвокатам протест, заявляя, что это историческая ложь, создает ложные представления о действиях советской разведки, и по сути фильм является антисоветским, антигэдээровским, я сам показан в фильме в ложном, сенсационном плане.
Мои адвокаты Матерасо и Сулиз ла Ривьер с подписями под протестом всех, кто еще остался в живых из Красного оркестра, направили протест дирекции Французского телевидения и заявили, что если французское телевидение начнет демонстрировать фильм в том виде, как он заснят, то будет начат юридический процесс против французского телевидения. Французское телевидение — организация государственная, дирекция решила задержать фильм, не демонстрировать его и в дальнейшем решить вопрос о коррективах, купюрах, переснимках, которые необходимо сделать. Это имеет большое значение, потому что по их планам уже должна была начаться эта демонстрация во Франции, в Англии, в США. Значит, ложное представление о Красном оркестре должно бы было быть представлено десяткам миллионов телезрителей. Это удалось задержать, и есть перспектива, что им не удастся осуществить свою затею, тем более после процесса.
Вот так выглядят эти два вопроса. По моему мнению, это безусловная победа, которая подтверждает одно: врагов надо бить, не давать себя в обиду. Не допускать, чтобы шла клевета и на разведчиков, и на Советский Союз.
Роше перед процессом обратился к моим адвокатам с предложением не доводить до процесса. Ему ответили, если вы сами заявите письменно, что ваши утверждения являются ложными, тогда подумаем. Что касается залога в двадцать тысяч франков, которые потребовал Роше, то ему ответили адвокаты:
— Хорошо, будем говорить о ста тысячах франков. Мы проведем субскрипцию (сбор) среди населения и внесем требуемую сумму.
Роше отказался от своей идеи.
Между прочим, Роше когда-то заявил, что он не может дать из-за меня моей жене разрешение для прирзда в Париж. Теперь, перед процессом она была в Копенгагене, и к нам пришло письмо, в котором сообщалось, что она может получить визу во Францию. Сейчас она там. Присутствовала на процессе.
Я должен сказать, что Роше — это еще не вся полиция, полиция — не правительств, а правительство — не французский народ. Тем не менее выступить против Роше дело непростое. Как же так — советский разведчик берет на себя смелость, нахальство, вызывает в суд директора контрразведки... Я очень доволен результатами процесса и считаю, что в этом отношении следует сказать, что до сих пор мы еще очень мало рассказываем о Красном оркестре. Через суд или не через суд, любыми путями мы должны рассказывать о Красном оркестре. И если наши слушатели, зрители не оголтелые враги наши, то они увидят, поймут героическую картину антинацистской борьбы в годы Второй мировой войны. Я не только за самого себя испытываю большое удовлетворение нашей победой на процессе, но удовлетворен как бывший советский разведчик, который умеет и может через тридцать лет доказывать правоту нашего дела, нашей борьбы во время войны. Нельзя было молчать, что собой представляет этот фильм, что представляет книга Хёне{103}, по которой написан сценарий.
Совсем забыл сказать, что на процессе выступал сын Миша. Он был там и хорошо выступал. Президент спросил его — что вы испытывали, когда читали статью Роше. Сын ответил:
— Я чувствовал то, что, думаю, и сейчас воспринял это не только как сын, но то же, что чувствовал каждый порядочный человек — отвращение. Прочитав статью Роше в «Монде» о моем отце, почувствовал отвращение.
Считаю, что теперь не надо останавливаться на достигнутом. Пришло время писать больше, ясно. Европа живет этим. Надо принять во внимание, что когда западная телефирма будет вынуждена сделать исправления в фильме, но с точки зрения книг, литературы о Красной капелле, следует обратить внимание на эту сторону дела. Если бы ваша книга появилась в ближайшее время, было бы очень важно и очень нужно во имя общего дела, но не только потому, что это касается меня или кого-то еще. Считаю, что это нужно в ближайшее время сделать.
Что касается процесса, хочу еще сказать о том, что стенограмма первого дня заседаний занимает 270 страниц. Следующий день даст, вероятно, еще 150—200 страниц. Крупнейшее издательство намеревается издать эту стенограмму и немедленно перевести на другие языки. Это важно потому, что там были выступления крупнейших деятелей, адвокатов, участников Сопротивления — от коммунистов до деголистов. К примеру, в выступлении Веркора он говорит так:
— Все время подчеркивают противники, что люди Красной капеллы были советскими разведчиками. Но это же хорошо — они были нашими братьями по оружию по совместной нашей борьбе с фашизмом. В наших глазах, касается ли это Гран шефа или других, они остаются в глазах французского народа героями Сопротивления.
На процессе особенно ярко проявилась именно эта сторона деятельности Красной капеллы — что советские разведчики были неотъемлемой частью движения Сопротивления, боровшегося с нацизмом. С этой точки зрения для советской разведки, для оценки, что было сделано ею в годы Второй мировой войны, это все имело большое значение.
Известно, что сейчас во Франции и в Италии готовят новый большой фильм о Красном оркестре. Для этого хотят взять самых крупнейших актеров, привлечь русских, немцев, поляков. Это для нас имеет большие перспективы. Тема эта продолжает волновать массы, влияет на молодежь. И независимо от того, содействуем, поддерживаем ли мы данный процесс, он развивается вне зависимости от чьего бы то ни было желания.
Мне сообщили, что на трех пленках записаны поздравления мне от всех членов Красной капеллы, которые остались живы, которые собрались в Париже в связи с процессом. Французы, бельгийцы, итальянцы, немцы, испанцы. Для тех, кто выжил, эти вопросы имеют особое значение.
А что касается бывшего эстонского или какого-то другого прибалтийского генерала — поднимался ли о нем вопрос на процессе?
Кажется, нет. Они добились там одного — не ставить вопросов, выходящих за рамки, касающиеся меня и Красного оркестра. Было ли это до войны и после войны, хотя и в этом была ложь. До войны я не участвовал фактически в разведывательной организации, ничем не руководил. Эти шлейфы мне совсем не нужны. Удалось держать процесс в этих рамках, но не знаю, как было вчера. Вчера Роше уже не пришел на процесс. Для него это позор, урон страшный. Такое событие происходит впервые в истории. Для советского разведчика, для советской разведки это большая победа — можно, значит, настаивать на правде и бороться за эту правду. Говорят, что один в поле не воин. В том-то и дело, что оказался я не один в этой борьбе с Роше. Есть столько друзей из Советского Союза, участников нашей борьбы и во Франции, и в Бельгии, в Англии. Надо было только начать, и откликнулись и самые крупные защитники, деятели компартии и другие. В «Юманите» 27 октября появилась сразу большая статья о процессе. Все это имеет во Франции свое значение. Понятно, реакция смогла бы иначе попытаться использовать это на выборах против коммунистов, против Советского Союза.