3. Дональд Маклин: первые шаги

3. Дональд Маклин: первые шаги

В январский день 1936 года Сталин просматривал документы, присланные ему Главным управлением государственной безопасности. Его внимание привлекло сообщение внешней разведки о секретных переговорах с Гитлером представителей английского правительства. Сведения были крайне важными. В разведывательном сообщении говорилось о подготовке заключения воздушного пакта и обмене данными о состоянии военно-воздушных сил между Англией и Германией.

Лондонская нелегальная резидентура сообщала, что документ МИД Англии получен ею через вновь приобретенного источника «Вайзе». Так начал свою оперативную жизнь один из лучших и ценнейших советских разведчиков, вошедший впоследствии в так называемую «кембриджскую», или «великолепную», пятерку. Сегодня его имя, как и имя Кима Филби, широко известно в мире — Дональд Маклин.

Дональд Маклин был выходцем из семьи, принадлежавшей к кругам лондонской политической элиты и имевшей широкие связи в правительственных кругах. Его отец был членом послевоенного кабинета. Как и Филби, Маклин учился в Кембриджском университете. Со своими друзьями-единомышленниками он тоже задумывался над острыми проблемами современности, искал свое место в политической борьбе. Примкнув к подпольной коммунистической студенческой ячейке, активно участвовал в ее работе, одно время был ее секретарем. Филби характеризовал Маклина как исключительно способного и убежденного в своих антифашистских взглядах человека. В Кембридже он получил диплом с отличием по иностранным языкам и намеревался держать экзамен на должность в Министерстве иностранных дел Великобритании.

Резидент нелегальной резидентуры в Лондоне А.М. Орлов (псевдоним Швед), принял решение о привлечении Маклина к сотрудничеству с советской разведкой и поручил это Арнольду Дейчу.

В 1939 году Арнольд Дейч, описывая историю создания кембриджской группы, вспоминал:

«У Шведа был план привлечь «Вайзе» и «Медхен» (Гая Берджесса. — Авт.) через «Зенхен» (Филби. — Авт.). «Зенхен» получил указание поговорить с «Вайзе»:

а) установить его возможности и связи;

б) узнать, готов ли уже «Вайзе» отказаться от активной партийной работы и, как и «Зенхен», начать с нами работать.

«Зенхен» выполнил наше поручение с положительным результатом для нас. «Вайзе» изъявил свою готовность».

Но события, которые Дейч уместил в несколько строчек текста, в действительности происходили не столь гладко. В августе 1934 года в один из приездов Маклина в Лондон Ким Филби пригласил его к себе в гости. Когда зашел разговор о партийной работе, Филби спросил, как его друг собирается вести ее в Министерстве иностранных дел, куда он намерен поступить на службу.

— Если ты будешь продавать там газету «Дейли уоркер», то не думаю, что долго продержишься. Но ты можешь вести там специальную работу.

И Филби пояснил, что он имеет в виду. Маклин задал только один вопрос:

— Ты имеешь в виду советское правительство или Коминтерн?

— Честно говоря, я не знаю. Но люди, с которыми я имею дело, занимают очень важные посты, работают в очень серьезной организации и связаны с Москвой.

Маклин задумался на минуту и спросил, можно ли ему посоветоваться со своим большим приятелем Джеймсом Клугманом.

— Если ты это сделаешь, то можешь забыть о нашем разговоре, — ответил Ким.

Через два дня Маклин сказал Филби:

— Я согласен.

В августе 1934 года Орлов находился по делам в Москве и обязанности резидента нелегальной группы советской разведки в Лондоне временно исполнял его заместитель Марр — нелегал Игнатий Рейф. Он выехал на связь в Копенгаген и 26 августа 1934 г. телеграфировал в Центр о результате беседы Филби с Маклином. Справка, снятая с этой шифртелеграммы, хранится в деле «Вайзе», как с тех пор стал именоваться Маклин в секретной переписке, и скупо информирует нас:

«Марр сообщает, что «Зенхен» связался со своим другом. Последний согласился работать. Хочет вступить в прямую связь с нами. Марр просит согласия».

Поскольку почтовой связи между лондонской резидентурой и Центром в течение длительного времени — с июня 1934 года по январь 1935 года — не было, то Москва имела весьма смутное представление о работе с членами будущей кембриджской группы. Центр осторожно ответил:

«От прямой связи воздержаться до проверки и выяснения его возможностей. Использовать пока через “Зенхен”».

18 сентября 1934 г. Орлов вновь вернулся в Лондон и, оценив ситуацию, самостоятельно принял решение об установлении непосредственного контакта с «Вайзе». Это дело было поручено Марру, который успешно провел первую встречу с Маклином в октябре 1934 года. В ноябре об этом докладывалось в Центр:

«С другом «Зенхен» — «Вайзе», о котором мы вам писали, мы связались. Он совершенно прекратил свои связи с земляками (имеются в виду коммунисты) и стал членом общества высших кругов… Его связи исключительны, и возможно, что он получит хорошую должность».

В феврале 1935 года в связи с вынужденным отъездом Марра из Лондона контакты с «Вайзе», учитывая его ценность и перспективность как источника, стал поддерживать сам Орлов. В то время Мак-лин был занят главным образом подготовкой к сдаче экзаменов на поступление в Министерство иностранных дел Великобритании, учился на специальных подготовительных курсах. Центр, однако, не был удовлетворен его работой только на перспективу, хотя и весьма заманчивую, и в начале 1935 года дал указание А.М. Орлову:

«Необходимо использовать «Вайзе» даже тогда, когда он еще не получил интересующую нас должность. Пришлите свои конкретные соображения».

Орлов через некоторое время сообщал в Центр:

«“Вайзе” готовится к экзаменам по МИД.

а) стал членом Women’s club, где сосредоточены женщины, преимущественно секретарши министерств и политорганизаций;

б) познакомился там с секретаршей жены Саймона (МИД);

в) подружился с сотрудником МИД Шакбергом. Последний, сам работая по Испании, не интересен, но через него он встречается со служивой публикой из МИД;

г) через американского журналиста познакомился с сотрудником МИД Стречером. Из 2-х источников подтверждается связь С. с секретным отделом;

д) познакомился с неким Craw Hunt, также сотрудником секретного отдела МИД».

Центр отреагировал на сообщение Орлова письмом от 7 марта 1935 г. В нем излагалась концепция работы Маклина на будущее так, как она виделась в Москве:

«9. О «Вайзе».

Ваше сообщение о нем чрезвычайно нас удовлетворяет. В отношении его наша основная установка: проникнуть через него в МИД. Просим направлять свою работу с ним неуклонно и твердо по этому направлению, поскольку «Вайзе» благодаря своим связям имеет реальные возможности добиться своего назначения в МИД.

Его новые связи, в особенности Шакберг и Стречер, поскольку они являются сотрудниками секретного отдела МИД, чрезвычайно интересны для нас.

Наше общее замечание о «Вайзе»: он, несомненно, перспективный источник, заслуживающий особенного внимания к себе, тем более что, судя по Вашим сообщениям, он действительно расположен к нам и работает не из-за материальных выгод. Последнее обстоятельство, естественно, не следует расценивать как наше указание на то, чтобы Вы не платили ему, тем более что, вероятно, ему необходима будет материальная поддержка в связи с тем, что он устраивается в МИД».

Появление у Маклина знакомств в высшем лондонском обществе само собой способствовало и выполнению важнейшего из поставленных перед ним условий секретной работы, а именно полному разрыву с компартией и отходу от нее. Вполне естественно, что «земляки», видя пассивность и даже некоторую холодность Маклина по отношению к бывшим товарищам по кембриджской партийной ячейке, через 3–4 месяца поставили, как писал Марр, «крест на его работе».

Итак, освободившись от связи с компартией, возобновив старые и заведя новые полезные связи в британском истеблишменте, окончив специальные подготовительные курсы, Маклин был готов к тому, чтобы выполнить свою главную задачу — поступить на работу в Министерство иностранных дел. Но для этого было недостаточно успешно сдать вступительные экзамены. В такой кастовой системе, как британская государственная служба, дополнительной гарантией и даже необходимостью были соответствующие рекомендации. Маклин приложил все усилия для того, чтобы получить их, и преуспел в этом на самом высоком уровне. Марр, уже вернувшись в Москву, в своем отчете о работе в Лондоне писал:

«Так как Болдуин (консерватор, в 1923–1929 и в 1935–1937 годах был премьер-министром Великобритании. — Лет.) является личным другом семьи Маклина, то матери «Вайзе» удалось получить письмо от него (письмо я лично видел), в котором он пишет, что всеми силами поможет «Вайзе» пойти на дипломатическую карьеру. В письме упоминается, что соответствующее лицо в МИД поставлено им, Болдуином, в известность, что он лично заинтересован в продвижении “Вайзе”».

В этих обстоятельствах ни Швед, ни Марр не сомневались, что блестяще подготовленный «Вайзе» сдаст экзамены и будет принят на работу в Форин офис. Так оно и произошло в октябре 1935 года.

Орлов, вынужденный покинуть Великобританию из-за опасности быть раскрытым, привез в ноябре в Москву копию поздравительного письма лорда Саймона Маклину в связи с поступлением последнего на работу в МИД. К тому времени Маклин уже знал, что работает не просто на антифашистскую организацию, а, по словам Марра, «является агентом Союза, и еще с большим желанием отдался нашей работе». Для него начался долгий период подпольной жизни и труда.

В МИД Маклин получил ранг третьего секретаря и назначение в Западный отдел министерства, ведавший отношениями Великобритании с такими странами, как Франция, Голландия, Бельгия, Испания, и делами Лиги Наций. Советский Союз находился тогда в ведении Северного отдела МИД. В этом отделе у Маклина был друг по фамилии Лебуше, который мог бы, по его словам, помочь с переходом туда, но эго было бы непросто. Да, впрочем, сначала Маклину приказано было лишь вжиться в атмосферу британского Министерства иностранных дел и установить там связи.

Истекшие несколько месяцев показали, что «Вайзе» пользуется свободным доступом ко всем документам, проходящим через его отдел. Обнаружилась вполне благоприятная обстановка для изъятия документов и их фотографирования.

По заведенному в то время в Форин офис порядку все входящие документы поступали сначала к секретарям отделов и затем, уже после обработки, докладывались чиновникам более высокого ранга — заместителям и начальникам отделов. При этом каждый второй или третий секретарь имел свободный доступ к материалам своих коллег. Можно было также брать секретные документы для работы на дом. И уже в начале 1936 года «Вайзе» принес на встречу с А. Дейчем первую пачку секретных документов. Со временем их поток и ценность стали возрастать. 24 мая 1936 г. Манн (Теодор Малли), уже принявший на себя с апреля руководство нелегальной лондонской резидентурой, сообщал в Центр:

«Пришел вечером «Вайзе», принес огромную пачку докладов… Мы сняли только часть (обозначена W — это от «Вайзе»), т. к. у нас вышли пленки, а сегодня воскресенье, да еще ночь. Хотел вынести бюллетень «Милитари интеллидженс» — не удалось сегодня. На Троицу он должен остаться в городе, надеемся, что сможет принести больше и того, что он еще до сих пор не сумел вынести». Это сообщение хорошо передает ту обстановку деловой озабоченности, которая сложилась в лондонской нелегальной резидентуре. Важное и опасное дело — добыча секретной информации — складывалось из обычных, на первый взгляд, будничных дел.

После вынужденного отъезда Орлова из Англии в конце 1935 года в лондонской нелегальной резидентуре остался только один оперативный работник — Арнольд Дейч. Несмотря на свои выдающиеся способности, он не мог один контролировать всю агентурную сеть, вести новые разработки и решать многочисленные технические вопросы. И хотя в январе 1936 года в Лондон приехал наш нелегал Теодор Малли, по чисто формальным причинам от него просто нельзя было требовать серьезной оперативной помощи. В его задачу входило исключительно поддержание связи с ценным агентом в английском МИД — «Магом». Но, поскольку Малли был опытным разведчиком, за плечами которого была и работа в контрразведке, и практика сложных вербовочных операций в Западной Европе, в Центре возникла идея именно ему поручить руководство нелегальной резидентурой. Малли был на короткое время отозван в Москву для инструктажа и в апреле 1936 года вновь вернулся в Лондон — уже резидентом.

В новом качестве Малли, по достоинству оценив способности и возможности Маклина, пришел к выводу о необходимости выделения работы с ним в самостоятельную линию. Это было бы и безопаснее, и эффективнее. Он бомбардировал Центр депешами: «Опять подчеркиваю Вам, что «Вайзе» нужно будет выделить в изолированную линию». На что Центр отвечал: «Берегите «Вайзе» как зеницу ока. Уделяйте ему максимальное внимание и осторожность».

Тем временем Маклин продолжал вести внешне ничем не примечательную, но напряженную и опасную жизнь. Он регулярно встречался с Малли или Дейчем и передавал им пачки важнейших документов, проходивших через его отдел в Форин офис. Документы фотографировались на квартире курьера резидентуры «Терты» и возвращались ему так, чтобы на следующий день он мог положить их на место. На тот случай, если очень ценные документы попадут к нему лишь на несколько часов, Малли передал ему фотоаппарат, чтобы Маклин мог переснять их сам. Все это было, конечно, чрезвычайно опасно, особенно после нескольких разоблачений, сделанных в Форин офис английской контрразведкой, и ужесточения в связи с этим режима работы с документами.

Но Маклин не был просто передаточным звеном в цепочке «МИД — советская разведка». Имея обширные связи, он сам осмысливал и анализировал получаемую информацию. Особый интерес представляли поступавшие от него сведения о постановке шифровального и дешифровального дела в Форин офис. Маклин сообщил, что англичане читают все телеграммы Коминтерна, дешифруют американские и немецкие шифртелеграммы. Особенно любопытен прием, к которому прибегала английская дешифровальная служба в надежде «расколоть» советский дипломатический шифр. Маклин писал, что с этой целью в британском парламенте инспирировался какой-нибудь запрос, касавшийся Советского Союза. На него, естественно, давался ответ английского правительства. Дешифровальщики при лом рассчитывали, что текст вопроса и ответа буквально будут переданы советским посольством в Москву шифртелеграммой. Поскольку шифрпереписка шла по открытым каналам и перехватить ее не представляло большого труда, то обращалось особое внимание на все шифртелеграммы, отправленные непосредственно после запроса и ответа в парламенте. Затем путем наложения известного текста на зашифрованный англичане пытались проникнуть в тайны советского шифра. По словам Маклина, советский шифр английская сторона все же не раскрыла.

Для советской контрразведки было интересно и то, что по информации, поступавшей в английский МИД, можно было вычислить ее источники. Так было установлено, что в Народном комиссариате иностранных дел действует английский агент и что в окружении известного деятеля международного коммунистического движения Мюнценберга также имеются агенты британской контрразведки.

Кое-что из того, что сообщал Маклин, было полезным для проникновения непосредственно в спецслужбы Великобритании. В августе 1936 года к Маклину попало письмо за подписью сэра Вернона Келла. Из него, как писал Малли в Центр, следовало, что Келл является «начальником секретной части МИ-5». «…Мы установили адрес Келла и в ближайшие дни установим за ним наблюдение, чтобы узнать, куда он ходит на службу».

В начале октября 1936 года Маклин сообщил, что у него в МИД побывал некто Дэвид Футман, который является сотрудником разведки Великобритании. Малли и Дейч решили направить Гая Берджесса на установление контакта с Футманом и подставить его тем самым английской разведке.

В середине 1937 года Арнольд Дейч в связи с истечением срока пребывания в Великобритании, где он изучал в университете психологию, должен был покинуть Лондон. Он только ненадолго вернулся туда осенью того же года, чтобы законсервировать все источники резидентуры. Дональд Маклин, как и другие, остался на некоторое время без связи.

Центр реализовал идею Теодора Малли о выделении работы с Маклином в отдельную линию только весной 1938 года, когда самого Малли уже не было в живых. К этому времени в нелегальную резидентуру в Лондон прибыла молодая разведчица Норма. Она сняла более или менее подходящую квартиру и скоро освоилась в этом большом городе. Ее единственной оперативной задачей было поддержание связи с «Лириком», как тогда именовался Маклин в оперативной переписке.

Норма была пятым по счету советским контактом Дональда Маклина, что по законам конспирации для четырех с небольшим лет работы слишком много, но такова была реальность тех лет.

Норма получила разрешение Центра на установление связи с Маклином 4 апреля 1938 г., а уже через шесть дней новый резидент советской разведки в Лондоне Сэм телеграфировал в Москву: «Связь Нормы с «Лириком» установлена». Началась будничная разведывательная работа. Маклин приносил документы Форин офис на квартиру Нормы, где она их фотографировала, и затем уносил с собой. Норма же, в свою очередь, передавала пленки Сэму.

Для постороннего глаза, если бы такой появился, скажем, в лице хозяйки дома, отношения Нормы и «Лирика» выглядели вполне естественно: молодой человек навещает молодую женщину: невесту ли, любовницу ли, и частота посещений зависит, наверное, от силы взаимного влечения, а не от того, как часто к третьему секретарю МИД попадают интересные документы. Однако то, что было легендой, вскоре переросло в близкие отношения. Норма и Маклин были молоды и красивы, делали одну работу, и это было естественно. Конечно, Центр никогда не узнал бы об этом, если бы Маклин, сам того не желая, не выдал их маленькую тайну.

Летом 1938 года он написал и передал через Норму письмо в Центр. Когда его вскрыли в Москве, то обнаружили сюрприз: письмо было подписано оперативным псевдонимом Маклина — «Лирик». По правилам конспирации Маклин не должен был знать свой псевдоним. В Лондон последовало указание разобраться, в чем тут дело. Сэм на встрече с Нормой спросил ее, как случилось, что Маклин знает свой псевдоним. Та призналась, что они влюблены и она назвала другу свой и его псевдонимы. Норма раскаивалась в легкомысленном поступке, Центр не знал, что делать. С трудом налаженная линия связи оказалась под угрозой. В конце концов решили оставить все как есть, сменив псевдонимы Норма и «Лирик» на Ада и «Стюарт». Хотя Ада и продолжала любить Маклина, на сей раз она не проговорилась. Доказательство тому — в автобиографии, написанной Дональдом в 1942 году: «В какой-то момент, я не помню, я получил тогда сладкозвучную кличку «Лирик» и, не имея противоположных данных, полагаю, что я ношу это имя и сейчас».

Еще в 1937 году Маклин предупредил Арнольда Дейча, что через некоторое время ему предложат поехать на работу в одно из посольств Великобритании. Он спрашивал, какое ему лучше выбрать Советская разведка была, конечно, больше заинтересована в его работе в Лондоне, но, понимая неизбежность отъезда, предприняла все возможное, чтобы приобрести в Форин офис другие источники информации.

Летом 1938 года Маклин сообщил, что вскоре выедет в Париж, где будет работать в качестве второго секретаря посольства Великобритании. Встал вопрос о том, как наладить с ним связь во Франции. Ада сильно переживала, что ее, помня прежнюю провинность, со «Стюартом» в Париж не направят, но Центр, решив, что создавать новую линию связи для Маклина было бы сложно, а разлука молодых людей нанесла бы им тяжелый душевный удар, приказал Аде в августе 1938 года собираться в Париж. «Норма приехала в Париж работать со мной, — писал Маклин в автобиографии, — и продолжала работать до моего отъезда вместе с посольством в июне 1940 года».

В Париже возможности Маклина получать информацию значительно сузились. Он понимал, что делает мало, и переживал из-за этого. К тому же ему пришлось включиться в светскую жизнь, которую он, как человек замкнутый, не любил. Видя надвигающийся кризис, Ада в декабре 1938 года писала в Центр:

«Работа в Париже является полным изменением для него во многих отношениях. Когда он был в Лондоне, он мог поступать так, как ему хотелось. Он имел своих друзей, имел возможность много читать. Иначе обстоит дело в Париже. Он должен вести совершенно иную общественную жизнь. Он должен посещать обеды и вечера. Вся жизнь сконцентрирована вокруг консульского круга. Он ненавидит эту атмосферу, но в то же время должен работать здесь. Я знаю, что он очень хороший товарищ, и новая обстановка не произведет на него влияния, но думаю, что письмо из дома будет ему очень приятно в этой обстановке. Он питает ко мне очень большое доверие и часто делится со мной своими мыслями, поэтому я знаю, что письмо для него значит очень многое. Я приносила ему инструкции по работе, а иногда и личные письма и поэтому знаю, какое впечатление они на него производят».

«Письмо из дома» означало «письмо из Москвы». Оно было написано Арнольдом Дейчем и действительно заметно подняло настроение Дональда, который ответил Дейчу посланием с благодарностью за поддержку.

В январе 1940 года Ада условным сигналом попросила о срочной встрече со своим вышестоящим контактом, советским разведчиком в Париже Фордом. После встречи Форд сообщил в Центр:

«На свидании Ада сообщила следующее:

За последнее время она заметила, что «Стюарт» сблизился с какой-то женщиной, хотя сам он об этом ничего Аде не говорил. Заметив ряд перемен в его поведении и комнатной обстановке, Ада решила прямо спросить об этом «Стюарта». Последний был удивлен, что Ада знает об этом, и признался, что интимно сблизился и любит молодую американку… Эта американка — Мелинда Марлинг — либеральных взглядов, дочь состоятельных родителей, живущих в Америке, без особого интереса к политике. «Стюарт» признался Аде в том, что сообщил Мелинде Марлинг о своей принадлежности к компартии и связи с нами по «шпионским делам». При этом «Стюарт» заверяет, что фамилии Ады он своей возлюбленной не выдал, хотя вообще говорил ей, что осуществляет связь с нами через одну женщину… Ада сообщает, что, согласно ее наблюдениям, поступок «Стюарта» объясняется несерьезностью и что он по-прежнему искренне и с воодушевлением работает с нами».

То, что Ада называла «мальчишеской несерьезностью», было на самом деле сильным чувством, которое Маклин испытывал к Мелинде, желанием заинтересовать ее собой и удержать таким образом. Это чувство Маклин пронес через всю жизнь. В 1942 году он объяснял свое давнее признание Мелинде о сотрудничестве с советской разведкой так:

«Когда мы впервые узнали друг друга, она не имела оснований думать о том, что я являлся чем-то большим, чем обыкновенным чиновником британской дипломатической службы… Через некоторое время она пришла к заключению, что мой образ жизни как дипломата делает наши отношения невозможными, и она ушла. Я сказал ей о причине, почему я веду такую жизнь. Тогда она вернулась, и мы с тех пор находимся вместе». Будучи человеком серьезным и глубоко порядочным, Маклин не считал возможным связывать свою судьбу с женщиной, которая не знала бы, чему он решил посвятить свою жизнь.

10 июня 1940 г. Мелинда и Дональд поженились. 12 июня британское посольство было эвакуировано из Парижа в связи с поражением Франции в войне с Германией. «Стюарт» вернулся в Лондон, чтобы продолжить работу в Форин офис. Ада уехала в Москву, чтобы потом снова, как она писала, вернуться на «внешнюю работу».

На конец 1940 года дело «Стюарта», где накапливались его материалы, составляло уже много томов. Пройдя треть своего пути работы в советской разведке, в письме в Центр, датированном 29 декабря 1940 г., он писал:

«Эта работа имеет для меня такое же значение, как для вас, если не большее, потому что она — моя жизнь, для нее я живу, и я изо всех сил буду стараться не делать ничего такого, чтобы подвергнуть ее опасности. Я не могу сказать, чтобы мне нравилась моя работа, но я признаю, что это один из постов в нашей великой борьбе, к которому я больше всего подхожу, и я намерен стоять на нем до тех пор, пока меня от него не освободят».