31. Две жизни Зои Воскресенской

31. Две жизни Зои Воскресенской

Есть немало одаренных людей, имена которых широко известны в какой-либо сфере общественной жизни — в науке, технике, политике, литературе, искусстве, в спорте. Но есть и такие, хотя их гораздо меньше, чья творческая жизнь с одинаковым успехом затрагивает не одну, а несколько областей. К ним по праву относится и Зоя Ивановна Воскресенская.

О писательнице З.И. Воскресенской знают очень многие, а то, что она 25 лет работала в разведке под фамилией мужа — Рыбкина, было почти неизвестно. Китай, Прибалтика, Германия, Австрия и, наконец, Финляндия и Швеция — таков географический диапазон ее разведывательной работы.

О встрече и дружбе с Зоей Ивановной Воскресенской-Рыбкиной — рассказ нашего сотрудника.

— Познакомился я с Зоей Ивановной Воскресенской зимой 1974 года. Декабрь. Заснеженная Москва. С трудом найдя букетик цветов (в то время в Москве было трудно с цветами, особенно зимой), еду в метро на станцию «Аэропорт» искать Красноармейскую улицу. По совету моего товарища, немного знавшего Зою Ивановну, я позвонил ей по телефону и попросил «оказать помощь начинающему литератору». Меня выслушали, и ровный, официальный голос коротко сказал в трубку: «Приезжайте». Назначили время и дали адрес.

Поднимаясь на 6-й этаж дома на Красноармейской улице, я вдруг болезненно остро почувствовал неловкость. Известная на всю страну писательница, лауреат нескольких премий, человек, только что издавший трехтомник своих произведений, и я — никогда и нигде не издавший ни одной строчки… Но было уже поздно. Я позвонил. Открыли дверь. Передо мной стояла высокая, стройная женщина в темном, строгом платье. Темно-русые, заколотые на затылке волосы.

И глаза — серые, внимательно изучающие. Это я теперь могу дать ее подробное описание. А тогда… тогда я почти ничего не видел. Поняв мою растерянность, Зоя Ивановна сдержанно улыбнулась и сказала:

— Проходите, раздевайтесь. Вот вешалка.

Ее улыбка сняла с меня робость и скованность.

Посреди комнаты, которая служила кабинетом и гостиной одновременно, стоял письменный стол. Напротив окна — диван-кушетка со съемными подушками, обитый красной тисненой тканью. Слева и справа от окна — стеллажи и шкафы с книгами. Ближе к двери — маленький журнальный столик.

Меня усадили на диван. Я робко протянул свое литературное творение, всего на нескольких страницах. Зоя Ивановна взяла листы, присела на краешек стула, прочитала заглавие, перелистала страницы, положила их на письменный стол, встала и сказала: «Соловья баснями не кормят. Хоть вы и не соловей, — при этом она улыбнулась, — но чаем я вас напою. А потом поговорим». Так началась наша литературная работа.

Позже я узнал, что в этой квартире бывает много посетителей — и взрослых, и детей: писатели, читатели, коллеги-военные. Иногда до десятка и более человек одновременно. И всех их принимали сердечно, без какой-либо слащавости, всех поили чаем и кормили. Мне самому неоднократно приходилось помогать Зое Ивановне по ее просьбе принимать гостей, особенно в дни Праздника детской книги. Делегации детей, учителей и библиотечных работников приезжали не только из близких к Москве областей, но и с Дальнего Востока.

Несколько первых встреч мы провели с Зоей Ивановной на ее городской квартире. И вдруг, уже летом, она звонит мне по телефону и предлагает провести очередную встречу в Красной Пахре, где она в то время снимала дачу у вдовы писателя Алексея Мусатова.

Со свойственной разведчице точностью писательница объяснила, как проехать в дачный поселок: «…после второй дорожки повернете направо (тогда еще мы обращались друг к другу на «вы»), увидите дачу за большим, высоким зеленым забором. Это дача Константина Симонова, а напротив — третья дача, Мусатова. Я буду вас ждать». И строго спросила: «Сколько времени вам нужно на дорогу?»

— Минут 40–50.

— Жду вас ровно через час.

Купив по дороге цветы и торт, я через час въехал в дачный поселок писателей в Красной Пахре и без труда нашел нужный адрес. Открыл ворота, загнал туда машину и, окрыленный скорой встречей с Зоей Ивановной, взяв цветы и торт, направился в дом. В большой комнате никого не было. Поставив на стол коробку с тортом и прижав к себе букет красных гвоздик, я стал терпеливо ждать. Никого. Минуты через три громко позвал: «Есть здесь кто-нибудь?» К моему удивлению, из соседней комнаты вышла незнакомая мне женщина. Я любезно завел с ней разговор о житье на даче, не выпуская, однако, из рук цветы. Женщина с улыбкой поддержала мой разговор, ни о чем не спрашивая. Поговорив еще минут пять, я осторожно спросил: «А где же Зоя Ивановна?» Незнакомка улыбнулась еще приветливее и, хитро посмотрев на меня, показала рукой за окно: «Зоя Ивановна живет в соседнем доме». С извинениями и смущением я забрал торт и перегнал машину в соседний двор.

Расставляя на столе чайную посуду, Зоя Ивановна без улыбки слушала мой восторженный рассказ о чуть ли не героическом вторжении в чужой дом. Она не перебивала меня, сервируя стол. Но когда я закончил, посмотрела на меня еще внимательнее и строже и сказала: «Это не делает вам чести, — потом помолчала и сухо добавила, — ни как мужчине, ни как разведчику». Можно понять мое состояние. Я готов был, как говорят в таких случаях, провалиться сквозь землю.

Года три назад я напомнил Зое Ивановне об этом разговоре. На ее лице появилась мягкая улыбка. Затем она погасила ее, строго, как 17 лет назад, посмотрела на меня, но в глазах по-прежнему горели веселые огоньки, и, не сдержавшись, рассмеялась: «Конечно, негодяй, — мало того, что заблудился в двух соснах, чуть было не отдал цветы другой женщине, так еще и расхвастался».

О работе Зои Ивановны во внешней разведке я узнал много позже. Она сама рассказала мне об этом, когда наши отношения стали не просто дружескими, а практически родственными, мы были уже на ты, и звал я ее мамой.

— А знаешь, — сказала она однажды, — я хочу рассказать тебе о том, о чем знают немногие, — о своей прошлой жизни. — И внимательным, как бы еще раз оценивающим взглядом посмотрела на меня. — А начну с того, что и в разведке бывают неожиданные и смешные случаи. Разведка — это жизнь, а в жизни все бывает.

…День выдался морозный и солнечный. Воскресенье. На Садовом кольце Москвы многолюдно. Зима 1935 года принесла много хлопот дворникам. Снег не успевали убирать даже на основных магистралях столицы. Автобусы сбивались с графика.

На остановке в троллейбус маршрута «Б» вошла высокая, стройная женщина. Подошла к кондуктору. Поискала в сумке-муфте разменные монеты, смущенно улыбнулась. Достала денежную бумажку и громко спросила: «Товарищи! Кто может разменять 10 рублей?»

Пожатия плечами, еле слышные: «У меня нет». Женщина более твердо повторила: «Кто может разменять деньги?» И добавила тише: «Что же мне делать?!»

Со своего места поднялся рослый мужчина в шапке-пирожке из серого каракуля, передал кондуктору 15 копеек, взял билет и протянул его женщине:

— Возьмите!

— Спасибо. Большое спасибо. Как я верну вам эти деньги?

— Когда-нибудь вернете, — мужчина с интересом смотрел на молодую, привлекательную женщину.

— Скажите, пожалуйста, ваш адрес.

— Зачем вам мой адрес?

— Я пришлю вам деньги. Говорите, а то мне скоро выходить.

— Скажите лучше вы — как вас зовут?

— Зоя Ивановна, — ответила женщина и улыбнулась.

Мужчина еще внимательнее посмотрел на случайную спутницу.

— Зоя Ивановна? — повторил он с иронией. — А Зоенька нельзя?!

Зоя Ивановна сердито посмотрела на своего собеседника, смерила его с ног до головы строгим взглядом.

— Вам — нельзя, — и вышла в открывшиеся двери автобуса.

Прошло три года. Советское представительство «Интуриста» в Финляндии возглавляла Зоя Ивановна Рыбкина. Работа в «Интуристе» давала ей возможность «легально» проводить разведывательную работу. В ее обязанности вместе с выполнением других заданий входило поддержание связи с нашими нелегальными сотрудниками.

Парк на окраине Хельсинки. Низкорослые сосны, огромные, будто декоративные, валуны, оставшиеся здесь от ледникового периода, чисто убранные дорожки. Зоя Ивановна не спеша шла в глубь парка. В руках — небольшой тяжелый чемоданчик, такие сейчас называют «атташе-кейс». Дышится легко, воздух чистый и свежий. А вот и одинокая скамейка под невысокой разлапистой сосной. Здесь она должна ждать человека, который придет к ней на встречу. Они незнакомы. Известно только, что это должен быть мужчина, который скажет: «Вы позволите отдохнуть мне рядом с вами?»

В пароле каждое слово имеет свое значение. Не только смысл фразы, подобранной к определенной ситуации, но и расстановка слов. Ведь обычный человек, случайный прохожий, наверняка скажет: «Вы позволите мне отдохнуть…», а этот мужчина должен сказать: «Вы позволите отдохнуть мне…» На это она должна ответить: «Пожалуйста, садитесь, но я больше предпочитаю одиночество».

Порыв ветра прошумел в сосновых ветвях, на дорожку посыпались хвойные иглы. Зоя Ивановна даже не заметила, с какой стороны перед скамейкой появился высокий плотный мужчина. Он молча сел рядом, внимательно посмотрел на нее.

— Кто это? — подумала она настороженно. — Почему он молчит?

Мужчина продолжал пристально смотреть на нее, затем, усмехнувшись, сказал:

— Хорошо отдохнуть рядом с вами.

«Что это? Только часть пароля! Может быть, это провокатор? Нет, не похож на провокатора…»

И вслух как можно строже сказала:

— Что вам угодно?

— Вы позволите отдохнуть мне рядом с вами?

— Пожалуйста, садитесь, но я больше предпочитаю одиночество, — и назидательно добавила: — Почему вы перепутали пароль?

— Ничего я не перепутал. Просто увидел симпатичную женщину и решил пошутить.

— Нашли место для шуток! — Зоя Ивановна пододвинула к мужчине чемоданчик и сказала: — Это деньги для вас, проверьте сумму.

Мужчина положил чемоданчик на колени, открыл его, посмотрел на пачки запечатанных купюр и со вздохом сказал:

— Здесь не полная сумма.

— Как не полная? — Зоя Ивановна встрепенулась. — Что получили из Центра, то полностью передаем вам.

— Нет, — спокойно сказал мужчина, но в глазах его бегали чертики, — здесь не хватает 15 копеек.

— Каких еще 15 копеек?!

— Тех самых 15 копеек, которые вы должны мне, Зоенька!

Неожиданно услышав свое имя, да еще произнесенное ласково, с расстановкой, Зоя Ивановна моментально вспомнила заснеженную Москву 1935 года, автобус и мужчину, купившего ей троллейбусный билет.

Тугой комок подступил к горлу. Хотелось броситься на шею к этому человеку, который вдруг стал таким родным и близким.

— Что же мне делать? — растерянно сказала она. — У меня опять нет 15 копеек.

Зоя Ивановна — известная писательница, лауреат Государственной и других премий, автор большого количества книг, переведенных на многие языки мира. В 1974 году вышел трехтомник ее произведений. Начала она свою литературную деятельность лишь в 1955 году после выхода на пенсию. Тем не менее в 1979 году в одном из своих дневников она записала: «Быть щедрым на мысли, скудным на слова, искать свои, еще никем не хоженные тропы к сердцу читателя, быть всегда впереди него — вот о чем мечтала я и что мне не удалось».

Перу З.И. Воскресенской принадлежит роман «Консул», две повести — «Девочка в бурном море» и «Зойка и ее дядюшка Санька» и многие рассказы, такие, например, как «Гнездо на балконе», «Оркестр», «Девочка с косами», «Ястребки», «Ленивое солнце», «Петя-Пересмешник» и др.

Многие из них переиздавались по три и даже четыре раза. Учителя и библиотечные работники в один голос отмечали, что именно эти небольшие по объему и большие по формату книжки для дошкольников и младших школьников с красивым художественным оформлением пользовались наибольшим спросом у маленьких читателей.

Я думаю, что, несмотря на очевидность ее врожденных литературных способностей, все, что написала Зоя Ивановна, не было бы столь глубоко жизненным и правдивым, если бы не годы, отданные разведке. Возьмем хотя бы два примера. Время, проведенное Зоей Ивановной в Финляндии перед войной, и роман «Консул» о жизни советских дипломатов в этой стране. Или трудный поход из Англии в Мурманск каравана судов под обстрелом немецкой авиации и подводных лодок, на одном из которых пришлось быть писательнице весной 1944 года, — и повесть «Девочка в бурном море», героиня которой под смешным мальчишеским именем Антошка известна большим и маленьким читателям.

Писательница Воскресенская выросла из разведчицы Рыбкиной. Тот же непримиримый, бескомпромиссный характер, те же чувство локтя и верность дружбе. Она не играла в интриги. А когда в 1953 году встал вопрос о виновности или невиновности ее друга генерал-лейтенанта П.А. Судоплатова, она ради истины пожертвовала своей судьбой — ее направили (читайте: сослали) для дальнейшего прохождения службы начальником спецотдела в лагерь для заключенных в Воркуту. Именно там, в Воркуте, в Зое Ивановне проснулся писатель. Чаще и чаще она сопоставляла привычные представления обывателя о разведке с тем, что ей пришлось пережить. Разведка — это не лихая погоня с пистолетом в руке, не эпизоды в духе всемогущего Штирлица, а огромное количество самых простых, будничных дел, тяжелый, изнурительный труд аналитика.

Близко знавшие Зою Ивановну люди постоянно советовали ей написать книгу о ее работе в разведке. Но, по ее признанию, над ней всегда, как дамоклов меч, висел гриф секретности. Она говорила: «Я не знаю, что можно писать о работе в разведке, а что нельзя». Недаром литературный критик И.П. Мотяшов в своей книге о З.И. Воскресенской «Зоя Воскресенская. Очерк творчества» написал:

«Теперь трудно вспомнить, в какой именно день Зоя Ивановна поставила на стол пишущую машинку, заправила в каретку чистый лист и, задумавшись, напечатала первую фразу. Потом, еще не отрешившись от нахлынувших мыслей, прочитала написанное и улыбнулась. В верхней части листа было напечатано: “Совершенно секретно”».

И все же, уже будучи буквально прикованной болезнью к постели, Зоя Ивановна, осторожно обращаясь с тем же грифом «секретно», пишет книгу о своей жизни в разведке, озаглавив ее «Тайное и явное». Книга вышла в свет ровно через год после смерти писательницы, в январе 1993 года, под названием «Теперь я могу сказать правду. Из воспоминаний разведчицы».

У меня нет сомнений в том, что к осуществлению своей давней мечты разведчицу-писательницу подтолкнули не советы друзей и родственников, а многочисленные, большие и маленькие, правдивые, а порой и лживые статьи и заметки о ее работе в КГБ, появившиеся в последние годы жизни[43]. Зоя Ивановна молчать не могла, и она сказала правду.

З.И. Воскресенская родилась 28 апреля 1907 г. в г. Алексине Тульской области в семье железнодорожного служащего, помощника начальника станции Алексино. В семье было трое детей: Зоя Ивановна — старшая — и два брата, Николай (1910 г.р.) и Евгений (1913 г.р.). Николай Иванович погиб на фронте Великой Отечественной войны в 1944 году. Евгений Иванович — полковник, сапер по профессии, жил в Виннице на Украине. Отец, Иван Павлович, умер в октябре 1920 года от туберкулеза. После его смерти семья переехала в Смоленск, в котором Зоя Ивановна прожила до 1928 года в заботах о братьях в качестве «младшей хозяйки» дома. Она помнит, как вместе с матерью Александрой Дмитриевной шила из железнодорожной шинели отца пальтишки для маленьких братьев.

Уже в 1921 году, в 14 лет, она поступила на работу библиотекарем в 42-й батальон войск ВЧК Смоленской губернии и стала работником штаба ЧО Н. Маленькая библиотекарша гордилась своей работой, и особенно тем, что постепенно росло число читателей.

В 1923 году Зоя Ивановна перешла на работу в качестве политрука в колонию малолетних правонарушителей в деревне Старожище под Смоленском. Хотя в колонии Зоя Ивановна проработала всего 4 года, в ее памяти сохранилось много волнующих эпизодов чуткого отношения к ней нарушителей — от самых маленьких до старших, 17–18 лет, в то время как воспитательнице было 20.

В это время у Зои Ивановны возникла мысль написать книгу о жизни малолетних правонарушителей в колонии. Она собрала необходимый материал и приступила к работе. Но в это время вышла в свет знаменитая «Педагогическая поэма» А.С. Макаренко, и Зоя Ивановна сожгла все свои записи.

В 1928 году Воскресенская, будучи уже кандидатом в члены ВКП(б), перешла на работу в Заднепровский райком партии г. Смоленска в качестве заведующей учетно-распорядительным подотделом орготдела. Она гордилась тем, что принимала партийные взносы у будущего Маршала Советского Союза А.И. Егорова. А затем…

Затем год 1930-й. Харбин. Летняя влажная духота окутала многочисленные магазинчики и лавочки, разбросанные по всему городу сделала вялыми прохожих, большинство которых составляли европейцы.

Харбин — центр богатой сельскохозяйственной и лесопромысловой провинции Хэйлунцзян в северо-восточной части Китая на реке Сунгари, притоке Амура. Река около Харбина очень широкая, мутная, с большим количеством небольших и совсем крошечных островков. В то время по берегам реки еще кое-где можно было видеть полыхающие ядовитые опийно-маковые плантации. В 1930 году население Харбина едва достигало 50 тыс. человек.

Возник Харбин в 1898 году на месте небольшой рыбацкой деревни. Толчком к возникновению и быстрому развитию города послужило строительство Китайско-Восточной железной дороги, начатое Россией из стратегических соображений. Здесь расположились управление КВЖД, Генеральное консульство и другие официальные представительства Советской России.

Лето. Жарко. Около Сунгари влажно. На велосипеде едет молодая женщина 23 лет. Работает она заведующей секретно-шифровальным отделом советского нефтяного синдиката в Харбине. И зовут ее, несмотря на молодость, по имени и отчеству — Зоей Ивановной.

Синдикат продавал китайцам бензин и другие нефтепродукты. Его конкуренты — две западные фирмы: «Стандарт» и «Шелл». Зое Ивановне нравилась эмблема фирмы «Шелл» — большая красивая раковина. Вот уже год она жила в Харбине с мамой и полуторагодовалым сыном Володей.

Когда крутишь педали, хорошо думается. Вспомнился Иван Андреевич Чичаев — начальник отделения в Иностранном отделе ОГПУ, где перед выездом в Харбин она две недели находилась на стажировке. В 1928 году она из Смоленска переехала к мужу, который был на партучебе в Москве. Но в Москву она приехала не просто к мужу, а по партийной путевке для работы в педагогической академии имени Н.К. Крупской. Затем взяли на работу машинисткой в транспортный отдел ОГПУ на Белорусском вокзале.

В апреле 1929 года приняли в члены партии, а в августе того же года пригласили на Лубянку. Шла, волнуясь, хотя уже почти год была сотрудницей ОГПУ. Нашла в «сером» доме отдел кадров, а через час уже была в Иностранном отделе. Увидев Ивана Андреевича, успокоилась.

Иван Андреевич, разливая чай, сказал: «Садись к столу, разведчица», и усмехнулся.

— Как вы меня назвали?

— Разведчицей.

— Я же еще девчонка! — и, смутившись, наклонила голову.

— Что девчонка, это верно, — Иван Андреевич мешал ложечкой чай в стакане и смотрел на нее внимательными глазами.

— Девчонка, — повторил он уже серьезно, — но профессией твоей теперь будет разведка, а значит, ты разведчица. Поедешь в Харбин, — Чичаев отхлебнул чай из стакана, — для работы в нефтяном синдикате.

Синдикат, — продолжал Иван Андреевич, — это твое прикрытие, это лишь легальная возможность для твоей разведывательной работы.

И началась специальная стажировка. Пароли, отзывы, тайники, конспиративные квартиры… и другое разведывательные понятия. Стажировка бурная, захватывающая, быстро пролетевшая, как весенняя гроза.

…Ехать на велосипеде становится труднее. Твердый грунт все чаще сменяется укатанным песком. Среди прохожих реже встречаются европейцы, появляются рикши. Это пригород Харбина, где живет в основном китайское население. Китайцы внешне добродушны, улыбаются и кланяются даже детям. Женщин не любят.

Зоя Ивановна остановилась и спросила у проходящего европейца нужную ей улицу. Садясь на велосипед, поморщилась от боли в правой ноге, ниже колена плотно забинтованной. Всего неделю назад она научилась ездить на велосипеде; ни в Смоленске, ни в Москве делать ей этого не приходилось. А вчера она упала и сильно ободрала правую ногу. Но именно это и поможет ей сейчас выполнить задание Центра.

Вспомнила празднование своего первого дня рождения в Харбине. Положение и зарплата позволяли ей содержать домашнюю работницу. Но в Харбине эти обязанности выполняли мужчины. Был и у них домработник, которого звали русским именем Миша. Встречая гостей, китаец Миша, обращаясь к мужчинам, постоянно говорил: «Капитано, капитано…», что значило для него «господин». Зое Ивановне он говорил: «Мадама-капитано, мадама-капитано…», и это постоянно вызывало у нее улыбку,

…А вот и нужная улица. Домик за небольшим палисадником. Проехав мимо, Зоя Ивановна слезла с велосипеда. Огляделась. Зашла в кусты и сняла бинт. Оторвала его от засохшей раны. И снова, как вчера, появилась кровь. Землей потерла ногу вокруг раны, спрятала в сумочку бинт, взяла велосипед и, прихрамывая, направилась к калитке того дома, мимо которого только что проехала. Вошла в палисадник, сделала несколько неуверенных шагов к крыльцу. Навстречу вышла женщина. Зоя Ивановна знала, что она на 7 лет старше ее.

— Господи! Что с вами?

— Упала. Простите, ради Бога, еще не умею как следует ездить.

— Больно?

— М-м-м…

— Проходите вот сюда. Садитесь. Я сейчас принесу теплой воды и йод. Садитесь, садитесь.

Зоя Ивановна села и увидела устремленные на нее с противоположной стороны комнаты широко открытые глаза девочки лет четырех.

Девочка держала на коленях большую куклу и, не мигая, смотрела на гостью. А та улыбнулась девочке, спокойно осмотрела комнату, перевела взгляд на свою кровоточащую рану… и похолодела: к засохшему краю раны прилип маленький кусочек нитки от сорванного бинта. Как можно приветливее спросила девочку:

— Как тебя зовут?

— Маша.

— Машенька, какая у тебя красивая кукла! — а в пальцах уже крутила снятый с ноги обрывок нитки бинта.

Вошла мать Машеньки с тазиком теплой воды в руках, улыбнулась:

— Сейчас я промою вашу рану, а потом…

…А потом пили чай, по-бабьи болтали о детях, о жизни в Харбине и ни словом не обмолвились о мужьях.

Возвращалась Зоя Ивановна в центр города уже в сумерках. Не домой, а на конспиративную квартиру, в дом, половину которого занимал начальник харбинской полиции. Задание выполнено — установлен хороший, дружеский контакт с женщиной, муж которой, один из руководящих советских работников в Харбине, месяц назад, бросив семью, бежал в Шанхай, прихватив с собой большую сумму казенных денег.

…А потом — частые и по-настоящему дружеские встречи с матерью Маши. Ее признания в том, что совершил муж. Признания о его нелегальных приездах в Харбин для встречи с семьей. Его муки и сомнения. И наконец, встреча с ним, полученное согласие явиться с повинной.

Зоя Ивановна и ее руководство выполнили обещание, данное жене сбежавшего, что если он явится с повинной, то не будет репрессирован. Деньги, которые он «неосторожно» взял в государственной казне, были постепенно выплачены, и своим трудом, в том числе и на разведку, человек восстановил свое доброе имя.

Рассказывая об этом, Зоя Ивановна сжимала и разжимала в кулачок худенькие, старческие руки.

— А знаешь, — говорит она, задумчиво глядя на свои пальиы, — однажды я с трудом смогла разогнуть вот этот кулак.

— Расскажи, — говорю я.

— Было это тоже в Харбине. Мое самое первое задание. В лавке антиквара, хозяин которой сотрудничал с нами в качестве так называемого почтового ящика, я должна была получить шифрованное письмо. Заходила туда, называла пароль, что-то связанное с фарфоровыми пасхальными яйцами, получала отрицательный ответ, рассматривала товары и уходила. И вот однажды хозяин лавочки передал мне записку. Я судорожно зажала ее в кулак и не разжимала до тех пор, пока не приехала в резидентуру. Здесь я долго не могла разжать кулак — пальцы так онемели, что никак не разжимались».

«Вернулась из Китая в Москву, — вспоминает Зоя Ивановна, — в феврале 1932 года. Некоторое время работала начальником отделения в Иностранном отделе ОГПУ в Ленинграде, курировала Эстонию, Литву и Латвию, но недолго, всего несколько месяцев. С этого времени вся моя жизнь была связана только с Европой. А знаешь, — оживляется она, — когда я работала в Ленинграде, начальником Иностранного отдела, то есть моим непосредственным начальником, был Андрей Павлович Федоров. Да-да, тот самый Федоров, который так широко известен по нашумевшему делу “Трест”».

И Зоя Ивановна с нежностью, с необыкновенной теплотой рассказывает об Андрее Павловиче, который в 1934–1935 годах лично готовил ее для работы в Финляндии.

С Востока судьба перебросила Зою Ивановну в центр Европы — в Германию и Австрию, а затем на ее север — в Финляндию и Швецию.

«Первый раз в Берлине, — рассказывает Зоя Ивановна, — я была в 1932 году. Останавливалась в пансионате мадам Розы на Унтер дер Линден около Бранденбургских ворот. Целью моей поездки были разведывательная подготовка и изучение немецкого языка. Выдавала я себя за жену беспартийного спеца (как тогда говорили о технических специалистах), которая приехала в Германию лечиться и развлекаться».

А в 1933 году Зоя Ивановна была уже в Австрии, жила в Вене в гостинице около Гедехнискирхе.

— Там я должна была выйти замуж, — смеется Зоя Ивановна.

— Как это — замуж?! — удивляюсь я.

— Фиктивно, конечно. С первым мужем я разошлась, а с Борисом Аркадьевичем Рыбкиным познакомилась позднее, уже в Хельсинки, куда он приехал для работы в качестве резидента в 1936 году под прикрытием советника посольства. Так вот, — рассказывает дальше Зоя Ивановна, — была у меня легенда: в Риге получить латвийский паспорт, затем в Австрии выйти замуж, поехать с «мужем» в Турцию и по дороге поссориться. «Муж» после этого должен уехать, а мне предлагалось остаться в Турции и открыть там свой салон мод. До Вены-то я доехала, а замужество, хоть и фиктивное, не состоялось: «жених» не приехал, — смеется Зоя Ивановна.

Финляндия и Швеция — страны-соседи. В них Зоя Ивановна провела большую часть своей закордонной разведывательной жизни: с 1935 по 1939 год — в Финляндии, и с 1941 по 1944-й — в Швеции.

Швеция всегда сохраняла по отношению к Советскому Союзу традиционный нейтралитет, хотя порой в отдельных случаях и отступала от него. В Финляндии же еще за несколько лет до начала Второй мировой войны было заметно немецкое влияние как в политике, так и в экономике. Советское государство прилагало большие усилия по сохранению нейтралитета Швеции и Финляндии, но преодолеть немецкое влияние на Финляндию все-таки не удалось.

К моменту отъезда в Хельсинки Зоя Ивановна приобрела значительный опыт в разведывательной работе и стала подлинным профессионалом.

В Суоми Зоя Ивановна была направлена в качестве заместителя резидента под псевдонимом Ирина. Официально она руководила советским представительством «Интуриста» в Хельсинки и была известна как «мадам Ярцева».

«В 1936 году Рыбкин был направлен резидентом в Финляндию. Это государство в ту пору занимало хоть и не ключевое, но важное положение в стратегических планах гитлеровской Германии.

Я к этому времени уже 6–7 месяцев была в Финляндии, успела познакомиться со страной и нашей резидентурой. Прежний резидент был отозван в Москву, и вместо него прибыл консул Ярцев, он же Рыбкин. Приехал один, без семьи. Очень официальный, подтянутый, требовательный.

Поначалу у нас не сложились взаимоотношения. Мы спорили по каждому поводу. Я решила, что не сработаемся, и просила Центр отозвать меня, в ответ мне было приказано помочь новому резиденту войти в курс дел, а потом вернуться к этому вопросу. Но… возвращаться не потребовалось. Через полгода мы запросили Центр разрешить нам пожениться. Я была заместителем резидента, и мы опасались, что Центр не допустит такой «семейственности». Москва дала “добро”»[44].

В Финляндии Зоя Ивановна осуществляла связь с нашими нелегалами и агентурой, собирала информацию, в том числе о планах Германии в отношении этой страны. Неоднократно в этих целях она выезжала из Хельсинки в Стокгольм.

В резидентуру в Хельсинки поступила шифрованная телеграмма, которая предписывала лично Ирине выехать в Стокгольм и там провести встречу с агентом, которого она раньше не знала. В телеграмме указывались пароль, опознавательные признаки агента, время и место встречи — у памятника Карлу XII. И тут же: «Повторяем — у памятника Карлу XIII».

Зоя Ивановна перечитала еще раз шифртелеграмму и с досадой вздохнула: так у памятника Карлу XII или Карлу XIII? Запрашивать Москву некогда, да и есть ли памятник Карлу XIII? Ведь всем известен шведский король Карл XII.

Приехав в Стокгольм, Зоя Ивановна проверилась и подошла к скверу. Вот он, памятник Карлу XII. Стоит в полушубке, показывает шпагой на восток: оттуда, мол, грозит опасность. Погода хорошая, солнечная. Вокруг памятника скамейки, сидят люди. Почти все мужчины читают шведскую газету «Стокгольме тиднанген» (как в шифр-телеграмме), но ни у кого не торчит из кармана немецкая газета (как должно быть). Подошло назначенное для встречи время, а нужного человека нет. Зоя Ивановна делает несколько кругов около памятника Карлу XII, чтобы не привлекать чужого внимания. И вдруг — о ужас! В том же сквере метрах в 300 от памятника Карлу XII стоит памятник Карлу XIII. Придя в себя, Зоя Ивановна присаживается на скамейку у памятника Карлу XIII. Но и здесь нет никого, кто бы читал шведскую газету, а из кармана торчала немецкая. Зоя Ивановна устремляется обратно к памятнику Карлу XII. Никого. Затем вновь к памятнику Карлу XIII. Тоже никого. И так целых полчаса с камнем на сердце от памятника к памятнику.

Возвратясь в гостиницу, Зоя Ивановна, как после тяжелой физической работы, повалилась на кровать. Вечером — контрольная встреча. Опять она меряет шагами расстояние от памятника Карлу XII до памятника Карлу XIII. Вновь внимательно смотрит, есть ли газеты в карманах и в руках мужчин. Опять нет нужного человека.

А впереди — бессонная ночь, ночь тревоги и самобичевания: задание сорвано. Утром Зоя Ивановна едет в стокгольмскую резидентуру признаваться в содеянном. А там ее ждет новая шифртелеграмма: «Задание отменяется. Агент не придет. Возвращайтесь в Гельсингфорс».

Обидно!

Машина медленно пылит в малолюдном лесистом пригороде Хельсинки. Вот поворот у большого валуна и приметный сельский забор из жердей. Здесь должен быть Андрей.

Андрей — это нелегальный сотрудник внешней разведки, выполняющий задание Центра по внедрению в руководство Организации украинских националистов (ОУН). Но Андрея на месте нет. Машина делает еще один круг, и вдруг сидящий за рулем Кин (Рыбкин-Ярцев) весело смеется, увидев сидящего на жердях забора и беспечно болтающего ногами молодого парня с темными курчавыми волосами. Зоя Ивановна сначала удивилась смеху Кина и появлению незнакомого парня на месте встречи с нелегалом, но потом поняла — это Андрей и Кин знает его в лицо.

В дальнейшем Зоя Ивановна самостоятельно проводила встречи с Андреем — Павлом Анатольевичем Судоплатовым, в будущем генерал-лейтенантом.

Как-то, работая в библиотеке Зои Ивановны, я обратил внимание на книгу Анатолия Андреева «Конь мой бежит», опубликованную в издательстве «Политическая литература» в 1987 году. На первой страничке этой книги я прочитал посвящение автора хозяйке дома:

«На память милой Зоюшке, которая сняла меня с забора. Павел Судоплатов».

Находясь в Финляндии, Зоя Ивановна с большим интересом изучала скандинавскую культуру, которая дала миру многих художников, писателей и поэтов. Она поддерживала добрые отношения с поэтессой Синерво, писателями Мартином Андерсеном-Нексё и Хеллой Вуо-лийоки, журналисткой Мирьям Рюдберг и многими другими деятелями культуры. В Москву Зоя Ивановна вернулась перед зимней войной 1939/1940 годов. На должности заместителя резидента в Финляндии ее сменил Елисей Тихонович Синицын.

После возвращения из Хельсинки З.И. Воскресенская-Рыбкина стала одним из основных аналитиков управления. Предстояло «отгадать» дату и направление развивающейся гитлеровской агрессии. Было заведено так называемое дело «Затея». Оно получило свое название в связи с тем, что Сталин скептически относился к сведениям о готовящемся нападении Германии на СССР Этот скепсис усиливался в том случае, если разведывательные данные были получены разведчиком, объявленным «врагом народа». Трудно было, например, разобраться в противоречивой информации, полученной из Берлина от посла Деканозова и от резидента Кобулова.

Гитлеровская Германия, желая опровергнуть слухи о готовящемся нападении на СССР, решила продемонстрировать верность заключенному в 1939 году советско-германскому договору и прислала в Москву, что весьма знаменательно, не политическую делегацию, а группу солистов балета Берлинской оперы. В середине мая 1941 года германское посольство организовало по этому поводу прием, на который были приглашены звезды нашего балета. Зоя Ивановна тоже присутствовала на приеме как представитель Всесоюзного общества культурных связей с заграницей. Вот как она описывает в своей книге один эпизод этого вечера в посольстве.

«…Начались танцы. Шуленбург пригласил меня на тур вальса.

На меня напало смешливое настроение. Мой партнер был внимателен, вежлив, но не мог скрыть своего удрученного состояния.

«Не кажется ли вам забавным, господин посол, — спросила я, — что мы танцуем с вами в балетной труппе Большого театра?»

«Действительно, забавно, — усмехнулся Шуленбург. — Такое, к сожалению, случается лишь раз в жизни, а я к этому не готов».

«Вы не любите танцевать?» — спросила я с наивностью в голосе.

«Признаться, не люблю, но вынужден, вынужден», — еще раз подчеркнул Шуленбург.

И я вдруг почувствовала какой-то иной смысл в его словах, высказанных с горечью.

Танцуя, мы прошли но анфиладе комнат, и я отметила в своей памяти, что на стенах остались светлые, не пожелтевшие квадраты от снятых картин. Где-то в конце анфилады, как раз напротив открытой двери, возвышалась груда чемоданов».[45]

Интуиция не обманула Зою Ивановну — меньше чем через месяц началась война.