Глава 18 Легионер в бою

«Их упражнения отличаются тем же неподдельным жаром и серьезностью, как действительные сражения: каждый день солдату приходится действовать со всем рвением, как на войне. Поэтому они с такой легкостью выигрывают битвы; ибо в их рядах никогда не происходит замешательства, и ничто их не выводит из обычного боевого порядка; страх не лишает их присутствия духа, а чрезмерное напряжение не истощает сил».

(Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 1. 1)

Бой является непосредственным применением армий. Поскольку армии состоят из людей, то главным орудием боя является человек, просчитывающий свои возможные действия в ходе схватки и манипулирующий различными вспомогательными средствами ведения вооруженной борьбы. В конечном счете война – соревнование человеческих качеств. Поэтому ко всему, что входит в понятие «военный потенциал», следует добавлять качества солдат – человеческого материала. А раз так, то немаловажным фактором, который оказывает воздействие на исход противостояния, является нравственное состояние бойца в решающий момент боя. Как бы ни был храбр человек, но в его душе в той или иной степени присутствует страх смерти и разрушения собственной плоти.

Чувство страха заразительно: возникая у одних, оно мгновенно передается другим, захватывая все большие массы людей. Наоборот, хладнокровное и мужественное поведение даже одного бойца способствует преодолению страха среди сражающихся рядом с ним – так велика сила примера! Поэтому командир должен личным примером оказывать влияние на подчиненных. Его уверенные и решительные действия побуждают воинов смело и без колебаний выполнять боевую задачу.

Поскольку в минуту опасности человек может растеряться и чувства выходят из-под контроля его сознания, необходимо научить воина умению владеть собой, вовремя уметь мобилизовать свою волю на выполнение поставленной задачи.

Для того чтобы подавить в бойцах страх, в разные эпохи было принято стимулировать воина различными способами[229]. В отличие от многих других народов, римляне не практиковали такое средство боевого возбуждения и снятия боевого стресса, как алкоголь. Римские солдаты отнюдь не были трезвенниками, но в источниках ничего не сообщается об употреблении спиртных напитков перед сражением. Поэтому вдвойне интересно понять, как вел себя в бою отдельный воин, какие действия он принимал в тех или иных условиях и какие факторы действовали на его решимость, смелость и презрение к опасности[230].

Если некоторые сведения о римской военной тактике можно почерпнуть сразу из нескольких источников, то последние практически ничего не говорят о непосредственных боевых маневрах солдат, их индивидуальных действиях и взаимодействии с сослуживцами. Хотя именно эти действия могут дать понимание римской боевой тактики непосредственно на уровне «боевой единицы» войска в виде конкретного воина.

Не секрет, что любое военное столкновение имеет собственную динамику, от развития которой зависит исход схватки. На этом уровне действуют факторы не только полководческого таланта, но и суммы индивидуальных усилий рядовых солдат. Любая ошибка на данном уровне могла привести к сумятице и более неприятным последствиям, включая панику и бегство с поля боя. С другой стороны, если дисциплина и самоорганизация каждого воина были высоки, то подобные риски существенно сокращались.

Изучение этого уровня боя в последнее время привлекает усиленное внимание военных историков, которые выделили особое направление исследований с громким названием «Лик сражения» («Face of Battle»). Начало этому направлению было положено исследованием Дж. Кигана «Лик сражения»[231], где автор отошел от общих абстрактных суждений о механизмах боя и исследовал конкретные действия отдельных воинов в ключевых фазах сражения. Такой подход был подхвачен другими исследователями, которые перенесли его в область изучения античных битв, в результате чего сформировалось направление по изучению природы боя в древности на примере действий рядовых воинов[232].

Первую попытку проанализировать психологическое состояние воинов и их действия в ходе боя предпринял еще в середине XIX в. французский офицер Ш. Ардан дю Пик[233]. Он провел интереснейший сравнительный анализ древних и современных сражений. Рассмотрев психологические аспекты сражения, он доказывал, что характер столкновения обеих сторон определялся всепобеждающим инстинктом страха и самосохранения воинов. В своем исследовании римского военного искусства А. Голдсуорти проанализировал материалы исследований С. Л. А. Маршалла[234] по психологии американских солдат, служивших в годы Второй мировой войны, и пришел к выводу, что во время рукопашной схватки как минимум три четверти из числа бойцов, стоящих во фронте, «сражаются больше с целью остаться в живых, нежели с подлинным намерением убить противника»[235]. Вместе с тем наряду с инстинктом самосохранения на поведение сражающихся или находящихся под вражеским обстрелом воинов не меньшее воздействие оказывает и такой фактор, как нежелание, чтобы товарищи обвинили его в трусости. Страх потерять репутацию в глазах тех, с кем воин жил и воевал бок о бок долгое время, часто был, очевидно, сильнее страха за собственную жизнь. Конечно, этот страх мог притупляться также под влиянием шока и усталости; большую роль играл и ранее приобретенный боевой опыт, и выучка, позволявшая чисто механически делать свое дело и выполнять команды.

В свете этого становится понятным фанатичное стремление римлян укреплять дисциплину и сплоченность своих легионов и малых подразделений[236]. Ведь от прочности товарищеских связей и взаимовыручки внутри контубернии или центурии зависели и исход боя, и жизнь отдельного бойца. Бегство одного могло повлечь за собой бегство всего подразделения. Отдельный боец вне строя мог стать легкой добычей врагов, а отряд с сомкнутыми щитами и оружием на изготовку, твердо занимающий свою позицию и подпираемый такими же отрядами, стоящими в задних рядах, был грозной силой. Дисциплинарная суровость в идеале была рассчитана на то, чтобы вселить мужество в воинов (Веллей Патеркул. II. 5. 2–3; Тацит. Анналы. III. 21. 1–2; XI. 19. 1; XIII. 35. 4). В сочетании с профессионализмом, достигаемым постоянными упражнениями с оружием, доблесть (virtus), а точнее, воинская доблесть (bellica virtus) и воинская честь (honestas) могли обеспечить психологическое превосходство римского воина над его противником, зараженным неистовством боя и полагающимся больше на отчаянную храбрость и физическую силу, а иногда и на коварство. Ключевая доблесть римского легионера заключалась в его способности исполнять приказы и любой ценой удерживать занимаемую позицию и место в строю, от чего зависел исход сражения.

Осознавая это, римские полководцы, как мы уже отмечали, всячески побуждали в своих воинах ревностное соперничество в славе и доблести, и этот мотив часто появляется в речах военачальников, обращенных к войскам перед сражением (Квинтилиан. Воспитание оратора. II. 16. 8). Упор на честолюбие давал свои результаты, и стремление отличиться доблестью усиливалось, когда солдаты могли проявить ее публично. Однако даже такое воспитание презрения к смерти не могло победить страх за свою жизнь абсолютно у всех воинов. Поэтому передние ряды боевых порядков стремились формировать из немногочисленных «прирожденных бойцов», чье мужество и доблесть могли вызвать ревность их сослуживцев. Такие бойцы есть во всех армиях и среди младших командиров, и среди рядовых солдат: это те немногие люди, любящие риск и опасности, отличающиеся прирожденной агрессивностью, у которых возбуждение битвой и желание отличиться храбростью подавляют инстинктивные страхи. Именно эти бойцы способны вести за собой своих товарищей по подразделению. Их-то и ставили командиры в передние ряды боевых порядков.

Идя в бой, легионер должен был чутко слушать команды центуриона. Но в суматохе схватки хоть и был виден поперечный гребень шлема центуриона, возвышавшийся над строем, но его приказы могли и не долетать до легионеров. Поэтому у центуриона было несколько помощников, которые находились в разных местах построения и не теряли друг друга из виду.

Центурион, стоявший в первой шеренге справа от построения, должен был вести за собой солдат, выказывая при этом не только храбрость, но и рассудительность. Горнист же находился позади центурии, рядом с тессерарием[237], который передавал приказы военачальника и, кроме того, помогал опциону следить за равнением задних шеренг. Об этих приказах легионеров извещал сигнал горна. Опцион (заместитель центуриона) также находился позади строя рядом с горнистом и тессерарием. В ходе боя он следил за порядком в строю, подталкивая легионеров своим жезлом. В случае гибели центуриона он брал командование центурией на себя. Впереди них, в центре построения, находился сигнифер – воин, несший штандарт центурии. Такое размещение знамени не позволяло врагу легко им завладеть и давало возможность зрительно отслеживать перемещения центурии не только самими солдатами, но и со стороны командования.

Построение когорты. Цифрами на рисунке отмечены: 1 – центурион; 2 – опцион; 3 – сигнифер; 4 – горнист; 5 – тессерарий

В начальной фазе боя, когда противники начинали сближение, важно было не только поддерживать, но и возбуждать боевой дух воинов. При этом у идущего навстречу опасности происходит выброс адреналина в кровь, не только мобилизующий, но и способный стать причиной неадекватного поведения, которое может выражаться в демонстрации безрассудной храбрости, что далеко не всегда поощрялось в римской армии, особенно если это было связано с нарушением дисциплины или невыполнением приказа и могло повлечь за собой нарушение строя и привести к непредсказуемым последствиям. Такое самовольство, пусть и проявленное в пылу схватки, считалось нарушением дисциплины, и, по словам Саллюстия, таких солдат могли наказывать даже жестче, «чем тех, кто осмеливался покинуть знамена и… вынужден был отступить» (Саллюстий. Заговор Катилины. 9. 4). В период Империи такое невыполнение приказа и действие, запрещенное полководцем, даже если оно могло быть успешным, каралось смертью, что закреплялось военным правом (Дигесты. 49. 16. 3. 15).

Если безрассудство отдельных бойцов, угрожающее нарушением боевого порядка, строго контролировалось, то всеобщее воодушевление, напротив, всячески поддерживалось стимуляцией воинственных эмоций, в том числе посредством бряцания оружием и боевым кличем. Демонстрация угрозы вызывает у противника страх, что иногда позволяет выиграть бой, не прибегая к схватке, очень опасной для обеих сторон.

В дополнение к сказанному в предыдущей главе отметим следующее. Инстинктивно человек, угрожая, издает крик, который в бою всегда считался важным оружием психологического подавления противника. Кроме того, громкий крик и угрожающие гримасы позволяют снизить страх, являясь своеобразным выбросом психической энергии. Древние хорошо понимали это психологическое значение боевого клича, устрашающего врага и придающего уверенность кричащим, да еще в сочетании с метательным залпом (Цезарь. Галльская война. V. 8; VII. 80; Онасандр. Стратегикос. 29; Плутарх. Красс. 23; Авл Геллий. Аттические ночи. I. 11; Аммиан Марцеллин. XVI. 12. 43; XXXI. 7. 11; Вегеций. III. 18). Крик возбуждает сражающихся и пугает врагов (Цезарь. Гражданская война. III. 92; Иосиф Флавий. Иудейская война, III. 7. 25).

Были и иные способы внушить страх и неуверенность противнику на расстоянии одним лишь своим видом. Врожденная программа, гласящая «тот, кто больше тебя, – сильнее тебя», соответствует действительности. Но животные и люди научились обманывать эту программу. Например, преувеличить себя можно за счет поднимающегося гребня над головой. Вспомним, что воины разных народов и разных времен зрительно увеличивали свой рост за счет высоких гребней и султанов на шлемах. Неудивительно, что и сейчас офицеры прибегают к любым ухищрениям, чтобы сделать себе фуражку с тульей повыше. Хоть некоторые авторы и считают, что римские легионеры эпохи принципата не надевали нашлемные украшения в бой, все же практиковались и иные варианты, когда шлемы увенчивались возвышающимися гребнями с изображением птичьих голов (типы шлемов Хеддернхайм и Уэртинг).

Пока шло сближение сторон, каждая старалась запугать противника, демонстрируя свою силу и свирепость. При этом, по мнению античных авторов, самым важным было именно количество шума, которое производили воины, и успеха добивается та сторона, которая кричит громче и в унисон. Полибий упоминает, что у римлян было в обычае наступать с подбадривающими криками, стуча оружием по щитам. Так бойцы из задних линий подбадривали впереди стоящих (Полибий. XV. 12). Эта демонстрация силы духа и решимости воинов была очень важна, так как в идеале она могла сломить решимость противника уже на стадии сближения, и тогда можно было обратить противника в бегство, выиграв схватку, не нанеся ни одного удара (Цезарь. Галльская война. V. 37; Гражданская война. III. 46). Атака противника метательным оружием была другим способом ослабить его или даже победить, не вступая в непосредственный контакт. Потери от точных попаданий вкупе с психологическим воздействием от шума, производимого залпом метательных снарядов, даже если он обрушивался на щиты, ослабляли вражескую решимость сражаться.

Действие легионеров в бою. Первые две шеренги бросают пилумы и, выхватывая мечи, идут врукопашную. Третья и четвертая шеренги бросают пилумы через головы солдат двух первых шеренг. Остальные четыре шеренги выжидают.

Характер действий и техника боя римских солдат в значительной степени определялись тем, с каким противником и в каких условиях им приходилось иметь дело. Например, в сражении с германской фалангой многие воины Цезаря бросались на врага и руками оттягивали щиты, нанося сверху раны врагам (Цезарь. Галльская война. I. 52). Следует также учитывать, что воины разных легионов могли использовать свои специфические приемы и способы сражения, которые вырабатывались благодаря знакомству с тем, как сражаются другие народы. Так, солдаты Цезаря во время гражданских войн, сражаясь в Испании с помпеянцами, были очень удивлены и даже приведены в замешательство тем варварским способом сражения, к которому прибегали последние. Этому способу они научились во время постоянных войн с луситанами[238] и прочими племенами, и заключался он в том, что легионеры сначала набегали с большой стремительностью, не слишком держа при этом строй, сражались небольшими группами и рассыпным строем; если же их теснили, то они подавались назад и оставляли занятое место (Цезарь. Гражданская война. I. 44). В подобного рода случаях военачальникам приходилось на ходу переучивать своих солдат, придумывая новые тактические приемы индивидуальных действий. Когда в ходе Африканской кампании гражданских войн легионеры Цезаря столкнулись с трудностями в борьбе с неприятельской конницей и легковооруженной пехотой, то он сам лично стал учить своих солдат «не как полководец ветеранов… но как фехтмейстер новичков-гладиаторов, наставляя их, на сколько шагов они должны отступать от врага, как они должны против него становиться, на каком расстоянии оказывать сопротивление, когда выбегать, когда отходить и грозить наступлением, с какого места и как пускать копья» (Африканская война. 71).

Как правило, когорты выстраивались в восемь рядов. Из этих рядов только первые два могли непосредственно бороться с противником. Остальные, оставаясь в относительной безопасности, в это время могли только бросать дротики через головы передовых бойцов и обеспечивать то давление, которое мешало сражающимся впереди отступить. Отступлению препятствовали также центурионы и младшие командиры, стоявшие так, чтобы видеть действия своих подчиненных и осуществлять руководство, сменяя уставших и раненых свежими бойцами из задних рядов.

Если ни одна из сторон не дрогнула и не обратилась в бегство при первой же стычке, то ближний бой, по существу, переходил в противостояние, подчас достаточно длительное.

Согласно цифрам, приводимым Вегецием (III. 15), оптимальное пространство, которое требовалось легионеру в боевых порядках, чтобы эффективно применять свое оружие, составляло 90 см по фронту и около 2 м в глубину, включая 30 см, занимаемых самим бойцом. Это давало возможность сделать один-два шага назад, чтобы метнуть пилум, а также действовать мечом при непосредственном единоборстве с противником. В то же время такая плотность строя позволяла бойцам быть достаточно близко друг к другу, чтобы чувствовать поддержку товарищей.

Вступив в индивидуальный поединок с противником, легионер атаковал его, эффективно орудуя щитом и нанося колющие удары мечом. О преимуществах колющего удара писал Вегеций: «Кроме того, они учились бить так, что не рубили, а кололи. Тех, кто сражался, нанося удар рубя, римляне не только легко победили, но даже осмеяли их. Удар рубящий, с какой бы силой он ни падал, не часто бывает смертельным, так как жизненно важные части тела защищены и оружием, и костями; наоборот, при колющем ударе достаточно вонзить меч на два дюйма, чтобы рана оказалась смертельной, но при этом необходимо, чтобы то, чем пронзают, вошло в жизненно важные органы. Затем, когда наносится рубящий удар, обнажаются правая рука и правый бок; колющий удар наносится при прикрытом теле и ранит врага раньше, чем тот успеет заметить» (Вегеций. I. 12).

Нам очень трудно представить, какие приемы непосредственно применялись при фехтовании, какую стойку занимал воин для более удобного и эффективного нанесения удара. Однако практические эксперименты членов современных военно-исторических клубов с репликами римского вооружения дают пищу для размышлений. Например, реальные эксперименты показывают ошибочность реконструкции позиции легионера при нанесении колющего удара, которую предложил П. Коннолли, исходя из конструктивных особенностей римского пехотного шлема[239].

Легионер наносит колющий удар мечом, прикрывшись щитом

Прежде всего, очевидно, что конструктивные особенности шлема никак не должны требовать постановки солдата в неудобную позицию, при которой он скрючен и наклонен вперед. Такая позиция чрезвычайно неудобна, что видно даже без экспериментирования со снаряжением, так как вся нагрузка сконцентрирована на спине и пояснице. Намного удобнее и эффективнее позиция с переносом центра тяжести на правую ногу с упором локтевого сустава – а лучше и колена – в скутум. При этом щит фиксирован для отражения удара противника, тогда как в варианте П. Коннолли нет никакой точки опоры щита; удар сверху или снизу от центра скутума элементарно перекосит его: ведь одной кистью по центру его не удержишь от перекоса. С переносом центра тяжести назад удобнее маневрировать скутумом, тогда как в позиции Коннолли это крайне затруднительно – весь вес приходится на руку и на скрюченную спину.

Тем не менее стойка, предлагаемая в реконструкции П. Коннолли, все же гипотетически может быть рассмотрена как кратковременная поза в движении при нанесении удара, после чего солдат должен был принять более удобную позицию для маневрирования. Рисунок на следующей странице показывает гипотетические варианты самых неудобных, а также наиболее удобных вариантов стоек при отражении щитом вражеского удара и нанесении мощного колющего удара.

Щит же использовался не только для пассивного отражения ударов. При кистевом горизонтальном хвате за рукоятку щита воин мог наносить по крайней мере три вида эффективных ударов. Если горло и подбородок противника оказывались незащищенными, то можно было нанести по ним сильнейший удар верхней кромкой щита. Кроме того, можно было нанести прямой удар умбоном в грудь (Ливий. XXX. 34. 3) либо удар нижней кромкой щита по стопе или голени врага. Удары щитом при столкновении шеренг скорее всего представляли собой толкание щитами противостоящей линии (Дион Кассий. XLVII. 44. 1).

Гипотетические варианты самых неудобных, а также наиболее удобных вариантов стоек при отражении щитом вражеского удара и нанесении колющего удара: 1, 2 – удобная стойка; 3 – крайне неудобный вариант; 4 – приемлемый вариант

Бой мечом против меча был самый убийственный. В ходе ближнего боя ожесточенные рукопашные схватки лицом к лицу с противником приводили к множеству травм и ранений, зачастую очень страшных и кровавых. В римское время мало что в этом плане изменилось по сравнению с тем, как сражались, получали раны и умирали герои поэм Гомера, у которого ужасы боя изображены нередко с натуралистическими подробностями. Вот как, например, в «Илиаде» описывается один из боев с участием Ахиллеса:

Прямо летящего в встречу, его Ахиллес быстроногий

В голову пикою грянул, и надвое череп расселся…

Медяным дротом младого его Ахиллес быстроногий,

Мчавшегось мимо, в хребет поразил…

Дрот на противную сторону острый пробился сквозь чрево;

Вскрикнув, он пал на колени; глаза его тьма окружила

Черная; внутренность к чреву руками прижал он, поникший…

После сразил Девкалиона: где на изгибистом локте

Жилы сплетаются, там ему руку насквозь прохватила

Острая пика, и стал Девкалион, с рукою повисшей,

Видящий близкую смерть: Ахиллес пересек ему выю,

Голову с шлемом, сотрясши, поверг; из костей позвоночный

Выскочил мозг; обезглавленный труп по земле протянулся.

(Гомер. Илиада. ХХ. 386–483)

Надо сказать, что римский короткий меч в умелых руках был страшным оружием. Даже на видавших виды македонских воинов царя Филиппа V в начале II в. до н. э. нанесенные этим мечом ранения произвели сильное впечатление. По свидетельству Ливия, «до сего времени приходилось им [македонянам] видеть лишь раны от копий или стрел, изредка – от пик, да и воевать привыкли они только с греками и иллирийцами; теперь, увидев трупы, изуродованные испанскими мечами, руки, отсеченные одним ударом вместе с плечом, отрубленные головы, вывалившиеся кишки и многое другое, столь же страшное и отвратительное, воины Филиппа ужаснулись тому, с какими людьми, с каким оружием придется им иметь дело» (Ливий. XXXI. 34. 4–5).

Опасность боевого шока, несмотря на поголовное стремление римских воинов к доблести и подвигам, полностью осознавали военачальники и военврачи. Недаром некоторые римские авторы упоминают практику приучать солдат к виду крови и смерти, чтобы уменьшить в бою воздействие этих ужасающих эффектов войны (Писатели истории Августов. Максим и Бальбин. 8. 7). Вегеций считал, что даже опытные воины могут быть подвержены такого рода шоку, если они некоторое время не участвовали в военных действиях и подзабыли вид крови (III. 10).

Легионер в бою. Рельеф с мемориала в Адамклисси

В одном обнаруженном в Египте папирусе, датирующемся III в. н. э., можно найти довольно любопытные сведения, дополняющие то, что говорилось выше о боевом шоке: «Марк – Антонии, Сарапиону и Кассиану, своим родителям шлет привет. Я приветствую вас перед лицом богов. Никто не может подняться вверх по реке, так как тут идут бои между анотеритами и солдатами. Пятнадцать военнослужащих из числа сингуляриев (гвардейцев) погибло, не считая раненых легионеров и эвокатов (сверхсрочников), а также тех, кто пострадал от усталости в бою (т. е. стресса)» (P. Ross. Georg. III 1. 1–7). Марк был врачом в военном отряде, дислоцировавшемся в Александрии в III в. н. э., поэтому его сообщение о такой «усталости» интересно вдвойне. Видимо, речь здесь идет не об обычной вялости или слабости, а о более серьезных проблемах, если бойцы были занесены в список убитых и раненых. Солдаты в условиях рукопашной схватки как нельзя лучше осознавали всю опасность своего положения. Кроме непосредственного риска получить ранение в сумятице схватки, когда вокруг размахивали оружием, а сверху сыпались стрелы, дротики и камни, пущенные из пращи, солдаты видели страшную смерть своих товарищей, что, несомненно, могло сказываться на их психическом здоровье, и некоторые бойцы просто сходили с ума. Такой исход был тем более возможен, когда ожесточенные боевые действия продолжались в течение длительного времени. Нельзя исключать, что некоторые римские воины, возвращаясь к мирной жизни, страдали так называемым посттравматическим стрессовым расстройством (Post Traumatic Stress Disorder), как его называют в современной психиатрии, которое выражается в таких симптомах, как расстройство сна, навязчивые воспоминания, склонность к смерти и нанесению увечий, подавленное настроение и т. п. Вместе с тем в сохранившихся источниках на удивление мало свидетельств о подобного рода проблемах среди римских военных. Учитывая, что проявления и восприятие этого расстройства в значительной степени зависят от культурных традиций и моральных установок конкретного общества (а в этом плане римское общество, несомненно, сильно отличалось от нынешнего, в том числе и с точки зрения отношения к насильственной смерти), вряд ли правомерно проводить прямые аналогии между римскими и современными ветеранами вооруженных конфликтов[240].

Рельеф с изображением легионеров. Археологический музей, Стамбул

Согласно новым исследованиям, посвященным психологии воина, среди физиологических факторов, определяющих характер поведения военнослужащих на поле боя, важное значение имеет тип нервной системы, а также тип темперамента. Только воины с сильным типом нервной системы (их примерно 15 %) не подвергаются ощутимому психотравмирующему воздействию сложной обстановки. Все это в полной мере осознавали и римские стратеги. Поэтому можно говорить о том, что одной из важнейших задач, поставленных перед римскими военными врачами, было поддержание психологического здоровья военнослужащих. Сильный духом воин не только не испытывал в бою страх, но и не страдал угрызениями совести, убивая врагов, не только вооруженных.

Легионер убивает варвара. Деталь рельефа колонны Марка Аврелия

Сразив своего противника, солдат мог продвинуться на его место в неприятельской боевой линии, которая в результате серии таких индивидуальных побед могла начать подаваться назад, а при усиливающемся натиске и поддержке со стороны стоявших в задних шеренгах бойцов быть прорванной и опрокинутой. Схватка со всеми ее ужасами, мстительность воинов и предвкушение появившегося призрака победы над врагом еще больше распаляли в солдатах ожесточение. Когда наступал перелом в ходе боя и противник бежал, сражение перерастало в резню, в которой уже не было места жалости и состраданию. Геродиан рассказывает, как разъяренные воины во время преследования врага убивали всех, кто попадался им под руку: «Они так долго сражались и столько было убитых, что волны текущих по равнине рек несли в море больше крови, чем воды; наконец, восточные люди бежали; оттеснив их, иллирийцы одних сбрасывали в лежащее рядом море, а других, бежавших за холмы, преследовали и убивали, а вместе с ними и множество других людей, которые собрались из ближних городов и деревень поглядеть на происходящее с безопасного места» (Геродиан. III. 4. 5).

Из вышесказанного понятно, что сражение в открытом поле требовало от солдат не только умения искусно маневрировать, но и сохранять в любой ситуации боевой дух и выдержку. Столь разумное поведение в бою показывало психологическое превосходство римского легионера над его противником и в конечном счете приводило к перелому в ходе индивидуальной схватки, а затем и к сумме таких индивидуальных побед, обеспечивающих перелом в ходе боя. Но такое поведение могло быть осуществлено только очень тренированными людьми, которые знали свое место в строю и неукоснительно выполняли приказы командования. Применение этой связки требовало четкого взаимодействия между командирами и солдатами; первые должны обладать военными знаниями, вторые – уметь подчиняться. А выполнять приказы в бою может только адекватно воспринимающий окружающую обстановку и не пораженный страхом солдат. Кроме того, воин не должен был действовать как автомат: механически, не размышляя. Выполняя приказ, он должен был думать, как лучше это сделать, используя умение, на основании наблюдений представить себе картину скрытого, предугадать возможные действия противника. Таким образом, он не являлся лишенной здравого смысла и разума марионеткой в руках полководца, но, подчиняясь приказам, исполнял их рассудительно и инициативно. Выработка таких навыков была одной из важнейших задач, которой римское командование уделяло большое внимание, постоянно тренируя солдат как физически, так и психологически, подготавливая их к решающему моменту схватки.