Глава 16 Искусство осады

«В самом деле совсем иначе проводится осада городов, снабженных в изобилии всеми средствами защиты, при избытке строительного материала и времени, и совсем иное дело – осада городов тех племен или стран, которые поддаются быстрому перевороту под влиянием случайных обстоятельств».

(Аполлодор Дамасский. Полиоркетика. 138)

Слова Аполлодора удивительно точно передают предназначение различных фортификационных сооружений – сдерживать наступательный натиск врага и истощать его силы. Для этого могла создаваться целая сеть из небольших крепостей, взятие которых порой оказывалось нелегким и затяжным делом, особенно если мощные укрепления были еще оснащены артиллерией. Чем более мощными были укрепления, тем больше осаждающие затрачивали усилий для овладения ими. Иногда приступом взять укрепления не получалось, а наличие в тылу опорного пункта противника было совершенно нежелательно, и тогда начиналась долгая и изматывающая, хотя и не в равной степени, силы обеих сторон осада. Осаждающая сторона хоть и имела постоянный подвоз продовольствия, боеприпасов и другого необходимого для обеспечения своей боеспособности, однако тратила неимоверные усилия для того, чтобы обложить осажденных кольцом укреплений (circumvallatio), предназначенных для предотвращения всякого доступа к блокированному укреплению, и для защиты войск от внезапных вылазок, а также на возведение штурмовых сооружений.

Укрепления, возведенные Цезарем под Алезией

По словам Вегеция, прежде всего рыли ров (fossa), который затем укрепляли не только валом (vallum) и палисадом из кольев (sudes), но и маленькими башнями (turricules). Все эти сооружения называли «маленьким бруствером» (loricula) (Вегеций. IV. 28; Цезарь. Галльская война. VIII. 9). Аполлодор в своей «Полиоркетике» даже указывает, как следует устраивать и укреплять этот вал, но его авторское видение отражало лишь уже укоренившиеся схемы, дополняя их предложением сооружать диагональные рвы с усиленными палисадами для отражения бросаемых неприятелем бревен, бочек и камней (Аполлодор. Полиоркетика. 4–5). Комбинация препятствий такого «защитного пояса» разнилась в зависимости от условий местности и оценки угрожающей опасности. Иногда хватало одного рва, как в боевых действиях у Медулийских гор (Mons Medullius) (Орозий. История против язычников. VI. 21. 7–8.); в других случаях рва было два (Алезия). Ров мог сочетаться с частоколом и башнями, как у Диррахия (Цезарь. Гражданская война. III. 43–45; 49–55; 62–73), Пинденисса (Цицерон. Письма к близким. II. 10. 3; XV. 4. 10; Письма к Аттику. V. 20), Гемских гор (Mons Haemus) (Тацит. Анналы. IV. 49–51), хотя порой хватало и одного частокола, как в Утике (Цезарь. Гражданская война. II. 24; 26; 33–37). В случае большой опасности сооружали окружную стену. Как правило, это делалось с невероятной быстротой. Иосиф Флавий указывает, что при осаде Иерусалима Тит велел построить усиленную стену длиной 7,85 км с тринадцатью фортами (phrouria) по периметру. Он с восхищением описывает, как она была выстроена всего за три дня благодаря охватившему войска духу соревнования, имевшему место среди легионов, когорт и даже желавших отличиться простых солдат (Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 12. 2). Раскопки на месте еще одной твердыни – Масада, которая явилась символом сопротивления маленькой Иудеи всесильному Риму, обнаружили подобную, укрепленную башнями, стену длиной 3,65 км. Та же картина наблюдается и по материалам археологических раскопок крепости Махерон, которая находилась на противоположном от Масады берегу Мертвого моря, а также другой иудейской крепости Бетар, ставшей последним оплотом мятежного Симона Бар-Кохбы.

Когда появлялась серьезная угроза удара противника в тыл осаждающим, сооружался также и внешний пояс укреплений, как это сделал Юлий Цезарь при осаде Алезии или Октавиан Август при осаде Перузии (Перуджи) (Веллей Патеркул. II. 74. 3–4). Впрочем, раскопки захваченных римлянами в эпоху раннего принципата крепостей свидетельствуют о том, что подобная полная изоляция осажденных применялась нечасто. Гораздо чаще осадные рубежи представляют собой отделенные друг от друга лагеря, насыпи и редуты для размещения артиллерии.

Подобным же образом следовало укрепить и сам лагерь или же лагеря осаждающих[205], которые более всего походили на те временные лагеря, что строились легионерами по вечерам после перехода. Но, в отличие от них, планы временных лагерей, выстроенных при осаде городов и крепостей, могли варьироваться в зависимости от топографии, представляя собой квадраты и прямоугольники на ровной местности; на пересеченной местности становились возможными самые разнообразные формы: квадрат, ромб и даже неопределенные формы, прослеженные археологами, например при раскопках Масады.

Часто осадные работы принимали настолько большой размах, что даже трудно представить количество и усилия вовлеченной в них рабочей силы. Так, Иосиф Флавий сообщает, что при осаде Иерусалима для постройки насыпи были вырублены все деревья в округе, и солдатам приходилось доставлять лес за девяносто стадий (Иудейская война. V. 12. 4), а по словам Фронтина, Юлий Цезарь вызвал недостаток воды в городе кадурков, окруженном рекой и изобиловавшем источниками, отведя их посредством подземных каналов, а к пользованию речной водой не допускал, обстреливая реку (Фронтин. Стратегемы. III. 7. 2).

Римские стратеги того времени более полагались на успешный штурм, нежели на долгую, изнуряющую обе стороны осаду. Упорное сопротивление вызывало у римлян ярость, и бывали случаи, когда тот или иной город разрушали до основания, а всех жителей вырезали[206].

Если один лишь вид грозного войска и грандиозность проводимых им подготовительных работ (имевших, несомненно, и символическое значение и призванных, помимо прочего, оказать морально-психологическое воздействие на противника[207]) не вызывал у осажденных панического страха, достаточного для того, чтобы капитулировать и открыть ворота, то в дело шла стратегия устрашения. Как правило, римляне подвергали мучениям и казнили пленников на виду у осажденных. В случае с крепостью Махерон было достаточно даже одного пленника из числа защитников города, о чем свидетельствует Иосиф Флавий: «Полководец отдал приказ раздеть его донага и на виду городских жителей бичевать его. Мучения юноши произвели на иудеев глубокое впечатление: во всем городе поднялся такой плач, какого нельзя было ожидать из-за несчастья одного человека. Заметив эту общую скорбь, Басс воспользовался ею для военной хитрости: он старался довести их сострадание до крайней степени для того, чтобы они ради спасения юноши сдали крепость. И этот план ему удался. Он приказал водрузить крест как будто для того, чтобы пригвоздить к нему Элеазара. При виде этого иудеев в крепости охватила еще большая жалость; громко рыдая, они восклицали: невозможно допустить такую мученическую смерть юноши. Тут еще Элеазар начал умолять их, чтобы они спасли его от этой мучительнейшей из всех родов смерти и спасли бы также и себя; чтобы они уступили силе и счастью римлян после того, как все решительно уже покорено ими. Его просьбы раздирали им сердца, и так как в самой крепости еще многие просили за него, ибо Элеазар принадлежал к широко разветвлявшейся многочисленной фамилии, то они, против своего обыкновения, смягчились; быстро снаряжено было посольство, уполномоченное вести переговоры о сдаче крепости с тем лишь условием, чтобы им предоставлено было свободное отступление и выдан был Элеазар» (Иосиф Флавий. Иудейская война. VII. 6. 4).

Когда осаждавшему Тигранокерт Домицию Корбулону показалось, что армяне собираются упорно выдерживать осаду, он казнил одного из пленников, а голову его пустил из баллисты внутрь неприятельских укреплений. По случайности этот страшный «подарок» попал прямо в центр проходившего в городе собрания, и пораженные страхом защитники города поспешили сдаться (Фронтин. Стратегемы. II. 9. 5).

Однако не всегда даже массовые казни имели должное воздействие, что следует из описания осады Иерусалима Титом: «После предварительного бичевания и всевозможного рода пыток они были распяты на виду стены. Тит хотя жалел этих несчастных, которых ежедневно было приводимо пятьсот человек, а иногда и больше, но, с другой стороны, он считал опасным отпускать на свободу людей, взятых в плен силой, а если бы он хотел их охранять, то такая масса охраняемых скоро могла бы превратиться в стражу для своей стражи. Главной же причиной, побуждавшей Тита к такому образу действия, была надежда, что вид казненных склонит иудеев к уступчивости из опасения, что в случае дальнейшего сопротивления их всех постигнет такая же участь. Солдаты в своем ожесточении и ненависти пригвождали для насмешки пленных в самых различных направлениях и разнообразных позах. Число распятых до того возрастало, что не хватало места для крестов и не хватало крестов для тел» (Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 11. 1).

В случае неудач всех попыток устрашения и невозможности захватить город или крепость бескровно римляне без особых колебаний принимали бой и шли на приступ. Для выполнения этой задачи имперские полиоркеты располагали тремя весьма мощными средствами: великолепно обученными солдатами, орудиями и техникой инженерных работ, что при умелом планировании взаимодействия превращало их во всесокрушающую силу.

План осадных работ крепости Масада

Основные усилия сосредоточивали на выбранных наиболее слабых участках укреплений. Засыпать полностью крепостной ров было нецелесообразно и притом довольно долго. Поэтому для преодоления этого препятствия возводили штурмовую площадку в виде узкой перемычки из земли и камней либо еще более узкий «штурмовой мостик» (Аполлодор. Полиоркетика. III. 5; IV. 1–2). В некоторых случаях было достаточно одной такой площадки, в районе которой сосредоточивалась осадная техника и ждущая своего часа пехота (Иосиф Флавий. Иудейская война. VII. 8. 5). Однако чем больше был город и неприступнее его стены, тем больше выбиралось участков с целью рассредоточения сил защитников укреплений. При осаде Иерусалима было построено как минимум пять штурмовых площадок (Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 3. 2; 9. 2; 11. 4; VI. 2. 7; 8. 1). При этом возводились насыпи (agger), порой доходящие до края стены, при помощи которых осадную технику поднимали на уровень стены. Особенно высокие насыпи укрепляли деревянными стенами по бокам. При осаде Аварика Юлий Цезарь возвел насыпь высотой в 24 и шириной в 100 метров. Безопасность рабочих обеспечивали две осадные башни, которые вели непрерывный обстрел стен, не давая осажденным возможности помешать проведению работ. После завершения работ под прикрытием этих же башен римляне пошли на штурм.

Осадная башня. Реконструкция в Музее римской цивилизации (Museadella Civit? Romana), Рим

Однако далеко не всегда непрерывный обстрел стен давал надежную защиту людям, работавшим на передней части насыпи. Вследствие этого требовалась дополнительная защита в виде легких деревянных построек (vinea), открытых спереди и сзади, а с боков и сверху прикрытых плетеными стенками и дощатой крышей, обшитых шкурами для защиты от огня. Треугольные щитовидные «черепахи» Аполлодора, повернутые углом в сторону крепостных стен, также защищали ведущих осадные работы от бросаемых обороняющимися предметов. Под защитой таких сооружений к стене подкатывали различные машины, при помощи которых пробивалась брешь. Это были или башни, или «черепахи»; и те и другие были снабжены тараном и так называемым falx или terebra – огромным буравом, посредством которого проделывали дыры в крепостных стенах. Довольно живописное описание действия тарана – «барана» оставил Иосиф Флавий: «Это чудовищная балка, похожая на корабельную мачту и снабженная крепким железным наконечником наподобие бараньей головы, от которой она и получила свое название; посередине она на толстых канатах подвешивается к другой поперечной балке, покоящейся обоими своими концами на крепких столбах. Потянутый многочисленными воинами назад и брошенный соединенными силами вперед, он своим железным концом потрясает стену. Нет той крепости, нет той стены, которая была бы настолько сильна, чтобы противостоять повторенным ударам «барана», если она и выдерживает первые его толчки. Этим орудием начал наконец действовать римский полководец: он спешил взять город силой, так как медленная осада при большой подвижности иудеев приносила ему только потери. Римляне притащили свои каменометни и остальные метательные орудия ближе к городу, чтобы стрелять в тех, которые окажут сопротивление со стены; точно так же выдвинулись вперед густыми массами стрелки и пращники. В то время, когда никто таким образом не мог осмелиться взойти на стену, одна часть солдат притащила сюда «барана», который для защиты рабочих и машин был покрыт сплошной кровлей, сплетенной из ив и обтянутой сверху кожами. При первом же ударе стена задрожала и внутри города раздался страшный вопль, точно он уже был покорен» (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 7. 19). Длина бревна могла составлять от 25 до 40 метров. Некоторые римские тараны, как считают, были просто гигантскими и требовали усилий не менее 200 человек, чтобы привести их в движение[208].

Таран. Реконструкция в Музее римской цивилизации (Museadella Civit? Romana), Рим

Разрушение стены при помощи тарана занимало довольно много времени, и осажденные имели возможность совершать хорошо организованные вылазки с целью вывести из строя эту ужасную машину или подрыть платформу, на которой был расположен таран. Во время осады Иотапаты осажденные спускали мешки с мякиной на веревках, чтобы подставить их под головку тарана и таким образом смягчить его удар. Но римляне научились перерезать веревки и возобновили методичное разрушение стены. Тогда евреи сделали вылазку и сожгли таран: «Они собрали сколько могли сухих дров, сделали вылазку тремя отдельными партиями и подожгли машины, защитные кровли и шанцы римлян. Последние оказали лишь слабое сопротивление: отчасти потому, что смелость осажденных лишила их самообладания, отчасти потому, что вспыхнувшее пламя предупредило возможность защиты – сухие дрова в связи с асфальтом, смолой и серой распространили огонь с невообразимой быстротой. В один час все постройки, с таким трудом сооруженные римлянами, были превращены в пепел» (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 7. 20).

В случае если стена не поддавалась действию тарана, ее пробовали подрыть, вырывая нижние камни фундамента железным рычагом. Либо ее поджигали, заполнив стружками и хворостом отверстия, предварительно проделанные в облицовке. О поджогах во время штурма писал еще Эней Тактик (IV в. до н. э.), сообщающий состав зажигательной смеси, которую практически невозможно погасить: «Если хочешь что-либо поджечь у противника, то надо подносить и зажигать в сосудах смолу, серу, паклю, кусочки ладана, сосновые опилки» (Эней Тактик. О перенесении осады. XXXV).

Рытье подземного хода также позволяло обойти препятствие и проникнуть в город. Сверху также можно было овладеть фортификационными укреплениями, построив обшитые железом и поставленные на колеса башни, чья высота превышала высоту городских стен. С их верхних площадок было удобно вести обстрел укрывающихся за зубцами стен и одновременно действовать тараном, а также проникать на стены по лестницам или перекидным мостам.

Все эти мероприятия обычно сопровождались действиями артиллерии, чьи позиции были расположены на безопасном расстоянии. Согласно Иосифу, при осаде Иерусалима римляне имели «громадные» баллисты, кидающие камни весом в 1 талант [26 кг] на расстояние около 360 м (Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 6. 3). Камни в полете издавали свист и при падении могли убить сразу нескольких человек. При осаде горной крепости Иотапата было задействовано 160 катапульт, от скорострельных стрелометов до одноталантовых камнеметов, приписанных к осаждавшим крепость трем легионам: V Македонскому, X Стремительному и XV Аполлонову. В рассказе Иосифа встречается много леденящих душу описаний катапульт, разрушавших стены, городские строения и убивавших людей. Подчас его сообщениям трудно поверить, когда он говорит о том, что человеку, стоявшему на стене, оторвало голову, причем сила удара была такова, что голова отлетела на три стадия (примерно 550 м), или как попавший в живот беременной женщине снаряд вырвал плод и отбросил его на полстадия (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 7. 23). Современные реконструкции торсионных машин Античности еще очень далеки от упомянутой дальнобойности. Модель баллисты, построенная германским артиллерийским офицером Е. Шраммом[209] в начале XX века, метала полукилограммовое свинцовое ядро на 300 м. Огромная баллиста весом 8,5 тонны, изготовленная с использованием компьютерного моделирования и современной техники в 2000 г. для съемок документального фильма BBC «Building the Impossible: The Roman Catapult», метнула ядро в 26 кг лишь на 85 метров, и более того, после нескольких выстрелов это орудие пришло в негодность. Однако даже если Иосиф в чем-то и преувеличивал, разрушительная сила римской артиллерии, плохо проверяемая при помощи современных реконструкций, не могла не сеять ужаса и паники, особенно среди мирных жителей.

Вялотекущий артиллерийский обстрел непосредственно перед приступом активизировался в виде неприцельного «бомбометания» по площадям для ослабления морального духа противника, увеличения потерь в его рядах и дополнительных разрушений вражеских укреплений в районе направления главного удара. Этот обстрел, проводившийся зажигательными снарядами или камнями, должно быть, сильно напоминал современные ковровые бомбардировки, главная цель которых – уничтожение живой силы противника на расстоянии во избежание потерь среди собственных солдат, ведь известно, как высоко ценили римляне безопасность своих солдат. Подтверждением тому могут служить находки в ходе археологических раскопок. В крепости Гамла, взятой римлянами штурмом во время Иудейской войны, при раскопках стены было найдено более 2000 ядер и 1600 стрел. Особая концентрация находок была в узловых пунктах обороны, которые подвергались самому массированному обстрелу. В пробитой тараном бреши южнее синагоги, которую римляне пытались очистить от защитников, найдено 300 стрел и 180 ядер баллисты. В другой бреши найдено меньше наконечников стрел, но количество ядер баллисты было приблизительно равным первому случаю. На вершине горы, расположенной примерно в 300 м от стены, предположительно размещалась римская батарея, обстреливавшая город, так как там было обнаружено большое скопление ядер. Археологи нашли также несколько сотен наконечников катапультных болтов, наибольшая концентрация которых отмечена опять же в районе брешей.

М. Фулфорд на основе раскопок в крепости Ход Хилл попытался приблизительно вычислить количество потерянных в ходе боя метательных снарядов, основываясь на количестве стрел, оставшихся в почве. Он называет впечатляющие цифры, считая, что всего лишь один легион мог тратить около 40 000 единиц боеприпасов для баллист[210]. Еще более впечатляющим должен был быть расход обычных стрел. О количестве истраченных лишь в сражении при Диррахии стрел повествует Светоний. Он указывает на то, что четыре легиона Помпея истратили за несколько часов боя около 130 000 стрел (Светоний. Цезарь. 68. 3). О том же событии написано и у Цезаря, однако он называет цифру лишь в 30 000 стрел (Цезарь. Гражданская война. III. 53). Но в силу того, что количество лучников в легионе со временем изменялось, даже гипотетически довольно трудно говорить о каких-либо определенных цифрах. Для общего представления о масштабах затрат стрел в ходе боя можно взять гипотетическое число лучников или ауксилариев, приписанных к каждому легиону, в 100 человек. Таким образом, при скорострельности каждого лучника 12 стрел в минуту в течение пяти минут расходовалось по 6000 стрел. Без преувеличения такой кучный и шквальный обстрел, предваряющий решающий штурм укреплений, мог сломить сопротивление даже самых отчаянных и стойких защитников.

Дальнейшие действия римского полководца, ведущего свои войска на приступ, можно рассмотреть на примере описания все того же Иосифа Флавия, который подробно говорит о действиях Веспасиана при осаде Иотапаты. Всадникам, которые были наиболее хорошо защищены доспехом, было приказано спешиться и выстроиться в три штурмовые колонны напротив обрушившихся частей стены. Позади них находилась отборная пехота, а остальная конница была развернута вдоль стены, чтобы никто из осажденных не мог ускользнуть незамеченным. В тылу конницы были размещены лучники, пращники и солдаты, обслуживающие метательные орудия (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 7. 24).

Легионеры для безопасности выстраивались в «черепаху», закрывшись со всех сторон при помощи своих щитов. Штурмовые лестницы прислоняли к стене или спускали с осадных башен. Теперь, чтобы остановить напор идущих на приступ, следовало прежде всего внушить им страх, чем по меньшей мере ослабить наступательную мощь. Тут были хороши любые средства, и чем сильнее была фантазия, тем более неожиданным для штурмующих и, следовательно, гораздо более действенным был результат. Вот лишь несколько примеров такой изобретательности. Осажденные войсками Септимия Севера жители Хатры «храбро защищались и, пуская сверху стрелы и бросая камни, причиняли войску Севера немалый урон. Наполняя глиняные сосуды крылатыми мелкими ядовитыми тварями, они бросали их на осаждающих. Попадая на лицо или на какую-либо другую обнаженную часть тела, эти существа, незаметно впиваясь, наносили опасные раны» (Геродиан. III. 9. 5). Геродиан не уточняет, что это были за насекомые, но современные исследователи выдвигают несколько версий. Согласно одной, это были скорпионы, а по другой – ядовитые жуки или клопы[211].

Римские легионеры идут на штурм бреши в стене, сформировав «черепаху». Деталь рельефа колонны Траяна

Аппиан приводит другой пример изобретательности: «Осаждавшие жителей Темискиры выстроили против них башни, насыпали большие насыпи и вырыли подземные ходы столь большие, что в них под землей большими отрядами вступали друг с другом в рукопашный бой. Жители же Темискиры, сделав сверху в эти ходы отверстия, пускали туда против работающих медведей и других диких животных, а также рои пчел» (Аппиан. Митридатовы войны. 78). Подобное же столкновение в подкопе имело место и при осаде персами римского гарнизона крепости Дура-Европос в 256 г. н. э. Однако в этом случае чудеса изобретательности проявили уже персы. Английский археолог С. Джеймс, исследовавший руины Дура-Европос, предположил, что найденные археологами в подкопе под башню 19 кристаллы серы могут объяснить внезапное бегство и смерть двадцати римских солдат, чьи трупы в полном вооружении остались лежать в подземной галерее. Персы, не менее римлян искушенные в осадном искусстве, услышали с римской стороны шум, связанный с рытьем контрмины, и приготовили противнику неприятный сюрприз. Они подожгли битум и бросили туда горшок, заполненный кристаллами серы. В результате образовался своего рода отравляющий газ, погубивший римский штурмовой отряд[212].

Когда же бой входил в активную фазу и начиналась рукопашная схватка, исход решало уже только мужество сражающихся. Доблесть и заслуги в сражении были основанием для вознаграждения, а кроме этого, выражением воинской чести. Наградой являлся золотой венок, вручавшийся первому, кто взбирался на крепостную стену во время осады города (corona muralis) или штурма лагеря (corona vallaris). Поэтому среди римских солдат разворачивалось настоящее состязание в храбрости, и многие часто демонстрировали превышавшее их собственные силы воинское мужество. Подбадривая солдат перед штурмом, полководец мог обещать повышения, награды и почести тем, кто первым пойдет на приступ (Иосиф Флавий. Иудейская война. VI. 1. 5). Все это вкупе приводило к поистине геройским поступкам, неоднократно описанным античными авторами. Цезарь упоминает центуриона Л. Фабия, который во время осады Герговии заявил своим соратникам, что, рассчитывая на обещанные награды, он не допустит, чтобы кто-либо прежде него взошел на стену, и сдержал слово (Цезарь. Галльская война. VII. 47. 7). Иосиф Флавий восхищается храбростью римского всадника Лонгина, в одиночку врубившегося в строй иудеев, который он разорвал и при этом убил двух храбрейших из противников (Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 7. 3). Это были, конечно, исключительные подвиги, но многие старались подражать им в геройстве.

После подавления последних очагов сопротивления начиналось разграбление захваченного города, узаконенное традицией, которая гласила, что в случае штурма вся добыча, захваченная в городе, принадлежала солдатам.

Печальна была участь городов, оказавших наиболее яростное сопротивление. Римляне старались стереть сами воспоминания о «злых» городах, разрушая их до основания и предавая проклятию само место, где они были расположены. Не только Карфаген был подвергнут этой участи. Коринф тоже был разрушен до основания. После восстания Симона Бар-Кохбы иудеи были изгнаны из Иерусалима, а развалины некогда величественного города римляне вспахали плугом, стирая его таким образом с лица земли. Сровняли с землей и кельтское укрепление Камбодунум на берегу реки Иллер, в борьбе за которое было пролито столько крови, а также множество других более мелких городов и крепостей, посмевших оказать сопротивление римскому оружию.