Глава 4. Гардез
август – октябрь 1984
Прибытие в бригаду осталось в моей памяти как бредовый, горячечный сон.
Густое, колеблющееся марево над взлеткой, устланной рифлеными железными листами.
Мы, неуверенной толпой бредущие в этом мареве в сторону клуба.
И мечущиеся, словно злые духи, вокруг нас какие-то неистовые личности.
«Вешайтесь, молодые!»
Очень мило…
Если Фергана и оставила во мне какие-то остатки романтики, то и они улетучиваются с невероятной быстротой, растворяясь в этом мареве и этих злобных заклинаниях: «Вешайтесь, шнуры!!!»
Заводят в какой-то капонир, крытый железом. Оказывается, это клуб.
Рассаживают нас внутри по лавкам. А кровожадные неистовые личности продолжают толпиться за дверями, снаружи. И кажется, как стая волков, готовы разорвать нас на части, стоит только выйти за дверь.
Первым к нам обращается седой подполковник. Я его сразу узнал.
Ну, то есть не узнал, а понял, на кого он похож.
Был такой актер Евгений Лебедев, Кутузова играл в «Эскадроне гусар летучих» и в других фильмах то же.
Седой весь, и брови такие густые и седые.
Такой насупленный, но добрый в душе дед-генерал.
Тут он, правда, был с погонами подполковника на полевой форме, но это ничего не меняло – сходство стопроцентное.
Меня прям как-то отпустило слегка, как увидел его – ну вот, первый персонаж из того «кина», которое я сам в своей голове уже несколько лет про Афган снимал. Вот так я и представлял сурового и надежного командира, «слугу царю, отца солдатам». Ну вот, сейчас все и начнет налаживаться…
И тут он, абсолютно с интонацией и мимикой народного ариста СССР Евгения Лебедева, произносит:
– Бойцы, вы прибыли в 56-ю Отдельную Гвардейскую десантно-штурмовую бригаду. Поздравляю с прибытием! Вам повезло, часть у нас боевая. Мы одно из подразделений 40-й армии, которое проводит на боевых действиях больше времени, чем в пункте постоянной дислокации.
Эти его слова стали еще одним подтверждением того, что мои надежды начинают сбываться… но уже следующими он меня «сбивает на взлете»:
– И еще мы удерживаем первенство в 40-й армии по количеству сломанных челюстей….
Было не очень ясно, ставит ли он оба этих достижения на одну доску.
Но совершенно ясно, что ни в одном из пунктов не шутит.
В общем, вдохновил…
Потом началось распределение по ротам.
«Покупатели» уже внимательно присматриваются к нам.
Первыми отбирают бойцов представители разведроты.
Так уже здесь, с первого же дня, задается своего рода иерархия.
Причем вполне объективная: в разведку уходят самые крепкие парни. И те, кто на гражданке серьезно занимался спортом, прежде всего борьбой.
Потом очередь саперной роты.
Остальных распределяет по ротам бровастый подполковник, заглядывая в какой-то разлинованный лист ватмана с кучей пометок.
Три месяца назад то же самое происходило на сцене летнего клуба ферганской учебки.
За одну секунду двумя словами сидящий на сцене офицер предопределял кому и когда ехать в Афган, а кому служить в Союзе.
Здесь второй раз происходит эта своеобразная «раздача судеб» – кого куда…
Ведь от этого распределения зависит то, в чем будет состоять твоя жизнь ближайшие почти два года.
Каких-то 15 минут назад мы были курсантами 6-й учебной роты, а теперь стали разведчиками, саперами, связистами, бойцами одной из парашютно-десантных или десантноштурмовых рот 1-го, 3-го или 4-го батальонов.
Нам еще мало что говорят эти номера и названия.
Лишь одно мы четко осознаем – начинается совсем другая жизнь…
Жизнь в очередной раз перетасовывает нас как колоду.
Впрочем, мне новый расклад вполне по душе.
Мы с Пахомом в одной роте – 2-й парашютно-десантной.
Еще с нами Вовка Мордвинов, Олег Никулин и Юрка Лысюк из бывшего 4-го взвода. Все земляки-москвичи.
И несколько парней, которые в Фергане были в 4-й или 5-й роте.
Вот уж у кого была лотерея так лотерея.
Ведь это только 6-я рота через три месяца отправлялась в Афган вся.
А из 4-й и 5-й только четверть курсантов уезжала в августе, а остальные – в ноябре. Так что кореша наших новых однокашников еще три месяца будут служить в Союзе.
Нас, зачисленных во 2-ю ПДР, как ни странно забирает только какой-то сержант. Хотя из остальных рот за молодыми прислали офицеров.
Палатки роты в паре сотен метров от клуба, так что скоро все проясняется. Палатки пусты, сержант – прикомандированный из охранения.
А рота наша – на боевых, и когда вернется – неизвестно.
Так что «вешаться» нам предстоит начать несколько позже.
Впрочем, мы толком не понимаем, что это значит…
А пока потихоньку привыкаем к бригадной жизни.
Живем все вместе в одной из ротных палаток. Здесь все напоминает о том, что «хозяева» отсутствуют уже довольно давно, а собирались довольно сумбурно. На кроватях нет белья, только матрасы и несколько одеял, тумбочки выдвинуты в центральный проход, половина из них распахнута.
На полу разбросаны какие-то блокноты, листки, письма…
Ночевать сержант уходит к себе на противотанковую батарею. Уходя, он назначает дневальных и оставляет им часы, чтобы знали, когда менять друг друга ночью.
В отличие от находящихся в бригаде соседей, первой и третьей роты, дневальные которых в бронежилетах, касках и с автоматами бродят всю ночь на улице, наши дневальные дежурят внутри палатки. В одну из ночей выпадает и моя очередь дневалить.
Заступаю уже перед самым рассветом и начинаю сонно бродить по палатке взад-вперед, от тамбура к тамбуру, зябко поеживаясь, – на дворе середина августа, но по ночам не жарко. Все-таки горы – выше 2500 метров стоит бригада. Да и разница температур сказывается – после дневной жары за 40 ночью мерзнешь и при 25…
Но скоро в окна палатки пробиваются первые лучи солнца и становится веселее. Это время всегда наполняет меня какой-то внутренней радостью.
В углу палатки подбираю с пола небольшой блокнот. Открываю.
Он весь исписан стихами, словами каких-то песен.
Почерк крупный, полудетский. Масса ошибок в словах…
Но, читая такие слова, забываю про все ошибки…
Союз, аэродром. Огни горят, и мы взлетаем.
С тоскою смотрим вниз и дом родной свой вспоминаем,
Летим на полтора, где горы как стена,
Летим в Афганистан, где идет война…[10]
Ведь это про нас, это ведь мы каких-то несколько дней назад взлетали с ферганского аэродрома, глядели из иллюминатора на родную землю если не с тоской, то точно с тревогой.
Тревогой перед неизвестностью и ожидавшей впереди войной…
И вот по трапу вниз мы сходим на чужую землю,
Где палящий зной и горы словно в дымке дремлют, Страна свистящих пуль и гордых мусульман,
Страна седых вершин, это – Афганистан.
И вот мы уже здесь. где-то под Кабулом, среди тех самых седых вершин воюет сейчас наша рота. Рота, с которой и нам предстоит скоро ходить в эти горы к этим гордым мусульманам. Эээх, каким-то он окажется, этот свист пуль….
А где-то, может быть, ждет девчонка,
Парня ждет домой одного.
Я верю той девчонке – он вернется в срок, не раньше.
Подарит ей букет цветов и тихо скажет:
«Здравствуй! К тебе сквозь годы шел, я верил и любил.
Я ждал и побеждал. Посмотри – я живой!
Все это уже в позапрошлой жизни – дом, девчонки, цветы.
Еще в Фергане это казалось хотя бы вчерашним. Все-таки Союз…
А здесь даже трудно поверить, что все это по-прежнему существует.
Что едут сейчас по утренней Москве машины, поливают мостовые.
Что бегают по квадратикам паркета в моей комнате солнечные зайчики.
Что где-то там спокойно спят мама, братья, Женька…
Женька, которая хоть и не дождется, наверное, но которой готов подарить все цветы мира…
Там все по-прежнему, только нет меня. И не будет еще очень-очень долго.
Даже подумать страшно – как долго…
Но на душе стало почему-то тепло.
Видно, я неисправимый романтик…
В этом блокноте, в этих бесхитростных стихах – вся моя нынешняя и ближайшая жизнь. Я запомню их навсегда.
Пройдет немало лет и мир придет на эту землю,
Ну а пока солдат в тельняшке на посту не дремлет,
А цепи трассеров врываются во тьму,
И взорванный фугас в клочья рвет тишину…
Два афганских года и два десятка последующих так и не затерли в голове картинку, на которой ушастый, стриженый мальчик читает стихи про войну, на которой так мечтал оказаться и вот оказался…
Так и осталось в моей памяти то утро – теплым, светлым и трогательным.
Утро, когда я осознал, что теперь Афганистан – это и моя жизнь…
Правда, это было, пожалуй, последнее тепло души на многие месяцы.
Скоро вернулась с боевых рота… и мы поняли, что значит «вешаться»…
Начались самые, пожалуй, тяжелые полгода моей жизни. Полгода, когда первый и последний раз в жизни задумался – не лучше ли не жить вообще, чем «жить» так…
Ты – «шнур».
Ты – никто и звать никак…
А если нужен, есть универсальный оклик для любого из нас: «Один!..»
– Один! Сигарету!..
– Один! Воды!..
И не дай бог не будет через минуту сигареты, воды, листка, ручки, иголки, подшивы, щетки и еще черт его знает чего…
– Сюда иди, сука, нагнулся! Шею расслабил, мотаешь головой…
Хрясь ребром ладони по нагнутой шее!..
И так – день за днем, неделя за неделей…
Беспросветные, безнадежные, одинаковые…