Спешно назад

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Спешно назад

Оказалось, что мы углубились на двенадцать километров в тыл за главной линией обороны русских, которая проходила поперек маршрута наступления нашей дивизии. Дорога, проходящая через перевал, была здесь единственной связью русских с их тыловыми частями, а в случае поражения – единственным путем к отступлению. По этой свободной коммуникации противник должен был сообщаться с остальными частями, и именно здесь мы решили организовать засаду на него. Уже самым ранним утром офицерский дозор егерей был отправлен для рекогносцировки местности в районе нашего вероятного боя с врагом. Я со своей стороны выделил им в помощь обер-лейтенанта Герда Мейера, одного обер-вахмистра и двух солдат, которые получили задание определить огневые позиции, с которых орудия во время отступления противника могли вести наиболее действенный обстрел. Этот разведывательный дозор пока еще не вернулся. Также посланный предыдущим днем в ущелье реки Цице для обеспечения флангового боевого охранения егерский взвод, с которым вместе пошел командир 1-й батареи, пока еще не пробился к нам. Наши попытки связаться с ним по рации также остались безрезультатными. По радиосообщениям из дивизии с началом светового дня наступление развивалось, однако, принимая во внимание неожиданно сильное сопротивление врага, говорить о захвате вражеских позиций пока еще не приходилось. Нам же не оставалось ничего другого, как только ожидать новых приказов.

– Было бы куда лучше, если бы могли выступить одновременно, – заметил Лангензее. – Если мы ничего не предпримем, то скоро сами будем атакованы. Я уже велел свернуть палатки и отдал приказ ротам занять боевые позиции.

– А я велел оседлать вьючными седлами караван мулов. После этого погрузка на них пойдет куда быстрее.

Неслыханное напряжение воцарилось в нашем лагере. Нас угнетало понимание того, что это предприятие, начавшееся как легкая прогулка под пение птиц, легко может закончиться катастрофой. Военные успехи последних месяцев явно сделали нас излишне самоуверенными. Мы недооценивали русских, ошибочно предполагали их сопротивление сломленным. Теперь они стояли здесь, вполне готовые отразить наступление нашей дивизии, которая до этого могла достать самого дьявола из ада. Но если удар нашей дивизии и в самом деле был подготовлен неверно, это значит, что мы стояли здесь на уже потерянных позициях, как сказал мой адъютант, еще переживая наши «прыжки в высоту».

Вскоре после 14.00 мы получили по радио приказ немедленно возвращаться, поскольку удар дивизии оказался неудачным.

Нашего разведывательного дозора по-прежнему не было. Да и его уже можно было не ждать, поскольку мы все слышали несколько отдельных выстрелов. Из этого следовало, что и враг уже достаточно близок. Я отдал распоряжение немедленно грузить орудия и готовить колонну вьючных животных к выступлению. Когда я снова подошел к Лангензее, чтобы сообщить ему о готовности выступления, мы заметили расположенные вокруг нас полукольцом огневые точки пулеметчиков и снайперов. Неприятель был уже здесь и пытался взять нас в окружение. Однако дорога к перевалу была еще свободна. Лангензее, не потеряв спокойствия, мгновенно оценил обстановку:

– Пожалуйста, господин майор, со всеми вьючными животными грузитесь и непременно сегодня к вечеру уходите к форту II. Я попытаюсь здесь еще какое-то время удерживать позиции, чтобы прикрыть ваш отход и дождаться разведгруппу.

– Все ясно. Колонна, марш!

Несмотря на винтовочные выстрелы и свист пуль, марш колонны начался без какой-либо поспешности. Отдельные группы колонны проследовали мимо меня в установленном походном порядке. Я назначил офицера батареи, одного из надежнейших моих подчиненных, прикрывать нас огнем, а сам поспешил встать во главе растянувшегося подразделения, поскольку отдавал себе отчет, что неприятель может сделать попытку перехватить нас где-нибудь уже на дороге. Для решения пехотных задач мы постоянно имели в своем распоряжении орудийную прислугу. Пять из них я отправил в качестве левого флангового охранения, поскольку там я мог предполагать параллельное преследование колонны под крутым откосом. Это фланговое прикрытие имело задание сопровождать колонну на таком расстоянии от нее и на такой местности, чтобы предотвратить неожиданное нападение неприятеля. Вражеское нападение во время марша на почти беззащитную колонну вьючных животных могло бы привести к полному ее уничтожению. Пятеро солдат из орудийных расчетов выполнили свое задание явно ценой своей собственной жизни. Мы слышали оживленную перестрелку, однако ни один из них не вернулся обратно. Их самопожертвование произвело на врага впечатление, преследование прекратилось. Мы могли в любом случае больше об этом не думать. О трагедии, разыгравшейся там, в густых зарослях, можно было только догадываться. Мне пришло в голову, что эти пять солдат вполне можно было бы сравнить со спартанцами у Фермопил. Они так же пали все до последнего человека, чтобы спасти куда большее число своих боевых товарищей – и выполнить приказ.

По дороге мы встретились с отправленной накануне в качестве флангового прикрытия 1-й батареей во главе с ее командиром. Ему удалось в течение часа обнаружить наши следы. Этот прирост личного состава означал теперь изрядное увеличение нашей боевой мощи. Тем не менее мне было совершенно ясно, что еще до наступления темноты мы непременно должны добраться до форта II. Он располагался на открытом месте, предоставлявшем возможность ведения обстрела. В нем находились также казаки, которые за это время, безусловно, организовали оборонительные позиции. В лесу, над которым уже сгущались сумерки, по обстреливаемой дороге, с животными, несущими груз, продолжать движение было совершенно невозможно. Если бы пришлось разбить лагерь, то следовало принимать во внимание и ситуацию с группой Лангензее. Его батальон оказался бы в темноте и в совершенно непригодной для обороны местности, а если бы он преследовался неприятелем, то был бы окружен вместе с нами и полностью уничтожен. Пять светлых часов дня мы простояли на дороге от перевала до форта II, ожидая подхода наших товарищей. Этого времени вполне могло хватить, если бы мы двигались, не сделав остановки. Однако такое было совершенно невозможно. Тяжело груженным животным надо было каждые два часа давать хотя бы полчаса для отдыха. Смогли бы наши мулы выдержать пять часов движения? А если к этому еще добавится подъем, который столь утомителен для животных? Однако пришлось идти, поскольку никакого другого выбора не было. Через три часа движения снизу пришла просьба: надо дать животным отдых! Я отказал. Спустя еще более короткое время просьба повторилась. Я не поддался и на нее. Когда мы, наконец, подошли к какому-то ручью, я разрешил, не разгружая животных, напоить их группами и тотчас же следовать дальше.

– Но хотя бы небольшой отдых, – взмолился один из солдат.

– Небольшой отдых может не только стоить всем нам жизни, но и стать катастрофой для всего батальона. Нам придется идти без отдыха.

Когда мы уже подходили к форту, было так темно, что под иголкой нельзя было бы рассмотреть черную материю, как выразился один унтер-офицер из тех времен, когда я был рекрутом. Подходя ближе, мы все-таки различили на тропе, ведущей к форту, две какие-то кучи. Оказалось, что это были два казака. Один из них спал, громко храпя, другой все-таки взглянул на нас, словно вот-вот проснется, но тут же снова закрыл глаза. И эти люди назывались часовыми!

Перед фортом я обнаружил собранное орудие, полностью готовое к открытию огня. Затем я прошел к командиру эскадрона:

– Мои люди чрезвычайно устали, а ваши казаки уже несколько отдохнули. Однако ни тем ни другим нельзя одним доверить нести охрану. Часовые спят даже на посту.

– Но не все одновременно. Кто-нибудь один наполовину бодрствует; при этом он слышит и видит куда больше, чем наши ребята, даже когда они полностью бодрствуют. О подходе вашего вьючного каравана мне доложили куда раньше, чем вы приблизились. Господин майор вполне может положиться на казаков охраны и спокойно выспаться.

Я спал столь крепко, что даже не заметил подхода батальона, который прибыл часа через два после нас. Когда я проснулся, уже вовсю сияло солнце. Позавтракав, я направился к Лангензее, которого застал еще за завтраком. Вид у него, понятное дело, был далеко не блестящим. Его батальон подвергся очень сильному обстрелу врагом, а в ходе продвижении к форту ему пришлось еще не раз вступать в перестрелку с неприятелем. Однако благодаря этому сдерживающему сопротивлению колонна вьючных животных потерь не понесла. На звуки боя вышла и соединилась с батальоном также разведгруппа обер-лейтенанта Герда Мейера.

Эта разведгруппа после бивака на перевале продвинулась на шесть километров в глубь русской тыловой зоны, незамеченной выполнила порученное ей задание, однако на обратном пути была обнаружена неприятелем. Один из двух артиллеристов, которого сопровождал Герд Мейер, был так тяжело ранен, что не мог самостоятельно идти. Атлетического сложения обер-вахмистр понес раненого, взвалив его себе на спину. Остальные члены разведгруппы ружейно-автоматным огнем сдерживали подступающего противника до тех пор, пока обер-вахмистр с раненым на спине значительно не опередил их. Затем он двигался, постоянно меняя направление, вверх и вниз по склону, снова назад. В конце концов батальону пришлось еще раз обойти наступающих русских. Несмотря на все эти трудности и полученную под Изюмом все еще не залеченную рану, Герд Мейер после нескольких часов сна снова был в состоянии, которому только оставалось позавидовать. Как мне потом убежденно рассказывали участники этого предприятия, успехом разведки и последующего спасения они были обязаны прежде всего осмотрительности и хладнокровию Герда Мейера. Последний же все происшедшее считал само собой разумеющимся делом.

Когда я услышал обо всем происшедшем, я спросил Лангензее:

– Знали ли вы, что обратная дорога через форт I свободна от врага?

– После доклада моих казаков – знал.

– Тогда я мог бы следовать верхом напрямую к дивизии. Вам я здесь больше не нужен, а там я, скорее всего, получу новое задание.

Лангензее предложил мне лично доложить генералу или начальнику штаба о ходе наших действий здесь, что дало бы повод получить новое задание ему.

Радостным галопом гнали мы с моим адъютантом и двумя конюхами наших лошадей по залитому солнечным светом ущелью Цице.

– Мы ведем себя так, словно на прогулке в берлинском Тиргартене, – заметил мой адъютант, – и при этом каждое мгновение можем наткнуться на противника. Я нахожу все наше предприятие в высшей мере легкомысленным.

– Вся эта кампания более чем легкомысленное предприятие.

Когда я ровно в 14.00 входил в кабинет начальника штаба дивизии, он удивленно уставился на меня:

– Где вы были раньше? О вас уже спрашивали, но никто не знал, где вы обретаетесь.

– В ходе этого наступления мне нет применения в рамках дивизии. Однако Лангензее нужен для его вьючного каравана опытный в горах человек.

– Подобная идея пока еще никому в голову не приходила. Но это отличная мысль. И мы ее сейчас с вами обмозгуем. Где сейчас скрывается батальон? Мы пытались выяснить это по радио, но описанное место найти на карте так и не смогли.

– Это здесь, – показал я карандашом на карте, – мы были на этой седловине.

– Что, так высоко? И так далеко в тылу врага? Немудрено, что мы вас не могли найти. Но черт возьми! Если бы вы удержали это место, то Лангензее были бы обеспечены дубовые листья к Рыцарскому кресту. Надо же, и вы вышли оттуда и добрались сюда совершенно невредимыми.

– Такое уж наше везение.

– Расскажите мне подробнее. Но сначала займитесь этой сигарой.

Дымя сигарой, я подробно поведал о наших приключениях. Начальник штаба спросил:

– У вас большие потери?

– Нет, господин подполковник. На моей батарее пятеро пропавших без вести и один тяжелораненый. О потерях в батальоне я, к сожалению, не осведомлен. По-моему, они не очень значительны.

– Слава богу. Дивизия же понесла значительные потери, к которым надо добавить также потери Лангензее.

– Согласно моему боевому опыту, господин подполковник, предприятия, на которые противник рассчитывает, сопровождаются большими потерями. Но совершенно случайные предприятия, о которых никто даже не думает, потому что они слишком рискованные, удаются совсем неплохо.

– Совершенно верно. В противном случае ваша вторая батарея понесла бы тяжелые потери. Однако отлично, что вы снова здесь и можете смотреть за порядком. Вы и ваши люди уже пообедали?

– Никак нет, господин подполковник.

В соседней комнате на обеденном столе лежало меню полевой кухни. Оказалось, что к обычному рациону полагается по большому стакану чудесного кавказского вина. Это было нечто совершенно необычное для нашего спартанского штаба дивизии, где, как правило, выпивалось куда меньше, если, конечно, вообще было что-то.

Начальник штаба, полный, с розовым лицом, был хорош и в качестве радушного хозяина. Когда с ним разговаривал кто-нибудь, то всем своим существом ощущал доброжелательность, исходящую от этого офицера. В войсках его очень любили, поскольку он в любой обстановке и в любой компании, даже среди солдат, всегда мог найти верные слова. В ходе этой войны мне пришлось иметь дело только с любезными штабными офицерами. Они представляли собой совершенно другой тип в сравнении с поколением штабных офицеров времен Мольтке и Шлиффена. Офицеры штаба былых времен были автократичными и жесткими по отношению к самим себе и окружающим. В рядах армии они образовывали особое сообщество, весьма напоминающее орден иезуитов внутри католической церкви. Их окружал некий ореол избранной касты, который был обоснован ее эффективностью и образованием. В ходе Второй мировой войны эффективность офицеров Генерального штаба и штабных офицеров в войсках была, разумеется, ничуть не ниже, однако подобного ореола над ними уже не существовало. Это больше не соответствовало духу времени. Мы все были естественными, более традиционными, «более связанными с народом» и за это время слишком много перечувствовали и пережили, чтобы позволять себе сторониться людей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.