7. Красный Крест на Косовом Поле
7. Красный Крест на Косовом Поле
Аэродром на Слатине, в двадцати километрах от Приштины и российский военный госпиталь в городке Косово Поле — два самых ярких символа российского присутствия в международном миротворческом контингенте, размещенном в Косовском крае (КФОР).
И если первый несет на себе как бы стратегическую роль, подчеркивает степень русского влияния на Балканах, — без нашего разрешения здесь не может сесть или взлететь ни один военный самолет, — то второму принадлежит чисто гуманитарная и конкретная миссия — он лечит и спасает от смертельных ранений и болезней людей. Как собственных солдат и офицеров, так и военнослужащих международных миротворческих сил, чиновников ООН и ОБСЕ, а также местных жителей. Сербов, албанцев, цыган… Всех без разбора, без различия национальностей и вероисповедания, — тех, кто обратится туда за помощью.
— Как же иначе, — заявил мне начальник российского военного госпиталя полковник Михаил Фоминых. — Ведь над нашим зданием рядом с флагом России развевается флаг Международного Комитета Красного Креста. А это обязывает…
56-я мина — бесплатная
Немецкий санитарный вертолет приземлился возле нашего госпиталя под вечер. Прилетел он издалека — из Шайинковаца, что в секторе «Юг», под Призренью, из зоны ответственности бундесвера. На борту — тяжело раненный зимбабвиец Джон Фитшан, сапер из международной неправительственной организации Minetech. Он занимался разминированием горного хребта Коритник на границе с Албанией. И хотя на чернокожем парне была мощная амуниция — защитный комбинезон, бронежилет, каска с бронестеклом, закрывающим все лицо и подбородок, это-то стекло здорово его и подвело.
Мина, вылетевшая из-под ног, — она стала 56-й в послужном списке африканского сапера, разорвалась как раз на уровне лица, и ее осколки врезали точно по бронестеклу. Что это была за мина — русская или итальянская, в горах такого самого разного «добра» хватает, — никто не понял. Почему не выдержало предназначенное для этого закаленное стекло, — тоже. Но факт остается фактом — все, что не смогла остановить защита, — стальные стружки, стеклянная дробь, мельчайшие кусочки горной породы, — влетело Фитшану в глаза.
Немцы, хотя их полевой госпиталь (не с пример российскому) оборудован по последнему слову медицинской техники, не решились его оперировать, — только провели первичную обработку ран. Потом вызвали вертолет и — в Косово Поле, к русским. Были наслышаны — там работает лучший в этих краях офтальмолог — кандидат медицинских наук из Московского военного госпиталя имени Бурденко подполковник Сергей Игнатьев. Если кто и сможет помочь зимбабвийцу, то только он, решили они.
Правда, «злые языки» в российском госпитале сказали мне, что немцы просто не хотели брать на себя ответственность — не дай Бог, что случится с чернокожим сапером на операционном столе, останется слепым, — хлопот потом не оберешься. Да и в суд в случае чего еще могут потащить. А тут — русские, они парни рисковые, пусть тянут одеяло на себя, доказывают свой авторитет в военно-полевой хирургии. К тому же еще и денег заработают — сутки пребывания на стационарной больничной койке гражданских специалистов из международных организаций, работающих под эгидой ООН, стоит здесь 175 долларов, консультация врача — 45, плюс цена лекарств, перевязочного материала.
Но денег на зимбабвийце русские не заработали. Как рассказывал мне потом сам подполковник Игнатьев, перед тем как положить африканца на операцию, ему сделали анализ крови на СПИД. И хотя эта процедура обязательна здесь для всех, кто поступает на лечение, к уроженцам «черного континента» относятся в таких случаях с особым вниманием. Оказалось, что сапер действительно страдает этой привычной для его родины болезнью. Но ясно это стало уже тогда, когда пациент лежал под наркозом, на операционном столе.
Свою работу российский офтальмолог и его коллеги прерывать не стали. Достали из глаз африканца все, что «подарила» ему та самая памятная 56-я мина. Зашили раны, подлечили роговицу…
На второй день после операции Джон Фитшан уже начал различать пальцы на своих руках. На четвертый день зрение на его левом глазу составляло 0,2 от нормы. На правом — 0,1. Он уже мог самостоятельно умываться, бриться, есть, передвигаться по палате. Его посещали коллеги из неправительственной организации «Minetесh», такие же чернокожие парни и девушки, как он. А на пятый день госпитальное начальство по предложению лечащего врача выписало зимбабвийца назад, в немецкий госпиталь, откуда его и доставили в Косово Поле.
— СПИД нам не нужен, — сказал мне подполковник Сергей Игнатьев. — Зона риска, как и наркоманы, тоже ни к чему. Сплошная головная боль — отдельная палата, посуда, постоянная стерилизация всего и вся. А без горячей воды это всегда очень сложно.
В русском госпитале так торопились поскорее выписать африканца, что даже не выставили ему счет за лечение. Было много споров, делать это или нет. Вроде, человек — из неправительственной, общественной организации, откуда у нее лишние доллары? А с другой стороны, работают они под эгидой ООН, значит, та должна за них платить. Но в конце концов решили не в деньгах счастье. Главное, что никто СПИД не подхватил. А это — уже подарок судьбы.
Авторитет на деньги не купишь
К деньгам в русском госпитале относятся, не сказать, чтобы без пиетета, но и без подобострастия. Хорошо это или плохо, трудно сказать однозначно.
Тот же доктор Игнатьев, о котором в международном воинском контингенте ходят легенды, — его врачебное мастерство даже упоминал в своем докладе главный хирург КФОР полковник Юрген Блатцзингер, — в разговоре со мной о них ни разу не вспомнил. Рассказывал, в основном, о своей практике. Как лечил (естественно, бесплатно. — В.Л.) крохотного восьмимесячного албанского мальчика Альбина Хоти, у которого обнаружилась «голубая склера», катаракта обоих глаз. Сейчас его родители добиваются через отделение Международного Комитета Красного Креста в Приштине возможности выехать в Москву, пройти дополнительный курс лечения в Морозовской детской больнице.
— Обратите внимание, — сказал подполковник. — Это — албанцы. И не в Берлин или Лондон рвутся, — в Москву. Значит, доверяют нам. И это доверие, поверьте, многого стоит.
Показывал мне он и герб шведского миротворческого батальона, подарок подполковника Серен Фригга. Лечил его от «болезни сухих глаз». Скандинавы сильно страдают от нее — климат у них дома мягкий, влажный, а здесь на Балканах — сухой. Часто, ни с того ни с сего, конъюнктивит появляется, воспаление слизистой оболочки. Где лечить? Едут к русским, хотя роскошных госпиталей здесь еще три — американский в Бонстиле, французский — в Митровице и немецкий — в Призрени. Медицинское оборудование там, как рассказывали мне наши врачи, — супер. По последнему слову техники, в том числе и компьютерные томографы, где все внутренности человека могут «просканировать» от макушки до пяток.
У нас такие только в Москве, в госпитале имени Бурденко. А в Косовом Поле самый новый аппарат — офтальмоскоп 1991 года издания. И, конечно, о таких вещах, как одноразовые скальпели, простыни, белье, нашим врачам только мечтать приходится. У нас — сухожаровой шкаф, где все это после стирки и стерилизации прожаривается и идет в работу по новому кругу.
— Нам бы их оборудование плюс наши головы и руки, — сказал мне самый опытный оториноларинголог российского военного госпиталя полковник Ришат Акбаев, — цены бы нам не было.
В нашем госпитале работают семь кандидатов медицинских наук, один доктор — такого нет в Косовском крае нигде. Кроме того, практически все они, как и подполковник Игнатьев, прошли Чечню, многие Афганистан. В том числе и медицинские сестры. До командировки в Югославию трудились в Военно-медицинской академии имени Кирова, в крупнейших столичных госпиталях Бурденко и Вишневского, в подмосковном Хлебникове, Самаре и Воронеже. Руки и головы у них действительно — золотые.
За два с лишним года, пока здесь находятся русские врачи, они оказали помощь 15 376 гражданам и военнослужащим КФОР, приняли 195 родов. Именем гинеколога подполковника Геннадия Рябинина названы десятки местных мальчишек, которым он помог появиться на свет. И что интересно, как сербских, так и албанских. Редкий день проходит в госпитале, чтобы там не делали по одной-две хирургической операции. Я прожил там неделю и видел сам: каждое утро, а часто и ночью к дверям подъезжали машины, откуда на носилках заносили в операционную очередного пациента. К ним бежали, обгоняя дежурного хирурга, сестры с капельницами в руках.
— Почему вы едете именно к русским? — спросил я как-то у одного пожилого албанца, который курил на морозе около госпитальных дверей, ждал, когда прооперируют перитонит у его жены.
— Здесь спасают, — ответил мне он.
Жену его действительно спасли. Хотя это
было очень непросто. Начальник хирургического отделения подполковник Вячеслав Малахов сказал, что случай был крайне запущенный. Пять-десять минут опоздания, и ничего сделать уже было бы невозможно.
Забота о спасателях — дело самих спасателей
А сейчас несколько слов о грустном или о горьком. Как пилюля.
Дело в том, что в замечательном российском госпитале, где уже спасли сотни человеческих жизней, не хватает не только самого передового медицинского оборудования, но и обыкновенных лекарств. Например, обезболивающих — анальгетиков, новокаина, ношпы, баралгина и прочего. Даже капель в нос. Недавно прислали из Москвы медицинский груз. Полторы тонны. Из них 700 килограмм занимала хлорка. Зачем?
— Для дезинфекции наших мозгов, — смеются врачи.
Но часто им не до смеха.
Мне рассказывали, как, отправляясь в отпуск, госпитальные офицеры везут назад чемоданы лекарств. Последний раз это делал полковник Ришат Акбаев. Закупил его на 5 тысяч рублей собственных денег и пытался загрузить тяжеленную сумку в грузовой самолет, улетавший на Приштину.
Чкаловская таможня категорически воспротивилась перевозке такого груза. Разрешено перемещать через границу только один экземпляр одного вида лекарства. Бутылочку йода или зеленки. Да и то при наличии всех необходимых документов.
Необходимые сопроводительные документы у доктора Акбаева были. В том числе и заверенная необходимыми подписями и печатями справка о том, что лекарства предназначены для военного госпиталя, а не на продажу. Но все равно — «нельзя». Пришлось улаживать проблему незарегистрированным «штрафом» в размере ста американских «гринов». Получилось.
Да что там лекарства, — старенькие госпитальные машины ходят только потому, что водители-контрактники запчасти для них покупают за свои собственные деньги. Считается, если вы там, в Косово, зашибаете по тысяче долларов в месяц, то о каких запчастях из Москвы может идти речь?! Знаете, в какую копеечку выливается перелет каждой шестеренки?! Не нравится, не справляетесь с поставленной задачей, — замену найдем без труда. Претендентов на ваше место — больше, чем надо.
И это при том, что ежемесячно на платных медицинских услугах ооновцам и сотрудникам ОБСЕ русский военный госпиталь зарабатывает до шести тысяч долларов. Все они уходят в Москву. На какие такие цели, никто не знает. Назад не возвращается ни цента. «Если бы нам оставляли хоть десять процентов от этой суммы, мы бы горя не знали», — говорят врачи. Но в столице, видимо, «своя арифметика».
Там, видимо, надеются на извечный русский «авось» и помощь международных гуманитарных организаций. Но у международных гуманитарных организаций, у того же МККК, много забот о больных и неимущих, обиженных и униженных гражданах. Почему они должны помогать еще и правительственным организациям, не понятно?
Всю неделю, пока я находился в командировке в Косовом Поле, просил врачей показать, как они здесь живут. Ни один не согласился. За рюмкой ракии, местной сливовой водки, объяснили почему. Просто стыдно.
Отдали нашим медикам три дома, которые оставили, убегая от агрессивных албанцев, тутошние сербы. Называют эти дома наши врачи по-местному «кучей». Только в одной «куче» есть центральное отопление, — там живут госпитальные сестры — 18 человек. Вода у них — холодная. Летом, правда, и ее не бывает. Привозят в цистернах. Но пить можно только «минералку». Стирают руками. Элементарные бытовые удобства — отсутствуют. В двух других «кучах», где проживают кандидаты и доктор наук, в том числе и начальник госпиталя (а точнее, 21-го особого медицинского отряда) полковник Михаил Фоминых, условия те же, только без отопительных батарей. Комнатка с койкой и тумбочкой. Без ничего остального. Моются офицеры на службе, там в некоторых палатах есть титаны. Греются электричеством.
Но свет от местной электростанции — по часам. Перерыв наступает внезапно, как Бог на душу положит. Потом включается дизель- генератор. Сделан он исключительно для теплых краев. Я свидетель. В декабре прошлого года в Косово ударили «страшные» для этих мест морозы, под пятнадцать градусов. В синтетических трубопроводах дизеля замерзла солярка. Разогреть ее паяльной лампой, как принято в России, невозможно. Все сгорит к чертям собачьим. Вот и мучались мотористы тринадцать часов подряд, пока запустили генератор. Повезло больным, — не успели замерзнуть. Теплых одеял хватило на всех. Да и операций в этот момент, на счастье, не было.
Такое отношение к себе всяк из офицеров- врачей переживает по-своему. Некоторые называют это «особенностями национального позора», другие относятся к подобным бытовым условиям предельно спокойно: «жить можно, это все же лучше, чем в палатке зимовать, военный врач — он, в первую очередь, военный, должен уметь переносить тяготы армейской службы».
Я спрашивал многих из этих врачей: зачем они приехали в Косово? За деньгами?
Кандидат медицинских наук из Самары, хирург подполковник Вячеслав Малахов ответил:
— Нет, не за деньгами. Я своими руками и головой примерно такие суммы мог зарабатывать и дома. Живу не богато, но и не бедно. Квартира, машина есть. Дети учатся. Все — в пределах нормы. Но пришел приказ, и мы, группа из четверых кандидатов и одного доктора наук, сюда приехали. Как поехали бы в другое место, если бы потребовалось. Хоть в Африку, хоть в самые глухие уголки Юго-восточной Азии…
Не знаю, как это комментировать. Боюсь ошибиться. Но кажется, пока в нашей стране есть такие люди, каких я встретил в русском военном госпитале в Косовом Поле, надежда на что-то еще остается. Правда, пока родная страна будет относиться к ним, как пасынкам, этой надежды будет все меньше и меньше.
Косово Поле — Москва