Второй ядерный центр

Второй ядерный центр

В 1956 году скоропостижно скончался Авраамий Завенягин. Его торжественно похоронили на Красной площади, замуровав прах в кремлёвскую стену. Новым атомным министром назначили Михаила Первухина. Впоследствии он вспоминал:

«Вслед за пуском 27 июня 1954 года Обнинской промышленной атомной электростанции был спроектирован, построен и в 1957 году спущен на воду первый в мире атомный ледокол „Ленин“. Затем на Урале в городе Белоярске была построена вторая атомная электростанция».

Вслед за Белоярской АЭС внимание директора Института атомной энергии (ИАЭ) Курчатова переключилось на станцию в Воронеже, на атомные подводные лодки, которые тоже проектировались в тот момент. Анатолий Александров рассказывал:

«Его увлекала Воронежская атомная, ледокол, лодки. Он успел съездить и ознакомиться с наземным прототипом морской установки. В ИАЭ был создан реактор МР для решения материаловедческих вопросов энергетики, началось создание экспериментальных реакторов во многих регионах у нас и за рубежом.

Но наибольшим увлечением его в это время была многогранная и сложнейшая работа по получению термоядерной реакции. Термояд, как он называл его, представлялся ему работой, которая обеспечит частье человечества, неограниченную энергобазу…

Но эта напряжённость не прошла даром — второй инсульт, опять перерыв в любимой работе.

Время шло, всё труднее было нашему Бороде. Трудно было принимать иностранцев, трудно было следить за всей массой интересовавших его работ».

Второй инсульт случился у Курчатова в 1957 году. Но даже этот повторный «звонок» почти не изменил характер атомного академика. Разве что стало чаще проявляться желание не волновать жену Марину Дмитриевну.

Исай Гуревич рассказывал:

«Наш коллега профессор С.М. Осовец вспоминал, как однажды они вдвоём занимались в его домике, и Игорь Васильевич вдруг говорит — тоненько, искательно:

— Слушай, дай мне сигаретку! Мы откроем форточку, покурим, а если войдёт Марина Дмитриевна, то скажешь, что это ты курил».

Доктору медицинских наук Ангелине Гуськовой запомнились моменты, связанные с отдыхом Курчатова:

«Игорь Васильевич любил гостей, умел придать неожиданному и срочному их приходу (из-за чего всегда волновалась Марина Дмитриевна,) праздничный характер.

Один раз на таком «приёме» среди привычного и для меня круга людей, где все хорошо друг друга знали и легко общались, я увидела незнакомого коренастого мрачновато-молчаливого человека с короткой, точно нелегко поворачивающейся шеей, как бы отдалённого от остальных чем-то своим, особым.

Игорь Васильевич подошёл ко мне сзади, наклонился и тихо спросил:

— Как вам нравится этот человек?

Я сказала:

— Совсем не нравится.

Он засмеялся и ответил:

— Ну, и напрасно: скоро все забудут меня и будут говорить только о нём.

Это был Сергей Павлович Королёв».

Курчатов оказался пророком — очень скоро слава у Королёва стала поистине всенародной. Правда, страна не знала его в лицо, газеты называли Сергея Павловича «главным конструктором космонавтики» — и всё! Все остальные «данные» были строго засекречены. Но ведущие физики-ядерщики были связаны с Королёвым общим делом — королёвские ракеты оснащались курчатовскими «изделиями», поэтому относились атомщики к главному ракетчику советской державы с огромным уважением.

У Владимира Комелькова есть такие воспоминания о Курчатове:

«Как-то, будучи у него дома, я слышал разговор по телефону с Королёвым. Помню ответ Игоря Васильевича:

— У тебя за последнее время так много достижений, что я заведу печатку и буду штамповать поздравления в твой адрес!».

Тем временем начал вставать на ноги второй советский ядерный центр на Урале — Челябинск-70. Закрытый город ещё только строился, а придуманные его секретными жителями «изделия» уже вовсю отправлялись на испытания. О том, с какими приходилось тогда сталкиваться казусами, рассказано в книге «Апостолы атомного века»:

«В 1957 году Щёлкин «размещал» в головной части новой ракеты Королева водородный заряд… При обсуждении с Королёвым он обнаружил, что система управления ракеты одноканальная, то есть при выходе из строя любого элемента системы ракета становилась неуправляемой, причём это могло произойти и на нашей территории. Мощность заряда — примерно 2 миллиона тонн тротила.

Щёлкин заявил:

— Я заряд в твою ракету не поставлю, пока не сделаешь систему управления двухканальной, как у заряда… Твоя ракета не обеспечивает ни безопасности, ни надёжности.

Королёву впервые попался такой «пассажир», его бесплатно «везут» в Америку, а он «вякает». Сергей Павлович заявил, что на доработку ракеты потребуется 5–6 месяцев, у него срок, установленный Хрущёвым, и он его нарушать не собирается.

Надо сказать, что Никита Сергеевич ждал эту ракету с огромным нетерпением, так как это была первая наша ракета, которая могла гарантированно «донести» водородный заряд огромной мощности до ранее неуязвимых США. Самолёты с бомбами могли и не долететь.

Упёрлись оба, и Королёв и Щёлкин.

Но кому была нужна ракета без водородного заряда? А водородный заряд без ракеты?

Пришлось просить у Хрущёва перенести срок готовности ракеты на 6 месяцев».

Кирилл Иванович Щёлкин впоследствии говорил сыну:

«— Знаешь, как Королёв благодарил меня потом! Он был поражён, что ракеты стали летать не только надёжнее (это ожидалось), но и точнее. Оказывается, всегда работал именно тот из двух каналов управления, который точнее нацеливал ракету. А главное, рассказывал Королёв, что американцы в то время до этого не допёрли. Их ракеты стали чаще падать, чем королёвские».

Но очень скоро активная деятельность второго ядерного центра стала встречать противодействие — заработало соперничество между «первым» (Арзамасом-16) и «вторым» (Челябинском-70). Могли ли арзамасцы спокойно реагировать на успехи челябинцев? Академик Лев Феоктистов писал:

«В 1957 году в СССР была испытана и передана на вооружение армии серийная водородная бомба. И, заметьте, сделана она была не в КБ-11, что было бы вполне естественно, а в Челябинске-70».

Мы же, в свою очередь, заметим, что создатели этого «изделия», ставшего «серийным», были удостоены звания лауреатов Ленинской премии. И тут произошёл инцидент, не раз потом аукнувшийся тому, кто его затеял. Об этом — в книге «Апостолы атомного века»:

«Щёлкин случайно увидел в Министерстве список, подготовленный к отправке в Комитет по Ленинским премиям, В нём отсутствовал один из его „ребят“, которого он представлял к награде, а вместо него оказался включён в список награждённых первый заместитель министра Е.П. Славский.

Щёлкин взял список, достал авторучку, чтобы вычеркнуть Славского. Сотрудники Министерства буквально повисли у него на руках, доказывая, что замминистра прекрасно знает этот вопрос и много им занимался.

Щёлкин в ответ на это сказал, что это входит в его служебные обязанности, а Ленинскую премию присуждают за творческий вклад в работу, а не за знание вопроса».

В результате Славский Ленинским лауреатом так и не стал. Зато его назначили министром, и Щёлкин получил врага не только на всю жизнь. Славский возглавлял Средмаш почти три десятилетия, и все эти годы он делал всё, чтобы вытравить память о Кирилле Щёлкине из истории Атомного проекта СССР.

Прежде всего, Славский стал всячески принижать роль Второго ядерного центра и благоволить Первому. Лев Феоктистов не уставал рассказывать о том, что любому ядерному заряду, подготовленному на Урале, тут же противопоставлялось аналогичное «изделие» арзамасцев.

Зачем?

Чтобы показать себя, потешить свои амбиции, чтобы «утереть нос» конкурентам, наконец. На Урале арзамасский центр в шутку уже называли «Шарконтом» («шарашкиной конторой»), себя же гордо именовали «Женевой» — из-за того, что второй ядерный центр располагался на берегу чудесного озера Сунгуль.

Был случай, когда из Челябинска-70 везли на полигон Новой Земли очередной ядерный заряд. И вдруг Щёлкин, сопровождавший секретный «груз», узнал, что Арзамас-16 отправил на испытания точно такое же «изделие». Кирилл Иванович прямо в дороге развернул эшелон и от участия в испытаниях отказался.

Физики Арзамаса-16 жаждали во что бы то ни стало вырваться вперёд. Именно тогда их и поразила гигантомания. Наиболее активным проводником этого внезапного увлечения был самый молодой советский академик Андрей Сахаров. В тот момент под руководством академика А.П. Александрова активно проектировались атомные подводные лодки. И у Сахарова, по словам Анатолия Петровича…

«… была идея вооружения этих лодок ядерным оружием совершенно необычайной ядерной мощности. С таким расчётом, чтобы вызвать выброс огромного количества паров и воды активированной, и что именно это будет поражающим фактором против наземных целей.

Причём тогда меня как раз Сахаров именно поразил тем, что он пришёл с такой идеей развития такого оружия — если мы ему дадим подходящий габарит, то при подходящем направлении ветра это может уничтожить всё живое на расстоянии 200–300 километров. То есть это была идея не войны против армии, флота или каких-то военных объектов, а именно тотального уничтожения людей.

Меня тогда просто поразило, что такая идея может быть у человека. Потому что я тогда считал, что хоть и ядерная война, но после неё должно человечество оставаться. А вот после такого рода вещей оно не должно было оставаться».

Кстати, у челябинцев было в тот момент совсем другое увлечение — миниатюризация атомного оружия. Лев Феоктистов писал: «К.И. Щёлкин был горячим сторонником малых зарядов. Он говорил: — Разве для большого города, как Москва, недостаточно 20 или 50 килотонн, чтобы деморализовать население, подавить связь, управление?».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.