ГЛАВНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ
ГЛАВНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ
1
Генерал Букштынович вызвал меня рано утром, в необычное время. Через несколько минут я был у него, захватив, как всегда, рабочую карту и тетрадь для записей. Михаил Фомич представил меня двум офицерам. Один из них, полковник Пидоренко, оказался начальником отдела военных сообщений 2–го Прибалтийского фронта. Другой, полковник Аунс, — начальником передвижения войск на Прибалтийской железной дороге. Здесь же находился и начальник БОСО (военных сообщений) нашей армии инженер–подполковник И. Е. Мулявко. Без долгих разговоров Букштынович приказал мне совместно с этими товарищами в двухдневный срок составить план перевозки всех войск и тылов нашей армии по железной дороге.
Для меня это было как гром среди ясного неба. Железные дороги мы только отвоевывали, а ездить по ним не приходилось давно. От Селигера и до Балтики мы прошли своим ходом. А теперь — на колеса!
По директиве Генерального штаба 3–я ударная армия в составе трех корпусов со всеми тыловыми частями и учреждениями выводилась в резерв Ставки. Нашим войскам нужно было сдать свою полосу 10–й гвардейской армии и сосредоточиться в районе к югу от Елгавы для погрузки в вагоны на железнодорожных станциях Елгава, Платоне, Мейтене, Ионишкис.
Направление и цель перевозки армии, районы выгрузки держались в секрете. Штаб фронта требовал принять самые строгие меры к сохранению в тайне передислокации армии. Все передвижения войск предписывалось совершать только в темное время. А если днем, то в нелетную погоду. Работникам железной дороги и офицерам линейных органов БОСО разрешалось сообщать лишь номера эшелонов. Вся переписка со штабом фронта прекращалась. По вопросам перевозки войск можно было обращаться по ВЧ только к начальнику штаба фронта.
Разрабатывать план перевозки по железной дороге целой армии мне довелось впервые. Надо было определить, какое количество вагонов и открытых платформ потребуется для каждой дивизии, для всех армейских частей, а также для множества тыловых частей и учреждений, установить сроки и порядок вывода войск из боя, время их сосредоточения в районах железнодорожных станций для погрузки.
Полковники Пидоренко и Аунс оказались большими специалистами своего дела. Не теряя времени, мы сразу приступили к работе. Сначала к подготовке плана были допущены только я и Мулявко. Но когда мы взялись за расчеты на погрузку каждого эшелона, пришлось вызвать начальников штабов дивизий и начальника штаба тыла.
2 декабря подготовленный нами план был подписан генерал–лейтенантом Н. П. Симоняком и отправлен в штаб 2–го Прибалтийского фронта. На следующий день командиры корпусов получили распоряжения передать занимаемые рубежи войскам 10–й гвардейской армии и вывести свои дивизии ближе к железной дороге.
Пять суток потребовалось для того, чтобы наши войска сосредоточились в указанных им районах. Погода стояла нелетная, воздушная разведка немцев не действовала, но все передвижения войск и тылов производились только ночью. Моросил мелкий, пронизывающий дождь вперемежку с мокрым снегом. Автомашины, орудия и другая боевая техника часто застревали в грязи. Их вытаскивали солдаты и офицеры проходивших мимо подразделений.
При всем том настроение у людей было бодрое и приподнятое. Достигнув намеченных пунктов, бойцы и командиры начинали подготовку к отъезду. Дел хватало всем. Одни пилили доски для оборудования вагонов, другие заготовляли на дорогу дрова. К месту предстоящей посадки доставлялись железные печки и продовольствие, дорожные фонари и фураж, ведра и веники. Перед началом дальнего пути старались предусмотреть каждую мелочь. А о том, что путь предстоит долгий, догадаться было нетрудно. Не станут же из?за сотни километров поднимать на колеса такую уйму людей и техники!
Командиры и политработники разъясняли бойцам правила переезда по железной дороге в составе воинского эшелона, предупреждали, чтобы никто не отстал в пути. Проводились специальные занятия с начальниками эшелонов и старшими вагонов, а также с теми, кому предстояло нести службу суточного наряда.
Задачи, связанные с переездом, обсуждались на партийных и комсомольских собраниях, на общих строевых собраниях, на совещаниях офицеров. Особое внимание обращалось на то, чтобы все солдаты и командиры строго хранили военную тайну.
В этот период численность каждой нашей дивизии в среднем составляла немногим более 3000 человек. Каждую дивизию перед отправкой обеспечивали одним боекомплектом боеприпасов, двумя заправками горючего и пятнадцатью суточными дачами продовольствия и фуража.
Время на погрузку одного эшелона планировалось так: для стрелковых войск — два часа; для артиллерии — три часа; для других войск — три с половиной часа.
10 декабря со станции Лайжува отправился наш первый эшелон под номером 7001. В нем находился полк связи. Следом двинулся эшелон, в котором разместилось полевое управление армии и часть батальона высокочастотной связи.
Из стрелковых корпусов первым начал грузиться в вагоны 7–й. В него входили 364, 265, 146–я дивизии и корпусные части. Для их перевозки выделялось 23 эшелона. Причем погрузка всех трех дивизий велась не последовательно, а одновременно с трех станций. Такой порядок отправки давал возможность иметь в районе выгрузки сразу весь корпус. При неблагоприятных условиях он мог обеспечить выгрузку других соединений армии.
Вторым отправлялся 79–й стрелковый корпус в составе 150, 171, 207–й дивизий и корпусных частей. Для него тоже было выделено 23 эшелона. И этот корпус грузился К одновременно на трех станциях.
В 12–й гвардейский стрелковый корпус входили 23–я и 52–я гвардейские и 33–я стрелковая дивизии. Их намечалось отправить с 18 по 22 декабря.
Для тыловых частей и учреждений армии планировалось 35 эшелонов. Трогались они в путь со станции Реньде.
По указанию Генерального штаба для руководства отправкой войск 3–й ударной была выделена из полевого управления армии оперативная группа со средствами связи. 7 декабря она прибыла в район погрузки и разместилась на хуторе Лидаки, в 15 километрах юго–восточнее Елгавы. В состав этой группы вошли: заместитель командарма генерал–майор И. И. Артамонов, член Военного совета армии полковник П. В. Мирошников, автор этих строк — как заместитель начальника штаба армии, начальник отдела ВОСО инженер–подполковник И. Е. Мулявко, заместитель начальника связи подполковник Н. С. Федотов, армейский интендант полковник П. С. Кудрявцев, заместитель начальника штаба тыла подполковник Я. Я. Перескоков, а также офицеры оперативного и шифровального отделов, штаба артиллерии и политического отдела армии.
С хутора Лидаки мы имели телефонную связь со штабом фронта и штабами корпусов, а также с железнодорожными станциями. Это давало возможность следить за ходом подготовки войск к погрузке, за своевременной отправкой каждого эшелона. Однако основное время мы проводили непосредственно в дивизиях и на станциях погрузки, устраняя неполадки, которые обнаруживались на местах. Кроме того, я каждый вечер представлял донесение в Генеральный штаб на имя товарища Ломова. В этих донесениях указывалось, сколько и каких эшелонов отправлено за истекшие сутки, какие части в них погрузились.
К перевозке войск мы приступили точно по плану, однако вагоны и платформы подавались нам неравномерно, график нарушался. Каждый корпус уходил на три–четыре дня позже намеченного срока.
Отправка тыловых частей и учреждений продолжалась до конца декабря. Наша оперативная группа, свернув работу, убывала вечером 31 декабря. Погрузка средств связи и автотранспорта, обслуживавшего пас, производилась в сумерках. Так уж мне везло на фронте — встречать Новый год в дороге.
Благодаря заботам подполковника Мулявко наши вагоны были отеплены. В каждом приятно потрескивала железная печка. По предложению подполковника Федотова в несколько вагонов провели электроосвещение от движка связистов.
Мы установили у себя трофейный радиоприемник. Двое работников походной столовой готовили праздничный ужин.
Как это бывает перед отъездом, каждый из нас испытывал радостное и немного тревожное чувство. Что нас ждет в Новом году, на новом месте?
Даже мы, ответственные работники штаба, уезжавшие с одним из последних эшелонов, не знали, куда утла наша армия, куда отправится наш состав. Станция Даугавпилс была единственной, указанной в маршрутном листе. Лишь ночыо стало известно: миновав Даугавпилс, эшелон повернул на Полоцк, а затем на Молодечно.
Незадолго до полуночи сели за праздничный стол. Был тут подполковник Н. С. Федотов, с которым мы ровно три года назад вместе готовились в 33–й дивизии к наступлению у озера Селигер. Был инженер–подполковник И. Е. Мулявко, с которым мы сдружились за последний месяц, выполняя задание по перевозке армии. Пришел подполковник Перескоков, занимавшийся отправкой тыловых частей и учреждений. Майор А. К. Нестулин, один из ветеранов оперативного отдела, распоряжался сейчас закуской и всем остальным. Ему активно помогали старшина Д. И. Ходько — шофер и ординарец, прошедший со мною почти всю войну, и телефонистка Лиза Симакова.
Когда стрелки часов сошлись на заветной цифре 12, мы подняли тост за то, чтобы 1945 год принес окончательную победу!
2
Через несколько дней эшелон прибыл на станцию Мрозы, в 50 километрах восточнее Варшавы. Встретил нас подполковник Тур. Он познакомил меня с ходом сосредоточения войск армии. Основная часть их была уже на месте.
Михаил Семенович Тур сообщил, что по решению Ставки 3–я ударная поступает в состав 1–го Белорусского фронта, которым командует маршал Г. К. Жуков. Эшелоны выгружаются на станциях Брошкув, Соснове, Мрозы, после чего войска сосредоточиваются в 25 километрах восточнее Варшавы — в районе Минск–Мазовецкий, Калушин, Лив, Добре.
Штаб армии, едва прибыв на новое место, отдал подробный приказ,'ю котором были указаны районы сосредоточения для каждого соединения и каждой отдельной части, определены пункты размещения штабов. Офицеры оперативного отдела подполковник Пластинкин, майор Грибанов и капитан Кузнецов предварительно объехали все намеченные районы, а теперь находились на станциях выгрузки, встречая эшелоны, передавая командирам соединений и частей необходимые данные для вывода войск в отведенные им места. Армейские связисты развернули свой узел и заранее провели линии связи в районы сосредоточения.
Для скрытности прибывающие части после выгрузки отводились в ближайшие укрытия и тщательно маскировались. Передвижение войск и техники совершалось только в темное время. Все указания на марш передавались устно. Радиосвязь была запрещена, радиостанции — опечатаны. С выходом в районы сосредоточения войска располагались, по возможности, вне населенных пунктов.
Выслушав своего заместителя, я отправился к генералу Букштыновичу, доложил ему о прибытии и о том, как прошла отправка последних эшелонов из Латвии. Разместился начальник штаба в одном из домов у местных жителей. Непрерывно раздавались звонки телефонов. Вукштынович то и дело брал трубку, быстро и уверенно отдавал распоряжения. Настроен был Михаил Фомич весьма бодро. Его активность, его энергия словно бы передавались офицерам штаба.
— Вот что, товарищ Семенов, — сказал Михаил Фомич, — отправляйтесь в семьдесят девятый корпус и проверьте, как там организована подготовка штабов. Имейте в виду, в ближайшие дни мы с вами поедем в Седлец, в штаб фронта. Надо представиться новому начальству и получить ориентировку на будущее.
Последний эшелон прибыл на станцию назначения 10 января. Вечером ко мне зашел подполковник Мулявко и мы подвели некоторые итоги перевозки войск. На передислокацию армии в новый район ушел ровно месяц.
Всего мы использовали 117 эшелонов. Погрузку в основном закончили за 17 дней: грузилось семь эшелонов в сутки. Для ускорения перевозки эшелоны пустили по трем направлениям с выходом во фронтовой район через Белосток, Волковыск и Брест.
Передислокация армии прошла без воздействия авиации противника, и это, естественно, было большим плюсом. Немцы либо не заметили переброски такой массы людей и техники, либо не имели возможности помешать нам. Эту ответственную задачу армия выполнила успешно. Однако главное ожидало нас впереди.
Отправляясь в штаб 1–го Белорусского фронта, генерал Букштынович взял с собой меня и начальника разведки полковника В. К. Гвозда. Через час наша машина мчалась по улицам небольшого чистенького городка Седлец. Обстановка здесь была спокойная, до передовой линии — около 50 километров.
Прибыв в штаб, каждый из нас отправился к начальникам «по своей службе». Михаил Фомич Букштынович — к начальнику штаба фронта генерал–полковнику М. С. Малинину, Владимир Климентьевич Гвозд — к начальнику разведывательного управления, а я — к заместителю начальника оперативного управления фронта полковнику В. М. Крамару.
После взаимного знакомства Владимир Михайлович Крамар развернул на большом столе карту, на которой красными стрелами были нанесены задачи армий. Пользуясь этой картой, он познакомил меня с общей обстановкой в полосе действий фронта, с замыслом предстоящей операции.
Суть дела была такова. Немецкое командование любой ценой стремилось удержать оставшуюся в руках гитлеровцев часть Польши. Из семи оборонительных рубежей противника между Вислой и Одером наиболее подготовленным был первый — вислинский. Его занимали главные силы группы армий «А». Остальные рубежи предназначались для того, чтобы последовательной обороной обескровить, в случае прорыва, наши наступающие войска и не допустить их к Одеру. Вражеский гарнизон Варшавы состоял из четырех–пяти крепостных батальонов.
По решению Ставки разгром немецко–фашистских оккупантов в Польше возлагался на войска 1–го Белорусского и 1–го Украинского фронтов. Им предстояло завер–шить освобождение польского народа от гитлеровского господства и создать выгодные условия для наступления на Берлин.
Основная идея намеченной Висло–Одерской операции состояла в том, чтобы одновременными сильными ударами на нескольких участках взломать оборону гитлеровцев, быстро ввести в образовавшиеся бреши крупные массы войск и, развивая успех танковыми и механизированными соединениями, стремительно преследовать противника. При этом предполагалось овладеть промежуточными рубежами вражеской обороны раньше, чем их займут отступавшие немецкие части или резервы.
1–й Белорусский фронт наносил главный удар с магнушевского плацдарма южнее Варшавы в общем направлении на Познань. Другой удар наносился южнее, с пулавского плацдарма, в направлении Радом, Лодзь. Еще один удар — в обход Варшавы с севера, на Сохачев. Непосредственно против варшавской группировки противника должна была наступать 1–я армия Войска Польского.
Выслушав информацию полковника Крамара, я не удержался от вопроса:
— Уверены ли вы, что такой большой и сложный план будет полностью выполнен?
Крамар удивленно посмотрел на меня своими серыми глазами. Ответил сдержанно и спокойно:
— Планы, которые нам приходилось разрабатывать до сих пор, войсками фронта осуществлялись успешно. Под Сталинградом, под Курском, в боях за Днепр и за Белоруссию. Верю, что и на этот раз намеченная цель будет достигнута.
Владимир Михайлович Крамар был ветераном этого фронта, имел богатый опыт работы в оперативном управлении одного из лучших фронтовых штабов. Здесь не бросали слов на ветер. Его уверенность опиралась на реальные силы Лишь после войны мне стало известно, что накануне Висло–Одерской операции в составе двух фронтов — 1–го Белорусского и 1–го Украинского — было 2 млн. 200 тысяч человек, свыше 32 тысяч орудий и минометов, около 6500 танков и самоходных артиллерийских установок и до 5000 боевых самолетов. Эти два фронта имели половину танков и примерно одну треть орудий и самолетов всей действующей армии.
В январе 1945 года я, разумеется, не знал этих цифр. Грандиозный и смелый план наступательных действий фронта поразил меня.
3–й ударной армии в Висло–Одерской операции отводилась на первых порах довольно скромная роль. Нам было приказано стоять в резерве фронта восточнее Варшавы и готовиться к выдвижению в западном направлении. Более подробных директив мы еще не имели.
3
Три года наша армия сражалась с врагом на так называемых второстепенных направлениях, среди лесов и болот. Не было на нашем пути крупных промышленных центров, известных на всю страну. До Риги — и то не дошли. Уж не о нас ли писал в своей замечательной поэме А. Т. Твардовский:
Бой в лесу, в кустах, в болоте,
Где война стелила путь,
Где вода была пехоте
По колено, грязь — по грудь,
Где брели бойцы понуро
И, скользнув с бревна в ночи,
Артиллерия тонула,
Увязали тягачи, —
Этот бой в болоте диком…
Не за город шел великий,
Что один у всей страны,
Не за гордую твердыню,
Что у матушки реки,
А за некий, скажем ныне,
Населенный пункт Борки.
Сколько таких безвестных населенных пунктов стояло па пути 3–й ударной! Нельзя было миновать их — через них лежала дорога на запад. А в них сидели фашисты. И чтобы освободить каждый такой населенный пункт, приходилось расплачиваться кровью.
Не витала над нашими знаменами громогласная слава, но, вероятно, не так уж плохо воевала 3–я ударная, если в конце войны Ставка решила вывести ее на направление главного удара, на прямой путь, ведущий к фаши–стекой столице. Это была высокая честь. Ее заслужили бойцы и командиры, навеки оставшиеся у истоков Волги, на обледенелых берегах Ловати, в дремучих сырых лесах под Великими Луками и Невелем. Эту честь заслужили солдаты и офицеры, громившие врага в Латгалии и Курляндии, закалившиеся в многочисленных тяжелых сражениях.
Мы привыкли довольствоваться малым, надеяться главным образом на свои силы. Трудно вспомнить такой период, когда у нас было достаточно боеприпасов, горючего, других видов снабжения. Пополнение приходило редко, дивизии наши, как правило, имели примерно половину положенного состава. Но мы не жаловались, мы понимали — фронт велик, есть более ответственные участки. И при всех этих трудностях воевали по меньшей мере не хуже других. Во всяком случае, 3–я ударная ни разу не отступила перед противником.
Оказавшись на главном направлении боевых действий, где страна сосредоточивала основные усилия, мы сразу ощутили, какова разница между прежним и новым положением армии. Теперь нам щедро давалось все: вооружение, техника, боеприпасы. И главное — люди. Армия получила пополнение — 30 тысяч солдат и офицеров. Никогда раньше мы не могли даже помышлять о такой цифре. В короткий срок численность каждой дивизии была доведена до 6000–6500 человек. 3–я ударная превратилась в полнокровный, хорошо оснащенный боевой организм.
Все наши заявки рассматривались в высших инстанциях в первую очередь. Щедрость интендантов порой удивляла нас.
Характерна, на мой взгляд, такая история. В начале ноября генерал Симоняк был вызван в Москву для доклада в Ставке. Наши снабженцы, разумеется, не преминули воспользоваться случаем: каждый нес командарму заявки по своей служебной линии. Авось, мол, в столице генерал сумеет получить имущество.
Майор Лисиц, узнавшая об отъезде генерала позже других, тоже составила заявку. Второпях, не по форме, на листке бумаги она перечислила то, что было особенно нужно нашим армейским связистам. А нуждались они во многом. 1000 километров кабеля, 300 радиостанций РБ, 500 новейших полевых телефонов и многое дру–гое просила Агриппина Яковлевна. Цифры эти даже ей самой казались столь большими, что она не питала надежд. И все же…
Начальник связи генерал Акимов, отправляясь на доклад к командарму, даже не захватил заявку майора Лисиц, пренебрежительно назвав этот наспех составленный документ бумажкой. Стыдно, мол, такую фитюльку нести командарму.
Но Агриппину Яковлевну не зря считали человеком настойчивым. Когда Акимов возвратился от командующего, она отправилась к адъютанту командарма и сказала, что генерал Акимов просит приобщить к документам отдела связи небольшую заявку по технике связи.
Адъютант выполнил эту просьбу. А майору Лисиц простителен такой шаг: за снабжение армии имуществом связи с нее спрашивали строго, без всяких скидок. Не могла же она упустить представившуюся возможность!
Документы ушли в Москву. Минуло порядочно времени, армия передислоцировалась в Йолыпу. Агриппина Яковлевна успела забыть про свою бумажку. И вдруг — новость! На имя начальника связи армии из Москвы пришла телеграмма. В ней говорилось, что прямо из Управления связи, минуя фронт, для 3–й ударной отгруяюно большое количество аппаратуры. Было отпущено все, что перечислялось в заявке: и новый кабель, и новые рации, и телефонные аппараты.
На станцию Мрозы стали прибывать вагоны и платформы с грузами. Правда, эти грузы пришлось ловпть по всему западному направлению железных дорог, но тут па высоте оказались наши восовцы.
Лисиц в те дни была больна. Лежала в избушке польского крестьянина с температурой 39. По телефону она принимала сообщения, чего и сколько прибыло. Ее помощница Настя Голева металась между Мрозами и Калушином, сгружая, принимая, перевозя всеми возможными способами драгоценную аппаратуру в подобранные для складов сараи. Грузов везли так много, что генерал Букштынович решил выселить Агриппину Яковлевну с ее хозяйством из деревни — она демаскировала штаб. Наша связистка перебралась ближе к железной дороге.
Среди ночи вдруг раздался звонок. Помощник подполковника Мулявко сообщил, что на станцию Мрозы идет специальный состав: в нем в спальных вагонах едут «очень большие люди» (маршал и генералы), а впереди и сзади состава прицеплены по три платформы с кабелем.
Позднее стало известно, что железнодорожники предыдущих станций, стремясь скорее протолкнуть груз, уговорили маршала прицепить платформы «для безопасности».
Глубокая ночь, а поезд вот–вот прибудет. Что делать? Лисиц позвонила прямо члену Военного совета генералу Литвинову. Поднятый с постели, генерал не сразу понял, о чем речь: женщина говорила, что, если не будет людей, кабель провезут дальше и он будет потерян. В конце концов Литвинов приказал выделить из роты охраны солдат и полуторку.
Эшелон уже на станции. Лисиц бросилась к железнодорожникам: задержите, насколько можно. Те доложили маршалу, что не уверены в исправности путей и ждут сообщения с линии. А солдаты и связисты принялись скатывать барабаны с кабелем под откос на обе стороны железнодорожного полотна. За полчаса были освобождены все шесть платформ.
Восовцы доложили, что путь исправен, и начальство поехало дальше, но уже с пустыми платформами.
Наши связисты разбогатели. Пожалуй, ни в одной армии нашего фронта не было в ту пору столько имущества связи, сколько в 3–й ударной. Вызвав начальников связи дивизий и артполков, майор Лисиц вручила им накладные на такое количество аппаратуры, о котором они и не мечтали. С лихвой были удовлетворены все запросы. Заодно связистов предупредили, что теперь им грех жаловаться, связь должна работать отлично: для этого есть все условия.
4
В декабре 1944 года, воспользовавшись временным затишьем на советско–германском фронте, немцы стянули крупные силы на запад и нанесли в Арденнах удар по американцам. Едва сумели они затормозить продвижение гитлеровцев на этом участке, как потерпели еще одно крупное поражение — под Страсбургом. Американские и английские руководители так встревожились, что обратились к руководителям Советского Союза с просьбой облегчить их трудную участь. Наше Верховное Командование, верное союзническому долгу, приказало начать новую крупную операцию, хотя подготовка к ней была еще далеко не завершена.
14 января, в морозный туманный день, ударная группировка 1–го Белорусского фронта перешла в наступление. Главная полоса обороны противника на вислинском рубеже была прорвана. Введенные в сражение танковые войска, используя успех пехоты, устремились на запад. За первые два дня они продвинулись в глубину обороны врага до 40 километров, нанеся ему тяжелые потери.
В это же время 47–я и 61–я армии, наступая с боями, обходили Варшаву с севера и с юга. Танкисты 2–й гвардейской танковой армии частью сил нанесли удар по варшавской группировке противника с тыла. Почувствовав угрозу окружения, враг начал оставлять свои позиции. Почетная задача вступить в столицу Польши была возложена на 1–ю армию Войска Польского.
Главные силы этой армии начали наступление через Вислу в ночь на 17 января из района Гуры Кальвария, а также по мостам, наведенным советскими саперами в районе Магнушева. Форсировав Вислу севернее и южнее Варшавы, 1–я армия Войска Польского сломила сопротивление немцев и утром 17 января ворвалась в город. Вслед за ней вошли советские части. К 14 часам польская столица была полностью освобождена от фашистских оккупантов.
Узнав об этом по ВЧ из штаба фронта, генерал Букштынович приказал мне выехать с небольшой группой офицеров в район Варшавы: требовалось провести разведку дорог для предстоящего выдвижения войск армии. Мы выехали на двух машинах по шоссе, где недавно наступали части 47–й армии. К концу дня, рискуя взорваться на немецких минах, с большим трудом пробрались в северную часть Варшавы.
В городе было тихо. Поражали масштабы разрушений. Все здания были превращены в руины. Груды битого кирпича загромождали улицы. Из подвалов выходили немногие уцелевшие жители. Со слезами радости на глазах они обнимали и целовали нас, сердечно приветствуя каждого советского и польского воина.
Вечером того же дня дивизии 3–й ударной выступили из обжитых районов, получив задачу — к утру 19 января сосредоточиться восточнее Варшавы. Штаб армии переходил в Прагу. Это предместье польской столицы, расположенное на восточном берегу Вислы, сохранилось от разрушений благодаря тому, что еще осенью 1944 года было занято советскими войсками.
Итак, нашим ожиданиям настал конец. Все части, штабы и тылы армии пришли в движение. Переход был рассчитан на две ночи, протяженность его не превышала 80 километров. Справа двигались дивизии 12–го гвардейского стрелкового корпуса: они нацеливались в обход польской столицы с севера. В центре — 79–й стрелковый корпус, который должен был пройти через город. Дивизии 7–го стрелкового корпуса, артиллерия которых участвовала в артподготовке на магнушевском плацдарме, выдвигались в район западнее Варшавы, обходя ее с юга.
Утром 20 января армия выступила в район Сохачев, Ловач, Скерневице, находившийся в 80 километрах к западу от Варшавы. Походный порядок состоял теперь из двух эшелонов. В первом двигались 12–й гвардейский стрелковый корпус генерала Будкова и 79–й стрелковый корпус генерала Переверткина. Вместе с ними следовали и армейские артиллерийские части. Во втором эшелоне — 7–й стрелковый корпус генерала Чистова. Тылы армии выдвигались по маршрутам войск. Автомобильного и гужевого транспорта не хватало. Мы смогли взять лишь часть положенных запасов. С каждым днем тылы все больше отставали от главных сил.
С выходом дивизий в назначенный район штаб армии разместился в небольшом населенном пункте Белимув, совершенно не пострадавшем во время боев. Наши связисты приехали сюда с рекогносцировочной группой офицеров штаба заранее, поэтому к прибытию отделов и управлений уже действовала телефонная и телеграфная связь со штабом фронта и штабами корпусов.
Однако на месте мы не задержались. Марш продолжался. Приказ торопил армию на запад. К исходу 25 января мы должны были выйти в район Избица, Коло, Клодава. Путь не близкий. А тут еще ухудшилась погода. Похолодало, повалил снег. Справа по ходу движения колонн дул резкий холодный ветер. Идти стало очень трудно. Войска двигались днем.
Части шли по грунтовым и полевым дорогам, которые были занесены сугробами. Приходилось преодолевать скрытые под снегом незамерзшие ручьи. Останавливались в заносах автомашины, отставали повозки, но люди упрямо шагали вперед. Несмотря на усталость бойцов и офицеров, заданный график марша выдерживался. Дивизии приходили в свои районы сосредоточения к указанному сроку.
5
Армии, наступавшие в первом эшелоне, вели боевые действия далеко впереди нас. Мы — резерв фронта — не слышали даже отзвуков канонады. В каждом районе сосредоточения генералы Симоняк, Литвинов и Букштынович получали по ВЧ ориентировку о ходе наступления и общем положении войск фронта. Мы с нетерпением ожидали этих сведений, а получив их, немедленно сообщали командирам корпусов. Еще бы — всегда приятно передавать радостные известия.
К вечеру 22 января танковые и механизированные войска 1–го Белорусского фронта подошли к познанской оборонительной полосе и возле городов Накель, Бромберг и Познань вклинились в нее. Передовые части этих войск оторвались от главных сил общевойсковых армий более чем на 100 километров. Пехота никак не могла догнать подвижные соединения, хотя шла хорошо: средний темп наступления достигал 30–40 километров в сутки.
Сопротивление гитлеровцев постепенно возрастало. Используя значительные лесные массивы и реку Варта, немцы пытались остановить продвижение советских соединений. Вражеское командование стремилось выиграть время для организации обороны но старой германско–польской границе, проходившей по линии Шнайдемюль, Чарникау, Бетше.
Положение войск 1–го Белорусского фронта затруднялось тем, что не было аэродромов. Подготовить их в условиях зимы оказалось делом нелегким. Авиация помогала наземным войскам гораздо меньше, чем могла бы.
23 января 1–я гвардейская танковая армия вышла в район западнее Познани, а части 2–й гвардейской танковой армии и 2–го гвардейского кавалерийского корпуса, наступавшие в северо–западном направлении, овладели городом Бромберг (Быдгощ). Для содействия им туда же были выдвинуты передовые отряды 47–й армии.
Продолжая наступать, танкисты 2–й гвардейской к исходу 25 января достигли переправ через реку Нетце в районе Чарникау: передовые отряды этой армии завязали бои на восточной окраине Шнайдемюля. Тут успех следовал за успехом. Но на правом фланге фронта обстановка осложнялась. Противник сосредоточивал здесь крупные силы для удара в южном направлении. А войска 2–го Белорусского фронта были в это время повернуты на северо–восток для разгрома восточно–прусской группировки. Эти обстоятельства вынудили командование 1–го Белорусского фронта выделить значительные силы для обеспечения правого фланга.
Маршал Жуков решил прикрыться от померанской группировки противника, оставить часть войск для блокирования и уничтожения гарнизонов в Шнайдемюле и Познани, а главными силами фронта наступать в западном направлении, чтобы с ходу захватить пограничные укрепления, которые, по имевшимся данным, не везде были заняты постоянными гарнизонами. Быстрое преодоление пограничных укреплений обеспечивало выход войск фронта к реке Одер, захват плацдармов на ее западном берегу.
В связи с тем что главные силы 2–го Белорусского фронта были повернуты против окруженной восточнопрусской группировки противника, а войска его левого фланга задержались на реке Висле в районе города Торн, разрыв между смежными флангами 1–го и 2–го Белорусских фронтов к 25 февраля достиг 110–120 километров. Маршал Жуков направил в этот разрыв соединения 47–й и 61–й армий и 2–го гвардейского кавалерийского корпуса.
В населенный пункт Клодаву, где остановился наш штаб, пришла телеграмма, в которой были изложены дальнейшие задачи 3–й ударной. Мы быстро нанесли полученные указания на рабочую карту генерала Букштыновича. Армии предстояло резко повернуть на северо–запад и двигаться в общем направлении на Иновроцлав, Бромберг. Впереди еще не менее 150 километров пути. Приказ требовал двигаться быстрее. Штаб работает без задержки. Вот уже готовы боевые распоряжения корпу–сам и армейским частям. Начальник штаба докладывает их командарму на подпись. Изменений нет, можно отправлять по назначению. Через несколько минут начальник секретной части оперативного отдела старший лейтенант Цопов вручает под расписку офицерам связи опечатанные пакеты. Еще 30–40 минут — и они доставят распоряжения командирам корпусов. Мы уверены: завтра утром дивизии без опоздания снова выступят в поход.
Погода стала ухудшаться. Началась метель. Наклонившись вперед, закрывая руками лица, проваливаясь но колено в сугробы, бойцы пробивались вперед, стремясь не потерять из виду друг друга. Каждый шаг давался с трудом. Командиры и политработники шли в колоннах вместе с бойцами, следили, чтобы все получали пищу, помогали тем, кто выбился из сил.
Буксовали и оставались в сугробах автомашины. С каждым днем ухудшалось снабжение горючим и продовольствием. Начались перебои с питанием. Но особенно тревожили нас боеприпасы. Перед началом марша армия была полностью обеспечена ими. Однако значительная часть боеприпасов из?за нехватки транспорта осталась восточнее Варшавы. Другая часть застряла на дорогах. Проверка показала, что войска имеют в среднем 0,2 боекомплекта мин, 0,4 боекомплекта 76–миллиметровых снарядов, от 0,5 до 0,8 боекомплекта винтовочных патронов и 0,3 боекомплекта ручных и противотанковых гранат. А ведь мы шли в бой.
Армейские тылы, склады и госпитали отстали от главных сил армии на 150–200 километров. Основная причина — наша застарелая болезнь — нехватка горючего и автотранспорта. Из?за морозов и обледеневших дорог дивизионные тылы и полковые обозы тоже двигались медленно. Лошади, кованные в Прибалтике без шипов, падали, теряя силы. Часть войскового транспорта была занята ненужным имуществом и штабным оборудованием, за которое цепко держались хозяйственники и различные обеспечивающие службы. Пришлось вмешаться Военному совету армии, навести порядок и очистить обозы от лишнего груза.
Командование, офицеры штаба и политического отдела армии целыми днями находились в войсках, устраняя на месте обнаруженные недостатки.
Наиболее организованно совершали марш соединения 79–го стрелкового корпуса. Походные колонны его частей двигались на установленных дистанциях. Личный состав был подтянут и выглядел менее усталым. Выделялась и 171–я стрелковая дивизия.
Несколько иначе проходил марш в 7–м стрелковом корпусе. Здесь недостаточно использовались параллельные дороги, вследствие чего увеличивалась глубина колонн дивизий; артиллерия на механической тяге шла вперемешку с пехотой, задерживая ее движение; комендантская служба была поставлена плохо, на перекрестках дорог и при объездах крупных населенных пунктов создавались заторы и пробки; походный порядок не соблюдался, бойцы двигались группами и в одиночку; управление подразделениями на марше нарушалось.
Безусловно, ежедневные переходы в 40–50 километров тяжело сказывались на состоянии людей. Однако настроение основной массы личного состава было хорошее, бодрое.
Как раз в эти дни Военный совет фронта обратился к воинам с призывом усилить натиск на врага. Обращение это было встречено с воодушевлением, оно поднимало наступательный порыв бойцов и офицеров.
В последних числах января войска 3–й ударной, совершив трудный 450–километровый марш, вышли на территорию Германии северо–западнее Бромберга. Здесь мы начали занимать оборону на выгодных рубежах, чтобы не допустить возможных ударов противника в южном направлении.
12–й гвардейский стрелковый корпус силами 33–й стрелковой и 52–й гвардейской стрелковой дивизий занял рубеж Бушково, Цемпельбург, Клайн–Висневка фронтом на север. Длина участка — около 40 километров. Во втором эшелоне корпус имел 23–ю гвардейскую стрелковую дивизию, готовую к нанесению контратак. Против корпуса действовали части 32–й и 15–й пехотных дивизий СС, которые предприняли несколько атак силами до полка пехоты с танками. Все атаки были отбиты с большими для немцев потерями.
Остальные соединения нашей армии по мере продвижения последовательно занимали оборону западнее 12–го гвардейского стрелкового корпуса.
79–й корпус перешел к обороне фронтом на север в районе Фандсбурга и Флатова. 7–й корпус продвинулся еще дальше на запад и 13 февраля сосредоточился в районе Бальстер, Нойведель, Минкен, где временно поступил в оперативное подчинение командующего фронтом — совместно с 115–м укрепленным районом этот корпус тоже занял оборону фронтом на север.
Таким образом, войска 3–й ударной, обеспечивая правый фланг 1–го Белорусского фронта, растянулись в обороне более чем на 150 километров. Левее 79–го стрелкового корпуса действовали дивизии 2–го гвардейского кавалерийского корпуса. С гарнизоном противника в районе Шнайдемюля вели борьбу части 47–й армии. В промежуток между 79–м и 7–м корпусами выдвигались дивизии 1–й армии Войска Польского. Западнее 7–го стрелкового корпуса действовали войска 61–й армии.
Наш штаб разместился в небольшом населенном пункте Лохово, который находился на хорошей дороге в 10 километрах западнее Бромберга. Однако мы опасались, что но этой дороге могут двинуться гитлеровцы, если им удастся вырваться из окружения в городе Торн. Телефонной связи непосредственно со штабом 70–й армии 2–го Белорусского фронта, блокировавшей гарнизон Торна, у нас не было. Чтобы знать обстановку и при необходимости быстро принять соответствующие меры, мы ежедневно посылали туда офицеров штаба на автомашине с охраной. Опасения наши были не напрасны: основная группировка противника из Торна вырвалась. Правда, ушла она в северо–западном направлении. В нашу сторону проникли по лесам только разрозненные группы немцев. Их успешно вылавливали бойцы тыловых частей и подразделений.
Войска ударной группировки 1–го Белорусского фронта продолжали двигаться на запад. Особенно значительного успеха они достигли 31 января. В этот день 5–я ударная и 2–я гвардейская танковая армии вышли к реке Одер и захватили северо–западнее Кюстрина плацдарм шириной более четырех и глубиной до двух километров. Войска 1–й гвардейской танковой армии преодолевали упорное сопротивление противника южнее Мезеритц. Соединения 8–й гвардейской армии овладели городом Шверин. 69–я и 33–я армии весь этот день вели тяжелые бои за Мезеритцский укрепленный район и на отдельных участках прорвали его. В то же время шли напряженные бои с гитлеровцами в городах Шнайдемюле и Познань.
Итак, на левом берегу Одера появился первый плацдарм. Для закрепления достигнутого успеха необходимо было расширить фронт форсирования, захватить и закрепить на Одере другие плацдармы, ликвидировать окруженные гарнизоны противника. Правый фланг ударной группировки фронта должны были обеспечить 3–я ударная армия и 1–я армия Войска Польского.
Для нас начался новый этап: мы теперь сражались на территории фашистской Германии. Это и вдохновляло людей, и накладывало на них серьезную ответственность. В частях армии были проведены митинги, которые проходили празднично и торжественно. В 63–м гвардейском стрелковом полку старший сержант Юрченко, сняв от волнения шапку, горячо и страстно заявил:
— Я шел сюда, чтобы отомстить врагу, и дошел. Немцы пять раз ранили меня, но советского воина нельзя остановить, его не берет фашистский свинец. У меня на груди броня из гнева. А гнев мой велик — немцы угнали сюда, в неметчину, мою сестру. Я должен ее найти. Они сожгли мою деревню вблизи Смоленска, разорили колхоз, разбросали по свету всю мою семью. Я дошел до Германии! Это—счастье воина! Сколько пар сапог пришлось износить, чтобы прийти сюда! А теперь до Берлина я обязательно дойду!..
Каждый из нас чувствовал — победа не за горами. И каждому хотелось закончить войну именно в центре фашистского логова. Однако мы понимали, что Германия велика и военные дороги приведут в Берлин далеко не всех…
6
В восемь утра 14 февраля позвонил мне из Флатова генерал Переверткин:
— Товарищ Семенов, только что к нам в штаб приехал заместитель командира второго гвардейского кавалерийского корпуса по тылу полковник Бугров. Он сообщил, что сегодня на рассвете на их полевую хлебопекарню, расположенную в лесу севернее Шнайдемюля, вышли немцы, двигавшиеся в колоннах на север. По всей вероятности, это прорвались части шнайдемюльского гарнизона, чтобы соединиться со своими войсками в Померании.
— Семен Никифорович, что вы предприняли?
— Послал разведку в юго–западном направлении, принимаю меры к разгрому прорвавшейся группировки. Сам выезжаю в сто пятидесятую дивизию, к Шатилову. Прошу сообщить командующему армией, дозвониться к нему я не смог.
Я сказал, что командующий рано утром уехал в 12–й гвардейский корпус, пообещал немедленно разыскать его по телефону и доложить о создавшейся обстановке.
От Шнайдемюля, который был блокирован частями 47–й армии, до линии соприкосновения с врагом, где сейчас оборонялись части нашей 23–й гвардейской стрелковой дивизии, было не более 50 километров. Через все это пространство широкой полосой вдоль реки Кюддов тянулся на север хвойный лес. Его?то немцы и решили использовать при выходе из окружения.
Данные разведки, доложенные начальником штаба 79–го корпуса полковником Летуновым, подтвердили, что остатки шиайдемюльского гарнизона, усиленные самоходной артиллерией, пытаются пробиться по лесам в северном направлении, в район Ландек, на соединение с обороняющимися там немецкими частями.
Район Ландека удерживался 63–м гвардейским стрелковым полком 23–й гвардейской дивизии. Южнее, возле Флатова, находилась 150–я стрелковая дивизия. Юго–восточнее ее — части 207–й стрелковой дивизии. Таким образом, все основные дороги, идущие на север, были в руках наших войск. Однако лес, по которому двигались колонны противника, тянулся в 10 километрах западнее Флатова и не был занят нашими частями.
Требовалось принять самые срочные меры, чтобы задержать группировку фашистов. Одновременно надо было не допустить наступления немцев из района Ландек навстречу прорвавшемуся гарнизону.
Проанализировав сложившуюся обстановку, генерал Симоняк приказал организовать круговую оборону населенного пункта Кроянке на южных подступах к Флатову, вести непрерывную разведку на Петров, Тарновке и Шенфельд. Командиру 12–го гвардейского корпуса двумя полками атаковать противника на своем левом фланге в районе Ландек и Каппе, отбросить немцев на север. Одновременно в борьбу с прорывающейся группировкой была включена армейская артиллерия, оказавшаяся в этом районе.
Общее руководство по разгрому шнайдемюльской группировки было возложено на командира 79–го стрелкового корпуса. Получив эту задачу и не имея точных данных о силах противника, генерал–майор С. Н. Переверткин решил преградить немцам пути отхода на север. Для этого он приказал генералу В. М. Шатилову занять главными силами 150–й стрелковой дивизии район Хоэнфир, Гурзен, Дейч–Фир; одним полком — Радовнитц, Штрассфорт; одним стрелковым батальоном оборонять населенный пункт Кроянке к югу от Флатова.
За день части 150–й дивизии в основном вышли в указанный район. Однако 756–й полк запоздал и только к вечеру занял Гурзен. Эта задержка дала возможность противнику, продвигавшемуся по двум маршрутам, захватить несколько населенных пунктов, расположенных вблизи лесного массива, куда должны были выйти наши части.
Обстановка осложнялась. Видя это, командир 79–го корпуса усилил стрелковые полки в районе Флатова, передвинул сюда часть армейской артиллерии. Командиру 207–й стрелковой дивизии было приказано выбить немцев из Заколльнова и Тарновке (в 15 километрах к юго–западу от Флатова), которые к исходу дня также оказались в руках противника.
К нашим разведчикам попал приказ коменданта шнайдемюльской крепости полковника Ревлингера, изданный 13 февраля. Он подробно, до мелочей, регламентировал порядок выхода немецкого гарнизона из города. Приказ помог нам определить цели противника. Приведу некоторые пункты этого документа:
Шнайдемюль 13.1.45. Приказ по боевой группе «Ревлингер»
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
2. Боевая группа в 19.30 13.2 выходит из города Шнайдемюлъ на участке гренадерского батальона, прорывает кольцо окружения противника и двигается через Шенфельд на север с целью соединения с нашими войсками в районе северо–восточнее Ландек.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
4. Исходные позиции занять в 19.00. Командирам подразделений прислать на исходные позиции связных. Распоражается ими и строит колонну — начальник противотанковой артиллерии.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
7. При встрече на пути движения противника уничтожать его быстрыми и короткими ударами, в случае упорного сопротивления — обходить его.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
13. КП боевой группы с 19.00 — господский двор Грюнталь, с началом движения — я следую за гренадерским батальоном.
Комендант шнайдемюльской крепости полковник Ревлингер[4].
15 февраля бои разгорелись с новой силой. Стояла сплошная низкая облачность, температура поднялась до трех градусов тепла, моросил мелкий дождь, горизонт затянулся дымкой. На дорогах — грязное месиво. Немцы, заняв к утру Хоэнфир и лес западнее Гурзена, пытались при поддержке самоходных орудий прорваться в северном направлении. Однако все их атаки были отбиты.
К полудню фашистам удалось захватить западную часть Радовнитц. После этого у них появилась реальная возможность прорваться к своим частям в районе Ландека, расстояние до которого не превышало 10 километров. В этот критический момент решающую роль сыграла неожиданная для противника атака 164–го стрелкового полка 33–й дивизии под командованием подполковника Пейсаховского.
Стремительным ударом немцы были выбиты из Радовнитц. Затем их вышибли и из Хоэнфира. У противника началась паника. Бросая оружие, гитлеровцы в беспорядке стали разбегаться по лесу. Некоторые подразделения целиком сдавались в плен.
В момент напряженного боя в районе Радовнитц наши 594–й и 598–й стрелковые полки атаковали противника в районе Вангерц, Тарновке (юго–западнее Флатова). Оттесняя гитлеровцев, они к концу дня овладели рубежом Дейч–Фир, Эспенхаген, Тарновке. Части 150–й дивизии продолжали вести бой западнее Флатова.