2-го марта
2-го марта
Считаю, что к вечеру работы закончены; завтра мелочь. До сих пор не чувствовал усталости, и тому удивляюсь, но сегодня после обеда почувствовал. Слишком была напряженная работа. Что радует, это готовность всех отделов помочь и сознание, что надо помочь. Меня радует отношение ко мне отдельных лиц. Правда, что почти все мои бывшие подчиненные. Но их отношение ко мне и доверие трогают. О Мих. Вас. и о генерал-квартирмейстере части не говорю – там меня приняли, как самого близкого родного. Не даром прожили мы 4 тяжелых месяца до Барановичей включительно. Все это помогло делу.
Вместо предположенных двух дней пробыл пять. Завтра приезжает государь. Меня великий князь послал в Ставку именно, когда не было государя, когда Алексеев свободнее, и я не думал, что мне придется представляться, хотя ордена захватили. Но Алексеев считал, что это необходимо, и я подчинился; может быть полезно и делу. Не уверен, будет ли государь доволен этим. В августе меня не желали здесь иметь. Теперь я здесь, не по своей воле, но может быть, тоже нежеланный.
Не задержусь. Может быть, все ограничится представлением при приезде. Вероятно, так, а может быть, оставят на обед, в чем сомневаюсь. В последнем случае поеду 4 марта утром, в первом – завтра 3 марта вечером. Щекотливое положение, но что будет, увидим. Переговорил сегодня с Вильямсом о возможных путях к сношению великого князя с английским командующим.
Впереди полная неизвестность – примут ли англичане участие в действиях в Азии. Французы не могут, и это выяснилось сегодня с разговором с Лагишем. Наши мечтают о Трапезундской операции. Если и удастся, то там не удержаться. Все построено, и все к этому идет. За мое отсутствие я найду там большие перемены. Из телеграммы Болховитинова вижу, легкомыслие берет верх над расчетом, благоразумием и действиями соответственно обстановке.
И морская перевозка внушает мне большие тревоги и опасения. Еще до телеграммы Болховитинова, накануне ее здесь эта перевозка была решена. Помогли и моряки, они все думали о Трапезундской операции, а их заставляли просто перевозить войска. Болховитинову я не отвечал, ибо решено было до его телеграммы. Да большие тревоги и волнения возбуждает во мне эта перевозка. Способны ли будут наши моряки охранить это движение. Обставлено оно не дурно и по словам капитана Бубнова{167} все меры скрытности приняты. Но об ней говорят свободно и не стесняются называть места посадки. Свои тревоги я высказывал Алексееву сегодня. Великий князь настаивает на морской перевозке, его, значит, убедили в ее безопасности, а она все-таки опасна. Моего слова здесь нет, ибо и без меня все это было и решено и сообщено, куда следует.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.