Победа
Победа
Ранним утром 9 мая нас с женой, мирно спавших в своей постели, разбудила серия мощных хлопков. В унисон с каждым из них вздрагивали стены и дребезжали оконные стекла.
– Что это? – испуганно спросила Маша, изо всех сил прижавшись ко мне.
– Зенитка бьет, – тут же сообразил я, – она как раз возле дома стоит…
В это самое время кто-то начал исступленно барабанить в двери квартиры. Наспех натянув брюки и накинув на плечи китель, выскакиваю в коридор. Оказалось, это наш сосед. Его лицо, обычно весьма скромное на проявление эмоций, буквально светилось радостью. С трудом переведя дыхание, он во весь голос закричал: «Победа!!! Войне конец!!!» И обхватив мои плечи своими руками, резко прижал к себе, а затем, так же стремительно освободив меня из объятий, бросился в направлении лестницы…
В первое мгновение его слова не сразу дошли до моего сознания, и я среагировал на них с некоторым запозданием. И это совсем неудивительно, ведь война настолько сильно въелась в мою жизнь, что я, хоть и мечтал о мире, не сразу смог поверить в то, что он уже наступил. Но буквально несколько секунд спустя… безграничное счастье моментально заполнило все мое существо ослепительным солнечным светом, без труда разогнав скрывавшие жизненный горизонт грозовые облака. Я тут же понесся в спальню и, без труда оторвав Машу от пола, закружился с ней по комнате.
– Машенька! Родная моя! Победа! Победа!! – Наверное, впервые в жизни я радовался так искренне и беззаботно. Войне конец! Я жив! Любимая женщина рядом! Большего счастья и быть не могло…
– Ну что, – рассмеялась Маша, когда я, немного выбившись из сил, посадил ее на кровать, – пойдем гулять…
– Давай, – с радостью согласился я.
И действительно, чего дома сидеть, когда такой Праздник на дворе… Мы быстренько оделись и, держась за руки, направились к Невскому проспекту. Такого столпотворения на городских улицах мне никогда не доводилось наблюдать ни до, ни после этого дня. Московский вокзал, Дворцовая площадь, набережная Невы, близлежащие улицы – словом, всюду, где бы мы ни ходили, все свободное пространство было до отказа заполнено улыбающимися людьми.
Ласковое тепло белой ночи как нельзя лучше соответствовало счастливому настроению гуляющего по улицам народа. Победа! В нее все мы искренне верили с первого дня Великой Отечественной. Для нее с предельным напряжением работало на заводах все остававшееся в тылу население огромной страны, от мала до велика. Ради нее, не щадя себя, сражались и умирали пехотинцы, танкисты, авиаторы и моряки. Победа! Одна на всех… Вряд ли ошибусь, если скажу, что для всех тех, кому хоть одним глазком довелось взглянуть на военное лихолетье, День Победы стал праздником номер один на всю оставшуюся жизнь…
Трудно передать словами, что творилось тогда на улицах. Из репродукторов лилась радостная музыка. Военные без различия родов войск и званий, заводские рабочие, женщины и девушки, старики, инвалиды поздравляли друг друга крепкими объятиями и рукопожатиями. Вот прямо посреди улицы бравый офицер закружил в танце худенькую девчушку, с которой только что столкнулся в толпе… И тут же его примеру последовали другие мужчины…
Май 1945 г.
То тут, то там возникали импровизированные «застолья», организованные абсолютно случайно столкнувшимися в толпе людьми. Белый неочищенный самогон, хвост селедки, кусок хлеба – каждый угощал остальных тем, что имел.
Конечно, были и слезы. Слезы радости и слезы печали. Кто-то не мог поверить в то, что остался жить… Кто-то вспомнил своих родных, расстрелянных немцами, или погибших в бою товарищей… Мужчины и женщины, военные и штатские, старики и молодежь – никто не стеснялся плакать… И, что характерно, всегда находился человек, старавшийся по мере возможностей утешить другого. Подойдет, обнимет, скажет несколько теплых слов… И хоть немного да отступит терзающая сердце боль утраты.
Между прочим, все вокруг ощущали себя одной большой семьей, и это – совсем не преувеличение. Ведь каждый из нас, по мере своих сил и возможностей, делал все для общей Победы. И каждый из нас потерял в сражениях Великой Отечественной кого-то из своих родных и близких…
Август 1945 г. С трудом верится, что я сумел дожить до Победы…
А вообще же улицы Ленинграда в тот день буквально источали счастье и радость. И так здорово было бродить по ним, чувствуя безграничный прилив энергии, что возвращаться домой совершенно не хотелось. Поэтому мы с Машей, не замечая времени и не чувствуя усталости, ходили и ходили по праздничному городу. Домой мы добрались лишь на следующий день. Нам все еще не верилось, что началась мирная жизнь…
Конечно, никаких иллюзий о наступившем по мановению волшебной палочки земном рае ни у кого и быть не могло. Все прекрасно понимали, что восстановление разрушенного во время войны потребует долгих лет напряженного труда. Но люди совершенно не боялись этого и засучив рукава принялись за работу не менее самоотверженно, чем совсем недавно дрались с ненавистным врагом. И надо сказать, не менее успешно. Буквально на глазах вновь отстраивались заводы и фабрики, жилые дома и магазины. Год за годом планомерно и методично огромная страна постепенно возрождалась из пепла фронтовых пожарищ…
Ни для кого не секрет, что Победа досталась нам дорогой ценой. До сих пор историки не могут прийти к единому мнению по поводу количества погибших в Великой Отечественной. Данные, приводимые в различных исследованиях, значительно отличаются друг от друга, но даже самые меньшие из них способны внушить ужас любому человеку. Лично мне тяжело в целом признать правоту того или иного исследователя этого вопроса, но как очевидец и непосредственный участник описываемых событий могу достаточно корректно рассказать о том, сколько погибших было в моем непосредственном окружении: в семье, среди школьных друзей и однокашников по школе пилотов и, конечно, среди боевых товарищей.
О своем отце я подробно писал в одной из предыдущих глав. Все военные годы он тянул на себе тяжелую лямку труд армейца, серьезно подорвав при этом свое здоровье. Из четырех его братьев, насколько я помню, на фронте были только двое, и их судьбы сложились совершенно по-разному.
Дядя Сергей начал войну рядовым кавалеристом. Затем в числе других своих однополчан переучился на танкиста и вскоре стал командиром экипажа. Не раз его подразделение, понеся большие потери, отводилось в тыл для переформирования. Мой же дядя неизменно выходил из кровопролитных боев целым и невредимым. После Победы он вернулся домой в звании старшины, увешанный многочисленными наградами. «Смотри, Миша, сколько я медалей нахватал! Больше, чем у тебя!» – помню, шутил дядя Сергей, когда я приехал на побывку к родным. Надо сказать, очень редкое счастье – пройти всю войну, с первого дня до последнего, без единой царапины…
Младший брат отца, дядя Устим, также воевал с самых первых дней Великой Отечественной. Судьба распорядилась так, что он попал во 2-ю ударную армию Ленинградского фронта, которой командовал генерал Власов, ставший впоследствии «знаменитым» своим предательством. «Завели командиры нас, солдат, в болото да и бросили там, – рассказывал дядя. – Сами-то разбежались кто куда, а про нас забыли. Ни еды, ни боеприпасов… Ничего! И что делать – никто не знает. А тут немцы пришли и взяли нас, как говорится, тепленькими. Погрузили в вагоны и увезли…»
Так дядя Устим попал в Австрию, где до самого освобождения работал извозчиком у какого-то бюргера. Вернулся домой и сразу же загремел в лагерь, на этот раз в наш, советский. Каждый день, говорил, на допрос вызывали.
– Как в плен попал? Почему не застрелился?! – в который раз расспрашивал следователь.
– Так у меня же шестеро детей, – отвечал дядя, – если не я, то кто же их кормить будет! Вернуться надеялся… после войны…
– Почему же ты на немцев работал?! Пособник вражеский!
– Так какой же я пособник… Я же…
Слава богу, дядю Устима под статью не подвели и, продержав за колючей проволокой около трех месяцев, отпустили домой. Интересно, что к концу жизни количество его детей достигло двенадцати, и все они, получив соответствующее своим наклонностям и предпочтениям образование, начали трудовую деятельность в различных уголках огромной страны. Лишь одна из дочерей, выйдя замуж, осталась в родной деревне.
История с дядиным пребыванием в плену навредила лишь сыну, изъявившему желание стать военным летчиком. Он с успехом окончил аэроклуб, но пройти мандатную комиссию, открывавшую доступ в училище, ему не удалось. Ну как же! Отец – пособник врага… Я приехал тогда, чтобы поговорить с местными начальниками, но, увы, безрезультатно. «Хороший парень! Но что я могу сделать?» – с подобным ответом мне доводилось сталкиваться во всех инстанциях. Пришлось моему двоюродному брату, забыв о небесной стихии, обустраиваться на земле. Между прочим, железнодорожный институт окончил и впоследствии добился в этой области неплохих чинов…
Моих же школьных товарищей, как деревенских, так и городских, фронтовая судьба особо не жаловала, и остаться в живых из них повезло лишь считаным единицам. Среди моих воевавших одноклассников, насколько я знаю, домой вернулись только трое: Сережа Ермолаев (он еще в 40-м поступил в Челябинское танковое училище. На фронте – с 41-го по 45-й. Был два или три раза ранен и по излечении вновь возвращался в свою часть), Наташа Петрова (она в числе других уфимских девушек – слышал, их было около трех тысяч – в 42-м попала под Сталинград) и еще один парень. В параллельных классах – та же картина. Ребят помоложе погибло гораздо меньше…
Не лучше обстояли дела и в минно-торпедной авиации Балтийского флота, где мне довелось воевать. Для понимания сути сложившейся там ситуации приведу несколько характерных цифр, взятых из книги Мирослава Морозова «Торпедоносцы Великой Отечественной»:
Столь значительная разница количества боевых потерь в практически одинаковые временные промежутки 44-го объясняется довольно просто: в первой половине года обнаружение противника и, следовательно, его атаку затрудняли сложные погодные условия, установившиеся зимой и ранней весной. Но вот когда метеорологическая обстановка заметно улучшилась… Каждый месяц крейсерских полетов мы стали терять по двенадцать экипажей, то есть полностью укомплектованную эскадрилью.
Правда, с конца июня 44-го к боевым действиям приступил еще один минно-торпедный полк балтийской авиации, 51-й МТАП, да и молодежь из училищ приходила исправно… Но, как я уже говорил, не соответствовала подготовка летного пополнения требованиям войны, а времени, чтобы хоть немного поднатаскать ребят, не хватало – никакой паузы в выполнении боевых заданий, необходимой для этого, не было. Вот и приходилось бросать в бой всех, кого только можно…
Однажды (или в сентябре, или в октябре 44-го) в мою эскадрилью прибыли два экипажа из числа только-только окончивших училище. Пилоты – младшие лейтенанты… В общем, совсем еще «желторотики». И буквально на следующий же день их отправили в боевой полет, ставший для ребят первым и последним… Причем получилось так, что их личные дела в полк еще не прибыли, а самих людей в живых уже нет.
Вера Акатова, наш эскадрильский писарь, впопыхах фамилии их на бумагу записала, а потом побежала куда-то и потеряла листок этот. Надо родным парней похоронки отправлять, а куда… никто не знает. Всем тогда досталось, и поделом. Особенно мне, командиру эскадрильи. Конечно, несколько дней спустя личные дела пришли… Но дело ведь совсем не в этом…
Заметно меньше экипажей мы стали терять в 45-м, когда близкое расположение аэродрома к театру боевых действий позволило нам окончательно перейти к нанесению по врагу групповых ударов. Но все равно, восемь экипажей за один месяц на два полка неполной численности… Слишком много… Слишком…
Что до моих друзей по летному училищу и инструкторской работе, то почти все из них, кто всеми правдами и неправдами сумел вырваться на фронт, погибли в боях. Последним стал Федя Шипов, прибывший в 3-ю эскадрилью нашего полка в самом конце 44-го. Ему удалось продержаться совсем немного, и в последних числах февраля 45-го, выполняя минную постановку в районе Либавы, мой старый товарищ пропал без вести…
Мне же посчастливилось дотянуть до Победы. И чем больше я размышлял над пережитым мной в те грозовые годы, тем яснее понимал, что мне удалось остаться в живых благодаря невероятному везению. Одно то, что мой самолет, получив в мае 44-го четыре прямых попадания зенитных снарядов и сто пятьдесят семь осколочных ранений, на одном моторе смог дотянуть домой, уже можно считать необъяснимым чудом. А если вспомнить остальные описанные в этой книге случаи…
Конечно, в авиации многое зависит от профессионального мастерства пилота и штурмана, но, положа руку на сердце, мог ли я считать себя лучшим летчиком, чем, скажем, Гептнер или Бунимович? Думаю, что нет, ведь в то время, как они погибли, мой боевой опыт не шел с ними ни в какое сравнение. И ведь, чего греха таить, бывало, позволял себе некоторые вольности по отношению к своей машине. Однажды даже выпивши полетел, да еще и в непростых погодных условиях… И все окончилось благополучно. А вот для Победкина тот же самый поступок закончился фатально даже ясным безоблачным утром…
Может быть, я слишком берег себя, избегая «излишнего» риска? Конечно же, нет! Подробно я уже ответил на этот вопрос в предыдущих главах. Здесь лишь повторю, что каждый из нас, идя в атаку, понимал, что в данный момент от его действий зависит не только выполнение боевого задания и собственная жизнь, и даже не только жизни пехотинцев и танкистов – наших братьев по оружию, а ни много ни мало судьба будущих поколений – наших пока еще нерожденных детей и внуков. Конечно, у всех имелись и мотивы личной мести врагу за погибших друзей, за варварски убитых нацистами родных и близких…
Но спроси у любого из нас, за что именно он вступал в смертельную схватку, тут же услышишь однозначный ответ – за свою Родину. Она воспитала нас, дала нам путевку в жизнь, предоставив все возможности для реализации своих способностей и предпочтений. Не зря ее сравнивают с матерью. И, поверьте, это не просто красивые возвышенные слова, это – мировоззрение подавляющего большинства представителей моего поколения, чему я, один из десятков миллионов непосредственных участников Великой Отечественной, являюсь живым свидетелем.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.