Беспорядки в столице

Беспорядки в столице

В четверг, 23 февраля (8 марта) 1917 г. в столице начались демонстрации. Причиной их было недостаточное количество хлеба, вызванное забастовкой пекарей¹. На ряде заводов (например, «Арсенал») забастовка начиналась следующим образом: на территорию вторгалась толпа агрессивных подростков от 16 до 18 лет (около 70 человек), которая начинала призывать бросить работу и избивать противников стачки². В результате количество стачечников росло как снежный ком. Попытка директора завода устыдить рабочих (он заявил, что остановка работы на военном заводе во время войны является предательством) вызвало ответные крики: «Сухомлинов! Мясоедов! Царица сама шпионка!». Причина такой осведомленности была проста. Один из кричащих вспоминал: «Перед этим ведь рабочие читали письмо к рабочим членов Государственной думы со списками замешанных в шпионстве»³.

К полудню на Выборгской стороне бастовало уже около 30 тыс. человек, активное участие в волнениях поначалу приняли женщины. Рабочие останавливали движение трамваев и, переходя от одного завода к другому, призывали прекратить работу и снимали с производства тех, кто не прислушивался к этим словам. Демонстранты начали выходить на Литейный и Невский проспекты⁴. Следует отметить, что разношерстная масса поначалу вовсе не была агрессивной⁵. «Густая толпа медленно и спокойно двигалась по тротуарам, – вспоминал генерал Балк, – оживленно разговаривала, смеялась, и часам к двум стали слышны заунывные голоса: хлеба, хлеба… И так продолжалось весь день всюду. Причем лица оживленные, веселые и, по-видимому, довольные остроумной, как им казалось, выдумкой протеста»⁶.

Вскоре события стали приобретать непредвиденный никем характер. «Крушение романовской монархии в марте 1917 года было одной из самых спонтанных, анонимных и лишенных вождей революций в истории.

В то время как почти каждый думающий наблюдатель в России в зиму 1916–1917 гг. предвидел вероятность краха существующего режима, никто даже среди революционных лидеров не осознавал, что забастовки и продовольственные беспорядки, начавшиеся в Петрограде 8 марта, закончатся мятежом гарнизона и свержением правительства через четыре дня»⁷. Эти слова американского исследователя Февраля во многом заложили начала историографической традиции этих событий. С ними трудно не согласиться: прежде всего, начавшаяся революция стала неожиданностью для революционеров. И это вполне естественно, потому что она ими и не готовилась. Начавшись неожиданно для одних, и не мечтавших о быстрой и скорой революции, она почти сразу стала приобретать неожиданные формы и для других, так мечтавших о государственном перевороте. Впрочем, свой вклад в начало движения (во всяком случае, на улицах) внесли все неправые элементы общества.

На совещании у Хабалова 23 февраля (8 марта) было подтверждено решение о разделении города на участки и закреплении за каждым воинской части, которая могла быть задействована в случае, если не хватит сил полиции и казаков. Вопрос об усилении полиции пулеметами не рассматривался даже в этот момент, а без разрешения воинских властей полиция не могла получить это оружие⁸. Пулеметов, о стрельбе из которых потом так много говорили «февралисты», на вооружении у полиции не было⁹. Военные власти накануне событий были слишком растеряны для того, чтобы подготовиться к решительным действиям. Их неуверенность сказалась сразу же. 23 февраля (8 марта) исполняющий тогда обязанности делопроизводителя в Главном штабе В. Д. Набоков заметил, что «…в Петербурге очень неспокойно, рабочее движение, забастовки, большие толпы на улицах власть проявляет нервность и как бы растерянность и, кажется, не может особенно рассчитывать на войска, в частности, на казаков»¹⁰.

Конные городовые, которые поначалу действовали на улицах, разгоняли собравшихся, по преимуществу женщин (толпа пропускала их и снова смыкала ряды после их проезда)¹¹. Без поддержки войск сил полиции было совершенно недостаточно для более жестких действий. Именно на кавалерию начальник столичного гарнизона возлагал особые надежды. Поскольку толпа на улице поначалу вела себя достаточно спокойно, Хабалов распорядился воздерживаться от применения оружия, разгоняя демонстрантов конными частями. Он считал возможным ограничиться этими мерами и обойтись без кровопролития, а также предпринял усилия по увеличению выпечки хлеба. Генерал считал, что его недостаток был результатом провокации и ажиотажа, вызванного слухами и ожиданием введения карточной системы распределения¹².

В городе были значительные запасы муки – около 450 тыс. пудов. При жестком нормировании этого хватало на обеспечение трехмиллионного населения Петрограда не менее чем на шесть дней (приблизительно 2,4 кг хлеба на человека, исходя из нормы 400 грамм – 1 фунт – в день);

при установившемся (100 тыс. пудов в день) – примерно на четыре дня. Сложное положение с хлебом продолжалось с осени 1916 г., а двухнедельное прекращение железнодорожной связи между Москвой и Петроградом (с 1 (14) февраля 1917 г.) ухудшало это положение и провоцировало рост опасений среди населения столицы. Петроград особенно сильно зависел от железнодорожных и дальних перевозок: сказывалось его географическое положение и отдаленность от основных зернопроизводящих центров страны. 79,4 % хлебных грузов, прибывающих сюда, проделывали путь, превышающий 1000 верст, в то время как в Москве эта цифра равнялась только 13,5 %. 25 февраля (10 марта) ожидалось прибытие шести «маршрутных поездов» с зерном, а 2 марта – еще шести, что обеспечило бы столицу хлебом до мая¹³.

Норма снабжения оставалась неизменной – 1,5 фунта хлеба на неработающего жителя города, 2 – на рабочего и солдата. Правда, для получения этой нормы необходимо было выстоять очередь¹⁴. Слухи, вызвавшие ажиотажное потребление, резко увеличили длину очередей, превратив их в рассадники для распространения новых слухов. «Очереди за хлебом увеличились вдвое, – вспоминал американский журналист. – Многие стояли в них целую ночь. Булочные, которые получили муку и работали всю ночь, к девяти утра были уже пустыми. Даже те из них, которые имели запасы муки, не могли производить хлеб достаточно быстро. Быстро распространялись сообщения о недостаче хлеба»¹⁵. Вызванные заморозками перебои с движением срывали ежедневную норму питания Петрограда – 40 вагонов с зерном в день. Следует учесть, что все расчеты снабжения не учитывали наличия военных запасов, которые также можно было пустить в дело и компенсировать взятое после восстановления нормальной работы железной дороги¹⁶. Положение было сложным, но еще не критическим.

Иными словами, хлеба было достаточно на складах, но не хватало на прилавках: это вызывало продовольственную панику и будило протестные настроения. В немалой степени пробуждению этих настроений способствовал и следующий факт, отмеченный в рапорте градоначальника столицы на имя командующего войсками Петроградского округа от 23 февраля 1917 г.: «В течение последних четырех дней почти вся столичная пресса посвящала ряд заметок и статей вопросу о введении в Петрограде карточной системы на хлеб: обстоятельство это было вызвано тем, что петроградское общественное управление занялось обсуждением этого дела, не имея на то, по моему мнению, ни права, ни достаточных оснований без ведома уполномоченного председателя Особого совещания по продовольствованию столицы»¹⁷.

Группы демонстрантов во второй половине дня прорвались в центр города, где их встретили усиленные наряды конной полиции и казаков. Толпы останавливали трамваи, били в них стекла. Демонстрантов разгоняла конница, но они собирались снова. К вечеру 23 февраля (8 марта) активность на улицах столицы спала: митингующие разошлись по домам¹⁸.

Несмотря на размах забастовки (в ней принимало участие до 200 тыс. рабочих), она первоначально не вызвала особого опасения столичных властей.

«Такие забастовки, – вспоминал начальник Петроградского охранного отделения, – бывали и раньше и не могли предвещать чего-либо опасного и на этот раз. Но через ЦВПК в рабочие массы были брошены политические лозунги, и был пущен слух о надвигающемся якобы голоде и отсутствии хлеба в столице»¹⁹. В этот день Керенский предложил в Думе включить в формулу перехода требование отставки правительства и создания нового кабинета, подчиненного «контролю всего народа», а также свободы слова, собраний и организаций²⁰. Требования к правительству были сформулированы менее радикальным образом: «Признавая необходимым: 1) чтобы Правительство немедленно приняло меры для обеспечения продовольствием населения столиц так же, как и других городов; 2) чтобы, в частности, были немедленно удовлетворены продовольствием рабочие заводов, работающих на оборону; 3) чтобы к распределению были теперь же широко привлечены городские самоуправления и общественные элементы и организованы продовольственные комитеты, и 4) чтобы все уволенные рабочие Путиловского и Ижорского заводов были немедленно приняты обратно и деятельность заводов немедленно восстановлена, – Государственная дума переходит к очередным делам»²¹.

В Ставке тем временем внешне все шло обычным чередом. После утреннего чая последовал доклад Алексеева, на котором присутствовали генералы В. Н. Клембовский и А. С. Лукомский. В 12:30 за завтраком собрались представители иностранных военных миссий, Свита, генералы Алексеев и Иванов, великие князья Сергей и Александр Михайловичи. К тому времени были получены первые телеграммы о волнениях, офицеры за столом переспрашивали друг друга о последних новостях из Петрограда. Но атмосфера в целом была спокойной: по окончанию завтрака император поехал на автомобильную прогулку²². Даже на следующий день Николая II больше беспокоило состояние здоровья детей: они заболели корью. За исключением этого, он чувствовал себя спокойно и уверенно: «Мой мозг отдыхает здесь – ни министров, ни хлопотливых вопросов, требующих обдумывания»²³. Тем не менее начавшиеся в Петрограде волнения в Ставке восприняли с опасением, так как знали, что в городе нет ни одной «прочной кадровой части»²⁴.

Уже в первый день волнений подтвердились опасения насчет частей гарнизона. Поздним вечером 23 февраля (8 марта) в здании столичного градоначальства было собрано совещание военных и полицейских властей Петрограда под председательством Хабалова. Генерал Балк сделал доклад о прошедшем дне. Выяснилось, что из выделенных в распоряжение конных частей решительно действовал 9-й запасной кавалерийский полк; 1-й Донской казачий Ермака полк, недавно прибывший в столицу после доукомплектования призывными старших возрастов, фактически бездействовал. В этот же день произошла первая встреча казаков с демонстрантами: всадники мирно проехали через толпу, не нарушая строя и не предпринимая ничего. И «улицу» и «тротуар» это чрезвычайно ободрило. Вялые действия своих подчиненных командир полка полковник Троилин объяснил недавно поступившими пополнениями, неумением казаков действовать против толпы, отсутствием привычки к городским условиям их лошадей и… отсутствием у казаков нагаек! По приказанию генерала Хабалова в полк было немедленно выделено по 50 коп. на казака для обзаведения ими²⁵.

В результате совещания в Петрограде было введено так называемое 3-е положение (по 1-му и 2-му порядок поддерживался полицией, по 3-му власть переходила к военным). Таким образом, с 24 февраля (9 марта) столица была передана под ответственность военных. Вступал в силу разработанный ранее план охраны Петрограда. Мобилизовывалась полиция, усиленная казачьими и резервным кавалерийским полками и жандармским дивизионом, войска занимали основные административные здания, речная полиция – переходы через Неву²⁶. «По предварительно разработанному плану, – вспоминал начальник Охранного отделения, – Петроград был разделен на несколько секторов, управляемых особыми войсковыми начальниками, а полиция почему-то была снята с занимаемых постов и собрана при начальниках секторов. Таким образом, с 24 февраля город в полицейском смысле не обслуживался. На главных улицах и площадях установлены были войсковые заставы, а для связи между собой и своими штабами – конные разъезды. Сам Хабалов находился в штабе округа на Дворцовой площади и управлял всей этой обороной по телефону»²⁷.

В городе сразу же почувствовали, как резко увеличилось присутствие армии. По улицам тянули связь для полевых телефонов, дымили полевые кухни, появились палатки Красного Креста. Невский проспект был оцеплен и получил вид военного лагеря²⁸. Первоначально это зрелище само по себе действовало на людей пугающе. «В городе, говорят, беспорядки усиливаются, – отмечал в своем дневнике инженер-путеец Ю. В. Ломоносов, – но носят они совершенно неорганизованный характер. В нашем районе тишина и спокойствие. Что это? Случайная вспышка изголодавшихся людей или провокация? Боюсь, что последнее»²⁹. Уходя с вечернего совещания у Балка, генерал Глобачев высказал свое убеждение, что на завтрашний день демонстраций уже не будет³⁰. Позиция военных властей была несколько более сложной. С одной стороны, они не могли тешить себя подобными надеждами, а с другой, не испытывая поначалу недоверия к войскам, они все же хотели избежать применения оружия. «Я говорил Хабалову, – сообщал позже на следствии военный министр генерал Беляев, – какое ужасное впечатление произведет на наших союзников, когда разойдется толпа, и на Невском будут трупы»³¹. Неуверенность командования в такой обстановке быстро передается подчиненным. В результате в столице еще можно было найти политиков, гарантировавших восстановление порядка путем расстрелов, но уже явно не хватало тех, кто был готов стрелять.

На самом деле сделать это, опираясь на имевшиеся в распоряжении полицейские силы и вяло действовавших казаков, было трудно. «24 и 25 февраля забастовка питерских рабочих приобрела всеобщий характер, – вспоминал один из активных ее участников. – Все заводы замерли, зато улицы приняли оживленный вид. Рабочие со всех районов направлялись в центр города. Несмотря на полицейские заграждения на мостах через Неву и Фонтанку, в одиночку и группами, по льду и обходными путями люди стекались на Невский проспект. Кое-где начались столкновения с полицией, пытавшейся разогнать демонстрантов. Нередко полицейские получали серьезный отпор. Рабочие от обороны переходили к наступлению, порой разоружали городовых. Невский был полон народу, движение трамваев и другого транспорта приостановилось»³².

Протест против власти в столице становился модным, как и в 1905 г. 24 февраля (9 марта) забастовал даже хор в императорской опере³³. Вместо заявленной по программе «Майской ночи» Мариинский театр поставил «Каменного гостя»³⁴. В протесте хора против действовавших еще солистов было нечто символичное для лиц, ответственных за порядок в столице и стране. Хабалов пытался успокоить горожан, опубликовав объявление о том, что хлеба в городе достаточно, а подвоз муки идет без перерыва. Но лозунг «Хлеба!» 24 февраля (9 марта) перестал уже быть главенствующим. Волнения практически повсюду стали переходить к политическим лозунгам³⁵. Верным показателем напряженности на улице стало исчезновение с тротуаров «благомыслящей публики», которая до этого любовалась зрелищем относительно безопасных беспорядков. К 19:00 столица замерла. Было совершенно неясно, что произойдет утром следующего дня³⁶.

24 февраля (9 марта) в Мариинском дворце под председательством князя Голицына было проведено совещание по вопросу снабжения столицы продовольствием, в котором приняли участие министры военный, торговли и промышленности, земледелия, путей сообщения, а также главы Государственного совета, Государственной и Городской дум. Выяснилось, что в городе имеется свыше 460 тыс. пудов ржаной и пшеничной муки – вполне достаточный для обеспечения жителей Петрограда запас – и что подвоз продовольствия идет в обычном режиме. В результате на совещании было принято решение предоставить контроль над распределением хлеба Городской думе³⁷. Нетрудно представить инициатора данного решения. Скорее всего, им был Родзянко. Оно полностью соответствовало пункту 3 формулы перехода, принятой накануне Государственной думой³⁸.

Справиться с возложенной на них задачей городским властям не удалось. Между тем ранним утром могло показаться, что обстановка начала разряжаться: вновь начали ходить трамваи, улицы стали убираться, на Сенной площади принцем Ольденбургским был организован шатер-колбасная, продававший дешевую и качественную колбасу – ее активно раскупали люди. Вскоре картина резко изменилась³⁹. Тем же утром сорокатысячная демонстрация прорвалась с Выборгской стороны через Литейный мост на Литейный, а далее и на Невский проспект. Значительное количество людей проникало по льду в центр города, где возникали стихийные митинги. Командование ввело в полную силу 3-е положение⁴⁰.

Для поддержки полиции все чаще стали посылать войска. Демонстранты поначалу игнорировали распоряжения военных или применяли по отношению к ним оружие. Войска отвечали им выстрелами⁴¹. Пока что армия выступала скорее в качестве свидетеля происходивших событий и только реагировала на нападения. Уже два дня в столице шли волнения и на ее улицах появлялись армейские части. Тем не менее даже среди командования по-прежнему не было решительности и единства во взглядах относительно того, как их следует использовать. Командование считало, что появления войск будет достаточно для успокоения, и решило воздерживаться от применения оружия⁴².

Одним из проявлений этой нерешительности было то, что информация о событиях в Петрограде, получаемая в Могилеве, была крайне сбивчивой и неточной. 25 февраля (10 марта) Хабалов известил Алексеева телеграммой о том, что в столице началась забастовка, вызванная недостатком хлеба, и что в столкновениях с демонстрантами принимают участие войска, не употребляющие пока что оружия. «В подавлении беспорядков, – сообщал командующий Петроградским военным округом, – кроме петроградского гарнизона, принимают участие пять эскадронов 9 запасного кавалерийского полка из Красного Села, сотня лейб-гвардии сводно-казачьего полка из Павловска, и вызвано в Петроград пять эскадронов гвардейского запасного кавалерийского полка»⁴³. В штабе Хабалова в это время все были спокойны и уверены как в войсках, так и в правильности выбранного поведения⁴⁴.

Между тем положение было сложным, и оно ухудшалось с каждым часом. Приехавший 25 февраля (10 марта) с Северного фронта в Петроград генерал А. П. Будберг с удивлением обратил внимание на то, что на вокзале и улицах отсутствовали представители власти: были лишь наряды запасных нижних чинов гвардейских полков. Вид и поведение солдат напомнили генералу пережитые им дни волнений во Владивостоке в 1906 г. Будберг немедленно направился в штаб гвардии и предложил немедленно приступить к выводу ненадежных гвардейских запасных частей и заменить их вызванной с фронта кавалерией. Чебыкин проигнорировал это предупреждение: он по-прежнему не ожидал серьезных проблем от своих подчиненных⁴⁵.

Сомнений у командования запасные части еще не вызывали⁴⁶. Зато их поведение на улицах порождало надежды у революционеров. Уже начинали проявляться последствия нерешительности командиров и, как следствие, бездействия слабых в кадровом отношении подразделений. Армия уже не была единой и перестала восприниматься сторонниками революции односложно. «Я вспоминал атмосферу Московского восстания 1905 года, – отмечал Суханов. – Все штатское население чувствовало себя единым лагерем, сплоченным против военно-полицейского врага. Незнакомые прохожие заговаривали друг с другом, спрашивая и рассказывая о новостях, столкновениях и о диверсиях противника. Но замечалось и то, чего не было в Московском восстании: стена между двумя лагерями – населением и властью – не казалась такой несокрушимой: между ними чувствовалась диффузия. Это увеличивало возбуждение и вливало в массы подобие энтузиазма. Прокламации Хабалова срывались со стен совершенно открыто. Городовые-одиночки вдруг исчезли с постов. Заводы встали. Трамваи не ходили»⁴⁷.

Твердой уверенности в войсках у командования не было. 25 февраля (10 марта) в Ставку пришла телеграмма от Протопопова, извещающая о том, что беспорядки в городе вскоре будут подавлены. В это же время весьма активную личную деятельность развил Родзянко. Он ездил по городу, встречался попеременно с министрами и думцами, убеждая и тех, и других, что только его приход к власти может гарантировать восстановление порядка: «Дайте мне власть, я расстреляю, но в два дня все будет спокойно и будет хлеб»⁴⁸. Таким образом, и Протопопов, и Родзянко были уверены в том, что подавить начавшиеся волнения силой, в принципе, возможно.

Между тем утром и днем 25 февраля (10) марта в Петрограде продолжались многочисленные столкновения войск и полиции с демонстрантами⁴⁹.

Демонстранты у Казанского собора опрокинули два проезжавших воза с пустыми бутылками и стали забрасывать ими полицию. Когда подошла пехота, люди стали уговаривать солдат не стрелять и часто имели успех⁵⁰. В целом, полиция, пехота и кавалерия действовали энергично, были случаи применения оружия. В отличие от них казаки продолжали вести себя вяло, в ряде случаев своим поведением демонстрировали сочувствие митингующим. Появляются первые признаки будущего развала воинской дисциплины. На Знаменской площади у памятника Александру III казак зарубил шашкой пристава полиции, пытавшегося рассеять толпу и отнять красный флаг. Новость об этом воодушевила демонстрантов. Вскоре один из конных взводов 4-го Донского полка обстрелял наряд полиции. Со второй половины дня войска и полиция все чаще пускают в ход огнестрельное оружие, что приводит к панике на Невском. Демонстранты начинают разбегаться⁵¹. Здесь же на Невском казаки вновь отличились: они атаковали нагайками и разогнали полицию⁵².

С вечера в центре города царила полнейшая тишина; именно в это время приходит телеграмма императора, предписывающая командующему войсками округа немедленно «прекратить беспорядки в столице». Хабалов отдал распоряжение: в случае мирного хода демонстрации продолжать действовать конницей, в случае агрессивного, то есть революционного поведения, открывать огонь после трехкратного предупреждения. Утром 26 февраля (11 марта) в Петрограде установилось видимое спокойствие⁵³. Хабалов известил об этом Ставку, добавив, что им было «…выпущено объявление, воспрещающее скопление народа на улицах и подтверждающее населению, что всякое сопротивление беспорядка будет подавляться силою

оружия»⁵⁴.

«День 25 февраля был нами проигран во всех отношениях, – справедливо отмечал генерал Балк. – Не только руководители выступлений убедились, что войска действуют вяло, как бы нехотя, но и толпа почувствовала слабость власти и обнаглела. Решение военного начальства импонировать силами, в исключительных случаях применять оружие не только подлило масла в огонь, но, замотавши войска, дало им возможность думать, что на хулиганские выступления начальство смотрит растерянно, как бы боится “народа”, а помехой всему власть и ненавистная полиция»⁵⁵.

Поздним вечером 25 февраля (10 марта) на квартире у председателя Совета министров князя Голицына было собрано совещание правительства. Начавшись около 12 часов ночи, оно завершилось в 4 утра 26 февраля (11 марта)⁵⁶. В ходе совещания обсуждался вопрос о роспуске Думы. Вызванные Протопопов, Хабалов, Белецкий и Глобачев производили впечатление колеблющихся людей, но тем не менее они предложили распустить Думу и ввести в городе осадное положение. В результате этот вопрос так и не был решен, но зато Голицын поручил министрам иностранных дел и земледелия вступить в консультации с лидерами Думы и намекнул на то, что в правительстве могут произойти перемены. Имелась в виду отставка Протопопова. Что касается демонстраций, то совет согласился с предложением Хабалова обратиться к их участникам с предупреждением о том, что войска будут действовать против них оружием⁵⁷.

Правительство колебалось между политикой «кнута» и «пряника». Риттих требовал не останавливаться перед пролитием крови, потому что в противном случае ее прольется гораздо больше. Покровский предлагал обратиться к императору с просьбой разрешить уйти в отставку, так как члены правительства «не снискали доверия страны». В целом, большинство участников совещания все же склонялось к выбору решительных действий⁵⁸. В результате было принято решение о введении осадного положения, но при этом главный исполнитель был в растерянности. «На членов Совета министров генерал Хабалов произвел неудовлетворительное впечатление, – вспоминал Барк. – Он, видимо, растерялся, и в нем не чувствовалось надлежащей энергии для проведения решительных мер»⁵⁹.

Перед совещанием правительства Хабалов собрал начальников военных районов столицы: все они, без исключения, высказались за энергичное применение войск⁶⁰. Среднее командное звено было настроено решительно, чего нельзя было сказать о высшем. Хабалов и Беляев продолжали колебаться, явно опасаясь брать на себя ответственность за последствия. Участник правительственного совещания вспоминал: «Заседание министров в этом отношении принесло пользу: два генерала, далеко не воинственные, набрались энергии и освободились от страха ответственности перед Царем и обществом»⁶¹. В результате диалог с общественностью лишался всякого смысла. Толку в нем в любом случае было немного, так как судьба страны уже решалась на улицах ее столицы. Тем не менее, сославшись на личную инициативу, Риттих и Покровский пригласили на совещание Маклакова и выразили свою уверенность в необходимости создания «ответственного министерства»⁶².

Объявления с суровыми предупреждениями были расклеены по всему городу. Казалось, они начинают действовать, а город – успокаиваться. Уже днем демонстранты были обстреляны войсками у Казанского собора. Особенно активно действовала учебная команда лейб-гвардии Волынского полка. Счет убитых и раненых пошел на десятки⁶³. Улицы в центре были очищены от демонстрантов, на них остались лежать только трупы. Многим начинало казаться, что революция в очередной раз потерпела поражение⁶⁴. Достаточно было появиться самому небольшому числу солдат, готовых действовать оружием, как обстановка сразу же начинала меняться. При первых же выстрелах толпа разбегалась⁶⁵. Так, полуэскадрон 9-го запасного полка – около 80 человек под командованием одного корнета – всего несколькими залпами разогнал демонстрацию численностью в несколько десятков тысяч человек⁶⁶. Вместе с тем в ряде случаев к вечеру пехота и даже юнкера стали действовать без особой решимости⁶⁷.

Сторонники активных мер считали необходимым возвращение императора в столицу, так как только его присутствие могло заставить преодолеть неуверенность у колебавшихся членов правительства. Вечером 26 февраля (11 марта) Спиридович позвонил в Могилев Воейкову и сообщил ему об этом⁶⁸. Николай II был спокоен и не торопился с отъездом, который планировал на вторник, 28 февраля (13 марта). В Ставке знали, что беспорядки в Петрограде приняли большой размах, но все же больше всего Верховного главнокомандующего и его начальника штаба беспокоило положение дел на Юго-Западном фронте, где весной должно было начаться наступление⁶⁹. Там возникла опасная ситуация со снабжением. 25 февраля Николай II писал жене: «Последние снежные бури, окончившиеся вчера, по всем нашим югозападным ж.[елезно]-д.[орожным] линиям поставили армии в критическое положение. Если движение поездов немедленно не восстановится, то через 3–4 дня в войсках наступит настоящий голод»⁷⁰. Внимание к этой проблеме легко объяснимо: если волнения в Петрограде были вызваны сложностями с обеспечением хлебом, то снежные заносы могли создать гораздо более опасную ситуацию в армии.

26 февраля (11 марта), в воскресенье, день в Ставке начался службой в соборе, которую вел отец Георгий Шавельский. На ней присутствовали Николай II, Алексеев, Свита, команды солдат и простые прихожане. Далее день следовал по обычному распорядку, но беспорядки в столице все больше и больше начали беспокоить императора⁷¹. Во второй половине дня информация о них вызвала у ряда сотрудников Ставки испуг. Алексеев держался спокойно: он предлагал императору перейти к решительным мерам для разрешения вопросов снабжения, осложняющих положение фронта и армии⁷².

В это время председатель Думы готовился связаться по телеграфу с императором по вопросу об ответственном правительстве. В 14:00 Нокс приехал к Родзянко на Фурштадтскую. О том, в каком настроении находился этот человек, свидетельствует дневник британского офицера. Кандидатуру на пост премьера Родзянко обсуждать не хотел, но дал ясно понять, что лучшим человеком на этом месте будет он сам. Понятливый британец догадался и спросил главу Думы, не согласится ли он принять эту ответственность на себя. «Он ответил утвердительно, что он, может быть, делает ошибку, но все же он сделает что-то. Как всегда, он предложил британскому и французскому послам сделать совместное представление (по его кандидатуре. – А. О.). Родзянко считает, что этот кризис пройдет, но неизбежно еще будут возникать похожие кризисы, так как людям до смерти надоело правительство. Боюсь, что Родзянко велик только физическими размерами»⁷³. Именно после этого разговора он убеждал, что некое лицо, обличенное доверием, сможет навести порядок на улицах. Между тем в Петрограде порядок начал покидать не только улицы, но и казармы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.