Плюшкин

Так звали гладкошёрстного, рыжего, довольно крупного кобеля местной породы. Пока мы, ошалевшие от перелёта, восторженной встречи «стариками» и крохотности фаизабадского гарнизона, брели к единственному модулю, пёс равнодушно дремал. Даже когда проходили около него, Плюшкин только слегка поднял голову, понюхал в воздух и снова впал в полудрёму. Как мне объяснили потом, этот пёс безошибочно определял советского летчика, или техника. Не авиационный люд, не признавал, хотя и особой враждебности не проявлял. Но вот афганцам, лучше было не попадаться ему на глаза.

Весь день Плюшкин дремал на своём импровизированном посту. Для этого он облюбовал пожарную песочницу. В неё же он зарывал свои припасы. За эту страсть к закапыванию впрок, он и получил свою кличку. Ел Плюшкин на удивление мало для такого крупного пса, впрочем, чему тут удивляться, только в голодном Афгане могла в процессе естественной селекции появиться такая «экономичная» порода. Плюшкин не носился заведённой юлой, как годовалая овчарка Рекс. Несмотря на полусонный вид, он всё замечал, что твориться вокруг. И стоило только потенциальной жертве оказаться в зоне досягаемости его цепи, как тут же следовал молниеносный бросок. Впрочем, такое случалось нечасто, местные бойцы из роты охраны прекрасно знали нрав Плюшкина, как и длину его цепи. В семь вечера, хоть часы сверяй, он заканчивал своё «дежурство» на посту и приступал к «патрулированию» окрестностей нашего небольшого гарнизона. При этом ошейник Плюшкин снимал самостоятельно без чьей либо помощи. В пять утра, когда я выходил на опробование двигателей вертолёта, Плюшкин с самым смиренным видом сидел в песочнице и терпеливо ждал, когда на него наденут ошейник. Любопытно было то, что солдаты из роты охраны, которых он никогда не упускал возможности шугануть, если те оказывались в опасной зоне, могли совершенно свободно в этот момент ходить мимо него. Условности Плюшкин соблюдал строго, нет ошейника, нет службы. Излишне говорить, что это был самый надёжный охранник в ночное время. Часовой мог и закемарить на посту, Плюшкин — никогда.

Но были и у него свои слабости. Плюшкин любил сгущённое молоко. Всех, кто не забывал вынести ему со столовой банку с остатками сгущёнки, он заносил в список своих лучших друзей. Когда вожделенная банка оказывалась у него, он зажимал её в лапах и медленно, растягивая удовольствие, полировал её языком. И в этот момент, ему было совершенно без разницы, что вечно голодный Рекс уже прокрался в его «кладовую» и роется в поисках припасов. Впрочем, если бы не Рекс, то вполне возможно, что через месяц на месте песочницы вырос бы террикон припасов Плюшкина. А так «система» находилась в равновесии, Плюшкин закапывал, а Рекс выкапывал.

Но ни к кому конкретно, как это свойственно псам, Плюшкин не привязывался. Наверное потому, что он уже успел пережить несколько смен.

Спустя год, когда прибыла наша замена, и мы шли к вертолёту, чтобы навсегда покинуть Файзабад, Плюшкин всё также равнодушно лежал в своей песочнице.