Глава 13. Линия фронта 1980-83 гг. Мозамбик и Свазиленд
Глава 13. Линия фронта
1980-83 гг. Мозамбик и Свазиленд
Я прибыл в Мапуту, столицу Мозамбика, в марте 1980 года. В португальские времена город назывался Лоренсу-Маркеш и с учётом его тропического климата, прекрасных пляжей, элегантных гостиниц и ночной жизни тогда представлял собой туристический рай для белых южноафриканцев. Это было место, где мог расслабиться зажатый дома суровыми рамками кальвинистской морали класс белых южноафриканцев, которого, в то же время, никак не касались жестокости португальского колониального режима. Революция положила этому конец.
Я провёл первую ночь в квартире Су Рабкин. Она целеустремлённо добивалась того, чтобы уехать из Лондона и жить поближе к своей новой родине. Она жила с детьми в просторной квартире с чудесным видом на океан и на гавань. Дети — Джоб, которому было шесть лет и Франни, которой только что исполнилось четыре, периодически ездили в Преторию с дедушкой и бабушкой, чтобы навестить в тюрьме своего отца Дэвида.
После оживлённого рассказа Су о визитах к Дэвиду и о том, как из Мапуту ведётся подпольная работа, я отправился спать гораздо позже обычного. Ранним утром следующего дня я был разбужен мелодичным пением и топотом ботинков по асфальту. Выйдя на балкон квартиры Су, выходящий на проспект Джулиуса Ньерере, я увидел колонну мозамбикских солдат, обнажённых по пояс и бегущих строем по улице.
Они пели в насыщенных и радостных тонах о только что объявленной победе освободительных сил на выборах в Зимбабве. Мозамбик оказывал неоценимую помощь зимбабвийским борцам за свободу и, особенно, Африканскому национальному союзу Зимбабве (ЗАНУ) под руководством Роберта Мугабе, получая за это ответные удары Родезии.
АНК исторически имел более тесные связи с Африканским союзом народа Зимбабве (ЗАЛУ) во главе с Джошуа Нкомо, который действовал с территории Замбии. Это произошло прежде всего потому, что ЗАНУ возник позже и рассматривался в течение некоторого времени как раскольническая группа. Под влиянием наших связей с ЗАЛУ большинство из нас в АНК считали, что Нкомо получит большинство мест в парламенте. Я сделал краткую остановку в Лусаке на пути в Мапуту и там в штаб-квартире ЗАЛУ меня информировали об их больших ожиданиях. Я написал письмо Элеоноре из Лусаки, предсказывая солидное большинство для ЗАЛУ и второе место для ЗАНУ.
Письмо от Элеоноры с комментариями по поводу результатов выборов пришло на адрес Су. «В политике, мой дорогой, — писала она, — самое лучшее — не быть абсолютно уверенным в чём бы то ни было. По крайней мере ты сам всегда это советовал. Кажется газета «Гардиан» в Лондоне имела гораздо более ясное представление о возможных итогах выборов, чем вы в Лусаке. В будущем прислушивайся к своим собственным советам».
В конверт была вложена вырезка из «Гардиан», где указывалось, что, как ожидается, ЗАЛУ получит все 20 мест в своём опорном районе Матабелеленд, а Роберт Мугабе — подавляющее большинство из 60 мест в тех районах страны, где говорят на языке племени шона и где ЗАНУ вела войну в буше. Основной вопрос, по мнению «Гардиан», заключался в том, сколько мест смогут наскрести епископ Абель Музорева, который вступил в союз с Яном Смитом, и отколовшаяся от ЗАНУ группа под руководством Ндабанинге Ситоле. В конечном счёте они смогли получить жалкие три места на две группировки.
Победа африканского большинства в Замбабве мощно способствовала активизации борьбы в Южной Африке и Намибии. Хотя баланс сил всё больше склонялся на нашу сторону, государство апартеида было слишком сильно для того, чтобы Мозамбик мог позволить себе предоставлять такую же помощь АНК, какую он оказывал ЗАНУ. Соответственно, хотя АНК имел официальное представительство в Мапуту и получал помощь и моральную поддержку со стороны ФРЕЛИМО, у нас не было там учебных центров и мы не могли действовать непосредственно через границу Мозамбика с Южной Африкой.
Было достигнуто понимание, что мы будем действовать в подпольном режиме. Для этих целей вместо базовых лагерей мы использовали множество конспиративных домов. У бойцов была большая личная свобода по сравнению с тем, к чему они привыкли в Анголе. Это делало Мапуту и другие прифронтовые районы самыми предпочтительными местами назначения. Раскованный стиль жизни дополнялся в этих районах наличием активистов АНК, работающих в правительственных учреждениях, давних политических эмигрантов из Южной Африки, и сторонников из-за рубежа, работающих по правительственным контрактам. Через несколько дней после прибытия я попал на вечеринку, в которой бойцы МК участвовали вместе с сотрудниками организаций по оказанию помощи Мозамбику из Чили, Англии, Португалии и Италии, а также с представителями местной общины.
Это была хорошая возможность расслабиться вместе с товарищами, которые недавно прибыли из Анголы, такими, как Обади и Рашид. Лесли, долговязый парень с бритой головой, который отказывался подчиняться в Кибаше, тоже веселился и скоро возглавил исполнение «той-той» — боевого танца нового стиля, позаимствованного из лагерей ЗАПУ. Этот танец скоро стал невероятно популярным среди наших активистов в Южной Африке.
Лесли, выпрямившись, изображал бег на месте, поднимая при этом колени как можно выше, и выкрикивал ритмичный текст, обращаясь к кольцу других участников танца:
«Бейте буров,
Тамбо говорит:
«Победа или смерть!»
Слово говорит:
«Нет третьего пути»
Мугабе говорит в «Ланкастер Хаус»:
«Никаких увязок!»
Хуп, хуп, хуп
Идут партизаны,
Говорят АК.
Горит «Сасол».
Свободу Манделе.
Бейте буров.
Свободу нации.
хуп, хуп, хуп…»
Я получил приглашение на более степенный ужин в дом Марселино душ Сантуша. Моя старая знакомая Пам организовывала вечеринку по случаю 50-летия её мужа, который теперь был вице-президентом Мозамбика. Я сидел напротив министра иностранных дел Жоакима Чиссано и напомнил ему о случае, когда мы встретились в аэропорту Каира. Я обнаружил, что моих друзей не изменили посты, которые они занимали. Особенно Пам оставалась столь же естественной и не отрывавшейся от земли. Такое общение было большой разницей по сравнению с обстановкой в лагерях в Анголе. Мне пришлось потом испытать напряжение подпольной работы в «прифронтовых» странах и я начал понимать необходимость для наших бойцов расслабляться. Это было реальной потребностью, но это вело и к нарушениям дисциплины.
Маршрут в Южную Африку из Мозамбика шёл через маленькое, не имеющее выхода к морю королевство Свазиленд. Нужно было чуть более часа, чтобы добраться по разбитому участку шоссе длиной в 80 километров до расположенного на плоскогорье города Намаача на границе со Свазилендом. При этом нужно было пару раз проезжать через блок-посты. Бойцы, которые передвигались между двумя странами, должны были перебираться через часто патрулируемый пограничный забор в одном из многих подходящих мест. Мы вели планирование в Мапуту, а сами операции осуществлялись из Свазиленда. Королевство служило главным каналом проникновения в Южную Африку и передовой базой для наших боевых групп.
Частично как результат поездки во Вьетнам, но и в силу возникавших проблем связи между нашими боевыми операциями и массовой борьбой народа, АНК приступил к реорганизации, одним из последствий которой было моё появление в Мапуту. В каждом из «передовых районов» было создано объединенное политико-военное командование, которое подчинялось Революционному совету в Лусаке. Тамбо прибыл в Мапуту, чтобы официально ввести в действие наше региональное командование, которое получило название «Вышестоящий орган». Он призвал нас к предельно творческому подходу и разрешил без всяких согласований изменять созданные структуры так, как мы считали нужным.
«Вышестоящий орган» состоял из интересных людей, включая Джо Слово, который теперь жил со своей женой Рут Ферст в Мапуту. Председателем был Джон Нкадименг[49], а секретарём — Джекоб Зума[50]. Они оба были бывшими политическими заключёнными и после освобождения в середине 1970-х годов участвовали в восстановлении подполья, соответственно, в Соуэто и в Дурбане.
Нкадименг был рабочим средних лет и профсоюзным активистом. Впервые он начал заниматься политической деятельностью в 50-х годах. Его уважали за честность и твердую преданность борьбе. Его вовлёк в политику мой старый друг по Дар-эс-Саламу Флаг Бошиело. Джон любил рассказывать, как последний произвёл на него впечатление тем, что каждое воскресенье проходил по многу километров, чтобы продавать партийную газету. Семья Нкадименга жила в Свазиленде и Сейисо был его телохранителем. Было очень радостно вновь встретиться с Сейисо, но радость была омрачена известием о том, что Синатла погиб в автомобильной катастрофе.
— Ты уверен, что это была просто авария? — спросил я, вспоминая опасениями Синатлы в отношении вражеской агентуры. — Не мог ли кто-нибудь испортить рулевое управление?
— Машина перевернулась на склоне холма, — сказали мне. — Она была полностью изуродована, поэтому определить было невозможно.
Джекоб Зума вырос в сельской местности в провинции Наталь. Я знал его по Дурбану в 60-х годах, когда он был молодым неграмотным фабричным рабочим. Он одним из первых вступил в МК и был арестован в 1962 году с группой людей, пытавшихся покинуть страну для военной подготовки. Его школой стал остров Роббен. Он научился читать и писать, освоил английский, развил огромную политическую проницательность и ко времени выхода из тюрьмы, в которой он провёл двенадцать лет, он окончил среднюю школу[51].
Я тесно сотрудничал с Зумой и Нкадименгом в развитии подпольных политических структур. Лучшие молодые бойцы из лагерей направлялись для проведения боевых операций, которые, по своей природе, были эпизодическими. Опыт же указывал на необходимость создания сильного подполья, как фундамента, на который могли бы опираться боевые действия.
Одной из причин впечатляющего успеха ЗАНУ было то, что их комиссары пошли в сельскую местность и своей политической работой готовили соответствующую почву. Командующий военными формированиями ЗАНУ Тонгагара в полной мере проникся аналогией Мао Цзе-дуна о «рыбе в воде» применительно к отношениям партизан и народа. После подготовки в Китае он вернулся в Африку, проповедуя необходимость для политических комиссаров вести массовую мобилизация среди людей, особенно в сельских районах.
Наши бойцы делали то же самое, что и зимбабвийские борцы за свободу, ещё до того, как узнали о концепции Тонгагары. Небольшие подразделения проникали в Южную Африку, проводили операции и возвращались в соседнюю страну. Мы наносили удары, такие как, например, наделавшее много шума нападение на САСОЛ — завод по переработке угля в бензин. Но нас это уже не удовлетворяло. У нас было много острых споров о том, как лучше решить проблему, в основе которой был вопрос о целесообразности сохранения раздельных механизмов политической и военной деятельности. Зума и я выступали за объединение всех структур, однако победить в этой дискуссии было нелегко. Мы решили в первую очередь сосредоточиться на укреплении базы подполья.
Было ясно, что если мы сумели бы создать сильную и прочную подпольную сеть по всей стране, то она имела бы возможность обеспечить надёжное укрытие и помощь подготовленным бойцам. Сеть была бы также в состоянии связывать бойцов с народом. Такая идея уже существовала в 60-х годах. Основным препятствием на нашем пути была беспощадная эффективность сил безопасности и проблема проникновения вражеской агентуры в наши ряды. Ещё одним фактором было то, что большинство наших бойцов были бывшими студентами из чёрных посёлков. Мы никогда не сумели бы достичь того, чего мы добились, без героического поколения Соуэто, но их мужество и смелость не компенсировали крайне важные ограничения. Причина, по которой Тонгагара успешно вёл войну в буше, за-ключалась в опоре ЗАНУ на крестьянство. Но в Южной Африке не было многочисленного сельского населения. Хотя операции МК так и не достигли уровня полномасштабной партизанской войны, они, тем не менее, смогли вдохновить сопротивление в таких формах, каких не существовало в других странах. Именно эти операции сделали АНК такой популярной организацией, особенно в городах, и привлекли людей на нашу сторону. Лишь позднее я понял, а после возвращения в Южную Африку и увидел, что по крайней мере до 1990 года мы не смогли дойти до сельского населения, чтобы политизировать людей.
Политические структуры существовали как бедные родственники при военных. Первой задачей было укрепить их энергичными людьми, обладающими как политическими, так и военными навыками. Мы начали привлекать к работе с нами некоторых перспективных бойцов, на которых я обратил внимание в Анголе.
Когда массовое движение в Южной Африке начало подниматься, я послал несколько писем Элеоноре, описывая свою работу:
«Первые недели нагрузка была непосильной. Я держал рот закрытым и настроил свои антенны на приём информации о всех параметрах сложной ситуации. Потребовалось некоторое время, чтобы разобраться, поскольку происходит много всякого, и я испытываю напор со стороны товарищей, которые утверждают, что у них есть все ответы на вопросы… Я настолько занят, что нет времени расслабиться. Иногда мы работаем по 18 часов и всё это может происходить в том же месте, где мы едим и спим. Совещания не прекращаются — что сказал по этому поводу Маяковский? «Да здравствует совещание о прекращении всех совещаний!». Мы участвуем в жарких спорах и должны выработать чёткий подход…»
В Мапуту был проведён митинг в память о Лилиан Нгои, одной из давних руководительниц женского движения, которая только что была похоронена в Соуэто при участии массы людей. Перед нами выступила Рут Ферст, которая с её тёмными волосами и сверкающими глазами представляла собой поразительную фигуру. Она была хорошим оратором, основательно использовала факты, анализировала. Она говорила о Лилиан Нгои как образце для всех женщин.
Рут являлась руководителем Центра африканских исследований Университета Эдуарда Мондлане и сотрудничала с высшим руководством ФРЕЛИМО. Будучи не тем человеком, который легко выносит дураков, она критически относилась к некоторым устоявшимся взглядам в нашем Движении, в частности, к некритическому отношению к Советскому Союзу, к ожиданиям, что ЗАПУ победит на выборах, к нашей поддержке правительства Эфиопии, подавляющего борьбу Эритреи за отделение.
Когда я только приехал в Лондон, у меня установились очень хорошие отношения с ней. Она часто привозила мне сувениры из своих поездок по Африке, включая страусово яйцо из Судана, которое стало одной из самых дорогих реликвий. Теперь, когда я стал членом руководства, мне приходилось защищать некоторые позиции, которые Рут воспринимала неодобрительно. Я не могу утверждать, что не был мишенью для язвительной стороны её языка, под который осторожные люди старались не попадать. С другой стороны, я чувствовал, что она считает меня одним из «твердолобых». Однако мои твёрдые убеждения вовсе не предполагали, как заметил Палло Джордан, закрытости ума.
Ещё одним членом АНК, работавшим в правительстве Мозамбика, был Альби Сакс, который был сотрудником Министерства юстиции. Чувствительный и интеллигентный, Альби чувствовал себя в Мозамбике, как дома. Он говорил по-португальски и хорошо познакомился с местной культурой. Я некоторое время жил в его квартире. Коллекция мозамбикских картин и скульптур приближала её к художественной галерее. Пару выходных дней до того, как я погрузился в свои новые обязанности, я участвовал вместе с Альби в прокладке водопровода в одной из деревень неподалеку от Мапуту. Он жил активной жизнью и брал меня на многочисленные мероприятия.
1 мая 1980 года Джон Нкадименг и другой профсоюзный активист, Уильям Кханиле, возглавили группу южноафриканцев, которая с развевающимся красным флагом участвовала в мощной демонстрации по улицам Мапуту. И Рут, и Альби приняли участие, а Альби предложил, чтобы наша группа одела строительные каски и несла ломы и лопаты. Мы были очень хорошо приняты зрителями и удостоились специальных аплодисментов президента Саморы Машела, стоявшего на трибуне.
Через Альби я познакомился со многими иностранными специалистами, симпатизировавшими АНК. Су и я начали вербовать из их числа курьеров для поездок в Свазиленд и в Южную Африку. Мы называли их «любителями сёрфинга» — кодовая метафора, которую мы ввели для обозначения путешествия из «Гавани» (Мапуту), через «Бухту» (Свазиленд) и в «Океан» (в Южную Африку).
Товарищи, которых мы вызвали из Анголы, расположились в большом доме в Мапуту, откуда мы управляли операциями. Дом состоял из рабочих помещений и из спальных комнат и мы называли его «Галера». Именно там мы готовили бойцов для работы в «Бухте» и в «Океане». Одна из первых вещей, которую я сделал, было устройство люка в полу, через который можно было укрыться в подвале. Через несколько лет, когда я уже покинул Мапуту, товарищи спаслись, нырнув в этот люк во время налёта южноафриканских коммандос.
Скоро я совершил первый из многих нелегальных переходов через границу в Свазиленд. Границу хорошо охраняли силы безопасности обеих стран. Пересечение того, что мы называли «зелёным забором», предполагало преодоление двух заграждений, каждое из которых было высотой в четыре метра. Между заборами лежала «ничейная земля» шириной сорок метров. Мы обычно пересекали границу около пограничного поста возле деревни Намаача на мозамбикской стороне и деревни Ломахаша на свазилендской.
И в Претории, и в Свазиленде хорошо знали, что этот район является излюбленным местом пересечения, поэтому его интенсивно патрулировали солдаты свазилендской армии. Иммиграционные чиновники также были бдительными и всегда высматривали подозрительные личности из числа ехавших на машинах. Каждый раз, когда в Южной Африке проходила очередная операция, режим границы ужесточался. Дом АНК в Намаачи на мозамбикской стороне границы был разрушен взрывом бомбы и несколько наших домов в Свазиленде также подверглись нападению. Не было никакого сомнения, что в этом участвовали спецслужбы Претории. Намаача была также пунктом, где сходились границы Мозамбика, Свазиленда и Южной Африки. На холме, господствующем над стратегической границей, был создан южноафриканский наблюдательный пост. Граница шла вдоль холмов горной гряды водораздела реки Лимпопо. Это была лесистая территория, на которой островками располагались деревни и где водились многочисленные дикие животные.
Первый раз я пересекал границу в компании Рашида и Поля Дикаледи, самого молодого члена «Вышестоящего органа» в Мапуту. Мы приехали в Намаачу из Мапуту и были хорошо вооружены. Нас встретили двое проводников из МК. Пока мы ожидали захода солнца, они непрерывно шутили. «Лучше всего пересекать границу сразу же после наступления темноты, — сказали нам, — потому что на закате совершается смена караула и первый патруль будет здесь только через два часа». Затем наши проводники засмеялись и добавили: «Это в том случае, если патруль будет вести себя как обычно. В противном случае приготовьтесь стрелять и бежать».
Мы двинулись в буш, удаляясь от Намааче, стремясь избежать встречи с патрулем ФРЕЛИМО, и с военной точностью начали перебираться через проволочную сетку. Для этого нужно было подползти к первому забору и перебраться через него в то время, когда остальные прикрывали тебя. Напряжение особенно возрастало, когда ты сидел высоко наверху забора, готовясь спрыгнуть вниз, поскольку можно было в любой момент ожидать, что зажгутся прожектора и осветят эту сцену. Перебежка согнувшись через ничейную землю до второго забора была жутким ощущением. Стрельба могла начаться в любой момент. В конце концов мы перебрались на свазилендскую сторону границы и быстро укрылись в буше. Там мы остановились, чтобы восстановить сбившееся дыхание и осмотреться в темноте. Пока я пытался восстановить контроль над приливом адреналина, я почувствовал волну возбуждения по случаю удачного «нарушения границы», как это называют русские.
В Свазиленде есть только два маленьких города, которые из себя что-то представляют — Мбабане, столица, и Манзини. Последний находится в двух часах езды от границы и наших товарищей часто забирали в условленном месте встречи неподалеку от Ломахаша. Свази недавно создали контрольные пункты поблизости, поэтому нам нужно было идти до холмов Лебомбо до того места поблизости от Манзини, откуда нас заберут.
Идти в темноте было трудно. Каменистые тропинки вверх и вниз по холмам проходили недалеко от южноафриканской границы. В середине ночи мы остановились около одной из деревень, чтобы утолить жажду из колонки.
«На другой стороне забора — Южная Африка», — сказали нам проводники. Невзирая на усталость, я не удержался от соблазна перелезть через забор и исполнить ритуальный танец «той-той» на южноафриканской земле. Я коснулся её впервые с 1963 года.
После того, как мы шли пешком большую часть ночи и покрыли примерно 30 километров по холмистой местности, совсем перед рассветом в зарослях сахарного тростника нас подобрала машина. Мы избежали контрольных пунктов, проехав по просёлочным дорогам через тростниковые поля, а затем выехали на хорошую дорогу и ехали примерно час до города Манзини в центре Королевства.
Свазиленд — второй после Гамбии в списке самых маленьких стран Африканского континента. Он практически полностью окружён Южной Африкой, за исключением его восточной части, которая граничит с Мозамбиком. Страна с очень красивой природой, расположенная между провинциями Трансвааль и Наталь, в 1910 году была объявлена британским протекторатом, чтобы предотвратить её включение в Южноафриканский Союз. Поскольку экономика Свазиленда в значительной степени является частью южноафриканской экономики, эта страна вместе с протекторатами Лесото и Ботсвана рассматривалась, как один из «заложников» Претории.
Многие из моих товарищей с презрением относились к претензиями Свазиленда на статус независимого государства с учётом его консервативной политической и социальной системы и относились к нему, как к одному из бантустанов Южной Африки. Полиция Свазиленда рьяно охотилась за оперативниками АНК, которых после недолгого содержания в тюрьме обычно депортировали в Мозамбик. Утверждалось (и не без основания), что большинство сотрудников полиции безопасности Свазиленда находились на содержании Южной Африки и что «бурам» позволялось действовать против нас, как им заблагорассудится.
Однако глава государства, король Собхуза II, которому было уже больше восьмидесяти лет, был эмоционально привязан к АНК. Когда АНК был создан в 1912 году, то он, наряду с другими вождями и монархами Юга Африки, был сделан его почетным членом. Король Собхуза управлял 600 тысячами покорных подданных, живущих в традиционном обществе, которое за пределами городов и маленького современного экономического сектора основывалось на иерархии вождей и на сельском хозяйстве разбросанных семейных хуторков, удовлетворяющем лишь собственные потребности. Вокруг короля постоянно шла борьба между традиционалистами и модернистами. Утверждалось, что большинство членов обоих кланов было коррумпировано.
Один из лидеров АНК, Мозес Мабида, часто приезжал к королю из Лусаки и Мапуту, чтобы разъяснить нашу позицию и оказать воздействие на внешнюю политику Свазиленда. Мабида, который по происхождению был зулусом (а языки сиСвази и сиЗулу — практически один и тот же язык), имел импозантную седую внешность и глубоко знал родственную историю и культуру. Его всегда принимали очень хорошо. Даже когда Мабида стал генеральным секретарём Коммунистической партии, добрые отношения сохранились.
Конечно, среди свазилендских полицейских были порядочные люди. Один из них спас активиста АНК, похищенного агентами Претории в начале 1980 года. Дайя Пиллей был школьным учителем миссии Святого Джозефа и одновременно одним из оперативников АНК. За несколько лет до этого я обучал его в Лондоне. Он осуществил многочисленные операции с применением взрывчатки в Дурбане, пока ему не пришлось бежать в Свазиленд. Однажды ночью вооружённые люди вломились в его дом, скрутили его, несмотря на яростное сопротивление, кинули в машину и увезли.
В течение субботы и воскресенья офицер-следователь свазилендской полиции вместе с одним из учителей-коллег Пиллея объездил каждую улицу в Манзини и в его окрестностях в поисках машины похитителей — красного «Фольксвагена-Жучка» с вмятиной на боку. Они обнаружили его, частично прикрытого, на въезде в один дом в самом центре города. Обитатели дома — два мозамбикских беженца и чёрный южноафриканец — были арестованы. У них обнаружили фальшивые паспорта и оружие без разрешение на его хранение. Они признались в том, что похитили Дайю Пиллея и передали его южноафриканской полиции около пограничного забора. Незадолго до моего прибытия в Королевство правительство Свазиленда при поддержке АНК вынудило южноафриканцев освободить Дайю Пиллея в обмен на его похитителей.
Я сотрудничал с братом Дайи — Айваном Пиллеем и его женой Рэй и вскоре мы вместе поехали навестить его в миссии Святого Джозефа. Это было в пяти минутах езды от Манзини, в сельской глубинке и вдали от национального шоссе, ведущего к Ломахаше. Мы проехали мимо многочисленных учебных зданий и мастерских и остановили машину около комплекса жилых домов. Уже были сумерки, и я заметил, что несколько человек с тревогой смотрели на нас, но их напряжение спало, когда они увидели Айвана и Рэй. Дайя, почти полная копия своего брата, тонкая фигура с клочковатой бородой, говорил тихо и серьёзно. Он ждал нас, и мы сели за ужин из насыщенного пряностями карри из баранины, который он приготовил. Его рассказ о похищении был волнующим и дал мне возможность познакомиться с методами нашего противника.
— К счастью, я сопротивлялся, как чёрт, — рассказывал Дайя спокойным голосом, — поэтому к тому времени, когда меня засунули в машину, к месту схватки прибежало много моих коллег-учителей. Но они не решились вмешаться, поскольку эти головорезы наставили на них оружие. Но по крайней мере я знал, что полиция и АНК будут информированы и это давало мне надежду. Я подумал, что если они хотели убить меня, то они бы сделали это прямо на месте.
Его отвезли к пограничному забору и перенесли на другую сторону. По-прежнему с завязанными глазами его везли несколько часов и в конечном счёте поместили в какое-то здание, где приковали цепью к кровати. Через некоторое время начался допрос.
— Грубый голос выкрикивал: «О-кей, Дайя, мы знаем всё о твоей деятельности. Если ты будешь сотрудничать с нами и скажешь нам то, что мы хотим знать, ты сможешь выйти отсюда живым».
Дайя хитро улыбнулся:
— Тогда я ответил: «Если вы знаете всё о моей деятельности, то что ещё вы хотите знать?».
Дайя махнул руками.
— Бах! Бах! За свою дерзость я получил по сильному удару по голове слева и справа. «Jou dormer se coolie[52], — рявкнул ещё один голос. — Не шути с нами или ты кончишь в реке».
— Допрос многое открыл для меня, — продолжал Дайя тихим, задумчивым голосом. — Они знали об операциях в Дурбане годичной давности и ничего не знали о том, что происходило после этого. Там присутствовал какой-то африканский парень, который задавал мне некоторые вопросы и который знал о тех временах. Мне показалось, что я узнал этого голос, как голос одного из товарищей, который был арестован и который, как мы подозревали, «перевернулся». В какой-то момент я остался с ним один на один. Я думаю, что это было сделано намеренно. Он попытался убедить меня в том, что у АНК нет шансов и что буры не такие уж плохие. «Дайя, — сказал он, — почему бы тебе не ответить на их вопросы. Они будут хорошо обращаться с тобой после этого. Ты сможешь снова свободно жить дома и они дадут тебе дом, машину и защиту». Я решил рискнуть и обратился к предателю по имени: «Скажи своим боссам, чтобы они пошли к чёрту. Я лучше умру, но не будут таким «impimpi»[53] как ты».
— Ну, за это я получил ещё один удар, — заметил Дайя, потирая затылок, — но этот трус сразу же исчез и больше в допросах не участвовал.
Они допрашивали его целый день, избивая, когда он дерзил или когда молчал. Он понял, что если он готов выносить удары, то физическая боль его не пугала. Он понял также, что они не хотят избивать его до потери сознания. Чувствовалось также, что они были озабочены международными последствиями его похищения. Даже не зная о том, что его похитители арестованы, Дайя почувствовал изменение в поведении допрашивавших. Избиения прекратились, а пища улучшилась. Он понял, что АНК поднял тревогу.
Дайя печально улыбнулся и сказал: «Самая мрачная часть истории начинается дальше. На следующий день утром меня крепко схватили и сделали укол в руку. «Нет причины для беспокойства, — сказал мне на ухо успокаивающий голос, — это лишь для того, чтобы расслабить тебя». Я сразу же понял, что они ввели мне наркотик, возможно, дали мне так называемую «сыворотку правды». Я расслабил тело, чтобы они подумали, что ввели мне достаточно. Влияние наркотика действительно чувствовалось, однако я изображал, что он действует на меня сильнее, чем на самом деле. Два человека подняли меня и куда-то повели. Я много читал о средствах дезориентации, которые англичане использовали на бойцах Ирландской республиканской армии, и стремился сохранять сознание. Мне показалось, что меня просто водили по комнате, в которой меня держали. Наконец меня посадили в большое кресло и начали задавать вопросы. Это был поток вопросов: о конспиративных домах, о наших оперативниках в Южной Африке, о нашей системе связи, о лидерах в Мапуту и так далее. Я откинулся в кресле и бормотал что-то неразборчивое, чувствуя, что они напряжённо пытаются разобраться в этом бреде. Они подумали, что я выключился, и бросили меня опять в кровать. Мне захотелось захохотать: сначала они как идиоты водили меня по помещению и, тем не менее, я оказался всего в трёх шагах от кровати.
На следующий день они вновь применили сыворотку правды — процедура была той же самой. Только на этот раз они дали мне меньше, поскольку, очевидно, подумали, что дали мне сверхдозу в предыдущий день. «Я вновь играл ту же игру, — тихо усмехнулся Дайя, — только более убедительно».
В течение нескольких последующих дней я почувствовал заметное улучшение в обращении со мной и понял, что побеждаю. Однажды вечером они сказали, что мне повезло и что я возвращаюсь в Свазиленд. Мне завязали глаза, не останавливаясь, провезли через границу и высадили на окраине Мбабане».
Дайя сидел, откинувшись назад, в доме, из которого его похитили, и выглядел так расслабленно, как будто он рассказывал о воскресной поездке на природу. Если бы его похитители не были пойманы, то он не был бы с нами и вряд ли остался бы в живых, чтобы поведать нам эту историю. Его рассказ нужно было внимательно изучать и сделать выводы для всех наших оперативников. Я подумал о том, какой полезной эта история должна быть для наших лагерей. Слишком много людей «раскалывались» на допросах от испуга и замешательства. Поведение Дайя было образцом того, как надо сопротивляться и перехитрить допрашивающих. Конечно, если человек не обладает в первую очередь достаточной преданностью борьбе, то никакие холодные расчёты не помогут. История Дайи показала, однако, что можно было защитить наши секреты от противника.
Хотя и у нас были предатели и шпионы, Дайя Пиллей был примером мужества в наших рядах. Он продолжал сотрудничать с нами, работая учителем в миссии Святого Джозефа до 1986 года, когда ситуация в Свазиленде ухудшилась настолько, что там могли выжить только оперативники, находящиеся на нелегальном положении. Он женился на канадке и поселился в Канаде.
В эти годы Свазиленд стал моим основным полем действий. Главной базой по-прежнему был Мапуту, но мне приходилось часто пересекать «зелёную границу». В одном из таких случаев я перешёл границу с Зумой, который так же, как и я, стремился работать с нашими оперативниками на месте действий.
Это была холодная, дождливая ночь на границе. Я тащил тяжёлый мешок с пистолетами и гранатами для наших оперативников, поскольку в это время ударные группы Претории начали уничтожать наших товарищей в Королевстве. Когда я спускался с забора, лодыжка подвернулась на камне и я рухнул на ничейной земле. Я лежал вытянувшись, корчась от боли, а Зума и наш проводник пытались помочь мне встать на ноги.
— Пойдем дальше или вернемся, umfowetu[54]? — встревожено спросил Зума.
Нас должны были подобрать на дороге всего в нескольких километрах от того места, где мы переходили границу, и у нас предстояла важная встреча в Манзини с товарищами из Южной Африки.
Я попытался стоять на ногах, тем более, что сильный дождь надёжно укрывал нас и потребовал, чтобы мы продолжили наш путь. Я ковылял до места встречи. Мы совершенно промокли от дождя и сидели, дрожа от холода, больше двух часов. Это была неудачная ночь и было ясно, что за нами не приедут. Мы подождали ещё час и решили вернуться в Мозамбик. К этому времени моя лодыжка стала гораздо хуже. Я чувствовал сильнейшую боль.
Зума подумал минуту и сказал: «Давай, обопрись на мою руку, umfowetu, при таком дожде на улице никого нет. Мы рискнем и пойдем прямо по деревне». Я испытывал странное чувство, ковыляя в проливном дожде и тумане через пограничную деревню, которую мы всегда тщательно обходили. Я различал очертания хижин, несколько магазинов, школу, полицейский участок с рядами домов для полицейских, таможенный пост, на котором с наступлением темноты никого не было. Перебираться через заборы было более чем тяжёлым занятием. Когда мы добрались до нашего конспиративного дома в Намааче и я снял свои ботинки, то обнаружил, что лодыжка страшно распухла.
Я лежал в постели, глотая болеутоляющие таблетки, больше недели. Врач сказал мне, что я порвал связки и потребуется шесть месяцев, чтобы они зажили. Очевидно, даже перелом кости зажил бы быстрее. В Центральном госпитале Мапуту мне делали физиотерапию и я медленно ходил по морскому берегу, поскольку мягкий морской песок очень полезен для лечения повреждений лодыжки. Я ходил, хромая и с палкой, по Мапуту и однажды поразил Джона Нкадименга, перебравшись с помощью этой палки через пограничный забор.
Зума всегда сохранял хладнокровие и присутствие духа. Однажды, будучи в Свазиленде нелегально, мы ехали по просёлочной дороге, когда рулевое колесо вдруг отделилось от рулевой колонки. Позже мы обнаружили, что кто-то ковырялся в нашей машине. Впереди был мост и по обе стороны от него обрывы в реку. Хладнокровная попытка Зума присоединить рулевое колесо к колонке не удалась. Он бесстрастно нажал на тормоза, мы съехали с дороги и остановились прямо над обрывом в реку. «Umfowetu, — усмехнулся он, — сегодня мы были на грани того, чтобы напиться воды из могучей реки Усуту».
Количество наших боевых операций росло и они производили всё больший психологический эффект. Эти операции включали себя гранатомётные обстрелы полицейских участков, взрывы трансформаторных подстанций и обстрел стратегических хранилищ топлива на комплексе заводов САСОЛ. Пожар на САСОЛ не могли потушить несколько дней и столб дыма можно было увидеть даже в Соуэто. Хотя в наших условиях развитие партизанской борьбы в классическом варианте оказалось затруднительным, действия наших оперативников создавали эффект вооружённой пропаганды. Боевой дух чёрного населения резко возрастал. Правительство президента П. Боты под сильным влиянием военных и полиции стало одержимо идеей ответных ударов.
В течение ночи 30 января 1981 года коммандос Претории (в их числе были португальские и родезийские наёмники) нанесли удар по Матоле — пригороду Мапуту. В этом районе у нас было несколько домов, и шпионы указали на три из них.
Главным объектом нападения был двухэтажный дом с большим прилежащим участком, где жили Обади и его боевая группа. Именно одно из подразделений Обади нанесло удар по САСОЛу за шесть месяцев до этого.
Группа налётчиков, одетых в форму мозамбикской армии и говорящих по-португальски, втянули Обади и несколько других в разговор у передней двери дома. Далее они внезапно вынули оружие и приказали обитателям дома выйти из дома и выстроиться около стены. Затем враг открыл огонь и несколько человек были убиты на месте. Обади, с разорванным животом, шатаясь, сделал несколько шагов в сторону. Один из бойцов МК, находившийся на втором этаже, открыл огонь и поразил нескольких нападавших. Противник отошел, унося несколько человек раненых и оставив радиста. Тот был найдён в саду мертвым с пулевым отверстием в голове и со свастикой, нарисованной на каске. Слова «Апокалипсис сейчас!» украшали его куртку.
Шестеро товарищей погибли в доме, использовавшемся нашими оперативниками, действовавшими в провинции Наталь. Большинство мгновенно погибло к постелях, когда дом разнесли из гранатомётов. Я хорошо знал трёх из них. Один из них, Мдудузи Гума, был командиром группы. С ним я встретился в учебном центре в Восточной Германии. Он был известным адвокатом из Дурбана. Ему было 34 года. Жена и дети его жили в Манзини. С ним был его друг Ланселот Хадебе. Он первый раз переходил границу со Свазилендом вместе со мной и обычно стриг меня в лагерях в Анголе. Третьим был Ашок, молодой курсант из Кибаше, любивший поваляться в лимонной роще. Я узнал, что его настоящее имя было Кришна Рабилал. Он вышел, шатаясь, из горящего дома и попал под град пуль… Его отец приехал в Мапуту и совершил индуистские ритуалы на его похоронах.
Третий дом, подвергшийся нападению, не имел никакого отношения к операциям МК. Он принадлежал САКТУ (Конгресс южноафриканских профсоюзов) — нашей профсоюзной организации. Один из моих друзей начала 60-х годов погиб, когда этот дом также был обстрелян из гранатомётов и пулемётов.
Уильям Кханиле был профсоюзным руководителем из Питермарицбурга и вместе с Джоном Нкадименгом возглавлял нашу колонну на первомайской демонстрации. Будучи ещё молодым активистом, он пользовался особым покровительством Гарри Гвала — «льва Мидлендс». Я вместе с Уильямом посещал занятия по марксизму, которые проводил Гарри. Он отсидел восемь лет в тюрьме на острове Роббен и после этого присоединился к нам в эмиграции. Его жена, тоже Элеонора, происходила из района Ква-Машу в Дурбане и жила с маленьким сыном в Лондоне, где дружила с моей семьей.
В ходе нападений погибло в общей сложности десять товарищей. Обади, настоящее имя которого было Мотсо Мокгабуди, умер в госпитале через неделю. Пять человек были ранены и все они, к счастью, выздоровели. Трое были похищены и увезены в Южную Африку. Через несколько лет капитан полиции безопасности Дирк Кутсе раскрыл тот факт, что один из похищенных, Вуйани Мавусо, был убит, поскольку отказался работать на полицию. По словам Кутсе, его застрелили и сожгли, а останки сбросили в реку.
Одним из тех, кто уцелел, был Лесли — один из «отказников» из Кибаше и исполнитель танца «той-той». Он спал в комнате на первом этаже в доме, принадлежащем натальской группе. Он рассказывал мне о том, как дом сотрясался до основания, когда по нему ударили из гранатомётов. «Везде был дым и огонь, я закатился под кровать и укрылся там, — начал Лесли. — Один из буров подошёл к окну, вместо которого уже была огромная дыра. Он расстрелял полный магазин патронов, просто поливая пулями всё вокруг. Я сжимал в руке пистолет, ожидая, когда он войдет. Я услышал, как голос позади него сказал: «Komaan, laat ons inklim»[55]. Однако этот парень нервничал и ответил: «Almal is dood»[56], и, к счастью, они ушли».
Под псевдонимом «Александр Сибеко» я написал для журнала «Африканский коммунист» воспоминания о некоторых из тех, кто погиб. В этой статье я попытался воздать им должное, даже не зная полностью их биографий, что было неизбежным последствием подпольного характера нашей работы. В этой работе я старался донести ту же мысль, что и в стихах, которые написал на смерть Нтимо Сеголе в лагере Ново-Катенге:
«.. Мы передвигаемся по нашей измученной войной стране или по Африканскому континенту, по всем четырем углам мира, даже толком не зная друг друга. Длинная пыльная дорога в кузове грузовика, жизнь в одной комнате в каком-то богом забытом месте, короткие перерывы во время длинных, затянувшихся совещаний, может быть, в редких случаях, пара кружек холодного пива и весёлые истории до глубокой ночи, гораздо чаще — нелегальные переходы границы и опасность совсем рядом. Вот в таких условиях проходят эти случайные встречи — воспоминания о детстве, семьях, любимых, обсуждение музыки, поэзии, философии. Вы не успеваете понять этого, а люди уже становятся дорогими для вас. Вы ждёте новых встреч с ними. Затем сообщения об аресте, пытках, смерти. И всё, что вы можете сделать — это несколько карандашных зарисовок, когда, по-настоящему, нужны масляные краски и огромное полотно.
«Печальны те времена, когда есть необходимость в героизме, — писал Бертольд Брехт, — но это именно то время, в котором мы живем». Сколько безвестных и невоспетых героев погибло для того, чтобы освободить человечество?…Здесь мы рассказываем о нескольких типичных случаях героизма нашего времени и имена героев мы, всё-таки, можем назвать…».
Карл Маркс отмечал, что «революция движется вперёд за счёт того, что вызывает более сильную и целеустремлённую контрреволюцию, а это, в свою очередь, вынуждает революционеров искать более эффективные методы борьбы». Не нужно быть марксистом, чтобы понять, что этот процесс приводит к формуле «победить или умереть», и это заставляет революционеров искать новые средства, чтобы выжить, организоваться и вновь перейти в наступление. Ввиду поляризации сил и раскручивающейся по восходящей спирали насилия, те, кто сидят на заборе, неизбежно смешивают в одну кучу основных действующих лиц и возлагают на них равную ответственность. Такой подход работает на сохранение статус-кво, поскольку история показывает, что угнетатель никогда не откажется от власти до тех пор, пока его не заставят сделать это.
Нападения Претории не запугали нас, а вызвали ещё более твердую решимость. Наша новая стратегия и новые структуры уже начали приносить результаты. В мае 1981 года была двадцатая годовщина создания расистской республики. АНК запланировал кампанию борьбы против празднования этой даты, которая сочетала массовые протесты, подпольную пропаганду и боевые операции. Наконец нам удалось найти правильное сочетание тактических средств, которые вдохновляли как подъём масс, так и создание популярных демократических организаций. Мы уже могли видеть, что несмотря на принятие президентом П. Ботой на вооружение «тотальной стратегии» наступления на демократические силы, апартеид, в конечном счёте, был обречен.
Однако потери нашей стороны были тяжёлыми. 1 августа около здания представительства в Хараре убийцей был застрелен глава нашего представительства в Зимбабве Джо Гкаби. В ноябре было найдёно тело Гриффитса Мксенге — известного юриста из Дурбана, занимавшегося вопросами прав человека, и на нем насчитали более сорока ножевых ран. Это было продолжением более сотни случаев смерти людей в полицейских застенках и растущего числа политических убийств внутри Южной Африки и за её пределами. Это показывало, что пытки и убийства, осуществляемые силами безопасности, получали распространение, как элемент политической жизни общества, и становились частью процесса принятия решений на правительственном уровне.
Я был в Свазиленде 4 июня 1982 года, когда были убиты заместитель представителя АНК Петрус Нзима и его жена Джабу. В предыдущий вечер у меня была тайная встреча с Петрусом для обсуждения положения наших подпольных оперативников в королевстве Свазиленд, которые подвергались всё большим преследованиям со стороны полиции. На следующее утро Петрус повернул в своей машине ключ зажигания и раздался взрыв…
Через два месяца после этого взрывом бомбы, присланной по почте в бандероли, была убита Рут Ферст. Эта трусливая акция показала, что Претория боится не только вооружённых бойцов МК, но и ума блестящего ученого, внесшего основной вклад в исследование процессов развития в Африке. Смерть этой одарённой женщины была тяжёлым ударом не только для её мужа и трёх дочерей, но и для всего нашего Движения и для партии ФРЕЛИМО. Соболезнования потоком шли со всего мира. Она была похоронена в Мапуту под холмом цветов рядом с могилами мучеников Матолы.
Год ещё не кончился, как 9 декабря 1982 года коммандос южноафриканской армии совершили налёт на Масеру, столицу Лесото. И вновь шпионы внутри наших рядов указали на дома АНК. Было убито 42 человека, среди них 12 граждан Лесото. Эта страна традиционно, ещё с XIX века, предоставляла убежище южноафриканцам, поэтому многие из убитых были беззащитными женщинами и детьми. Премьер-министр Лесото принц Леабуа Джонатан стал занозой в теле Южной Африки, поэтому налёт был актом дестабилизации с целью избавиться и от АНК, и от Л. Джонатана.
Эта цепь подрывных акций дала нам разгадку причины убийства Рут Ферст, которую мы в свое время не заметили. Как часть общей стратегии дестабилизации «прифронтовых стран», Претория уделяла много внимания Мозамбику. Бандиты РЕНАМО, изначально порождённые родезийским режимом, были приняты на содержание Преторией и постепенно начали представлять всё большую опасность для революции.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.