Глава 10 Независимый Мозамбик. Гибель Машела

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 10

Независимый Мозамбик. Гибель Машела

П. Н. Евсюков был членом советской партийно-правительственной делегации (именно так тогда они назывались, то есть партия ставилась впереди правительства) возглавляемой Л. Ф. Ильичевым, которая присутствовала на провозглашении независимости Мозамбика 25 июня 1975 г.[654] Его участие в этой делегации показало, что он пользуется явным уважением у мозамбикского руководства и лично у Саморы Машела, и это, очевидно, помогло ему «выиграть гонку» за пост первого посла СССР в новой независимой стране, хотя, по его словам, «некое звено в руководстве МИД высказывало, мягко говоря, сомнение в правильности назначения послами партийных работников», предпочитая «только своих, мидовских карьерных дипломатов»[655].

Евсюков прибыл в Мапуту в ноябре 1975 г. То, что он знал многих лидеров страны, а с Машелом даже делил тяготы похода в дни антиколониальной войны, способствовало его новой работе. «Во всяком случае, мне было значительно легче получить согласие моих африканских друзей», – пишет он, хотя и добавляет: «Но если говорить откровенно, то для меня лично не представляло больших или непреодолимых трудностей получить согласие московского руководства», поскольку за долгие годы работы в Международном отделе ЦК у него «установились хорошие деловые отношения со многими руководителями и работниками ведомств»[656].

Однако даже при таких благоприятных обстоятельствах ему было нелегко выполнить все просьбы и пожелания мозамбикского руководства. Так, Самора Машел хотел совершить свою первую заграничную поездку в качестве президента в СССР, ради этого он даже откладывал свои визиты в другие страны, но он и его окружение не знали, насколько трудно было советскому посольству «доказать в Москве целесообразность, своевременность и необходимость этого визита» и получить согласие хотя бы на краткую встречу Машела с Брежневым. Евсюков делает интересное замечание: «Леонид Ильич был уже больным человеком и проблемами Африки, похоже, не очень интересовался, доверяя всецело в этих вопросах мнению министра А. А. Громыко, помыслы которого были явно не проафриканские»[657]. После визита Машела в СССР, состоявшегося в мае 1976 г., «…всем казалось (а в наибольшей степени мозамбикским друзьям), что открыты возможности для будущего всестороннего развития советско-мозамбикских отношений»[658]. Однако, «дальнейший ход событий доказал нашу экономическую несостоятельность, вернее, неумение и даже нежелание по-деловому, с выгодой для себя и партнера использовать открывшиеся возможности», такие как использование природных ресурсов Мозамбика. Евсюков пишет о «государственной машине бесконечных согласований, требований предоставления все новых и новых расчетов»[659].

Оценку состояния двусторонних экономических связей, данную Евсюковым, практически разделяет Сержио Виейра. По его мнению, в годы, когда во главе СССР находился Л. И. Брежнев, они были «по сути своей хорошими» (он особо выделяет поставки в Мозамбик нефти на льготных условиях), но многие проблемы возникали из-за «очень сложной бюрократической системы министерства внешней торговли»[660].

Другое препятствие было не менее важным – разгоравшаяся в Мозамбике гражданская война[661], развязанная РЕНАМО. После достижения независимости Зимбабве эта организация была «подобрана» спецслужбами ЮАР, которая оказывала ей разностороннее содействие. Некоторые операции РЕНАМО, по существу руководимые Преторией, были специально направлены против проектов, осуществлявшихся при содействии Советского Союза. К наиболее трагическим последствиям привело нападение бандитов на поселок горняков Морруа, к северу от Замбези. Два человека из группы советских геологов, находившихся там, были убиты на месте, а 24 похищены. Из них двое умерло в заключении, пятеро смогло бежать, 15 человек, больных и изможденных, удалось освободить, большинство – через шесть месяцев[662]. К несчастью, все усилия выяснить судьбу двух геологов, Юрия Гаврилова и Виктора Истомина, которых ренамовцы отделили от основной группы, были тщетными. Единственное сообщение, которое было получено в Москве из Претории после установления двусторонних конфиденциальных контактов, было довольно нечетким: власти ЮАР полагали, что их уже нет в живых.

По мнению Евсюкова, руководство Мозамбика и, в частности, Машел тоже делали ошибки. Его «экстремизм левацкого толка», о котором говорилось выше, нашел свое выражение в отношении тех португальцев, которые были готовы сотрудничать с ФРЕЛИМО и считали Мозамбик своей родиной, но были вынуждены покинуть страну, особенно из-за отказа властей признавать двойное гражданство. (Оно было разрешено в Мозамбике, но много лет позднее.) Их массовый отъезд явился ударом по экономике страны[663].

Евсюков пишет: «Понять и оценить жизнь и деятельность С. Машела можно, только хорошо зная факты его противоречивого жизненного пути и черты характера – одаренность от природы, с одной стороны, и недостаточность образования в сочетании с попытками компенсировать этот недостаток путем подражания сильным мира сего, – с другой стороны»[664]. И в то же время он справедливо отмечает: «…многие из его дел, которые кажутся на первый взгляд неоправданными, нужно оценивать в контексте войны и страстей того времени, в которое он родился и вырос как политик и государственный деятель… Как известно, мямли национально-освободительные революции не делают»[665].

Визит Н. В. Подгорного, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, в марте 1977 г. должен был стать новой вехой в отношениях Москвы с Мозамбиком. Как вспоминает Евсюков, мозамбикцы «… подготовились к этому визиту очень ответственно и с исключительной тщательностью»[666]. На Подгорного и его делегацию[667] большое впечатление произвела «атмосфера всеобщего подъема, дружбы и откровенности. Запомнился массовый митинг в центре города (Мапуту), когда огромная толпа пела «Интернационал»[668].

Это не должно было быть неожиданностью, потому что на своем III съезде в феврале 1977 г. Фронт принял решение реорганизоваться с «марксистко-ленинскую» Партию ФРЕЛИМО. Нужно подчеркнуть, что выбор в пользу социализма был сделан самими мозамбикскими руководителями, хотя, по словам Виейры, на них повлияли и слова маршала А. А. Гречко, который, беседуя с министром обороны Мозамбика А. Чипанде и членами военной делегации за год до этого, буквально накануне своей скоропостижной кончины предлагал не скрывать своих намерений. «Он сказал нам, что настало время заявить о нашем истинном цвете, поскольку все знают, что мы строим страну на принципах социализма… Мы долго обсуждали это. Эта дискуссия внесла вклад в решения, которые мы приняли позднее на III съезде»[669].

На праздновании независимости Мозамбика Машел назвал социалистические страны «естественными союзниками» своей страны. Эта формулировка отнюдь не исходила из Москвы. Напротив, она весьма смущала двух сотрудников МИДа, заблаговременно прибывших в Мапуту в связи с подготовкой к подписанию Машелом и Подгорным Договора о дружбе и сотрудничестве. Однако «то ли их так строго проинструктировали, то ли у них в генах был заложен неисправимый бюрократизм…, но всякое разумное предложение мозамбикцев заставляло их лихорадочно копаться в папке с образцами и если они не находили прецедента, категорически отвергали инициативу… Один момент так и остался несогласованным. Идиотизм с нашей стороны был очевиден. Друзья предложили написать о Советском Союзе как о естественном союзнике. Даже мое поручительство в том, что это слово не вызовет возражений, не помогло. Только при окончательном согласовании с участием уже заместителя министра Л. Ф. Ильичева выражение “естественный союзник” было оставлено в тексте Договора о дружбе и сотрудничестве»[670].

Наряду с договором были подписаны и другие соглашения, однако, по словам Евсюкова, «…мозамбикская сторона не оказалась готовой подписать документ о сотрудничестве в военной области»[671], хотя советская делегация включала первого заместителя министра (позднее – министра и маршала) C. Л. Соколова. Причиной было то, что проект соглашения включал пункт в возможности захода в порты Мозамбика кораблей советского ВМФ. Однако мозамбикцы настаивали на гарантиях от возможных ответных действий Претории, а поскольку не получили их, то и воздержались от подписания[672].

Но положительный эффект от визита Подгорного был во многом утрачен после того, как менее чем два месяца спустя он был довольно бесцеремонно заменен на посту Председателя Президиума Верховного Совета Брежневым.

Неподписание соглашения по военным вопросам отнюдь не означало, что сотрудничество в этой области не о существлялось. Еще ранее, в апреле 1976 г., делегация во главе с А. Чипанде вела переговоры с маршалом А. А. Гречко. Как уже упоминалось, он умер через несколько часов после их первой встречи, но переговоры были успешно завершены[673]. Мозамбику был предоставлен кредит для приобретения советских вооружений, в том числе самолетов и средств ПВО[674].

Более того, советские военные корабли все же стали заходить в порты Мозамбика, в частности, вскоре после нападения южноафриканских коммандос в январе 1981 г. на Матолу, пригород Мапуту, где от их рук погибло 15 членов АНК. Выступая месяц спустя, на очередном съезде КПСС, Марселино душ Сантуш не только удивил многих присутствовавших, передав им «пролетарский привет от коммунистов и трудового народа Мозамбика», но и приветствовал начавшийся «официальный визит в порты нашей страны советских военных кораблей» как «выражение подлинной солидарности. Социалистический Мозамбик не одинок. Пусть империализм знает это»[675].

В мемуарах Евсюкова содержатся некоторые заслуживающие внимания наблюдения о работе советских представителей в Мозамбике: «Некоторые из них, к примеру, сотрудники КГБ, часто пытались продемонстрировать свое особое положение и даже независимость. Как правило, все простые работники посольства и ведомств догадывались, кто эти люди, а следовательно, иностранной разведке было нетрудно вычислить наших сотрудников КГБ. Чувство безнаказанности и принадлежности к высокому властному органу портило людей и мешало делу, которому они служили.

В лучшую сторону в этом отношении отличались представители ГРУ Генштаба Вооруженных Сил. Их отличала скромность и дисциплинированность. Мягко говоря, представители КГБ и ГРУ в какой-то мере странно конкурировали и, по-видимому, на этой почве недолюбливали друг друга. Большого вреда это не приносило, но иногда их информация здорово расходилась, особенно в оценках, выводах и рекомендациях»[676].

Появилась в Мозамбике и группа советских военных советников и специалистов во главе с генералом А. К. Черевко[677]. Однако, как и в ряде других стран, их работа не всегда была эффективной. Одной из проблем была нехватка образованного личного состава в мозамбикской армии. Когда наши специалисты рисовали «квадратики» с должностями, необходимыми, по их мнению, в создаваемых или реорганизуемых структурах – в Геншабе, соединениях, частях – мозамбикцы, как правило, соглашались создать их и принять наших советников, но по прибытии в страну советники далеко не всегда находили «подсоветных», и «квадратики» оставались лишь на бумаге.

Вспоминается, как в июле 1984 г. в неформальной беседе в Мапуту с советским полковником я заметил ему, что число наших военных советников и специалистов (около 500 человек) было завышенным, но в ответ услышал: «Министр [обороны] сказал нам, что если его снизить, то подумают, что мы уходим из Мозамбика».

Еще одной проблемой, и не только в военной области, была большая разница в размере двух стран. В этой связи Виейра отмечает: «ГДР, Болгария, как небольшие по сравнению с СССР страны, зачастую имели видение и практику, которые казались нам более полезными»[678].

Критики советских действий в Мозамбике нередко утверждают, что тяжелое вооружение, поставленное из СССР, не могло эффективно использоваться в борьбе с РЕНАМО. Это, может быть, и верно, но не следует забывать, что не это было главной целью при поставках такой техники. И Москва, и Мапуту, по крайней мере первоначально, считали, что главная угроза для безопасности Мозамбика исходит от расистской ЮАР, и наличие такого оружия служило сдерживающим фактором.

Армия ЮАР уже вовлечена была в войну в Анголе и Намибии, и не была заинтересована в открытии «второго фронта» в Мозамбике. Действительно, она превосходила армию этой страны в численности личного состава и количестве оружия, но, тем не менее, Народные силы освобождения Мозамбика (ФПЛМ) могли нанести ей существенные потери, а в случае оккупации части территории, мозамбикцы прибегли бы к хорошо знакомой им партизанской тактике.

Более того, в Москве осознали, хотя и не сразу, необходимость для Мозамбика иметь особые подразделения, предназначенные для борьбы с РЕНАМО – вооруженным политическим бандитизмом, – и соответствующие специалисты были направлены туда.

В первые годы независимости Мозамбик рассчитывал на расширение экономических связей с социалистическими странами. В частности, в планы его руководства входило вступление в Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), первоначально со статусом наблюдателя, а затем в качестве полноправного члена. Виейра так объясняет это намерение: «Мы были достаточно реалистичны и понимали, что для интеграции в качестве полноправных членов необходимо было создать условия для сокращения разрыва между развитыми экономиками большинства европейских членов СЭВ и нашей. Но мы также думали, что мы ненамного ниже Монголии или Лаоса. Мы ожидали, что усилия, похожие на те, которая предприняла Куба, могут помочь нам начать вносить вклад в общих рамках». При этом он справедливо отмечает, что оппозиция таким намерениям «исходила от Венгрии, Польши и Чехословакии»[679]. Во всяком случае, если мы взглянем на нынешний Европейский Союз, то увидим, что кандидаты в его члены должны выполнить множество условий, и процесс приема там затягивается на годы, а то и на десятилетия.

Возможно, ожидания руководства ФРЕЛИМО были слишком велики, особенно после подписания советско-мозамбикского договора. В этой связи стоит привести цитату из выступления Ю. В. Андропова в 1983 г., в котором он дал трезвую оценку положения в «третьем мире», справедливую и для Мозамбика: «Ведь одно дело – провозгласить социализм как цель, а другое – строить его. Для этого нужен определенный уровень производительных сил, культуры и общественного сознания. Социалистические страны солидарны с этими прогрессивными государствами, оказывают им помощь в сфере политики, культуры, содействуют укреплению их обороны. Помогаем мы в меру возможности в их экономическом развитии. Но в основном оно, как и весь общественный прогресс этих стран, может, конечно, быть лишь результатом труда их народов, правильной политики их руководства»[680].

Многие западные исследователи утверждают, что, не добившись своего, Самора Машел решил покинуть «советский лагерь» и примкнуть к Западу и что такой разрыв были виден после поездки Машела в США в сентябре 1983 г. Действительно, тогдашний госсекретарь Джордж Шульц много позднее говорил в интервью: «Там был парень, который был президентом Мозамбика, чье имя было Самора Машел… Мы считали, что можем притянуть его…

Во всяком случае, день настает и приходит этот парень, абсолютно черный как уголь. И они [Рейган и Машел] начали [беседовать], и оказалось, что у него потрясающее чувство юмора. Он начинает говорить Рейгану антисоветские шутки, о том, что он заметил, когда он был в Москве. И они смеются, и Рейган рассказывает анекдоты, и оба понравились друг другу. Конечно, это было именно то, на что мы надеялись»[681].

Естественно, активизация связей Мозамбика и лично Машела со странами Запада вызывала определенную озабоченность в Москве. Довольно грубо (и не слишком грамотно) ее выразил будущий помощник Горбачева А. С. Черняев, сделавший запись в своем дневнике 5 ноября 1983 г. о Мозамбике, «где президент Самора Мошер [!] поехал “по Европам” в поисках оружия»[682].

Вспоминается и то, как один из ветеранов португальской дипломатии рассказал мне во время конференции по истории «холодной войны», состоявшейся в Лиссабоне в 2010 г., что на встрече с ним в Мапуту Машел якобы просил помочь ему «избавиться» от советских военных советников[683].

И все же в Москве никогда не считали, что Машел «сменил лагерь», поскольку и не считали, что Мозамбик входит в «советский лагерь», да и такая военная терминология не была в ходу в Москве еще с 1960-х гг. К тому же в принципе неверно считать, что Машел «примкнул к Западу», он был патриотом своей страны и «примыкал» именно к ней. Не стоит и забывать, что Машел встречался с президентом Картером в Нью-Йорке еще в 1977 г. и тогда уже говорил о желательности получения американских инвестиций[684].

Соглашение о ненападении и добрососедстве, подписанное 16 марта 1984 г. президентами Машелом и Ботой в Нкомати на мозамбикско-южноафриканской границе (и более известное как «Соглашение или Договор Нкомати») и ныне, много лет спустя, оценивается по-разному.

Те, кто участвовали в выработке соглашения, считают свои действия оправданными. По мнению Сержио Виейры, в тот период заместителя министра обороны, а затем министра безопасности, оно позволило вывести действия Мозамбика и освободительного движения в Южной Африке за пределы конфронтации между Востоком и Западом[685]: «Мы сумели показать Западу и общественному мнению в Южной Африке, что единственная угроза миру, единственный поджигатель войны – это Претория, мы разоблачили пропаганду о “коммунистическом наступлении на лилейно-белую христианскую Южную Африку”»[686]. По его словам, вскоре после этого как на Западе, так и в Южной Африке появились первые признаки готовности к политическому урегулированию в регионе и в частности в ЮАР[687].

Кроме упомянутого выше вопроса о ядерном оружии, эти соглашения, по мнению С. Виейры, способствовали тому, что, несмотря на несколько нападений со стороны ЮАР, ее конфронтация с Мозамбиком, не превратилась в полномасштабную войну, а южноафриканские «секьюрократы» потерпели поражение. В любом случае, не вызывает возражения заявление С. Виейры о том, что после Нкомати «АНК сосредоточил усилия на подъеме масс и поиске союзников в бизнес-сообществе»[688].

Руководство АНК и его сторонники, напротив, отнеслись к подписанию критически, но об этом подробнее будет сказано в разделе книги, посвященном Южной Африке.

В любом случае, Претория, в отличие от Мапуту, не выполнила принятые по соглашению обязательства и продолжила поддержку РЕНАМО. С другой стороны, Мозамбику эффективную военную помощь оказала Зимбабве, а позднее и Танзания. Важность этого вопроса мы почувствовали, когда находились в Хараре по пути в Мапуту в июне 1985 г. Группа руководителей ЗАНУ-ПФ, включая вице-президента страны и этой партии Саймона Музенду, устроила в честь нашей делегации обед, на котором направление войск в Мозамбик было важной темой беседы[689].

В конце марта – начале апреля 1986 г. Машел был вновь в СССР во главе делегации, в которую, в частности, входили Чиссано и Виейра. По словам последнего, после беседы с Горбачевым они поняли, что Москва «была озабочена в основном соглашением с США» и якобы не была готова поддержать Мозамбик», продолжать оказывать ему значительную экономическую и военную помощь, и «не была обеспокоена ядерной угрозой [Мозамбику] со стороны ЮАР».

Этот последний пункт заслуживает особого внимания. Напротив, в Москве были озабочены перспективой появления в ЮАР ядерного оружия. Именно советский дипломат, В. М. Васев, в то время временный поверенный в делах СССР в Вашингтоне, предупредил США о том, что советский спутник засек подготовку к ядерным испытаниям в Калахари в 1977 г. Не знаю, было ли советское руководство уверено в наличии такого оружия у Претории, но возможность этого не исключалась. Недавно появилась информация, согласно которой нашему разведчику-нелегалу А. И. Козлову в 1978 г. удалось выяснить у жившей в Малави отставной секретарши генерального директора южноафриканской атомной научно-исследовательской лаборатории в Пелендаба, что успешные испытания такого оружия, созданного совместно с Израилем, состоялись в конце 1976 г. По его словам, после того, как он «моментально» сообщил об этом в Центр «ночью вызывали даже начальников управлений и отделов, обсуждали»…[690] Однако неясно, была ли признана такая информация достоверной, во всяком случае, в беседе с Оливером Тамбо и другими лидерами АНК 4 октября 1986 г., то есть восемь лет спустя, Секретарь ЦК А. Ф. Добрынин интересовался, обладает ли, по их мнению, ЮАР ядерным оружием. (В ответ было сказано, что руководству АНК это неизвестно, но она в состоянии сделать это.) Профессор Ренфью Кристи из Университета Западного Кейпа в своей работе по «ядерной истории» ЮАР высказал предположение, что «президент П. В. Бота успешно использовал угрозу ядерного взрыва в процессе обеспечения вывода кубинцев из Анголы. Если это правда, то стратегия апартеида по созданию атомной бомбы окупилась»[691]. Это представляется маловероятным, по крайней мере, насколько я могу судить, в важнейших «закрытых» советских документах, касающихся переговоров о «анголо-намибийском урегулировании» этот вопрос не поднимался.

Однако, возможно, ядерная угроза сыграла определенную роль в отношениях Претории с Мапуту. По словам Виейры, в период, предшествовавший подписанию Соглашения Нкомати (о нем речь пойдет ниже), ни одна из ядерных держав не готова была предоставить Мозамбику «зонтик» от такой угрозы. После того, как этот вопрос мозамбикцы обсудили с министром обороны Д. Ф. Устиновым и с руководством КГБ, Москва направила в Мапуту делегацию, которая, однако, лишь заявила: «Все знают, у нас [то есть у советского ВМФ] есть ядерное оружие в районе Индийского океана», однако ничего не сказала о «возмездии» в случае нападения на Мозамбик[692]. Поэтому мозамбикское руководство «рассредоточило правительственные органы, чтобы обеспечить выживание государства, если Мапуту будет разрушен»[693].

Виейра подчеркивает, что, подписав Соглашение Нкомати, Претория впервые согласилась с запретом на производство и использование ядерного, химического и бактериологического оружия[694]. Действительно, расистский режим не использовал созданные им атомные бомбы, но применял химическое оружие в Анголе и продолжал производить несколько видов оружия массового поражения и после Нкомати.

Другой вопрос, по которому до сих пор высказываются разные мнения, – это трагическая гибель Саморы Машела. Президентский Ту-134, пилотируемый советским экипажем, разбился 19 октября 1986 г. возле местечка Мбизини на территории ЮАР, но в непосредственной близости от мозамбикской границы. Многие, включая представителей СССР и Мозамбика, полагали, что самолет был уведен с его курса ложным приводом, установленным на южноафриканской территории[695]. Об этом автору говорил четверть века спустя и Ж. Чиссано[696]. Но полной картины трагедии нет до сих пор. После прихода к власти президент ЮАР Джекоб Зума пообещал возобновить расследование.

И хотя об этом говорилось и ранее, хотелось бы надеяться, что на этот раз все свидетели (а важнее всего, виновники) происшедшего, как прямые, так и косвенные, будут установлены[697].

Это тем более необходимо, потому что все еще появляются странные, а лучше сказать, грязные домыслы на этот счет, причем, казалось бы, из серьезных источников. Примером тому являются мемуары Жасинто Соареша Beлозу, бывшего члена Политбюро ФРЕЛИМО, который с 1975 г. по 1983 г. возглавлял спецслужбы Мозамбика, в том числе на посту министра безопасности. В них он попытался возложить ответственность даже не на советский экипаж, как это сделал режим Претории, но на руководство СССР. Be лозу пишет, что поскольку Машел «предал советский лагерь», сделав выбор в пользу «либерализации экономики и общества», он был «обречен»[698]. Он предположил, что «ультрарадикалы» от режима апартеида и с «Востока» имели общие интересы и участвовали в «операции по ликвидации Саморы Машела»[699]. По его словам, «неопознанное лицо» с «Востока» что-то сделал с этим самолетом на аэродроме в Мбале в Замбии[700], и «вполне вероятно», что этот человек был завербован спецслужбами ЮАР для осуществления «операции Мбизини»[701].

Просто немыслимо, как бывший член высшего руководства Мозамбика и шеф безопасности (ныне, кстати, крупный бизнесмен) может делать такие заявления. Действительно, Москва иногда критически относилась к действиям Машела (хотя и не делала это публично), но напротив, прежде всего к его излишне радикальной внутренней политике. Но какие бы разногласия ни существовали, это были разногласиями между друзьями и товарищами и никто в Советском Союзе не считал президенты Мозамбика «предателем» и советское руководство было потрясено его гибелью. Позднее, после визита в СССР нового президента Жоакима Чиссано, М. С. Горбачев сказал на заседании Политбюро 6 августа 1987 г.: «Будем его поддерживать… Он эрудированный человек, в отличие от Машела реалистичен. Чиссано просил отнестись с пониманием, если они там будут идти на компромисс с империалистами в экономических делах. Это, мол, не меняет их принципиальной линии»[702]. Таким образом, Москва, тем более в «горбачевский период», не возражала против «либерализации экономики и общества», хотя, скорее всего, предпочла бы использовать термин «демократизация».

Что же касается измышлений Велозу, то возможно, причины их нужно искать в его собственной биографии. В марте 1963 г. Велозу, тогда летчик португальских ВВС, вместе с другим белым мозамбикцем Жоао душ Сантуша Ферейрой, перелетел из Мозамбика в Танганьику, чтобы вступить в ФРЕЛИМО. Однако через несколько недель они были депортированы в Египет. Марселино душ Сантуш сказал Максудову, что он доверяет им, и что это было сделано ради их же безопасности, поскольку они могли быть депортированы из Дар-эс-Салама обратно в Мозамбик[703]. Но когда Максудов встретился с Велозу и Феррейрой, он был удивлен их негативным отношением к ФРЕЛИМО: «Мы поняли в Дар-эс-Саламе, что ФРЕЛИМО – организация, неспособная возглавить национально-освободительную борьбу»[704].

Перемены в СССР в период «перестройки» сказались на роли Москвы в Мозамбике, как и в других странах Африки. По мнению С. Виейры, уже в 1986 г. «было не очень трудно прийти к выводу, что ветры октября [1917 г.] превратились в легкий бриз»[705].

Вряд ли с этим можно согласиться, поскольку радикальные перемены в политике Горбачева произошли позднее, в 1988–1989 гг., но, может быть, на расстоянии эти перемены были заметнее. Так или иначе, политические связи между Москвой и Мапуту продолжали развиваться и в этот период, тем более, что перемены в обеих странах шли в сходных направлениях, хотя в обоих случаях остается вопрос, в какой степени они были предложены (или навязаны?) извне. Однако кризис в Советском Союзе, а затем и его «коллапс» не позволил нашей стране (в отличие от анголо-намибийского урегулирования несколькими годами ранее) играть заметную роль в переговорах между правительством ФРЕЛИМО и РЕНАМО, которые завершились подписанием в Риме в октябре 1992 г. «Полного мирного соглашения».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.