Глава XII Старая линия и Екатеринославское войско

Глава XII

Старая линия и Екатеринославское войско

XIX век застал Старую Линию с 6 станицами Кубанского казачьего полка, основанными здесь в 1794 году. Сравнительно с Черноморией, также слабо заселенной, но представлявшей собой определенную территорию казачьего войска. Старая Линия была пустующим краем. Станиц было мало, и они были так разбросаны и удалены одна от другой, что, казалось, тонули в обширных пространствах, тянувшихся по Кубани на север и восток от нее. Это были только слабые намеки на Старую Линию, богатый и цветущий в настоящее время край.

Но в некотором отдалении от Кубани появились уже крупные поселения. Тут осели крестьяне, обращенные в тридцатых годах в казаков Кавказского линейного войска.

Первым по времени поселением было Новомарьинское, возникшее в 1794 году, одновременно с казачьими станицами Кубанского полка. В следующем, 1795 году, появилось селение Старомарьинское. Через год, в 1797 году, были основаны три селения: Рождественское, Каменнобродское и Новотроицкое. В 1798 году основано было целых пять селений: Расшеватское, Дмитриевское, Ильинское, Архангельское и слобода Малороссийская или Бирючья.

Таким образом, к началу XIX столетия в пределах нынешней Старой Линии существовало уже 11 крестьянских селений, в которых числилось в 1801 году 9724 ревизских и 1226 вновь народившихся душ, или 10 950 мужского пола и 10 387 душ женского, а всего, следовательно, населения 21 337 душ. Цифры, значительно превышавшие наличность казачьего населения Черномории. Крестьянская колонизация края велась более успешно, чем казачья.

Заселение края крестьянами шло от нынешнего Ставрополя на северо-запад, по направлению к землям Черноморского войска. Того требовали военные условия. Ставрополь был уже тогда значительным военным центром. В нем и близ него был поселен Хоперский полк. На юг и юго-восток от Кубани расположены были станицы Кубанского полка. А к западу от земли Донского войска и до р. Кубани тянулась граница Черномории. Следовательно, крестьянские селения со всех сторон ограждены были в известной мере от набегов черкесов рядом военных поселений. Крестьяне селились под защитой казаков.

Священник Успенский записал в 1901 году со слов трех столетних стариков станицы Дмитриевской — Беседина, Назарова и Лахина — интересные показания об основании в 1801 году Дмитриевки. Старики родились около того времени, когда заселялось вновь основанное селение, и были живыми памятниками прошедшего.

Основателями станицы Дмитриевской были, по их словам, великороссы, вышедшие из сел Завершья и Богословки Бирюченского уезда Воронежской губернии. Бросили они родину вследствие малоземелья. Наслышавшись рассказов о вольных землях на Кубани, они продали строения и имущество и, по собственному почину и воле, двинулись несколькими партиями на Кавказ. Дорогой к ним пристало до 10 семей помещичьих крестьян, бежавших от панщины. Беглецы бросили дома, весь домашний скарб и, в чем были, присоединились к переселенцам. Переодевшись и изменивши имена и фамилии, они пробрались на Кавказ вместе с вольными крестьянами.

По приходе на Старую Линию новоселы набрели на поселок Ильинский, возникший также в 1801 году и только что начавший обстраиваться. Здесь остановились они на отдых с разведочными целями о новом крае. Тревожные условия жизни в прикубанских станицах благодаря соседству черкесов заставили одну часть переселенцев сразу же остаться в селе Ильинском. Другая часть воронежских выходцев решила отыскать свое собственное место для поселения и остановилась в урочище, расположенном у Жирного кургана на р. Бейсуг. Здесь поселенцы осели временным станом. На беду новоселов, Жирный курган был сторожевым пикетом, и притом очень важным. С высокого кургана прекрасно была видна окружающая местность во все стороны — вблизи в 6 верстах Ильинский поселок, вдали на Кубани станица Кавказская и укрепление Темишбекское, а на запад, на восток и север обширные степи. Военным властям почему-то не понравилось присутствие у пикета переселенцев. Начальник пикета велел переселенцам очистить занятое ими место и поселиться несколько далее по р. Калалы. Сначала переселенцы приняли это за придирку и приступили к возведению построек. Но в стан к ним приехал казачий офицер, потребовал к себе всех мужчин, начиная со стариков и оканчивая молодежью, выстроил их по военному во фронт и сначала разнес за неповиновение, а потом велел выпороть через одного. Мужики опешили, а казачий пан сел на коня, пригрозил им еще раз плетью и скрылся из глаз. Но розга сделала свое дело. Переселенцы разобрали свой временный стан, запрягли лошадей в телеги и двинулись к тому месту, где расположена теперь Дмитриевская станица.

Так под свист розг и удары нагайки нашли основатели Дмитриевской станицы подходящее для себя в новом крае место. Здесь они с энергией взялись за устройство селения. Одни подготовляли места для построек и рыли ямы, другие возили с Кубани лес, третьи плотничали и возводили здания, а бабы и ребята обмазывали хаты, подносили материалы и помогали всем. Селение окопали они потом глубокой канавой на случай нападения черкесов. С теми же военными целями мирные поселяне расположили поселок близ камышей, в которых впоследствии они не раз скрывались от горцев.

В то время природа была еще не тронута человеком; неприкосновенны еще были камыши, степи, земли и воды. При отсутствии людей всюду в этих местах водились в обилии дикие звери. Были здесь волки, лисицы, козы, джайраны, кабаны, даже дитя лошади (турпаны) и масса птицы. Растительность была также обильная и разнообразная, земля тучная и пастбищ сколько угодно. Недоставало только людей, у которых можно было бы заработать что-нибудь нуждающимся переселенцам. Чтобы добыть средства заработком, приходилось уходить на сторону далеко на Дон или в Черноморию. И попавшие на Старую Линию ни с чем или налегке переселенцы вынуждены были батрачить и добывать заработками деньги и скот. Так мало-помалу переселенцы обзавелись хозяйством и стали водить преимущественно скот. В то время тут не было уже кочевников ногайцев, занимавших все степные пространства. Хлеб сеяли крестьяне в небольшом количестве, главным образом для собственного продовольствия. Но благодаря девственной почве зажиточные хозяева уже тогда добывали столько хлеба, что избытки его возили на продажу в Ростов. Одним словом, если не все, то значительная часть переселенцев очень скоро стала на ноги в новом крае. Уже в 1803 году у них был молитвенный дом, свой самостоятельный причт и 90 дворов обустроившихся переселенцев.

Подобным же образом и при подобных условиях осели на Старой Линии и другие крестьянские селения в 1794–1801 годах. В 1802 году на р. Бейсуг, в пределах Старой Линии, было поселено 350 ревизских душ малороссов Бирюченского уезда Воронежской губернии и 41 душа из Гадячского уезда Полтавской губернии. Это, надо полагать, были поселенцы тех крестьянских селений, которые были включены потом в пределы Старой Линии и население которых было перечислено в казаки.

Крестьяне селились вообще на собственный страх и средства. Правительство не мешалось в это дело и материальной помощи им никто не оказывал. Переселенцы пользовались лишь общими для всех новоселов льготами временного освобождения от податей и повинностей.

И чем более являлось на Кавказ мирных переселенцев, желавших вести здесь хозяйство, тем настоятельнее была нужда в усилении военных сил для охраны их. А между тем Кубанская кордонная линия была слаба в верхних частях Кубани и по количеству казачьих станиц, и по качеству пограничных укреплений. В 1801 году Кавказская кордонная линия шла от Кизляра на Моздок и отсюда вверх по р. Малке до Беломечетского поста, далее позади Пятигорья на Кубань к урочищу, называемому также Белая мечеть, а потом по Кубани до Усть-Лабы и Черномории.

В ту пору от Малки до Кубани по этой линии не было еще ни одного селения, а по Кубани на протяжении 360 верст до земель Черноморского войска, по границе было расположено только шесть станиц, с расстояниями между ними в среднем до 60 верст. Таким образом, от Малки до Кубани было совершенно открытое пространство для черкесских набегов, а по Кубани до Черномории значительные промежутки между станицами давали также полный доступ черкесам к вторжению в русские пределы.

Эти недостатки Кордонной линии еще более осложнялись плохим состоянием пограничных укреплений. Как видно из рапорта г.-м. Глазенапа от 8 января 1802 года г.-л. Кноррингу, Кавказская линия, по защите разными видами войск, делилась на две части. От Кизляра до Георгиевска, в 12 крепостях и укреплениях, были расположены кавалерийские и пехотные полки регулярной армии, а в остальных 12 пунктах, от Георгиевска до Усть-Лабы, Кордонную линию охраняли одни казаки. Все укрепления состояли или из плохих земляных мазанок, или из столь же невзрачных и ветхих деревянных строений. Да и строений было недостаточно. Конюшни, например, для лошадей находились только в трех из 24 пунктах, но и они были плетневые, полуразрушенные. Глазенап просил сделать распоряжение о ремонте старых строений и указать, где и сколько новых укреплений, а также сколько и каких строений предположено построить.

Воевать с горцами и защищать от них границы при таких условиях было делом в высшей степени трудным и рискованным. Горцы всегда могли натворить немало бед в плохо охраняемых местах, что и было в действительности. Нужно было или прибавить регулярных войск, или усилить казачьи кадры. Собственно, немногие станицы Кубанского полка продолжали еще заселяться. Донские казаки, поднявшие восстание из-за переселения их на Кубань, охотно, без всякого принуждения, шли на прикубанские земли, как только осели их предшественники по Кубанской границе. Были вольные и тайные переселения. Край был богат свободными землями и угодьями для посевов и скотоводства. Для людей, державшихся старой веры, не существовало никаких стеснений на новых местах, и казаки-староверы охотно шли к своим единоверцам на Кубань. Неспокойные головы, любившие военную жизнь и приключения и жаждавшие борьбы с горцами, также покидали Дон и уходили на Кубань. Шла родня к родне и одностаничники к одностаничникам. Но все это совершалось в малых размерах, слабыми колонизационными течениями. Для обеспечения Кавказской пограничной линии требовался более широкий приток поселенцев.

Особенно заинтересованы были в такой постановке колонизации лица, руководившие военными действиями на Кавказе. По самому скромному расчету, для заселения границы по Кубани на Старой Линии граф Гудович потребовал переселения с Дона на Кубань 3000 казачьих семей. Между тем поселена была только одна тысяча семей. Нужны были еще переселенцы. И навстречу этой нужде пошли казаки бывшего Екатеринославского войска. Донцов правительство силой гнало на Кубанскую линию, екатеринославцы пошли туда по своей охоте.

Бывшее Екатеринославское казачье войско имеет свою историю. Оно возникло одновременно с Черноморским войском и под влиянием тех же причин, как это последнее. Казаки потребовались для войны с турками. В то время, когда Черноморское войско формировалось исключительно из бывших запорожских казаков, Екатеринославское войско составилось из всевозможной вольницы. В него вошли вольные искатели приключений — малороссийские казаки, беглые крестьяне, однодворцы, старообрядцы, мещане и вообще разные выходцы на юг России. Добровольцы эти в 1788 году, в начале войны с турками, соединены были с Бугским казачьим войском и все вместе получили название сначала Бугского, а потом Екатеринославского казачьего войска. Екатерино-славское войско выставляло десять полков, тысячного состава каждый, и насчитывало до 50 562 д. обоего пола населения.

Благодаря разнообразному составу и массе не казачьих элементов в рядах Екатеринославского войска почти не оказалось своей старшины. Не из кого было выбирать офицеров. Так как Екатеринославское войско оказалось смежным с Донским, то оно подчинено было этому последнему и называлось Екатеринославским или Новодонским войском. Донские старшины, по назначению правительства, управляли екатеринославцами и, как с пасынками, не стеснялись с чуждым им казачеством. Появились поборы, утеснения, назначения на службу не в очередь и т. п. В течение 8 лет этого зависимого положения екатеринославцам показалось настолько тяжелым донское иго, что они начали ходатайствовать о возвращении их «в первобытное состояние». Казаками пожелали остаться только бывшие бугские запорожцы. Тогда Екатеринославское войско снова было подразделено на две части: на Бугское войско и на пришлые элементы, составившие Екатеринославское войско. Первые, бугские запорожцы, были оставлены, согласно их желанию, в казачьем звании, а вторые, собственно екатеринославцы, переведены на казенный оклад на правах однодворцев. За прежнюю военную службу им дана была только двухлетняя льгота от подушного оклада.

Но и среди обращенных в податное состояние екатеринославцев произошел раскол. Часть их, преимущественно те, которые входили в полк знаменитого Платова, участвовавший в делах под Измаилом, Килией, Аккерманом и пр., нашли, что им дали мало земли, и не захотели быть однодворцами. Начались новые хлопоты о возвращении в казачество. В это время заселялись Черномория и Старая Линия. Слухи об обилии земель и приволье в этих местах дошли и до екатеринославцев, и они твердо порешили переселиться на Кавказ в казаки. Во главе движения стал казак Козьма Рудов. По доверенности от общества, сначала он обратился в Сенат с прошением об обращении екатеринославцев в казаки, но Сенат не решился удовлетворить эту просьбу без Высочайшего соизволения. Тогда в августе 1800 года Рудов подал прошение на Высочайшее имя. Опираясь на то, что екатеринославцы несли во время турецкой войны «службу на собственном иждивении» и что при обращении их в однодворцев им дали мало земли, он просил переселить екатеринославцев, в количестве 3300 душ муж. пола, «на Кавказскую линию казаками». Екатеринославцы, говорилось в прошении, привыкли к военной службе и не пожелали записаться ни в купечество, ни в мещанство. Сенату поручено было удовлетворить просьбу екатеринославцев по выяснении обстоятельств дела.

С этой целью Сенат предварительно собрал сведения о просителях через Слободского украинского губернатора и об условиях поселения казаков на Кавказе через губернатора астраханского. Первый ответил условно, что переселить их можно столько, сколько окажется в излишке, за наделением всех однодворцев 15-десятинным наделом. Второй, астраханский губернатор Повалишин, донес о запросе Сената астраханскому военному губернатору и инспектору Кавказской дивизии г.-л. Кноррингу. Генерал Кнорринг воспользовался удобным случаем. Давши краткий очерк об условиях заселения Кавказа от Кизляра до Усть-Лабы казаками Кизлярского, Терского и Гребенского войск и Моздокского, Волгского, Хоперского и Кубанского полков, располагавших 248 старшинами и 4246 казаками служилого состава, он признал, что от переселения на Кавказ казаков бывшего Екатеринославского войска «важные произойдут пользы для границы». Самым расположением новых станиц по Кубани, между Кавказской и Усть-Лабинской крепостями, можно было уже загородить черкесам проход в русские владения на протяжении 90 верст. Затем новоселы могли образовать целый казачий полк пятисотенного состава, и часть полка могла быть назначена в другие места для защиты границы. Мнение генерала Кнорринга имело решающее значение для екатеринославских казаков.

После того как Сенат собрал все справки о переселенцах и доклад его по этому предмету представлен был Государю, 16 октября 1801 года Александр I утвердил мнение Сената, и вопрос о переселении бывших казаков Екатеринославского войска на Старую Линию был решен в положительном смысле.

Желающих переселиться на Кавказскую кордонную линию из пяти сел Изюмского уезда — Сухаревки, Терской, Ямполовки, Краснянской и Дериловой — записалось 770 душ муж. пола, и из шести сел уезда Старобельского, Новоайдарского, Спеваковки, Бахмутовки, Райгородской, Староайдарской и Трехизбенской — 2530 д., а всего 3300 д. м. пола. Но когда Старобельский нижний земский суд «сочинил» свои списки переселенцев, то в них попали однодворцы из других селений и даже из другого, Змиевского, уезда. Таких добавочных селений оказалось 7 по Змиевскому уезду и 4 по уезду Изюмскому, с 479 душами м. п. в обоих. Права на переселение Слободскоукраинским губернским правлением были признаны лишь за 3300 д. м. п., из числа их приказано было выбрать надежных доверенных лиц для осмотра мест поселения на Старой Линии.

Доверенными были есаул Гречишкин и сотник Фарафонов «со многими стариками». Ими осмотрены были как весь подлежавший заселению район, так и места, предназначенные под станицы. Станицы должны были находиться на известном расстоянии друг от друга и непременно близ существовавших уже укреплений. Екатеринославцам указаны были 4 редута: Ладожский, Тифлиский, Казанский и Темишбекский, при которых предполагалось расположить станицы. Доверенные, со своей стороны, нашли места эти подходящими для этой цели. Оставалось только переселить население бывшего Екатеринославского войска, находившееся еще на старом местожительстве. Осмотр мест новоселами производился в апреле и мае месяцах, а в сентябре и октябре 1802 года, как донес об этом в Тифлис генерал Кнорринг, на Кавказскую линию прибыли бывшие екатеринославские казаки и основали при 4 редутах 4 станицы, без всякой помощи казны, на собственные средства.

Но выбор мест под станицы не обошелся без затруднений. Г.-м. Шеншин в рапорте 13 августа из Усть-Лабы сообщил Кноррингу, что место под станицу Тифлисскую, разрешенное им для заселения, согласно желанию переселенцев, внизу у берега Кубани, он считал неудобным и полагал бы расположить станицу выше и ближе к редуту, под защиту его. То же писал Кноррингу о расположении станицы Темишбекской полковник Дияков. Место, первоначально избранное для этой станицы, он нашел низким, сырым и нездоровым. В низинах и впадинах, при дожде и грязи, могли образоваться топи и лужи, грозившие людям «тяжкими болезнями». К тому же местоположение это неудобно было и с точки зрения охраны его от горцев, как удаленное от укреплений и требовавшее особого охранного отряда. Сообразно с такими указаниями Шеншина и Диякова и было изменено расположение станиц Тифлисской и Темишбекской.

Екатеринославские казаки переселились в количестве 3277 д. м. п. и были распределены по станицам следующим образом: в станице Ладожской осело 232 семьи, в Тифлисской — 181, в Казанской — 223 и в Темишбекской — 226 семей. Годных к службе оказалось 1106 человек, престарелых 586 и малолетних 1505. Четыре сотни полка были распределены каждая в особой станице, а пятая сотня в станицах Казанской и Темишбекской. При организации из них Кавказского полка в состав администрации его вошли 4 лица из старшин бывшего Екатеринославского войска, 4 из Хоперского полка и 1 из Волгского. Военная коллегия предписала генералу Шеншину выбрать из трех кандидатов одного войскового старшину и других недостающих в полку чинов. Старинные казачьи порядки, хотя и в измененном уже виде, были применены к новому казачьему полку. Инспектор Кавказской кавалерии г.-л. Шепелев рапортом 12 августа донес командующему войсками в Грузии князю Цицианову, что, согласно указу Государственной военной коллегии от 11 июня 1803 года об образовании Кавказского, по образцу Кубанского, полка, он поручил г.-м. Шеншину произвести в его присутствии выборы офицеров. Казачий обычай выбора офицеров был осуществлен под надзором генерала.

В октябре генерал Шепелев сообщил кн. Цицианову, что с 14 октября 1803 года Кавказский полк «принял свое существование», т. е. были произведены выборы офицеров, а исправлявший должность полкового командира есаул Гречишкин снабжен «общими правилами» по Кордонной линии.

Того же 14 октября особым предписанием по Кавказскому полку генерал Шепелев установил временные порядки во вновь возникшей военной части.

До утверждения полковым старшиной выбранного на эту должность, соединенную с командованием полком, есаула Гречишкина, на него были возложены обязанности полкового командира.

При пятисотенном составе полка в каждую сотню были назначены один сотник, два квартирмейстера и два хорунжих.

Каждый казак обязан был иметь одну верховую и одну вьючную лошадь, ружье, пику, пистолет и шашку или саблю. Из пятисотенного состава полка не имели вьючных лошадей 450 казаков, а 50 казаков, кроме того, и оружия. Всем им вменено было в обязанность обзавестись лошадьми и оружием.

Порохом и свинцом казаки снабжались из арсенала в гор. Георгиевске, куда и посланы были приемщики для получения зарядов.

Штаб-квартира назначена была в ст. Тифлисской.

Нормы для мелких передвижных частей полка были установлены для резерва в станице и на разъезды 40 казаков и для конвоирования 20 казаков.

Таким образом, прежде чем бывшие екатеринославские казаки успели прочно осесть и оборудовать как следует жилища и хозяйственную обстановку, они уже были вооружены для борьбы со своими соседями — черкесами.

Наконец, 14 октября 1803 года генерал Шепелев донес в Государственную военную коллегию о сформировании полка и о результатах выбора офицеров. Считая есаула Гречишкина достойным быть войсковым старшиною по тому глубокому уважению, каким он пользовался в среде казаков, Шепелев тем не менее находил невозможным назначить его полковым командиром, так как он не умел ни читать, ни писать. Точно так же квартирмейстер Макеев был вполне достойный офицер, но ему нельзя было поручить квартирмейстерских обязанностей по незнанию грамоты. Поэтому Шепелев назначил Макеева сотником, а квартирмейстером по одобрению всего полка был избран рядовой казак Антон Леденев. Шепелев вообще жаловался на отсутствие грамотных людей в среде казачьей старшины.

Очень характерные указания в этом отношении дает официальный документ — «Список Кавказского полка старшинам, пятидесятникам и казакам, удостоенным по выбору общества к производству в чиновники». В список внесены избранные уже в офицеры лица, бывшие в действительности один есаулом, один сотником, два квартирмейстерами, три хорунжими, два пятидесятниками и семь казаками. При баллотировке из 5 кандидатов, избранных есаулами, оказалось только двое грамотных, избранных в сотники — четыре грамотных и один неграмотный, и избранных в хорунжие — три грамотных и два неграмотных, а всего, следовательно, из 15 лиц, избранных в офицеры, оказалось 9 грамотных и 6 неграмотных. Замечательно, что из 10 нижних чинов, избранных в офицеры, только трое было неграмотных и семь грамотных, а из пяти лиц, уже бывших офицерами, только два грамотных и три неграмотных. Другими словами, рядовое казачество в лице своих избранников дало только 30 % неграмотных, а офицеры 60 %, вдвое более, чем нижние чины. Сам будущий командир полка был тоже неграмотный.

Указом 25 января 1804 года Военная коллегия утвердила штат Кавказского казачьего полка в 500 нижних чинов при 1 полковом командире, 5 есаулах, 5 сотниках, 5 хорунжих, 1 квартирмейстере и 1 писаре. Избранный в полковые командиры Гречишкин, как неграмотный, был назначен есаулом, а полковым командиром был утвержден, согласно представлению генерала Шепелева, войсковой старшина Волгского полка Усков. В таком виде Кавказский полк представлял точную копию Кубанского казачьего полка, существовавшего с 1794 года. Денежное жалованье, провиант и фураж кавказцы получали в том же размере, как и кубанцы.

Между тем однодворцы Змиевского и Изюмского уездов, в количестве 479 душ, исключенные из списков переселенцев, образовавших Кавказский полк, не успокоились и продолжали, в свою очередь, хлопотать о переселении на Кавказскую линию в казаки. Получивши на это разрешение, они, по примеру своих предшественников, послали также доверенных лиц на Кубань для выбора места под станицу. Харьковский губернатор 30 июля 1803 года сообщил кн. Цицианову, что по распоряжению министра внутренних дел однодворцы Змиевского и Изюмского уездов, изъявившие желание переселиться на Кавказ в числе 479 д. м. п., послали выборных для осмотра мест. Выборные эти выбрали особое место для расположения станицы близ реки Кубани и Лихачева Кута. Здесь в 1804 году была основана пятая станица, вошедшая в состав Кавказского полка, — Воронежская. Для перехода на Кубань записалось 311 однодворцев Змиевского уезда из селений Шебилинки, Лозовенки, Верхнего и Нижнего Бишкина, Охогей, Верхней Береки и Алексеевской и 108 душ Изюмского уезда из селений Веревкиной, Протопоповки, Волобуевки и Чепелинки. В действительности же на место переселения в мае 1804 года пришло только 378 д. м. пола, которые вместе с ранее пришедшими на Кубань 3277 душами составили 3655 д. муж. п. Воронежцы составили пятую сотню Кавказского полка.

Но это увеличение Кавказского полка навело Военную коллегию на мысль об образовании не одного, а двух пятисотенных полков из казаков бывшего Екатеринославского войска. Мнение коллегии по этому вопросу было сообщено 13 октября 1804 года кн. Цицианову. Последний в свою очередь предложил высказаться по этому вопросу инспектору кавалерии по Кавказской инспекции г.-л. Глазенапу, как близко стоявшему к переселенцам лицу. Глазенап, при наличности даже 3655 д. м. п. в Кавказском полку, не нашел все-таки возможным учредить два казачьих полка по чисто экономическим соображениям. Переселенцы в это время еще не устроились и не обзавелись как следует хозяйством, терпя крайнюю нужду во всем на новых и к тому же неспокойных местах. Практичнее было бы, по мнению Глазенапа, причислить к Кавказскому полку станицу Усть-Лабинскую, как входившую в него территориально, а взамен ее включить в Кубанский полк станицу Темишбекскую, связанную также территориально с этим полком. Тогда образовалось бы два обособленных полка и по каждому полку можно было бы увеличить строевой пятисотенный состав еще на 150 казаков.

В сущности, и с пополнением Кавказского полка станицей Воронежской полк нуждался еще в переселенцах. Мужское население не увеличивалось. Прирост был слаб, убыль значительна, пополнения новыми силами со стороны также были редки. Только в 1807 году генерал Булгаков 27 апреля сообщил графу Гудовичу, что отставной есаул Черноморского войска Перекрест, происходивший, как показывает его прозвище, вероятно, из татар или горцев, и 20 абазинцев горского владельца Атажука Клычева просили зачислить их в Кубанский полк. На запрос Булгаковым казаков, согласны ли принять просителей в свою среду, казаки решительно отказались от приема есаула Перекреста, как уволенного со службы в Черноморском войске за свой «неспокойный характер». Что же касается «абазинских черкесов», то присоединение их к полку кубанцы считали полезным и желательным. Но это был редкий, исключительный случай.

Между тем размещение станиц Кубанского и Кавказского полков вперемежку представляло большие неудобства как в административном, так и в хозяйственно-земельном отношениях. Но предположению генерала Глазенапа о перечислении по полкам двух станиц не суждено было скоро осуществиться, и неудобства эти продолжали существовать 16 лет. Только в 1819 году перечислены были станица Усть-Лабинская в Кавказский полк, а станица Темишбекская в Кубанский. Благодаря этому оба полка были обособлены один от другого территориально и могли иначе, с большими удобствами, распределить свои строевые части по местожительству. Кавказский полк тянулся полосой от Усть-Лабы до Казанской станицы, а Кубанский с станицы Кавказской до Воровсколесской. В последнем в 1819 году числилось два штаб-офицера, 21 обер-офицер и 800 казаков. В течение 16 лет полк, конечно, должен был увеличиться.

С водворением 11 станиц Кавказского и Кубанского полков заметно изменились условия защиты Пограничной линии войсками. Каждая станица уже сама по себе представляла внушительную военную силу, а станицы с укреплениями тем более. Некоторые старые укрепления очутились вне Кордонной линии и утратили свое прежнее значение. В 1809 году генерал Булгаков донес командующему войсками на Кавказе генералу Тормасову, что построенная на высокой, крутой и малодоступной горе крепость Темнолесская, после того как впереди ее была установлена новая Кордонная линия, была не нужна и ни для каких военных целей не пригодна. От поселений она находилась вдали. Самое близкое к ней селение Темнолесское лежало в 10 верстах. Держать в такой крепости войска, провиант и всякие запасы было неудобно. Оставалось одно — совершенно упразднить эту крепость.

Таким образом, в короткое время казачьи станицы как опорные в военном отношении пункты по Кордонной линии приобрели настолько важное значение, что даже прежние укрепления оказались излишними. Но основная сила станиц, или, вернее, их населения, крылась в экономических условиях, в хозяйственном быте казаков и связанных с ним земельных порядках. Хотя казаку сразу при заселении края пришлось, что называется, «стать на военную ногу», но было где и чем жить; его окружал земельный простор — условие, при котором он мог практиковать исконные порядки вольного пользования землей. Последнее обстоятельство представляло своего рода идеал для земледельца тех времен, и недаром даже крестьяне уходили в казаки.

На Старой Линии сложились первоначально порядки полкового, а не войскового землевладения и землепользования, как это велось в обособленных казачьих войсках — Донском, Уральском, Черноморском и др. И это понятно. Старолинейцы составляли не казачье войско, а только полки. Полками поселились кубанцы и кавказцы, полками они и пользовались землей, каждый особо. Каждый полк имел свою территорию, и в видах больших удобств в земельном отношении было произведено даже перечисление станиц Усть-Лабинской и Темишбекской из одного полка в другой. При этом условии терялась чересполосность владения и каждый полк располагал своими землями в одной смежности.

В архивных материалах не сохранилось подробных сведений о том, как, когда и в каких количествах нарезывались земли для Кубанского и Кавказского полков, но есть указание на это. Ставропольем уездный землемер Пичугов доносил в 1802 году генералу Кноррингу, что, по просьбе казаков, ввиду наступления полевых работ, он отложил на время «отмежевание земель» для Кубанского полка и, вероятно, для вновь прибывших казаков Кавказского полка. Работы начаты были с Усть-Лабинской станицы, но еще в 1826 году не были закончены. Дебу в своей «Истории Кавказской линии», обнимавшей период с 1816 по 1826 год, говорит, что «казаки Кавказского полка, во избежание разных неудобностей и для лучшего хозяйственного распоряжения, пользуются по повелению начальства, с самого их водворения, отведенным для них немалым пространством земли, занимающей от 20 до 40 верст от реки Кубани». Земли могли нарезаться, понятно, только на север от Кубани, а станицы находились на южной окраине своих юртов. Каждый полк владел, таким образом, длинной и широкой полосой земель, тянувшихся вдоль Кубани. По сведениям Дебу, основанным, как он выразился, «на объявлении казаков и неверном», так как «общее размежевание» было только еще начато, — в Кубанском полку приблизительно считалось удобной и неудобной земли 163 258 дес., а в Кавказском 244 739 дес. Так как это количество земли распределено было особо по каждой станице, то, очевидно, земли были приблизительно исчислены по фактическому землепользованию казаков и составляли лишь часть пустующих смежных пространства.

В свою очередь, каждая станица в полку имела свой юрт или общинно-земельную территорию. При вольном пользовании землей границы юрта устанавливались казаками фактически по живым урочищам, как это водилось в старину. Юрт прилегал к станице, и те пределы земель, до которых казаки сеяли хлеб или водили скот, были границами юрта. На дальность этих расстояний от станицы влияли троякого рода обстоятельства: 1) опасности, соединенные с набегами и грабежами черкесов, 2) естественные удобства местности и 3) близость или отдаленность соседних станиц. Юрт несомненно округлялся в зависимости от этих трех условий. Но земельный простор при слабой населенности края был настолько велик, что недостатка в земле тогда не ощущалось еще. Только по границе с однодворческими селениями возникали споры из-за принадлежности земли тем или другим владельцам. Такой спор возник в 1801 году между казаками станицы Темнолесской и однодворцами Надеждинского и Николаевского селений. Казаки жаловались 1 апреля 1801 года в Ставропольский нижний земский суд, что однодворцы названных селений перешли границу и запахали казачьи земли. Ставропольский уездный суд постановлением 19 марта 1802 года предписал нижнему земскому суду воспретить однодворцам запахивать казачьи земли. Но в этом именно и сказалось влияние понятия о полковом казачьем землевладении.

В одном отношении казаки пошли далее и к пользованию рыболовными водами применили порядки войскового владения. Когда состоялось перечисление станиц Усть-Лабинской и Темишбекской в соответствующие полки, командиры полков Кубанского подполковник Потапов и Кавказского майор Дыдымов постановили, с согласия казачества, чтобы рыболовные места по Кубани от Изрядного Источника и до станицы Казанской были общими для обоих полков и чтобы при занятиях рыболовством на Кубани казаки одних станиц не делали никаких препятствий казакам других. На этом протяжении Кубани водились в изобилии ценные породы рыбы — осетр, севрюга, шамая, рыбец, карп и пр. Чтобы не лишить выгод рыболовства по Кубани всего населения, и был установлен порядок общего пользования рыболовными водами для казаков обоих полков, как донесли по начальству полковые командиры.

Запашки казаки производили длинными нивами и первоначально пользовались землями на правах первой заимки. Кто где хотел и сколько хотел, тем и пользовался. Но с первых же шагов водворения казаков на Кордонной линии военное начальство заботилось о том, чтобы как пашни, так и сенокосы у казаков были по возможности смежные, в одном определенном месте или в клину. Того требовали чисто военные условия казачьей жизни. При скученности работавшего в поле населения легче было давать отпор черкесам, вторгавшимся на казачьи земли. Да и самые работы производились в подавляющем большинстве случаев под прикрытием военной силы, а приставлять охрану ко всякому казаку или к каждой небольшой группе их в отдельности было невозможно.

Разные виды скота выпасывались на подножном корму в общественных стадах. Это вытекало уже из условий общежития и выгод по совместной охране животных. При алчных стремлениях горцев к поживе казачьим скотом этот порядок землепользования имел свои невыгоды. Раз черкесы удачно нападали на общественные стада, они угоняли весь скот за Кубань и обездоливали, таким образом, поголовно всю станицу. Чтобы лучше охранить скот от хищений воинственных соседей, казаки увеличивали количество пастухов, выгоняли в поле и пригоняли домой стада утром и вечером только в определенные часы, а часто, сверх того, ставили и скот под военную охрану. Оберегать скот приходилось не столько от зверей, сколько от полудиких соседей — закубанцев.

Свободных поступающих пространств было много, и это способствовало, конечно, развитию хуторских форм хозяйства. Казаки были склонны к тому. Но хуторское хозяйство подвергалось еще большему риску, чем станичное. Здесь уж пронырливые черкесы могли живиться казачьим добром часто совершенно свободно и безнаказанно. Тем не менее обстоятельство это не останавливало казаков в устройстве хуторов. Так, г.-м. Шеншин сделал инспектору Кавказской кавалерии г.-л. Шепелеву, а последний главнокомандующему князю Цицианову представление о том, что новодонские, или екатеринославские, казаки станицы Ладожской просили в 1803 году завести хутора на р. Бейсуге и на Бузиновой балке. Цицианов разрешил устройство хуторов, но при непременном условии, чтобы места под хутора предварительно были осмотрены и признаны по местоположению безопасными. По словам А. Ламанова, казакам Кубанского полка «предписано было завести хутора и устроить мукомольные мельницы». К хуторам высылались постоянное прикрытие и казачьи разъезды, а хутор Лосев, существующий в настоящее время с самостоятельным управлением, был устроен одним из первых. По свидетельству Дебу, казаки Кавказского полка имели свои хутора и мельницы по болотистым запольным речкам. Вообще же хуторское хозяйство было слабее развито у старолинейцев, чем у черноморцев. На это, помимо военных условий, несомненно, влияли и национальные особенности населения — большая склонность к хуторскому хозяйству малороссов сравнительно с великороссами, а на Старой Линии преобладающей элемент составляли эти последние.

В числе других угодий старолинейцы имели в своем распоряжении достаточное количество леса. В Кавказском полку, по словам Дебу, в лесе не было недостатка, а в Кубанском леса было «достаточно, даже изобильно», если бы лес «был предоставлен в пользу полка». Лес хищнически истреб-лялся казаками. В августе 1802 года подполковник Дияков донес генералу Кноррингу, что, по сообщению постовых начальников, лесу строевого на правой стороне Кубани было «весьма мало». Его истребили переселенцы ближайших крестьянских селений, частью увезшие уже лес в селения, а частью оставившие громадные запасы нарезанных бревен на месте. Они продолжали также выезжать большими партиями для рубки и вывозки строевых материалов. Ввиду такого нехозяйственного пользования лесами, подполковник Дияков воспретил вывозку леса за исключением одного валежника.

В таких-то условиях вело свое хозяйство казачье население Кубанского и Кавказского полков. Здесь, как в Черномории, не было ни морских, ни лиманных рыболовных угодий, ни соляных озер и промыслов, ни даже винной монополии. Казак должен был довольствоваться почти исключительно тем, что давала ему и его скоту земля.

И несмотря на это, старолинейные казаки в хозяйственном отношении стояли в более выгодных условиях, чем черноморцы. Причины этого крылись в самой системе заселения Кубанской линии. Черноморцы, занявши куренями всю свою обширную территорию, посылали казаков на Кордонную линию, отрывая рабочие руки от хозяйства и семьи. Дома надолго оставались совершенно беспомощные члены семьи. Старолинейцы жили в станицах на самой Кордонной линии, покидая хозяйство и семьи только в дни тревоги, походов и очередных нарядов по службе. Конечно, и это было довольно серьезное неудобство, но не в такой мере, как у черноморцев. Важно было, чтобы за хозяйством наблюдал хозяйский глаз.

Из общественных бедствий наибольшим злом для казачества Старой Линии были эпизоотии скота. Скот часто болел и падал. Особенно опустошительно действовала чума. В 1808 году чума на рогатом скоте появилась в Усть-Лабинской станице. Потребовалось изолировать станицу и запретить въезд в нее на быках. Чума была локализована и не распространялась дальше. Еще большее зло представляла чума на людях. Ее переносили на правый берег Кубани черкесы и русские войска, совершавшие экспедиции за Кубань. Особенно сильная чума свирепствовала на Старой Линии в 1812 году. Началась она в селениях нынешнего Георгиевского уезда и отсюда перешла на Старую Линию. Обычные приемы борьбы с чумой — карантины, сжигание вещей, окуривание их и т. п. — не столько задерживали чуму, сколько ложились тяжелым гнетом на население. В 1813 году нарядами в карантины из одного только Кавказского полка было занято 235 казаков, при 12 пятидесятниках и 5 офицерах. Эпидемии и эпизоотии были, конечно, временными бедствиями, но тяжело ложились на экономический быт казака.

Тем не менее казаки Кубанского и Кавказского полков, устроившись на страже по границе Старой Линии, сумели более или менее удачно разрешить сложную задачу ведения казачьего хозяйства наряду с казачьими обязанностями по охране границ от черкесов. Бывали дни тяжелой годины, терпели казаки от общественных бедствий, но это не останавливало поступательного роста экономической жизни. Современники рисуют старолинейного казака более обеспеченным материально, чем черноморца. По словам Дебу, у населения Кубанского полка хлебопашество составляло главную статью дохода. Кубанцы снабжали хлебом Черноморию, а ободьями почти все окружные селения и Черноморское войско. О казаках Кавказского полка тот же Дебу отзывается, что «трудолюбие и радение к домоводству» выгодно выделяло их из всех прочих казаков, что скотоводство у них было «в изобилии», а хлебопашество находилось «в цветущем состоянии», и что, пользуясь наравне с казаками Кубанского полка выгодами от этого промысла, они имели под рукой еще и отличные рыболовные места по Кубани. У кубанских казаков были прекрасные сады по р. Егорлыку и мельницы, а также водился в изобилии скот, хотя для этого и недоставало запольных речек. Быть может, генерал Дебу придал слишком яркую окраску положительным сторонам экономического быта казака-старолинейца, но он был очевидцем того положения, в котором находились Кубанский и Кавказский полки в двадцатых и тридцатых годах, и сам служил на Кордонной линии. По собранным самим же Дебу статистическим сведениям, в 1816 году в Кубанском полку числилось на 904 двора и 7756 д. обоего пола, 6206 лошадей, 24 034 голов рогатого скота и 35 994 овец, а в Кавказском полку на 984 двора и 7418 душ обоего пола — 3131 лошадь, 10 209 голов рогатого скота и 9727 овец. Другими словами, на каждый двор в Кубанском полку приходилось около 7 лошадей, 27 голов рогатого скота и 40 овец, а в полку Кавказском только по три лошади, по 10 голов рогатого скота и по 10 овец. Следовательно, у казаков Кубанского полка, как раньше занявших край, было в два слишком раза больше скота, чем у казаков Кавказского полка. Но и эти последние не могли также пожаловаться на особую бедность, тем более что у них, как у населения с преобладанием малорусского элемента, и семья была меньше, чем у кубанцев, да и жили они обеспеченнее черноморцев.

Было одно преимущество у старолинейцев сравнительно с черноморцами и крестьянами, заселившими Старую Линию. Они несли натуральные повинности не в таких значительных размерах, как черноморцы и крестьяне. А натуральные повинности были тяжелы в то время, особенно проводная и постойная. Об этом можно отчасти судить по данным о некоторых повинностях в двух крестьянских селениях Старой Линии, обращенных впоследствии в казачьи станицы. За трехлетие, в 1808, 1809 и 1810 годах, на подводы по почтовой дороге, по обыкновенному тракту и в отдаленные места, затем на мосты, на ночных караульных и на содержание писарей и старост по селению Рождественскому израсходовано было 16 313 руб., или 5438 руб. в среднем за год, и по Новотроицкому селению 15 886 руб., или 5295 руб. за год в среднем. Таким образом, это падало приблизительно от 15 р. до 50 р. ассигнациями на ревизскую душу и ложилось тяжелым бременем на хозяйство. А между тем в учет вошли далеко не все натуральные повинности. О постойной повинности и помину нет. О поставке топлива войскам, о подводах под команды и т. п. также не упоминается. Все эти повинности несли и казаки Кубанского и Кавказского полков, но в меньшей мере, чем черноморцы и крестьяне.

Старолинейцы представляли собой настоящий боевой материал чисто кавказской пробы. Они жили постоянно войной и тревогами. В рядах их не было в строгом смысле ни сословий, ни каких-либо учреждений, за исключением штаб-квартиры и станичных правлений. Все население представляло как бы однородную боевую массу. Кубанцы в свое время, при переселении на Кавказскую линию, просили у начальства для себя старшин с Дона, а кавказцы взяли часть старшин из Хоперского и Волгского полков, а часть выбрали из серой толпы — из своих рядовых казаков. У последних не нашлось даже грамотного полкового командира. Не было также у них ни школ, ни своего выборного духовенства, а у казаков-староверов духовенство и духовные потребности были спрятаны где-то далеко в тайниках народной жизни. Чтению учились казаки у начетчиков и в станичных правлениях. В то время, по выражению А. Ламанова, грамотных в станице было всего несколько человек и они были всем известны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.