Глава шестая. Хиросима

Глава шестая.

Хиросима

I

В 5 часов 30 минут утра 16 июля 1945 г. Соединенные Штаты испытали атомную бомбу в пустыне Аламогордо в штате Нью-Мексико. Это была плутониевая бомба, в которой использовался сложный метод имплозии. Бомбу на основе урана-235, представлявшую собой более простую, пушечную систему, было решено перед применением не испытывать. Испытание в Аламогордо прошло с триумфальным успехом. Взрыв оказался сильнее, чем ожидалось, — он был эквивалентен взрыву примерно 20 килотонн тринитротолуола^{552}. Пятью неделями позже, 20 августа, Государственный комитет обороны в Москве принял постановление, учреждающее новые органы для управления советским атомным проектом. Именно за эти пять недель Сталин понял стратегическую важность атомной бомбы и дал старт ударной программе создания советской бомбы.

Испытание в Аламогордо прошло за день до открытия Потсдамской конференции, на которой Черчилль, Сталин и Трумэн должны были обсудить послевоенное устройство мира. В 7 часов 30 минут вечера 16 июля Генри Л. Стимсон, министр обороны США, который присутствовал в Потсдаме на встрече на высшем уровне, получил из Вашингтона телеграмму, извещавшую, что испытание прошло утром и было успешным. Через пять дней он получил детальный отчет от генерала Гровза. В этом отчете чувствовались и напряжение, и облегчение, но прежде всего потрясение, испытанное теми, кто присутствовал на испытании^{553}. Этот сильный и красноречивый документ произвел в Потсдаме глубокое впечатление. Стимсон прочитал его в полдень Трумэну, который остался чрезвычайно доволен. Трумэн был этим «очень воодушевлен, — писал Стимсон в своем дневнике, — и снова и снова обращался ко мне, как только видел меня. Он сказал, что доклад придал ему совершенно новое чувство уверенности». На следующее утро Стимсон передал доклад Черчиллю, который воскликнул после чтения: «Это — второе пришествие!»^{554} «Бомба, казавшаяся всего лишь возможным оружием, представлялась слабой камышинкой, на которую можно было опереться, — признавался Стимсон, — но бомба, ставшая колоссальной реальностью, — это совсем другое»^{555}.

Трумэн решил теперь информировать Сталина о бомбе. После пленарного заседания 24 июля он подошел к нему как раз тогда, когда тот собирался покинуть зал заседаний. Трумэн небрежно бросил ему: «У нас есть новое оружие необычайной разрушительной силы»^{556}. Он не сказал, однако, что это была атомная бомба. По воспоминаниям Трумэна, Сталин ответил, что «рад слышать об этом и надеется, что “оно будет успешно применено против японцев”»^{557}. Однако рассказ Трумэна, возможно, неточен. Энтони Идеи, министр иностранных дел Великобритании, который вместе с Черчиллем пристально наблюдал за происходившей рядом беседой, стоя в нескольких футах, писал в своих мемуарах, что Сталин всего лишь кивнул головой и сказал: «Благодарю Вас» — без дальнейших комментариев^{558}. Переводчик Сталина В.Н. Павлов, переводивший слова Трумэна, подтверждает рассказ Идена, но вспоминает, что Сталин просто кивнул головой, не произнося слов благодарности^{559}.[161]

Трумэн и Черчилль были убеждены: Сталин не понял, что Трумэн имел в виду атомную бомбу^{560}. Вероятно, они ошибались. Сталин знал о «проекте Манхэттен» больше, чем они думали, и, видимо, знал и о том, что испытания назначены на 10 июля.[162] Он также знал о советских ядерных исследованиях^{561}. Возможно, он догадался, что имел в виду Трумэн, если и не сразу, то очень скоро после этого разговора[163]. «…Вернувшись с заседания, — писал маршал Жуков в своих мемуарах, — И.В. Сталин в моем присутствии рассказал В.М. Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном. В.М. Молотов тут же сказал: “Цену себе набивают”. И.В. Сталин рассмеялся: “Пусть набивают. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы”. Я понял, что речь шла о создании атомной бомбы»^{562}. «Трудно за него (Трумэна. — Д. X.) сказать, что он думал, но мне казалось, он хотел нас ошарашить, — много лет спустя вспоминал Молотов. — …Не было сказано “атомная бомба”, но мы сразу догадались, о чем идет речь»^{563}. Есть сообщение, что из Потсдама Сталин связался с Курчатовым, сказав ему, что надо ускорить работу по бомбе, но это утверждение оспаривалось одним из коллег Курчатова на основании того, что телефонного звонка недостаточно, чтобы ускорить дело^{564}.

Представляется ясным, что Сталин знал, что Трумэн говорил именно об атомной бомбе. Менее ясно, понимал ли он значение слов Трумэна. Есть две возможности. Первая: он еще не придал большого значения бомбе; вторая: только теперь он ощутил, каким важным фактором стала бомба в международных отношениях. В любом случае реакция Сталина была бы одинаковой. Его невозмутимость могла указывать на некоторое непонимание слов Трумэна, но это могла быть и сознательная попытка скрыть озабоченность из страха признаться в отставании Советского Союза и показать свою слабость.

Последнее объяснение предлагают Жуков и Молотов. Однако документы того времени, которые могли бы подтвердить это, отсутствуют. Можно только догадываться, не слова ли Трумэна заставили Сталина понять наконец стратегическое значение атомной бомбы, если считать, что разведывательные данные, передаваемые в течение всей войны, не убедили его в этом. В любом случае влияние американской атомной бомбы на советскую политику стало очевидным только после Хиросимы.