Глава тринадцатая. Опасные игры

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава тринадцатая.

Опасные игры

I

21 декабря 1949 г. Сталин праздновал свое 70-летие. Теперь он был старым и усталым человеком. Те, кто впервые встречался с ним после войны, не видя его в течение нескольких лет, были поражены, насколько он постарел[327]. Упадок сил стал сказываться все больше, когда ему перевалило за семьдесят. «С каждым годом, — писал Хрущев в своих мемуарах, — становилось все более и более ясно, что Сталин слабеет физически и умом. Это становилось особенно ясно при его помрачениях рассудка и провалах в памяти»{1454}. Его память, которая прежде была исключительной, стала сдавать. «По-моему, в последние годы Сталин не вполне владел собой. Не верил кругом», — сказал Молотов, чья жена Полина была арестована в 1949 г.{1455} Однажды в 1951 г., и это был исключительный случай, Сталин, ни к кому не обращаясь, но в присутствии Хрущева и Микояна сказал: «Со мной кончено. Я не верю никому, даже себе»{1456}.

Но в 1949 г. был не только сталинский семидесятилетний юбилей. Этот год знаменовал поворот в советской внешней политике. В марте Сталин назначил Андрея Вышинского министром иностранных дел вместо Молотова. Вышинский, бывший главным прокурором в показательных судах 1930-х гг., ассоциировался в общественном мнении Запада с этими шарадами, вызывающими ужас. Когда десятью годами ранее Молотов заменил Литвинова в качестве народного комиссара иностранных дел, его назначение расчистило путь к советско-нацистскому пакту. Назначение Вышинского не привело к чему-либо столь же драматичному, хотя именно оно и послужило свидетельством того, что Сталин не искал расположения Запада. Вышинский никогда не принадлежал к ближайшему окружению Сталина, а Молотов остался заместителем премьера и принимал участие в ключевых совещаниях по внешней политике{1457}.

Западные ученые сходились в том, что советская внешняя политика приняла новое направление в 1949 г., но относительно того, каким стало это направление, согласия не было. Одни, предчувствуя сдвиг к мирному сосуществованию в середине 1950-х гг., утверждали, что политика СССР стала более гибкой{1458}. Другие, на-, против, считали, что не было никакого смягчения советской политики до смерти Сталина в марте 1953 г. и что сталинская политика если и стала иной, то еще более жесткой и агрессивной{1459}.[328] Эти разногласия отражают трудности в понимании последних четырех лет жизни Сталина — особенно темного и зловещего периода советской истории. Тем более исключительно важно как можно тщательнее разобраться с этим периодом, чтобы установить, изменилось ли отношение Сталина к войне и миру и к атомной бомбе в последние годы его жизни.