Михаил Андреевич Милорадович-Храбренович. «Слава Богу! Пуля не солдатская!»
Михаил Андреевич Милорадович-Храбренович. «Слава Богу! Пуля не солдатская!»
Прямота моя меня поддерживает.
Девиз М. А. Милорадовича
Рассказывали, что, когда истекавшего кровью Михаила Андреевича, раненного отставным поручиком, принесли в казармы Конногвардейского полка, врач извлек пулю и показал ее генералу. Участник таких ярчайших событий века, как легендарный Швейцарский поход Суворова через Альпы, трагедия Аустерлица, Отечественная война 1812 г. и Заграничный поход русской армии, с облегчением сказал: «Слава Богу, это пуля не ружейная, не солдатская». Пуля оказалась со специальной насечкой; она разрывала при проникновении в глубь тела ткани больше, чем обычная. Умирающий Милорадович, собравшись с силами, пошутил: мол, жаль, что после сытного завтрака не смог переварить такого ничтожного катышка.
Перед самой смертью он продиктовал свою последнюю волю. Среди прочего там значилось: «Прошу государя императора, если то возможно, отпустить на волю всех моих людей и крестьян». Всего их набралось порядка 1500 душ. В 3 часа ночи на 15 (25) декабря героя многих походов и сражений не стало…
Генерал от инфантерии (1809 г.), граф (1813 г.), Михаил Андреевич Милорадович-Храбренович родился предположительно октября 1771 г. в Полтавской губернии на Украине. Его предки принадлежали к старинному сербскому роду и перешли на русскую службу при Петре I. Отец был внучатым племянником известного Михаила Ильича Милорадовича, которого Петр Великий пожаловал землями под Гадячем.
Между прочим, исторический анекдот гласит: «Было в Сербии одно семейство с многочисленными сыновьями. Все они состояли на военной службе, много воевали, и лишь один из них остался в живых. Вернувшись на родину, он недолго пробыл в родительском доме и опять отправился воевать. Руководивший войсками султан спросил, как его приняли дома. „Я им был мил, – отвечал молодой воин, – а они мне рады!”» Так и появилась фамилия.
Дж. Доу. Потрет М. А. Милорадовича. 1830-е гг.
У деда нашего героя Степана Михайловича от брака с Марией Ивановной Гамалей было шестеро сыновей, один из которых и стал отцом полководца. Его отец, Андрей Степанович Милорадович, принял участие в возведении на престол Елизаветы Петровны в 1741 г., за что стал гренадером Лейб-компании – привилегированной роты Преображенского полка. Воевал во время Семилетней войны (1756—1763 гг.). Уже в чине гусарского полковника поддержал дворцовый переворот 1762 г., возведший на престол Екатерину II. Андрей Степанович принял участие во всех войнах своего времени, достиг чина генерал-поручика и должности черниговского наместника. О матери известно гораздо меньше: ее звали Мария Андреевна Горленко, и она была племянницей белгородского епископа.
Кстати, по семейной легенде, А. В. Суворов дружил с отцом Милорадовича и даже как-то сказал о сыне: «Миша будет славным генералом». Впрочем, подобных высказываний «русского Марса» в исторических анекдотах набирается немало.
Очередной исторический анекдот о Милорадовиче связан с получением его отцом ордена Св. Александра Невского. Якобы отец попросил императрицу Екатерину II заменить высокую награду на зачисление его сына подпрапорщиком в лейб-гвардии Измайловский полк, который первым из всех гвардейских полков признал ее законность вступления на трон. В 1780 г. Михаил Андреевич был записан в измайловцы, а отцу вскоре пожаловали вышеуказанный орден.
Михаил помимо домашнего воспитания имел возможность поучиться за границей, благо состояние родителей позволяло такую роскошь. С семи лет он проживал в Германии и во Франции, где изучал с двоюродным братом Григорием французский и немецкий языки, арифметику, геометрию, историю, архитектуру, юриспруденцию, рисование, музыку и фехтование, военные науки: фортификацию, артиллерию и военную историю. Сначала четыре года юный Михаил учился в Кёнигсбергском университете, где тогда читал лекции сам Эммануил Кант. Еще два года – в Гёттингене. Затем – в Лейпциге, Берлине и Потсдаме. После чего для усовершенствования военных знаний, в частности артиллерии и фортификации, Милорадович отправился в Страсбург и Мец. Незадолго до возвращения в родные пенаты он был принят королем Франции Людовиком XVI и его супругой королевой Марией Антуанеттой, и сам король подписал визу на выезд. В ту пору это было в порядке вещей, и ничего экстраординарного в этом видеть не надо: существовала практика приглашения выпускников Меца королевской семьей, прежде чем вручить юношам аттестационные патенты.
Между прочим, несмотря на обилие престижных университетов, слушателем которых считался Михаил Андреевич, его образование было поверхностным. Он не только нигде не прошел полного курса, но даже и не усвоил серьезно иностранных языков. Так, будучи большим дамским угодником и повесой, очень любил изъясняться на французском, но толком его не знал. Как-то раз, уже в ходе Заграничного похода, Милорадович и другой «знаток» французского Ф. П. Уваров о чем-то так горячо поспорили «на чистом французском», что император Александр I был вынужден попросить разъяснений у француза на русской службе графа А. Ф. Ланжерона. Тот предпочел обратить дело в шутку: «Извините, государь, я их не понимаю, они говорят по-французски».
По армейской лестнице чинопроизводства подтянутый, молодцеватый и исполнительный Михаил Андреевич взлетает вверх «без сучка и задоринки». В неполные 12 лет он уже сержант, а в 15 – прапорщик. В ходе Русско-шведской войны 1788—1790 гг. получил чин подпоручика, а затем и поручика. А 1 января 1792 г. он уже капитан-поручик. Спустя четыре года его пожаловали в капитаны. Красивый, остроумный, веселый танцор и ухажер Милорадович был своим среди гвардейской молодежи. Уже тогда с ним случались финансовые «казусы»: ему порой не хватало на красивую жизнь и приходилось занимать. Какое-то время его долги компенсировал отец, после его кончины денежные неурядицы преследовали нашего героя до гробовой доски. «Не понимаю, какой интерес жить без долгов», – шутил боевой генерал. По слухам, будучи при смерти, он довольно констатировал: «Ну, кажется, теперь я расквитаюсь со всеми моими долгами». После его смерти проданного имения едва хватило на покрытие долгов.
Благополучно пережил наш герой и плац-парадные испытания в царствование Павла I. Распорядительность и исполнительность рослого и статного гвардейского капитана пришлись по душе императору, обожавшему разводы и экзерциции. 16 сентября 1797 г. – Милорадович уже полковник, а к июлю 1798 г. – генерал-майор и шеф Апшеронского мушкетерского полка. И это в 27 лет! Полк стал называться «мушкетерским генерал-майора Милорадовича», что было большой честью, поскольку Апшеронский полк считался одним из лучших. Путь от прапорщика до генерала Милорадович проделал за неполные 10 лет! А у некоторых вся жизнь уходила на то, чтобы достичь полковничьего чина.
Осенью 1798 г. Милорадович со своим Апшеронским полком в составе 20-тысячного корпуса генерала Андрея Григорьевича Розенберга вошел в пределы союзной России Австрии – император Павел I готовился к войне с революционной Францией. Весной следующего года Милорадович уже добрался до Апеннинского полуострова, где ему предстояло участие в Итальянском походе А. В. Суворова, а затем и в Швейцарском походе, за славу которого один из лучших маршалов Наполеона – Андре Массена готов был отдать все свои победы.
Кстати, хоть Павел I и недолюбливал «проказы» победоносного «русского Марса», но на самом деле ценил его. Недаром именно ему поручил спасти старушку Европу от якобинской чумы. Он терпел многие его причуды, прощая то, за что люди порой окончательно впадали в немилость. Еще будучи цесаревичем, он сурово остановил «напускное скоморошество» Александра Васильевича, вызванного к нему на аудиенцию, одной очень доходчивой фразой: «Брось, Александр Васильевич, мы и без этого понимаем друг друга». И похоже, что, несмотря на все противоречия, они понимали друг друга.
Именно эти кампании сыграли очень важную роль в становлении Милорадовича как боевого командира. При встрече на итальянской земле Суворов демонстративно отличил сына старинного приятеля и покровительствовал ему.
Между прочим, легенда гласит, что, знакомясь с генералами своей армии и услышав имя Милорадовича, Суворов якобы прослезился, заявив, что знавал Мишу «еще вот таким», показывая рукою на аршин от пола, когда «едал у его батюшки Андрея пироги, а маленький Михайло Андреевич уже тогда хорошо ездил на палочке и лихо рубал врагов деревянною саблею».
Тогда наш балканский молодец усвоил суворовскую удаль, предприимчивость и доброе отношение к солдату, которые в дальнейшем принесли ему популярность. Не обладая особыми тактическими и стратегическими способностями, Милорадович будет брать необычайной находчивостью, невероятной быстротой и поистине былинной удалью. Именно под началом Суворова судьба свела двух будущих героев войн с Наполеоном – Милорадовича и Багратиона. Они были приблизительно одного возраста и всю жизнь соперничали друг с другом. Чуть более старший Багратион стал генералом чуть позже Милорадовича и потому считался «младше» по чинопроизводству. В ту пору это значило очень многое!
В Итальянской и Швейцарской кампаниях Суворова наш герой всегда находился на острие главного удара – впереди своего полка, и не раз его личное мужество решало исход боя. Впервые это случилось на реке Адде (порой его называют сражением при селении Лекко) 15—17 апреля 1799 г. В той тяжелой битве французы революционного генерала Жана Виктора Моро, соперника самого Бонапарта, заняли выгодную позицию на крутом обрывистом берегу Адды. Несмотря на серьезное численное превосходство русских и австрийцев, в первый же день французы стали так сильно наседать на отряды переправившегося через реку генерал-майора П. И. Багратиона, что потеснили их. Русских спасли только своевременная помощь другого генерал-майора – Милорадовича и… наступившая ночь! Милорадович предоставил именно Багратиону право успешно закончить бой, сказав при этом, что здесь не место считаться старшинством! Суворов, лично поблагодарив Милорадовича за достойный поступок, упомянул о нем в донесении государю и объявил в приказе по армии. За победу при Адде император пожаловал Милорадовичу орден Св. Анны 1-й степени, а его солдатам – по серебряному рублю.
С Михаилом Андреевичем, а вернее, с его любимыми апшеронцами связан и один печальный эпизод в самом начале Итальянского похода. Под именем графа Романова в армию прибыл сын императора Павла I великий князь Константин Павлович. 20-летний юноша очень спешил: проведав от генерал-поручика Вилима Христофоровича фон Дерфельдена, что Суворов ведет войну очень быстро, Константин боялся, что ему не придется повоевать и не достанется боевой славы. Но он напрасно торопился – все еще только начиналось!
Ф. Виньон. Портрет великого князя Константина Павловича. Гравюра. 1814 г.
По самоуправному указанию цесаревича солдаты генерала Розенберга вступили в бой с превосходящими силами Моро под Бассиньяно. Началось все с того, что юный «Александр Македонский» подначил решившего было отходить на более выгодные позиции генерала Розенберга, упрекнув его в трусости, на неоправданную атаку вражеской крепости. Для самолюбивого Розенберга великокняжеский упрек-окрик был чем-то сродни удару хлыста по боевой репутации. В результате лишь стойкость пришедших на выручку солдат Милорадовича спасла положение. Милорадович потерял под собой двух лошадей и сломал саблю, со знаменем в руках водил гренадер в штыки. Русским удалось продержаться до темноты. Только чудом им удалось отступить, потеряв всю артиллерию, 2500 человек (в том числе 50 офицеров ранеными и генерала Чубарова).
Неуемное желание царевича побывать в «деле» дорого обошлось армии. Доподлинно неизвестно, как Суворов отчитал Константина Павловича. (Его свите и самому Розенбергу были пообещаны военный трибунал и Сибирь!) Но более царевич, вышедший после головомойки от «русского Марса» заплаканным, никогда не позволял себе своевольничать, став со временем ревностным поклонником суворовской «Науки побеждать», и с отличием проделал Итальянский и Швейцарский походы. Он весь переход через Альпы совершил пешком.
Суворов так оформил приказ по армии, что мало кто понял, какие именно события случились под Бассиньяно. Больше всех «выиграл» от жаркого дела Милорадович. Именно с той поры он сблизился с Константином
Павловичем, которого и раньше знал как шефа лейб-гвардии Измайловского полка. Будучи с ним на короткой ноге, Михаил Андреевич всю свою оставшуюся жизнь пользовался его благорасположением. Их дружба – они активно переписывались – оборвется лишь четверть века спустя, когда бравый генерал попытается «вручить» опустевший престол цесаревичу Константину, но тот категорически откажется. Но всему свое время…
Если верить рассказам, именно в ту пору Милорадович показал всем свою исключительную храбрость, граничащую с бахвальством. Переправляясь через реку на виду у французов, он специально привлек к себе внимание вражеских стрелков. Михаил Андреевич вынул из кармана ленту ордена Св. Анны и, надев ее на себя, усмехаясь, бросил офицерам: «Посмотрим, умеют ли они стрелять?!» Недюжинная личная отвага всегда будет краеугольным камнем его полководческого мастерства, в чем он был сродни наполеоновским маршалам Мишелю Нею и Иоахиму Мюрату.
Несчастливое для русской армии дело под Бассиньяно упрочило боевую славу Милорадовича. Обожавший стремительных и решительных офицеров Суворов сразу оценил Милорадовича и назначил его своим дежурным генералом, по сути, допустив его в круг особ, которым он доверял. Более того, он поручал ему (как, впрочем, и другому своему любимцу – Багратиону) ответственные задания на ратном поле, благо солдаты его обожали. И наш молодец-удалец справлялся с ними на ура, в частности в многодневном сражении при Треббии 6—8 июня 1799 г. с французским генералом Жаном Стефаном Макдональдом, будущим наполеоновским маршалом. Столь же хорош Милорадович был со своими апшеронцами и в упорнейшем бою под Нови 4 августа 1799 г. Великолепен в Швейцарском походе. Удар его авангарда сыграл важную роль в разгроме французских войск, оборонявших у озера Обер-Альп подступы к Сен-Готардскому перевалу.
Между прочим, рассказывали, что с переходом через Сен-Готард связан один прелюбопытный эпизод. При спуске с одной крутой горы в долину, занятую французами, солдаты Милорадовича заколебались. Заметив это, Михаил Андреевич воскликнул: «Посмотрите, как возьмут в плен вашего генерала!» – и покатился на спине с утеса. Обожавшие своего «отца-командира» солдаты дружно последовали за ним, свалились французам словно снег на голову, раздавив их, подобно горной лавине.
Авангард, на этот раз во главе с генерал-майором Милорадовичем (потрепанной дивизии Багратиона дали передышку), пошел вперед, то продвигаясь по узеньким тропинкам, то взбираясь на высочайшие горы, то спускаясь в пропасти. Часто приходилось переходить вброд речки. Туман стоял такой густой, что люди двигались на ощупь. Они упирались в камни штыками и прикладами, подсаживали друг друга, но бесконечные уступы поднимались все выше и выше. Все эти дни лил дождь, ночи выдались темные, холодные, с сильным северным ветром. Переход следовал за переходом, с ранней зари до глубоких сумерек. Шедшие ускоренным маршем солдаты, лошади и вьючные мулы скользили на крутых горных склонах, неслись вниз кубарем и гибли в пропастях.
Самыми трудными препятствиями в Альпийских горах оказались Урзерн-Лох (Урзернская дыра) и Тёйфельсбрюк (Чертов мост), перекинутый над рекой Рейс на высоте 25 м. Первая была в полном смысле слова дырой длиной 80 шагов, а шириной четыре шага. Почти круглая, сырая, она была настолько тесная, что там едва мог протиснуться груженый мул. В темном скальном проходе находилось орудие, стрелявшее картечью. Выйдя из туннеля, дорога, а вернее, тропка резко уходила вверх, образуя карниз на отвесной скале, а затем столь же круто обрывалась к узкому одноарочному мосту в 30 шагов над глубоким (23 м) ущельем, который обороняли французы. Здесь низвергалось несколько водопадов, рев и грохот разносились далеко вокруг. С моста дорога круто, почти отвесно поднималась в горы. Урзернская дыра и Чертов мост казались неприступными!
Еще с вечера Суворов выслал егерей генерал-майора графа H. М. Каменского-младшего (очень даровитого в военном деле младшего сына его недруга и соперника графа и фельдмаршала Михаила Федотовича Каменского) в обход через горы. Не дождавшись условного сигнала, он отдал приказ к лобовой атаке. В ночной атаке русские гренадеры из авангарда Милорадовича попытались миновать дыру, пойдя в штыковую атаку. Но встретили сильный ружейный и картечный огонь в упор. Лишь после того, как сзади туннеля наконец показались егеря Каменского, удалось уничтожить французский заслон, но противник все же успел взорвать часть моста. Большего он сделать не сумел: прицельной стрельбой егеря отогнали его.
Гренадеры подбежали к мосту и только тут увидели, что дальше зияет огромный провал. Повернуть назад было невозможно: задние подпирали передних. На узкой тропинке образовался затор. В него-то и ударили залпы французской картечи. Атака захлебнулась. Люди срывались и падали в пропасть.
Не долго думая, солдаты и офицеры передового отряда майора князя С. В. Мещерского 1-го из бревен обнаруженного рядом сарая под непрекращающимся огнем противника сделали настил, связав его шелковыми офицерскими шарфами и кожаными солдатскими ремнями.
Тем временем егеря майора Тревогина и мушкетеры полковника Свищева спустились к реке Рейс, перешли этот бурный горный поток по пояс в ледяной воде и вскарабкались по кручам на вершину противоположного берега, создав угрозу французским флангам. А в тыл врага снова сумел пробраться отряд удальцов Каменского-младшего.
Первые храбрецы, ведомые Мещерским, устремились по хлипкому настилу и упали, сраженные пулями французских стрелков. Геройски погиб и сам князь – раненный, он сорвался в Рейс. Но своей отчаянной штыковой атакой он и его гренадеры проложили дорогу всей армии.
Так, яростными штыковыми ударами, экономя патроны и порох, теряя друзей и товарищей, суворовские чудо-богатыри поднимались все выше и выше в горы. Ночь сменяла день, день уступал место ночи. В авангарде по-прежнему шли егеря из дивизии Милорадовича. Французы все время огрызались. Они старались зацепиться за каждую удобную для обороны позицию, но все было тщетно. Правда, вскоре у русских закончилось продовольствие. Теперь каждый ел то, что у него оставалось в сумке. Когда генерал Милорадович в обмен на пригорелую солдатскую лепешку отдал свой единственный кусочек сыра, то рядовые, ужаснувшись, чем питается их командир, сыра не взяли, но вскладчину поддержали его сухариками и кубиком сухого бульона.
За эти походы Милорадович был награжден не только орденом Св. Анны 1-й степени, но и орденом Св. Александра Невского и Мальтийским орденом. В свою очередь, австрийский император и король сардинский выразили свою признательность Милорадовичу: первый одарил его табакеркой, осыпанной алмазами, второй пожаловал орден Маврикия и Лазаря Большого Креста. Суворов подарил подчиненному свой миниатюрный портрет. Милорадович вставил его в перстень и на четырех сторонах его написал: «быстрота, штыки, победа, ура-а-ааа!» Суворов, увидев это, рекомендовал добавить между «штыками» и «победой» еще и пятое слово: «натиск», тем самым окончательно сформулировав свое полководческое кредо.
С той поры визитной карточкой суворовского ученика Милорадовича стало умение водить людей в бой тогда, когда одного бесстрашия и командирской удали недостаточно, а нужны еще твердость воли и отчаянная решительность. На правах дежурного генерала Милорадович устроил по пути через Богемию на родину великолепный пир в Праге. Аскетичный Суворов, пораженный пышностью и великолепием угощений, назвал его лукулловым пиром. Вскоре великий полководец умер, а у Милорадовича, резко выдвинувшегося среди других генералов, популярность в войсках стала расти как на дрожжах.
Между прочим, у Михаила Андреевича была одна весьма интересная привычка. Будучи человеком учтивым, он тем не менее умел держать людей на дистанции, предпочитая говорить «вы». Обращение «ты» можно было от него услышать только тогда, когда он был готов с кем-то сблизиться. Такое случалось чаще всего с офицерами его же полка. Но, подметив за кем-то из них упущение по службе, он тут же возвращался к вежливо-официальному «вы».
На несколько лет наступило военное затишье, и Михаил Андреевич предался тому, что было его второй натурой, – «красивой жизни». Этот великий охотник до тонкого убранства интерьеров, куда бы его ни забрасывала судьба, делал все возможное, чтобы поразить своих гостей и… посетительниц. Минимум раз в месяц внутренний вид комнат изменялся. Случалось, исчезала стена: ее заменяла колоннада! Появлялись новые окна! Приходя в гости, он тотчас начинал давать наставления хозяевам: «Вот этот диван поставил бы я туда-то, а это зеркало повесил бы здесь!» Почти все стены его дома были зеркальными или увешаны зеркалами. В курительницах дымили благовония, в вазах стояли живые цветы. Мягкая мебель с шелково-бархатной обивкой, блеск золота и фарфора, периодически звонящие антикварные часы и… томное освещение. В этом был весь Михаил Андреевич – ловелас в квадрате! Всю жизнь гремела его слава – военная и разгульно-будуарная!
Между прочим, прекрасный наездник и страстный поклонник бешеной скачки, Милорадович, по чину передвигавшийся большей частью в экипаже, заставлял своих кучеров гнать карету с курьерской скоростью, независимо от дорожных условий. Особенно он любил разгоняться вниз по склону горы.
В 1805 г. в Европе разразилась очередная война против Наполеона. 21 марта 1804 г. Бонапарт казнил принца французского королевского дома Луи Антуана де Бурбон-Конде, герцога Энгиенского, последнего представителя семейства Конде. Это событие взволновало монархическую Европу: герцога, по сути дела, тайно выкрали из баденского городка Эттенхейм и насильно привезли во Францию. Александр I предъявил претензии Наполеону и в ответ получил едкое напоминание о причастности к убийству своего отца императора Павла I. Бонапарт прямо написал, что если бы убийцы Павла I находились на территории Франции, то он бы, безусловно, выдал их Александру. Налицо была издевка: убийцы императора Павла находились в России, все их хорошо знали, и им ничего за преступление не было – они спокойно жили не тужили да добра наживали. Оскобленный Александр I вступил в союз с Австрией и послал свои войска на давно ожидавшуюся войну.
Ф. А. Рубо и К. Беккер. Сражение при Бородине. 1913 г.
Генерал-майор Милорадович снова воюет с французами, правда, на этот раз ведомыми самим Наполеоном. По дороге на войну он времени даром не терял, полностью оправдав свою куртуазную репутацию. Во время коротких квартировок в лежащих по пути поместьях Милорадович не мог не «облагодетельствовать» «прекрасную задумчивую графиню М.», «скромную и всеми дарованиями украшенную княгиню Л.», «молодую, любезную графиню Г.» и т. д.
Адъютант Милорадовича, поэт и писатель Федор Глинка, оставил словесный портрет своего генерала во время боя: «Вот он, на прекрасной, прыгающей лошади, сидит свободно и весело. Лошадь оседлана богато: чепрак залит золотом, украшен орденскими звездами. Он сам одет щегольски, в блестящем генеральском мундире; на шее кресты (и сколько крестов!), на груди звезды, на шпаге горит крупный алмаз… Средний рост, ширина в плечах, грудь высокая, холмистая, черты лица, обличающие происхождение сербское: вот приметы генерала приятной наружности, тогда еще в средних летах. Довольно большой сербский нос не портил лица его, продолговато-круглого, веселого, открытого. Русые волосы легко оттеняли чело, слегка подчеркнутое морщинами. Очерк голубых глаз был продолговатый, что придавало им особенную приятность. Улыбка скрашивала губы узкие, даже поджатые. У иных это означает скупость, в нем могло означать какую-то внутреннюю силу, потому что щедрость его доходила до расточительности. Высокий султан волновался на высокой шляпе. Он, казалось, оделся на званый пир! Бодрый, говорливый (таков он всегда бывал в сражении), он разъезжал на поле смерти как в своем домашнем парке; заставлял лошадь делать лансады, спокойно набивал себе трубку, еще спокойнее раскуривал ее и дружески разговаривал с солдатами… Пули сшибали султан с его шляпы, ранили и били под ним лошадей; он не смущался; переменял лошадь, закуривал трубку, поправлял свои кресты и обвивал около шеи амарантовую шаль, которой концы живописно развевались по воздуху. Французы называли его русским Баярдом, сравнивали с легендарным английским королем-рыцарем Ричардом Львиное Сердце, о его благородстве ходили легенды; у нас, за удальство, немного щеголеватое, Милорадовича сравнивали с французскими маршалами Мюратом и Неем. И он не уступал в храбрости всем им! Так, в критический момент Бородинской битвы, ожидая появления Дохтурова в центре обороны, он не выезжал из-под пуль и, воодушевляя солдат, якобы даже сел завтракать в районе Курганной батареи, там, где скрещивался огонь наибольшей силы». Один из самых неустрашимых генералов русской армии, богатой в ту эпоху на отчаянных храбрецов, генерал Ермолов писал Милорадовичу: «Чтобы быть везде при вашем высокопревосходительстве, надобно иметь запасную жизнь».
Во время отступления русской армии М. И. Кутузова от Браунау к Ольмюцу, он командовал отрядом – отдельной бригадой, которая должна была находиться поблизости от арьергарда генерал-майора Багратиона на случай его подкрепления. Со своими «чудо-богатырями» Михаила Андреевича Милорадович смог отличиться в целом ряде жарких арьергардных боев.
Переправа через приток Дуная реку Энс главных сил Кутузова, спешившего к Кремсу, прошла успешно, но спустя некоторое время кавалерия Мюрата настигла русский арьергард у Амштеттена. Его конница вместе с гренадерской пехотой генерала Удино стала теснить гусар Мариупольского полка. На помощь Багратиону были послана конно-артиллерийская рота Ермолова, чьи действия по прикрытию расстроенных русских эскадронов отличались не только удалью, но и высокой эффективностью. Вскоре подоспели и гренадеры генерала Милорадовича. Последний, в разгар боя пропустив сквозь свои ряды отступивших солдат Багратиона, запретил своим воинам заряжать ружья и грозно крикнул: «Гренадеры, вспомните, как учил вас работать штыком в Италии Суворов!» Русские батальоны, ведомые самим Милорадовичем, со всего маху ударили по гренадерам Удино. Тридцать минут противники работали штыками без единого выстрела.
Не спасовал Милорадович перед Пленных не было… французами и под Мельком, и под Сен-Пельтеном. Однажды Михаил Андреевич купился на «слово офицера» со стороны преследовавших его французов не чинить русским препятствий, если он снимет свое сторожевое охранение с хвоста колонны. Его нагло обманули, и этот обман стоил Милорадовичу больших потерь.
11 ноября три русские колонны генералов Милорадовича, Дохтурова и Федора Борисовича Штрика получили задание разбить самонадеянно выдвинувшуюся головную дивизию дивизионного генерала Оноре Теодора Максима Газана из корпуса французского маршала Эдуарда Адольфа Казимира Жозефа Мортье, которая продвигалась от Дюрренштейна вперед на Креме, даже не удосужившись выслать дозоры в окрестные горы. Атаковав ее с фронта, гренадеры Милорадовича стали преднамеренно отступать, заманивая врага под фланговый удар солдат Штрика. Только обидная задержка (вместо 7 утра он вышел в тыл врага лишь в… 17 вечера) отряда Дохтурова, заплутавшего по причине проливного дождя и «по воле» австрийского проводника генерал-квартирмейстера Шмидта во время обходного маневра в горах, спасли французов. Дохтуров сам оказался под ударом подошедшей дивизии генерала Л’Этана Пьер де Дюпона. После двухчасового штыкового боя, не имея артиллерийской и кавалерийской поддержки, его пехота вынуждена была отойти и пропустить остатки отступавшей дивизии Мортье. А сил одного лишь Милорадовича для уничтожения всего французского корпуса оказалось недостаточно. В этом сражении, продолжавшемся весь день, Милорадовичу пришлось особо тяжело, но он, отчаянно «огрызаясь» штыками своих апшеронцев, выстоял и подтвердил свою суворовскую выучку сполна.
А вот в трагическом для русского воинства сражении при Аустерлице Милорадовичу очень крупно не повезло. На печально знаменитом ночном совете, где австрийский генерал-квартирмейстер Франц фон Вейротер педантично излагал, как будет разбит Бонапарт, а Кутузов сладко почивал (он знал, что фактический главнокомандующий император Александр I, грезивший скорой, легкой и блестящей победой, уже одобрил «чудо-план» австрийского «гения кабинетных войн»), Милорадович предпочел тактично смолчать.
Под давлением Александра I Кутузов отдал приказ спускаться с Праценских высот последней ударной колонне союзных войск под совместным руководством генералов Иоганна Карла Коловрата и Милорадовича. Причем под непосредственным началом у Михаила Андреевича были лишь его 12 русских пехотных батальонов, в том числе любимые апшеронцы. За 15 слабых австрийских батальонов отвечал Коловрат. Во главе с самим Кутузовым колонне следовало двигаться на центр противника, как потом выяснилось, на самую мощную группу войск! Французские мальчишки-барабанщики дружно ударили: «В атаку!!!» И под хриплые выкрики своих командиров французы, подкрепившиеся для поднятия боевого духа двойной порцией спиртного (350 грамм на брата!), атаковали численно уступавших им союзников: почти 27 тысяч против 16 тысяч. Солдаты генералов Вандамма и Сент-Иллера внезапно вынырнули из плотного седого тумана и удушливой пороховой дымки под зловещий бой барабанов и без единого выстрела, что всегда бывает необычно и страшно, и, словно разжавшаяся пружина, ринулись вверх по склону. Эффект от французской атаки усиливался багровыми отблесками восходящего солнца на начищенных до блеска трехгранных штыках. Вскоре неприятель оказался на вершине склона, быстро дал с расстояния в 100 шагов прицельный залп и дружно ударил в штыки на уже спускающуюся вниз колонну Милорадовича. Его люди, двигавшиеся на помощь своему левому флангу, шли неразвернутой колонной, таща пушки в хвосте, без предосторожностей, без авангарда, без разъездов, без боевого охранения. Это, конечно, было большим упущением со стороны Милорадовича.
Не помогла Михаилу Андреевичу и его выдающаяся храбрость. На своей великолепной английской лошади он бесстрашно скакал галопом по фронту под градом пуль и ядер. Ничто не брало его: ему не суждено было погибнуть на поле боя, его даже ни разу не ранило за всю его долгую военную карьеру. Он кричал на солдат, пытался ими руководить, но на исход сражения это никак не повлияло, поскольку полководческим искусством здесь и не пахло, а налицо было лишь демонстративное геройство. Зато на поникшего Александра I презрение Милорадовича к смерти произвело сильное впечатление. И, несмотря на общую неудачу русской армии, за кампанию 1805 г. Милорадович был повышен до генерал-лейтенанта и вскоре награжден орденом Св. Георгия 3-й степени.
Кстати, Михаил Андреевич под пулями мог спокойно закуривать трубку, поправлять ордена и шутить. Отдаваясь музыке боя, он везде успевал, возбуждал войска личным примером; раньше всех садился на коня и слезал с него последним, когда все были устроены на отдых. Это о нем и ему подобных М. Ю. Лермонтов сказал: «Слуга царю, отец солдатам».
А. В. Висковатов. Унтер-офицер драгунского полка. 1811 г. Литография.
В Русско-турецкой войне 1806—1812 гг. деятельный и храбрый Михаил Андреевич во главе корпуса переправился через Днестр, вступил в Придунайские княжества и, заняв Бухарест, избавил Валахию от разорения. Продолжая действовать в составе Молдавской армии, 13 декабря 1806 г. корпус Милорадовича освободил от турок Гладень и Бухарест, а сам Михаил Андреевич заслужил золотую шпагу с бриллиантами и надписью «За храбрость и спасение Бухареста». С этим памятным оружием Милорадович не расставался никогда. А в 1807 г. он снова «на коне»: турки терпят поражение при Турбате и крепости Обилешти. 29 сентября 1809 г. за победу при Рассевате Милорадовича производят в генералы от инфантерии. В 38 лет он стал полным генералом – блестящая карьера, сделанная исключительно на поле боя.
Кстати, на той войне он в очередной раз проявил себя как щедрый командир и «отец солдат». Так, однажды Михаил Андреевич, увидев неподалеку турка на великолепном скакуне, приказал своим конвойным гусарам: «Продайте мне коня этого молодца!» Турок попытался было застрелить Милорадовича из пистолета, но промахнулся и погнал коня к своим. Гусары его нагнали, закололи и привели коня к Михаилу Андреевичу, за что и получили 100 червонцев. После сражения у Обилешти, увидев сильно порубленного рядового Белорусского гусарского полка, Милорадович поинтересовался, сколько же ему нанесли ранений, а он остался жив. Узнав, что 17, генерал тут же отсчитал ему 17 червонцев – по одному за каждую рану.
Правда, взять крепость Журжу Милорадовичу так и не удалось, но Рущук ему покорился. Однако на этом турецкий этап в военной карьере Михаила Андреевича внезапно оборвался. У него не сложились отношения с новым главнокомандующим Молдавской армией Багратионом. Оба, не без оснований считавшиеся любимцами Суворова, жестко конкурировали в вопросах воинской славы! Осенью 1809 г. из-за разногласий с Багратионом наш герой был переведен в Валахию командиром резервного корпуса.
Между прочим, ходили слухи, что одной из причин неладов между Багратионом и Милорадовичем стал роман последнего с красавицей гречанкой Филипеско в Валахии. Ее отец был членом дивана (правительства) в Валахии и пользовался покровительством Милорадовича. Багратион доложил в Петербург, и Милорадовича без расследования перевели на Украину.
С 1810 г. Михаил Андреевич уже Киевский военный губернатор. В сентябре по собственному прошению его уволили в отставку, но 20 ноября того же года вновь приняли на службу и вновь назначили шефом Апшеронского полка.
Между прочим, 9 июля 1811 г. на киевском Подоле начался разрушительный пожар, уничтоживший почти весь нижний город. Основная часть подольских строений была деревянной, поэтому количество жертв и масштаб разрушений был огромен. Генерал-губернатор лично руководил тушением. Вечером он возвратился домой в шляпе с обгоревшим плюмажем. Через неделю после пожара киевское губернское правление донесло генерал-губернатору об огромных размерах убытков: подольские мещане, ремесленники и купцы остались без крыши и средств к существованию. Милорадович отослал императору детальный план выплат компенсаций погорельцам. Однако предложения Милорадовича не получили одобрения министров. Ситуация с выплатами зависла, а киевляне между тем принялись требовать от своего губернатора предоставления им немедленной помощи, собираясь в противном случае писать петицию в Петербург. Милорадович обратился за помощью к местному дворянству, и оно сумело компенсировать ущерб.
В связи с вторжением армии Бонапарта в пределы России в июле 1812 г. Милорадович получил предписание мобилизовать полки Левобережной, Слободской Украины и юга России для прикрытия Московского направления от Калуги до Волоколамска. Предполагалось, что он сможет создать чуть ли не целую армию: 38 500 пехоты, 3900 кавалерии и 168 орудий. Но на самом деле собранные Милорадовичем силы оказались куда скромнее.
Мобилизованный им 15-тысячный резерв (14 587 пехоты и 1002 конников) присоединился к главной армии 18 августа у Гжатска, т. е. перед самым Бородинским сражением. В этой эпохальной битве ему довелось командовать правым крылом 1-й армии Барклая-де-Толли. Его пехотные корпуса (Остермана-Толстого и Багговута) и кавалерийские корпуса (Уварова и Корфа), став резервом для багратионовской армии и центра русской позиции, успешно отбили все атаки французских войск.
Михаил Андреевич, как всегда, геройствовал на Бородинском поле. Увидев, что Барклай там, где ложилось множество ядер, он, бросив своей свите: «Барклай хочет меня удивить!» – ехал еще дальше на передовую, где перекрещивался огонь вражеских батарей, и якобы даже велел подать себе завтрак именно туда. Один из его ординарцев возил за ним кисет с табаком. «Набей мне трубку!» – сказал Милорадович ему и подал докуренную трубку. Трубка, набитая до половины, выпала из руки убитого ординарца: ему ядром оторвало голову! Тогда другой ординарец подобрал трубку, набил как положено, и наш герой продолжил воодушевлять солдат, хотя пули сшибли султан с его шляпы, убивали под ним лошадей. А он, ничуть не смущаясь, переменял их, закуривал очередную трубку и поправлял вокруг шеи шаль.
За отличие в этом сражении Кутузов представил Милорадовича к ордену Св. Георгия 2-й степени, но император решил иначе и вручил алмазные знаки к ордену Св. Александра Невского, который у Михаила Андреевича уже имелся. Справедливости ради скажем, что после Бородина Александр I, очень недовольный сдачей Москвы, понизил наградные представления Кутузова на всех отличившихся генералов – и Дохтурова, и Коновницына, и Ермолова. На всех, кроме Барклая (Св. Георгий 2-й степени) и самого Кутузова, который, успев сразу же после битвы доложить императору о победе, получил чин генерал-фельдмаршала. И в то же время именно после Бородина началась самая славная страница в биографии Милорадовича. Тогда именно он наряду с Ермоловым стал главным кумиром солдат.
Кстати, известие о смерти Багратиона, которого Милорадович не любил, но очень уважал за храбрость, сильно потрясло Михаила Андреевича. Печальное известие застало его во время боя с французами уже после сдачи Москвы под деревней Вороново. Милорадович даже прослезился, чего за ним раньше никто не замечал, и уехал с поля боя, так его и не закончив.
В тот день пуля впервые сбила с него эполет, и он со смехом отметил: «Ну вот, первый раз в моей жизни пуля осмелилась прикоснуться и ко мне».
Уже через два дня после Бородина, 28 августа, Кутузов назначил Милорадовича командующим арьергардными колоннами (не более 20 тыс. человек) отступающей русской армии. Дело в том, что французская кавалерия Мюрата так прижала казаков Платова, что фактически села на хвост основным силам. В сражении у села Крымское 29 августа Михаил Андреевич задержал французов, дав возможность русским войскам беспрепятственно отойти. Постоянно находясь в арьергарде, Михаил Андреевич не участвовал в совете в Филях, хотя по статусу должен был. Милорадович и дальше энергичными ударами по противнику у сел Крымское и Кубинка прикрывал отход армии, обеспечивая совершение ею скрытного флангового марша на Старую Калужскую дорогу (Тарутинский маневр). Тогда именно Милорадович сумел через своего старого знакомца по Бухаресту дивизионного генерала Ораса Франсуа Бастьена Себастьяни договориться с маршалом Мюратом о временном (на несколько часов) перемирии. «В противном случае, – заявил Милорадович Мюрату, – я буду драться за каждый дом и улицу и оставлю вам Москву в развалинах».
Кстати, Милорадович с Мюратом (Неаполитанским королем) еще не раз будут умело пикироваться. Так, стоя с арьергардом в Вязовке, Милорадович встретился на передовой с Мюратом, и оба начали шутить. «Уступите мне вашу позицию», – попросил Мюрат. «Извольте ее взять, я вас встречу», – отвечал Милорадович, показав противнику опасное место – болото, где тот, решись он на кавалерийскую атаку, мог бы утопить добрую часть своей кавалерии. Лва завзятых храбреца-бахвала ездили без свиты друг другу «в гости». Когда Мюрату вздумалось под выстрелами русских часовых откушать кофе, то Милорадович тут же выехал за нашу цепь: «Что это?! Мюрат хочет удивить русских! Стол мне сюда! Прибор! Здесь я буду обедать!» Так в жарком деле под Чириковом с Мюратом Милорадовича спасло лишь чудо: он повернулся к кому-то из свитских офицеров отдать какой-то приказ, когда мимо него пролетело ядро, и если бы он остался в прежнем положении, то был бы непременно убит. После стычек с кавалеристами Мюрата Милорадович разрешал французам забирать своих раненых бойцов, оказавшихся позади русской передовой линии. Мюрат, в свою очередь, приглашал его к себе и заводил с ним разговоры о прекращении войны. На что получил от Михаила Андреевича однозначный ответ:
«Если заключим теперь мир, я первый сниму с себя мундир».
В результате колонна русского арьергарда еще не покинула Арбат, как за ее спиной в конце улицы уже показались французы авангарда, но уличного боя не произошло. Оставив казачьего полковника Ефремова с отрядом конницы и пехоты на Боровском перевозе, Милорадович приказал ему в случае появления неприятеля немедленно отступать к Бронницам, чтобы ввести его в заблуждение по поводу истинного маршрута отхода главных сил. Своим арьергардом Михаил Андреевич надежно прикрыл уходящую на пополнение к Тарутину русскую армию.
А затем арьергард Милорадовича превратился в… авангард. Правда, ни под Чернишней (Тарутино), ни под Малоярославцем сражаться ему не пришлось. Но когда корпуса Дохтурова и Раевского перекрыли путь французской армии на Калугу, Милорадович совершил столь стремительный марш к ним на помощь (45 верст за 6 часов), что Кутузов назвал его «крылатым генералом».
Между прочим, хотя «подраться» под Малоярославцем Милорадович таки не успел, но отказать себе в возможности покрасоваться перед врагом Михаил Андреевич не смог. На следующий день он, отличавшийся от всех своей шляпой с длиннющим султаном, выехал очень далеко вперед и тотчас обратил на себя внимание неприятеля. Вражеские стрелки, засевшие в окрестных кустах, принялись его обстреливать. На замечание генерал-адъютанта И. Ф. Паскевича об опасности Милорадович лишь приостановил лошадь, хладнокровно простоял несколько минут на одном месте и только потом спокойно повернул ее и тихо-тихо поехал назад, сопровождаемый «почетным эскортом» французских пуль.
Наполеон после неудачи под Малоярославцем вынужден был отступать по Смоленской дороге, и Кутузов поручил непосредственное преследование противника именно Михаилу Андреевичу. Для этого Кутузов включил в его авангард почти половину главных сил с Платовым и Ермоловым.
Милорадовичу надлежало всячески отрезать неприятеля от богатых южных губерний. Его движение называют параллельным преследованием. Войскам пришлось идти проселком, на значительном расстоянии от главного тракта, по которому топала-тащилась-бежала Великая армия Наполеона. Главным было не вступать в решительные сражения, а умело отсекать от вражеского войска корпуса, замыкающие бегство. С другой стороны точно так же действовал казачий атаман Платов, не давая неприятелю покоя даже ночью. Главные же силы Кутузова поспешали не спеша. Такова была стратегия Михаила Илларионовича – никто так и не смог подвигнуть его на более активную манеру преследования.
Русские войска тоже терпели много невзгод – не хватало провизии и теплой одежды. Солдат никогда не был для Милорадовича «скотиной». Михаил Андреевич знал, почем фунт солдатского лиха! И в самые голодные дни приободрял свое войско. Как всегда, молодцеватый и подтянутый, постоянно напоминал солдатам о прежних суворовских переходах через Альпы. «Чем меньше хлеба, тем больше славы!» – говаривал он. В ответ неслось громоподобное: «Ура-а-ааа! Рады стараться, ваше высокопревосходительство!»
21 октября войска Милорадовича (2 пехотных, 2 кавалерийских корпуса, 5 казачьих полков, 9 рот конной артиллерии), опередив корпуса Богарне, Понятовского и Даву, вышли на Старую Смоленскую дорогу. Михаил Андреевич принял решение пропустить Богарне и Понятовского к Вязьме, а затем отрезать и уничтожить корпус Даву. Он ударил корпусу Даву в лоб, а Платов и Паскевич нанесли удар с тыла. Однако Богарне и Понятовский развернулись и бросились на выручку соседа. После того как Даву удалось вырваться из клещей, французы с боями начали отход к Вязьме, а затем, оставив здесь прикрытие, покинули город. Милорадович взял Вязьму штурмом и до темноты преследовал отступавших до реки Вязьмы. Его войска потеряли от 1800 до 2000 человек, а противник – от 7 до 8,5 тыс., в том числе 3 тыс. пленными. Именно неудача под Вязьмой заставила Бонапарта ускорить бегство из России.
Говорили, что в одном из боев русского авангарда с французами Михаил Андреевич Милорадович, чтобы воодушевить солдат, стал швырять солдатские Георгиевские кресты. То же самое рассказывал о себе Ермолов, но тогда дело происходило на Бородинском поле.
Между прочим, солдатский знак отличия военного ордена, или солдатский Георгиевский крест, имел особый статус. Он был учрежден в 1807 г. для награждения нижних чинов. На нем гравировался номер, под которым получившего награду вносили в так называемый вечный список георгиевских кавалеров. Точное число солдатских Георгиевских крестов, выданных за 1812—1814 гг., до сих пор неизвестно, но счет шел на десятки тысяч. Так, к началу 1812 г. был выдан 12 871 знак.
Кстати, именно им была награждена знаменитая кавалерист-девица Надежда Дурова.
Будучи постоянно на плечах арьергарда Великой армии врага, 26 октября авангард Милорадовича снова навалился на него уже у Дорогобужа, взял город и захватил 600 пленных и 4 орудия. В начале ноября он нанес поражение под Красным корпусам Богарне, Даву и Нея, заставив французские войска повернуть по проселкам к Днепру.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.