Глава тринадцатая Последний аккорд войны

На войне любая воюющая страна старается заиметь союзников для того, чтобы ощущать поддержку в тех или иных действиях от своих сателлитов – помощников по агрессии: экономических, политических и военных. Для гитлеровской Германии на Дальнем Востоке таким подручным Берлина был Токио.

Наш близкий территориально сосед и традиционный враг на дальневосточных рубежах – милитаристская Япония только за первый период XX столетия четырежды вынашивала агрессивные планы. Подготовившись к войне, она искала повод, а затем вступала в боевые столкновения, если точнее – агрессивные войны, большие и локальные, с царской и Советской Россией.

Русско-японская война 1904 – 1905 годов, развязанная Японией при активном содействии Англии и США, стала позором царской России.

23 августа 1905 года был подписан унизительный для России Портсмутский мир. Япония захватила Корею, Порт-Артур, Южный Сахалин и, утвердившись на Курильских островах, закрыла России на Востоке многие удобные выходы в океан и к русским портам на Камчатке и Чукотке.

Воспользовавшись слабостью России после проигранной Первой мировой войны, революционными событиями и Гражданской войной, Япония первой из иностранных государств начала военную интервенцию против нашей страны.

В годы Гражданской войны японская агрессия на Дальнем Востоке, охватывающая Приморскую, Амурскую, Забайкальскую области и Северный Сахалин, продолжалась с 1918 по 1925 год.

Она была не только самой длительной по времени, но и групповой, альянсной, нанесшей нашей стране огромный экономический ущерб. Кроме Японии в интервенции участвовали Англия, США, Франция, Италия и Канада.

Японские войска оставались в Приморье до 1922 года, а Северный Сахалин удерживали до 15 мая 1925 года.

Общие убытки только по Приморью составляли более ста миллионов рублей золотом.

Первого марта 1932 года на территории Маньчжурии японская военщина в лице Квантунской армии организовала агрессивное по отношению к Советской России государство Маньчжоу-Го со столицей в Синьцзине и императором Пу И, который внешнюю политику строил в русле агрессивных поползновений Токио. А они были пропитаны духом милитаризма, с его жестокостью, безумием и фанатичным экстремизмом.

Главной задачей Страны восходящего солнца и ее основной ударной силы – Квантунской армии, созданной в 1931 году, было завоевание северных территорий с нашим лакомым куском под названием Дальний Восток.

С середины 30-х годов Япония в ходе некоторых инцидентов на границе изучала реакцию СССР не только на свои локальные провокации, но и на такие военные события, как у озера Хасан в 1938-м и на реке Халхин-Гол в 1939 году. Они имели своей целью прощупать боеспособность и боеготовность армии противника.

В этих боевых столкновениях японцы получили по зубам.

Мощь нашего натиска красноречиво отразил в своем дневнике погибший японский солдат Факута. Записи переведенного дневника японца использовал в своей книге «Воспоминания и размышления» Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, которому они были переданы.

Вот ОНИ:

«20 августа 1939 года.

С утра установилась хорошая погода. Истребители и бомбардировщики противника, штук 50, группами появились в воздухе. В 6:30 артиллерия противника всей своей мощью начала обстрел. Артиллерийские снаряды стонут над головой. Тучи артиллерийских снарядов падают поблизости от нос. Становится жутко. Команда наблюдения использует все, чтобы разведать артиллерию противника, но успеха не имеет, так как бомбардировщики бомбят, а истребители обстреливают ноши войска. Противник торжествует по всему фронту.

7 ч. 45 м.

Становится жутко. Стоны и взрывы напоминают од. Сложилась очень тяжелая обстановка. Положение плохое, мы окружены. Если ночь будет темной, все должны быть в ходах сообщения, располагаясь в ряд… Душа солдата стала печальной… Наше положение неважное, сложное, запутанное.

8 ч. 30 м.

Артиллерия противника не прекращает обстрела наших частей. Куда бы ни сунулся, нигде нет спасения, везде подают снаряды, наше спасение только в Бдисатве.

14 ч. 40 м.

Идет беспощадный бой, сколько убитых и раненых – мы незнаем… Обстрел не прекращается.

21 августа.

Множество самолетов советско-монгольской авиации бомбят наши позиции, артиллерия также все время беспокоит нас. После бомбежки и артогня бросается в атаку пехота противника. Число убитых все более и более увеличивается. Ночью авиация бомбила наши тылы.

22 августа – 9.30.

Пехота противника начала атаку, пулеметы противника открыли сильный огонь. Мы были в большой опасности и страшно напугались. Настроение заметно ухудшилось. Когда всех офицеров убили, меня назначили командиром роты. Это меня страшно взволновало, и я всю ночь не спал…»

На этом обрываются записи Факуты.

И.В. Сталин дал высокую оценку действиям наших войск. Нарком обороны К.Е. Ворошилов в приказе от 7 ноября 1939 года писал:

«Подлинной еловой покрыли себя бойцы и командиры – участники боев в районе реки Халхин-Гол. За доблесть и геройство, за блестящее выполнение боевых приказов войско, участвовавшие в боях в районе реки Холхин-Гэл, заслужили великую благодарность».

Именно с этих мест и с этого времени стала восходить полководческая звезда в будущем четырежды Героя Советского Союза маршала Г.К. Жукова.

В ответ на монгольско-маньчжурские пограничные события Япония в сентябре 1940 года присоединилась к фашистскому военному блоку, так называемой оси, и начала активизировать свою захватническую политику. К 1941 году она заняла Французский Индокитай, после того как Франция была завоевана Германией и больше не могла защищать свои интересы в Азии.

Япония, надеясь на победоносное шествие вермахта по Европе, неминуемо двигалась в сторону конфронтации с Западом. Она была одержима захватом Южноазиатских стран, намереваясь сделаться чуть ли не хозяйкой Тихоокеанской акватории – этакой самурайской Османией…

* * *

Как уже подчеркивалось, блицкриг Советской России готовила не только Германия, но и ее сателлит по «оси» на Дальнем Востоке – Япония. План «молниеносной войны» Токио против Москвы готовился заранее и прорабатывался со всей тщательностью и японской изощренностью.

Для Советской России это были своеобразные тиски хорошо вооруженных армий, губками которых являлись Третий рейх и императорская Япония. Они должны были сжиматься до тех пор, пока бы не треснула, как орех, Красная империя.

Некоторые нынешние российские публицисты либерального толка и современные японские историки пытаются опровергнуть агрессивный характер японской военщины. Но как можно проигнорировать слова Нюрнбергского судебного процесса 1946 года, твердо заявившего:

«Трибунал считает, что агрессивная война против СССР предусматривалась и планировалась Японией… что она была одним из основных элементов японской национальной политики и что ее целью был захват территории СССР…»

Планирование «японского блицкрига» подтверждают недавно рассекреченные и опубликованные в Японии документы императорских совещаний, координационного комитета ставки и правительства, Генштаба и Главного морского штаба, других органов государственного и военного руководства.

Уже в начале июля 1941 года, видя стремительный и победоносный ход немецких полков и дивизий в европейской части СССР, японское правительство на совещании в кабинете у императора Хирохито приняло курс на подготовку решения проблемы «Севера» – нападения на Советский Союз.

Причем позиция Страны восходящего солнца была зафиксирована письменно в документах такими выражениями:

«Наше отношение к германо-советской войне будет определяться в соответствии с духом Тройственного пакта (союз трех держав – Германии, Японии, Италии. – Авт.). Однако пока мы не будем вмешиваться в этот конфликт.

Мы будем скрытно усиливать нашу военную подготовку против Советского Союза, придерживаясь независимой позиции. В это время мы будем вести дипломатические переговоры с большими предосторожностями.

Если германо-советская война будет развиваться в направлении, благоприятном для ношей империи, мы, прибегнув к вооруженной силе, разрешим северную проблему и обеспечим безопасность северных границ».

Разве подобного откровения мало для наших «истребителей прошлого» и «переписчиков истории», чтобы они не квакали об агрессивности царской и Советской России против «миролюбивой», «пушистой», «непорочной» и «спокойной» Японии?

Пусть тогда вспомнят троих изуверски сожженных в паровозной топке в мае 1920 года патриотов – наших соотечественников Всеволода Сибирцева, Алексея Луцкого и Сергея Лазо.

Пусть вспомнят о вспоротых животах беременных россиянок, обезглавленных японскими мечами народных мстителях – партизанах.

Пусть вспомнят об экспериментах с замораживанием тел наших военнопленных в засекреченном отряде № 731 Квантунской армии и подготовке Японии к бактериологической войне против Советского Союза и т. д. и т. п.

Не мы, а они к нам приходили восточными варварами с обнаженными мечами.

Японцы сегодня открещиваются от своих преступлений, требуя вернуть им восточные территории, обещая вечный мир с Россией. Вот уж действительно, кто много врет, тот много божится и еще больше обещает.

СССР заплатил реками крови своих граждан за эти территории и в международно-правовом порядке узаконил их. Россия своими территориями не торгует, как недавно заявил президент Путин.

Япония, как и Россия, никогда не была колонией, поэтому подчинение другим странам и народам было для нее чуждо. Она называла себя «непотопляемым островом», хотя состояла из многих островов.

Как известно, Русско-японскую войну 1904 – 1905 годов Токио выиграл, однако дипломатическую – проиграл вчистую. Япония слишком мало приобрела от этой войны, но она по-азиатски умела ждать, выжидать и получать в результате то, что желала.

Она тонко улавливала противоречия, возникавшие между державами континентальной Европы. Для нее они не были секретами, и Япония легко могла маневрировать в море хитросплетений мировой политики.

Длительное время будучи адептом внешней политики Берлина, Япония однако по итогам Первой мировой войны 1914–1918 годов стала союзницей победителей – стран Антанты, в тяжелый момент временно предав кайзеровскую Германию.

После войны один из немецких генералов скажет в отношении японцев, что распродажа друзей – не признак банкротства, а признак карьеры. А потом добавит: «Люблю измену, но не изменников».

За предательство друзей Япония получила место в Лиге Наций и даже небольшие подмандатные территории. Страна восходящего солнца обошлась с ними по-хозяйски, превратив Маршалловы, Каролинские и Марианские острова в военно-стратегический плацдарм для агрессивных акций на Тихом океане против американцев и тех же самых европейцев, которые двадцать с лишним лет назад приняли ее в свои объятия.

Так уж заведено – предают только свои!

* * *

В конце войны, прямо перед днем Победы, подполковника Александра Шурепова вызвали кадровики Управления КР Смерш фронта и предложили с группой оперативников отправиться на Дальний Восток. Конечно, это было не предложение, а приказ – военное время продолжалось. Да и вообще, как не раз будет повторять своим подчиненным генерал-майор А.А. Шурепов: военные живут в специфическом поле не просьб, а приказов.

На Дальнем Востоке оставалась не поверженной Квантунская армия Японии, огромным, а потому крайне опасным карнизом нависшая над дальневосточными территориями. У наших границ стояла миллионная, вооруженная до зубов армия противника.

Начальник отдела кадров седовласый полковник не без пафоса заявил:

– Александр Алексеевич, вам с группой других офицеров фронта руководство управления поручает провести почетную миссию на Дальнем Востоке – добить сателлита гитлеровской Германии Японию и ее Квантунскую армию, разведка которой прямо-таки распоясалась.

Для проформы он говорил о патриотическом долге, о доверии, об отборе туда самых опытных оперативников и еще какую-то идеологическую околесицу, но Шурепов понимал одно – приказ есть приказ, а его не обсуждают.

По-военному офицер Смерша взял под козырек и одним из первых эшелонов, направляющихся на Дальний Восток, убыл для прохождения дальнейшей службы. Боевая подруга, жена и мать еще не обнаруженных дочерей Галины и Наташи поехала к новому месту службы вместе с мужем.

Предстояла борьба с японскими спецслужбами, не менее упорная, чем та, что велась с абвером в период службы подполковника на Северо-Западном и 2-м Прибалтийском фронтах.

Мощный товарно-магистральный паровоз серии «ФД» потянул из Прибалтики состав, состоящий из пассажирских вагонов для офицеров, товарных теплушек под личный состав, платформ с боевой техникой: открытыми танками и самоходными артиллерийскими установками, зачехленными полотнищами брезента орудиями залпового огня «катюшами» и разобранными бескрылыми истребителями.

Подобные поезда с личным составом и боевой техникой родина, только что победоносно закончившая тяжелейшую войну с Германией, направляла на Дальний Восток, чтобы поскорее затушить все еще полыхающий последний очаг Второй мировой войны в этом регионе.

* * *

И действительно, на Дальнем Востоке над редкими пограничными заставами и немногочисленными нашими воинскими частями и соединениями, подобно дамоклову мечу, нависала угроза со стороны полностью отмобилизованной и вооруженной по последнему слову боевой техники миллионной (!!!) Квантунской армии. Ее еще называли Квантунской группировкой Японии.

Нужно отметить, что часть войск с дальневосточных рубежей была снята еще в начале войны, чтобы остановить под Москвой наступательную операцию «Тайфун» германской группы армий «Центр».

Но организованный Кремлем и природой наступательный ураган силами Красной армии и тыла, не без пусть скромной помощи проведенной органами госбезопасности чекистской операции «Снег» (автор описал эту операцию НКГБ СССР в книге «Снег», укротивший «Тайфун»), действительно смял, развеял, разбросал и отогнал от Москвы гитлеровский «Тайфун». Он разметал его силы по заснеженным полям сражений и обочинам дорог Подмосковья.

Особо приближенный к фюреру личный архитектор Гитлера, министр вооружений и боеприпасов Третьего рейха Альберт Шпеер изложил в книге «Воспоминания» свои впечатления от того первого крупного поражения.

Ему хотелось лично убедиться в масштабности поражения вермахта под Москвой. Он приказал авиаторам подготовить для него небольшой транспортный самолет, сопровождаемый несколькими истребителями.

Пролетая на этом аэроплане сразу же после разгрома немцев под советской столицей, он был поражен, увидев с высоты птичьего полета апокалиптическую картину потерянной боевой техники на заснеженных полях Подмосковья с тысячами обездвиженных точек, еще полностью не занесенных российскими снегами. Этими точками были вмерзшие в землю тела солдат немецкой группы армий «Центр».

Но вернемся к японской тематике.

Со слов А.А. Шурепова, начальниками «японских военных миссий» (ЯВМ), как правило, назначались офицеры не ниже капитанского чина из числа квалифицированных японских разведчиков. Некоторые важные ЯВМ возглавляли старшие офицеры и даже генерал-майоры. В подчинении ЯВМ находились отряды «Асано», предназначенные для проведения диверсионных и террористических акций в тылу советских войск.

Японские спецслужбы активно вербовали россиян – бывших белогвардейцев армии адмирала Колчака, отрядов барона фон Унгерн-Штернберга, банд атаманов Семенова, Гамова, Кузнецова, Калмыкова и других, осевших в Маньчжурии.

Первое русское военное подразделение в составе армии Маньчжоу-Го было сформировано в начале 1938 года. Оно получило название по имени его командира – майора Макото Асано. Помощником его являлся эмигрант из России армянского происхождения некий Г.Х. Наголян.

Вначале в отряд «Асано» набирались добровольцы, а позднее личный состав формировался в порядке мобилизации лиц из числа эмигрантов в возрасте от 18 до 36 лет. Одевали курсантов отряда в японскую форму. При организации же разведывательно-диверсионных и террористических вылазок их переоблачали в обмундирование советских солдат и командиров…

Один из руководителей японской разведки – генерал-лейтенант Итагаки на одном из совещаний предложил идею «использования агентов противника против него самого». По существу, это был призыв на перевербовку советских разведчиков и их агентуры, создание так называемого института двойных агентов, или агентов-двойников.

В результате начиная с середины 1942 года и до окончания войны агенты-двойники стали грозным оружием в руках японских спецслужб…

* * *

Поезд, грохоча бандажами стальных колес на стыках железнодорожного полотна, прорезал огромную Россию – от западных границ до восточных. На бывших европейских просторах Союза, еще недавно оккупированных гитлеровцами, проплывала сама госпожа Разруха с видами сгоревших изб и хат, закопченными столбами печных дымоходов, кирпично-бетонными руинами многоэтажных зданий и многочисленными завалами на улицах населенных пунктов. Молниеносно проскакивали только полустанки.

Сидя у окна вагона, Александр и Александра Шуреповы вглядывались в просторы России. Вот вдалеке на поляне мимо проплывал огромный и величавый дуб-великан, которому то ли осколками авиабомбы, то ли взрывной волной оторвали руки-ветви. Исполинское древо, некогда краса поляны, стояло безруким инвалидом и с живой, не деревянной завистью, а может, с чувством собственного достоинства глядело на чудом оставшуюся целехонькой стройную березу, расположенную рядом.

«На войне как на войне – сплошные ли только случайности? Наверное, да и нет! Могла пострадать береза, но дуб словно заслонил ее, приняв своей могучей кроной удар на себя, – размышлял подполковник Шурепов. – В жизни людей тоже так бывает. А вот я не мог заслонить от удара судьбы свою семью. Сашенька нашлась, а дочурок нет…

Где они сейчас? Может, и в живых уже нет? Нет, нет и еще раз нет… Верю в благополучный исход… мы обязательно встретимся и будем вместе радоваться жизни».

– Какая же Россия большая! – воскликнула Александра Федоровна, когда они преодолели только половину пути к новому месту службы супруга.

Поезд летел на всех парах, оглушая просторы пронзительными свистками, минуя безлюдные разъезды и полустанки. Вагоны не менялись, менялись только паровозы на узловых станциях. За две недели эшелонной болтанки поезд прибыл на станцию Чита. Здесь поменяли локомотив и паровозную бригаду. Стояли почему-то долго из-за разгрузки некоторой боевой техники. Здесь, в Забайкалье, находился базовый район для удара по Квантунской армии в 1945 году.

Знаменательно было узнать и то, что отсюда, из Забайкалья, двигались сибирские и дальневосточные полки и дивизии, которые в 1941 году существенно помогли отстоять Москву и в ходе контрнаступления сделать отмашку для всей армии – немца бить можно!

Для того чтобы размять застоявшиеся мышцы, вчерашние спортсмены и рекордсмены Александр и Александра Шуреповы вышли из вагона вместе с другими офицерами и их немногочисленными женами.

Напротив военного эшелона стоял куцый товарняк с двухосными коричневыми арестантскими вагонами. В зарешеченные окошки, находившиеся высоко – почти под потолком вагонов-камер, выглядывали бледнолицые арестанты. Они периодически менялись, припадая к свежему воздуху свободы и весенней синевице неба.

Один из вагонов был заполнен слабым полом. Из оконных амбразур обстреливали жадными глазами перрон и составы с военнослужащими уставшие лица женщин. Они были молодые и пожилые, веселые и грустные, уставшие и внешне бодрые.

И вдруг из одного вагона вырвался глухой и раскатистый горловой звук:

– К-о-о-о-л-я!!!

На него не смогли не среагировать, наверное, все Николаи, находившиеся в тот момент на привокзальной площади.

Сосед по плацкартному вагону Шуреповых – сухощавый и низкорослый майор Николай Коваленко, стоявший рядом, вдруг встрепенулся и побледнел.

– Что с тобой, Коля? – спросил подполковник Шурепов.

– Это… это… кричит моя жена…

Он стал буквально сканировать глазами состав, поворачивая голову то слева направо, то наоборот – справа налево. Он искал точное нахождение источника родного звука.

И вновь пристанционное пространство прорезал истошный, теперь несколько громче предыдущего, вопль с плачем:

– К-о-о-о-л-я!..

– Жена… жена… пропавшая перед войной, – трясущимися губами и с горохом внезапно покатившихся слез проговорил майор и побежал к арестантскому вагону, крича на ходу: «На-а-а-дя, На-а-а-дя!..»

И вот он уже у самого вагона…

Но лицо той, которая назвала его по имени, неожиданно исчезло. Пока он бежал к ней, женщину сдернули те, кто еще хотел посмотреть на белый свет. Он метался вдоль вагона с причитаниями: «Надя, Наденька, Надюша, Надь… я тут, отзовись!..»

Она услышала его и остановилась у небольшого отверстия в дощатой обшивке вагона, по всей вероятности, полученного в результате осколочного проникновения. Оно находилось почти у самого пола. Николай вычислил место, откуда доносился звук, издаваемый Надеждой. Он припал к звуковому ручейку и наслаждался ее голосом.

– Надюша, как ты оказалась в скотовозе?

– Арестовали за то, что работала в Германии, – плакала жена Николая.

– Где тебя задержали фашисты?

– Во Львове… на окраине города… и отправили к немцам… Под Берлином работала на заводе…

– А где Аннушка?

– Она погибла при эвакуации… Нашу колонну обстреляли бандеровцы, – послышались вопли вперемешку с рыданиями, а затем с долго не прекращающимся кашлем. – Я ее похоронила в кювете перед арестом.

– Выгляни, пожалуйста, в окно, – громко вскричал Николай, пытаясь перебить привокзальный гам.

– Не могу, не подпускают… тут очередь…

Майор с досады сплюнул из-за дикости обстановки. Он понимал, что освободить ее, а тем более задержаться на станции долго не может – его ждет служебный эшелон. Он едет с одной войны на другую.

Вдруг она прощебетала:

– Коленька, я тебя вижу…

Он подбежал и стал вглядываться в одну из многочисленных пробоин, оставленных то ли пулями, то ли осколками. Он просунул в колючее и занозистое отверстие указательный палец, чтобы поздороваться. И вдруг он почувствовал, как кто-то его сначала погладил, а потом стал страстно целовать.

– Надюша, я найду тебя, обязательно найду и освобожу!..

Он с трудом выдернул из отверстия пораненный многочисленными занозами палец. Майор еще что-то теплое и приятное сказал своей супруге и вдруг, отбежав немного в сторонку, в окошке наконец увидел лицо Нади – видно, сердобольные женщины уступили ей место, чтобы она полюбовалась и попрощалась со своим Николаем.

Они оба плакали…

Раздался протяжный паровозный свисток. Вагоны с арестантами вдруг громко и раскатисто захлопали и залязгали стальными буферами во время «натяжки» состава. Потом локомотив проголосил вторым коротким гудком, легко тронулся с места и медленно потянул куцый эшелон, шипя белыми клубами пара, вырывающимися откуда-то из-под бегунков – передней пары колес, – и, сердито оглашая пристанционное пространство громкими выхлопами сизого дыма из короткой трубы, понесся вдаль, набирая скорость.

Он увозил зэков в неизвестность, увозил в страну с нарами, обилием колючей проволоки, охранниками и собаками. Николай некоторое время шел быстрым шагом за вагоном, чтобы лучше слышать голос жены, попавшей в неволю. Махал ей ладонями. Потом он побежал за вагоном, бежал до тех пор, пока не пришло понимание – соревнование в таком беге бесперспективно, как у того есенинского жеребенка, который соревновался с поездом.

Шуреповы поняли все.

Александра заплакала, а Александр, когда-то читавший и заучивавший стихи Есенина, вдруг вспомнил одно из стихотворений поэта.

Именно в момент гонки майора за поездом Шурепову внезапно пришли заученные на память слова великого российского поэта Сергея Есенина, которого они всегда почитали с Александрой и на которого в начале тридцатых годов ополчилась вся либеральная интеллигентная шушера с дремучей беспросветной ненавистью ко всему корневому, православному и патриотичному. И он прошептал для себя большой отрывок из этого произведения, касающийся увиденного:

Видели ли вы,

Как бежит по степям,

В туманах озерных кроясь,

Железной ноздрей храпя,

На лапах чугунных поезд?

А за ним

По большой траве,

Как на празднике отчаянных гонок,

Тонкие ноги закидывая к голове,

Скачет красногривый жеребенок?

Милый, милый, смешной дуралей,

Ну куда он, куда он гонится?

Неужель он не знает, что живых коней

Победила стальная конница?..

Бег Коли Коваленко как было не сравнить с есенинским жеребенком?

Скоро запыхавшийся и раскрасневшийся от чувств и бега Николай оказался в своем вагоне. Взбудораженный и потерянный он грохнулся на нижнюю деревянную полку и зарыдал.

Александр обнял его своими могучими руками и стал успокаивать.

– Коля, у меня с тобой много общего…

Правда, Александр никакими больше подробностями не поделился с Николаем, а вот Александра продолжала плакать, увидев эту трагическую сцену на привокзальной площади.

«А ведь могла и я оказаться в таком положении, как Надя. После фильтрационного лагеря в Риге был прямой путь на нары арестантского вагона – скотовоза, – размазывая слезы, текущие по горячим от волнения щекам, размышляла Александра, то и дело бросая взгляды благодарности на мужа. – Сколько таких судеб поломано войной и у юношей,

и у девушек. Эта гармошка разбирательств еще долго будет растягиваться. Власть должна или насытиться такими делами, или осознать бесперспективность и тупиковость глупого преследования невиновных перед Родиной граждан, волей обстоятельств оказавшихся в Германии.

Боже мой, когда уже наступит конец всему этому кошмару?! Думается, Николай поможет своей супруге освободиться…»

А тем временем Николай Коваленко рассказал, что служил с тридцать девятого года во Львове, где его с женой и дочуркой Аннушкой застала война. Там она их и разлучила. Он долго и мило рассказывал о своей красавице жене и ненаглядной Аннушке, о боевых действиях в окружении, выходе из него и участии в партизанском отряде, пока не перешел линию фронта после ранения.

Поезд уносил офицеров и их семьи все дальше и дальше к Приморью – к берегам Тихого океана. Именно этого требовал Японский вектор от солдат, офицеров и боевой техники, чтобы как можно скорее сокрушить нацистских приспешников – японских милитаристов…