Заполярный плацдарм

© В. Д. Алёхин, 2017

Начавшаяся Вторая мировая война не стала неожиданностью для многих политиков той эпохи, но открыла весьма туманные перспективы существования для всего мира. С 1 сентября 1939 года европейская карта стала большой шахматной доской, на которой игра велась беспрерывно, с использованием всего арсенала средств, а ставкой в ней было само существование участников — целых стран и народов.

Политическая обстановка в мире менялась коренным образом. В этих условиях роль спецслужб как никогда возросла. Достоверная информация, поступавшая от органов разведки и контрразведки, позволяла эффективно решать важнейшие вопросы политики, экономики, военного планирования и ведения боевых действий. В то же время за допущенные просчеты странам приходилось расплачиваться сотнями и тысячами жизней.

История обороны Советского Заполярья и связанного с этим противостояния спецслужб в обозначенном ракурсе весьма показательна: она полна как сюжетов героизма, так и предательства, как успехов, так и трагизма. На протяжении Второй мировой войны здесь развернулась ожесточенная борьба органов безопасности с противниками и даже союзниками. Она потребовала слаженной работы органов безопасности и военной разведки в условиях напряженной и быстро меняющейся оперативной обстановки.

И хотя за годы войны и Германии и ее сателлитам так и не удалось в полной мере осуществить свои замыслы в Заполярье, ими явно не отвергались попытки достичь поставленных целей с использованием любых средств, в том числе и на «невидимом фронте».

Многие аспекты этого противостояния не ясны. Значительная часть свидетельств и документов этого противоборства либо утеряна, либо до сих пор не рассекречена. Но то, что имеется в наличии и удается сложить в единую картину, — поистине поражает воображение: на Европейском Севере в период войны развернулась сложнейшая борьба между спецслужбами Германии и Финляндии, с одной стороны, и органами госбезопасности и военной разведки СССР — с другой.

Военно-политическая обстановка на Севере Европы в предвоенный период. Значение Зимней войны

Безусловно, советскому руководству, как руководству мощной, но мирной страны, хотелось избежать грядущей войны. Однако логика событий диктовала свои директивы. Комплекс угроз, с которым столкнулось советское правительство в конце 1930-х годов, возник на финском направлении.

Затяжной переговорный процесс с финским руководством был направлен на перенос границы на минимально безопасное расстояние от Ленинграда (в обмен на территории в Восточной Карелии), на размещение на острове Гогланд и полуострове Ханко военных баз для флота и авиации, на заключение с Финляндией пакта о взаимопомощи. Переговоры, вступившие в активную фазу в 1938 году, велись в обстановке секретности и при непосредственном участии сотрудников внешней разведки. Операция по доведению до финского правительства советской позиции получила наименование «Дело седьмого апреля» и была поручена Б. А. Рыбкину, руководившему легальной резидентурой в Хельсинки и работавшему под прикрытием второго секретаря советского посольства[115].

Несмотря на приложенные усилия, дипломатический вариант решения проблемы окончился провалом и привел к началу 30 ноября 1939 года так называемой Зимней войны. Влияние этой войны на последующие события на Севере огромно. С одной стороны, опыт, полученный в ходе советско-финского вооруженного конфликта, пригодится в недалеком будущем для деятельности разведорганов. С другой стороны, советско-финляндская война выявила недостатки и просчеты в деятельности разведывательных органов: показала нескоординированность их действий, ошибки, отсутствие точных сведений о противнике.

Финляндия же была одним из самых способных соратников рейха. Переняв традиции еще царской охранки, страна располагала одним из наиболее эффективных аппаратов спецслужб того времени[116]. Финские спецслужбы проводили самостоятельные операции против главного противника, каковым вплоть до 1945 года считался Советский Союз. В тот период они подразделялись на военную разведку, военную контрразведку и гражданскую Центральную сыскную полицию.

К функциям Центральной сыскной полиции относились как обеспечение безопасности военных и гражданских объектов страны, так и ведение разведки, в том числе в интересах закордонной контрразведки.

Гражданская контрразведка в основном занималась вопросами обеспечения безопасности государства и постоянно сталкивалась в своей деятельности с проявлениями коммунистической активности. Ее главным противником стали нелегальные структуры центрального комитета коммунистической партии Финляндии, идеология которой до советско-финской войны пользовалась в стране немалой популярностью и поддержкой самых различных слоев населения.

Деятельность Отделения надзора военной разведки велась по двум основным направлениям: противодействие устремлениям иностранных спецслужб, в первую очередь советских, а также борьба с коммунистической активностью внутри Оборонительных сил Финляндии[117].

Возможности советских разведывательных органов финские спецслужбы серьезно ослабили еще в предвоенный период. В частности, 29 ноября 1939 года финский посланник в Москве Аарно Юрьё-Костинен был вызван в НКИД. Ему была вручена нота, в которой говорилось о том, что ввиду «создавшегося положения, ответственность за которое ложится на правительство Финляндии… Правительство… признало необходимым немедленно отозвать из Финляндии своих политических и хозяйственных представителей». Разрыв дипломатических отношений тем самым исключал возможность работы легальной резидентуры в Хельсинки.

Кроме того, финское политическое руководство, учитывая военно-политическую обстановку перед Зимней войной, понимало неизбежность конфликта с СССР, потому разведывательные и контрразведывательные органы Финляндии заблаговременно активизировали свою деятельность в отношении Советского Союза[118]. В этой связи, в период советско-финской войны агентурная сеть советских разведорганов была значительно ослаблена.

Так, компартия Финляндии, входившая в структуру Коминтерна (находившегося в тесном взаимодействии с НКВД — НКГБ), была практически полностью парализована финской полицией и военной контрразведкой уже в предвоенный период, поэтому реальной поддержки разведорганам СССР не оказала. Например, в сообщении в исполнительный комитет Коминтерна одного из руководителей компартии Финляндии А. Туоминена говорилось: «Когда началась всеобщая мобилизация, от наших людей со всех сторон посыпались вопросы: нас призывают, мы не окажем сопротивления? <…> Согласно ранее согласованной линии наши руководители на местах издали директиву: никаких таких выступлений, которые дали бы повод охранке и военным чинам отправить нас и всех наших сторонников в концлагеря и таким образом изолировать от масс. <…> Правительство с его охранкой не смогли нанести по нам удар в связи с мобилизацией. Они перешли в наступление после ее проведения. Всюду были осуществлены аресты. <…> Аресты причинили большой ущерб нашей работе, но все же наша организация избежала уничтожения, которое было бы возможно, если бы был отдан приказ о проведении публичной демонстрации протеста»[119]. В итоге потенциальная помощь органам разведки по линии Коминтерна через компартию Финляндии была практически сведена на нет.

30 ноября 1939 года началась советско-финская война, потребовавшая активной разведывательной работы. В условиях ликвидации легальной резидентуры в Хельсинки и парализации Коминтерна в Финляндии, основная «тяжесть» по проведению разведки легла на местные подразделения Разведупра и НКВД. На первый план вышли задачи по добыванию оперативно-тактических сведений, поскольку советские войска неожиданно столкнулись с сильным и хорошо организованным вооруженным сопротивлением. Так, на начальном этапе конфликта советское руководство остро нуждалось в проверенной информации о составе, расположении и действиях противника, изучении новых средств и способов борьбы.

К сожалению, эта спланированная заранее работа на практике обернулась просчетами. Например, начальник Разведупра И. И. Проскуров на совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии 14–17 апреля 1940 года отмечал: «Разведотдел допустил большую ошибку. Рассчитывали, что движение войск будет похоже на то, которое было во время западной компании, и посылали туда агентов, давали явку не на нашу территорию, а на пункты, находящиеся на территории противника. Через 10 дней, мол, придем в такой-то пункт, и доложишь материал. А выхода наших частей в эти пункты не состоялось»[120].

Положение усугублял и тот факт, что разведгруппы создавались в экстренном порядке, без соответствующей подготовки и обеспечения, а потому операции во многом заканчивались безуспешно. Кроме того, количество групп, засылаемых на территорию противника, было малочисленным и не соответствовало требованиям военного времени. Во многом это происходило потому, что подразделения военной разведки и оперативно-разведывательные группы НКВД использовались руководством не по назначению. Так, И. И. Проскуров на вышеуказанном совещании отмечал: «Отдельный разведывательный батальон имелся по штатам в каждой дивизии. Во время военных действий эти батальоны были такими же батальонами, как и прочие. Они ставились на фланги, затыкали ими дыры, и т. п., разведывательные роты в полках, как правило, не использовались. И самое тяжелое положение, которое мы имеем, это то, что нет подготовленных кадров разведчиков. Я прошу, чтобы вопрос об организации разведки и подготовке разведчиков был рассмотрен Главным военным советом. Генеральный штаб должен иметь аппарат, который бы отвечал за подготовку разведчиков всех родов войск. На практике же получается разрыв. В мирное время разведчиками никто не занимается. В военное время разведкой вынуждено заниматься 5-е Управление, не имеющее аппарата для руководства войсковой разведкой и полномочий на это. Во время финских событий разведотдел Ленинградского округа забрала себе 7-я армия, остальные армии остались без кадров разведчиков и набирали кого попало. Подготовленных имелось один-два человека. В силу этого разведку армии не могли развернуть в течение одного — двух месяцев. Агентурные отделения состояли из оперативных пунктов (из трех-четырех человек). Конечно, они не могли удовлетворить армию»[121].

Активные действия финских разведывательно-диверсионных групп вызвали серьезную озабоченность командного состава РККА, но, к сожалению, как было указано выше, весьма поздно. Непринятие во внимание подобного фактора — стратегический просчет со стороны командования, хотя советская разведка «о последствиях этой войны предупреждала Генштаб своевременно»[122].

Последующее изучение опыта противника, безусловно, было произведено, однако, к сожалению, подразделения егерского типа для ведения разведывательной деятельности хотя и были созданы, но, во-первых, были малочисленны, а во-вторых, не отвечали требованиям. Кроме того, в силу изначальных просчетов такие подразделения приняли форму лыжных добровольческих частей. Их формирование началось лишь в конце декабря 1939 года. Уже к началу февраля 1940 года РККА имела в своем составе около пятидесяти лыжных отрядов, численность которых варьировалась от роты до батальона, примерно столько же находилось на подготовке. Тем не менее эти отряды имели весьма поверхностную подготовку, оставлявшую желать лучшего, поэтому успешно действовать во вражеском тылу они оказались не в состоянии[123].

Разведдеятельность в ходе Зимней войны также проводили оперативно-разведывательные группы пограничников и погранзаставы НКВД. Хотя их деятельность была более успешной (в отличие от аналогичных подразделений армии), оперативно-разведывательные группы, части погранотрядов отвлекались на участие в контрразведывательных операциях, в борьбе против диверсантов. Численность таких групп и нарядов варьировалась от 6 до 70 человек[124].

Советско-финская война в последующем имела колоссальное значение для деятельности разведывательных органов на Севере. Во-первых, она дала неоценимый опыт, который практически пригодился уже через полтора года. Во-вторых, она выявила чудовищные просчеты и недостатки в ведении боевых действий, в том числе в работе органов госбезопасности и военной разведки. В-третьих, она во многом познакомила разведывательные органы с будущим врагом.

С окончанием военного конфликта деятельность легальных резидентур была на короткий период восстановлена. Так, в 1940 году, после восстановления, резидентура ИНО НКВД в Финляндии уже насчитывала 17 человек. Для сотрудников этой резидентуры не остались незамеченными как складывавшиеся союзнические отношения между странами Оси и Финляндией, так и планы использования Германией стратегически важных никелевых рудников в Петсамо:

13.03.41. Мадам Аврора Кок (вдова начальника Красной гвардии Йона Кока периода всеобщей забастовки 1905 г.), сын которой Аарне Кок работает в здешнем американском посольстве, говорила, что слышала от сына о том, что в кругах американского посольства считают, что… агенты Германии, Италии и Японии в Финляндии работают в настоящее время более активно, чем обычно, для прямого вовлечения Финляндии в Ось… Далее он рассказал, что Финляндия, согласно полученным от Германии инструкциям, затягивала и тормозила переговоры по «Петсамо-Никелю». <…> В последнее время американское посольство из многих источников слыхало, что Германия по просьбе Финляндии сделает какое-то представление по организации концессии «Петсамо-Никель»[125].

Сотрудники легальной резидентуры Разведывательного Управления, в свою очередь, сосредоточили усилия на добывании информации о военно-политической обстановке в Финляндии в послевоенный период и ее подготовке к войне- продолжению, что достаточно полно раскрывалось в их сообщениях. Так, например, глава легальной резидентуры Разведывательного Управления в Хельсинки, военный атташе полковник И. В. Смирнов (оперативный псевдоним «Оствальд») передавал в своем сообщении в середине июня 1941 года об интенсивных процессах переброски вражеских войск и техники в Финляндию[126]. Другой сотрудник легальной резидентуры, майор М. Д. Ермолов (оперативный псевдоним «Бранд») передавал также в середине июня 1941 года точные данные о мобилизационных мероприятиях в Финляндии[127].

Военные приготовления Финляндии не остались незамеченными и для местных органов НКВД. Руководящий состав пограничных войск НКВД Мурманского округа внимательно отслеживал ситуацию и сделал своевременные выводы. Так, например, имелись подробные сведения о намерениях финнов взять реванш, о начале ими подготовки к так называемой войне-продолжению: о количестве, местах концентрации войск, командном составе и оборонительных мероприятиях.

Как отмечалось в отчетном докладе об охране государственной границы пограничными войсками НКВД, среди финского населения вина за поражение главным образом возлагалась на шведское и норвежское правительства, отказавшиеся пропустить англо-французские войска через свои территории[128]. В Финляндии были сильны реваншистские настроения, в особенности среди финской военщины. Таким образом, заключение мира с СССР воспринималось больше как временное перемирие. У руководства НКВД Мурманского округа хотя и были сведения о подготовке финских войск к новой войне, но было также понимание того, что еще в ходе Зимней войны финской полицией и спецслужбами проводились массовые аресты коммунистов, членов Коминтерна, а также лояльно настроенной к СССР части населения, и это в значительной мере осложнит разведдеятельность на территории Финляндии[129]. Восстановление же агентурной сети в отведенный историей промежуток времени, да еще и в прежнем качестве, в силу естественных причин было практически неосуществимой задачей — большинство населения не симпатизировало Советскому Союзу и испытывало реваншистские настроения.

Захват Норвегии: формирование будущей линии противоборства

Существенное осложнение предвоенной обстановки произошло в апреле 1940 года, в связи с реализованным Германией вторжением и оккупацией Норвегии. СССР оказался едва ли в выгодном положении, получив на Севере еще один участок непосредственного соприкосновения с Третьим рейхом. И хотя по пакту Молотова — Риббентропа стороны были формально нейтральны друг другу, а советское руководство проявляло напоказ дружеское отношение, вряд ли оно не понимало неотвратимость будущего втягивания страны в мировой конфликт. В этом отношении разведывательная деятельность советских спецслужб на территории оккупированной Норвегии приобрела особую актуальность.

Противником на этом участке были также предприняты усилия по подготовке к грядущему противоборству и организовано мощное противодействие как реализованной, так и потенциально возможной советской разведывательной деятельности. Однако борьба здесь началась задолго до апреля 1940 года.

Оккупация северной страны стала результатом четко спланированных и организованных военно-политическим руководством Третьего рейха действий. Немалую роль в указанных событиях сыграли немецкие спецслужбы, пустившие свои «корни» на норвежской земле еще до начала мировой войны.

Аппарат немецких спецслужб имел достаточно запутанную структуру, которая предусматривала порой пересечение функций между различными подразделениями. И хотя система немецких специальных органов отличалась сложностью, это не помешало ей сработать по-немецки четко в сборе актуальной социально-политической и военной информации о Норвегии еще в 1930-е годы, и развернуть на ее территории обширную шпионскую сеть.

Получение сведений о северной стране в дооккупационный период было организовано через имевшиеся немецкие консульства и представительства в Бергене, Ставангере, Осло, Кристиансунне, Тронхейме с помощью как законспирированных сотрудников (что было характерно для абвера), так и через разветвленную сеть «помощников», действовавших не только на самой территории, но и на торговом и китобойном флотах (что было характерно для СД и гестапо).

Если сотрудников абвера интересовали главным образом военные (природно-географические условия, потенциал противоборства норвежской армии) и политические (настроения в обществе, оценка возможной помощи в борьбе против Рейха со стороны других северных стран) сведения о Норвегии, то СД и гестапо концентрировались на изучении ее социально-политической сферы.

Используя обширные и давние торгово-экономические и политические связи со Скандинавией, спецслужбы Германии смогли еще в 1930-е годы развернуть в Норвегии обширную шпионскую сеть с привлечением членов заграничных организаций, подконтрольных или дружественных НСДАП: немецких эмигрантов, моряков, инженеров, туристов, дипломатов[130]. Источники СД и гестапо передавали данные об особенностях внутренней и внешней политики королевской Норвегии, об антигерманских настроениях в норвежском обществе, публикациях в прессе, помогали еще до захвата Норвегии через ширившуюся сеть информаторов устанавливать и изучать «потенциально опасные элементы». Таким образом, еще до оккупации Норвегии в апреле 1940 года, благодаря деятельности привлеченных добровольцев, немецкие спецслужбы смогли получить данные на немецких эмигрантов, бежавших в Скандинавию; немецких и норвежских моряков, дезертировавших или уволенных с немецких судов за «неблагонадежность»; норвежских членов Коминтерна, коммунистов, социал-демократов, неблагонадежных членов стортинга, профсоюзных и общественных деятелей, членов спортивных организаций, норвежских добровольцев в Испании; сотрудников советского посольства и торгового представительства в Норвегии[131].

С началом войны абвер активизировал свою деятельность в Норвегии, создав в Осло, под крышей представительства, целую резидентуру. Кемпф, Прук, Беннеке и другие офицеры абвера, действовавшие под прикрытием и наработавшие связи среди населения Норвегии, вовремя проинформировали немецкое руководство о «намерении Великобритании нарушить территориальную целостность Норвегии», о начавшемся тайном прибытии в Норвегию ряда английских военных, и подготовили почву для успешного захвата страны, проведя тщательную рекогносцировку местности[132]. Кроме того, с помощью технических средств радиоразведки на борту сухогрузов «Видар» и «Адар» судоходной компании «Нептун», удачно размещенных в порту Осло, 9 апреля 1940 года сотрудники абвера, за несколько дней до реализации операции «Везерюбунг», обеспечили своевременную связь и координацию действий, что помогло немецким десантникам удержать аэропорт Форнебю и за несколько часов захватить Осло[133].

Таким образом, захват Германией Дании и Норвегии произошел молниеносно и существенно изменил расстановку сил на карте начавшегося противостояния во Второй мировой войне. Третий рейх получил выгодный форпост на севере Европы, дававший доступ в Северный Ледовитый океан и Северную Атлантику, и позволявший успешно оперировать собственными военно-морскими силами и авиацией на этих направлениях, а также обеспечивать своевременный вывоз стратегического сырья из скандинавских стран.

В результате вторжения Норвегия оказалась под непосредственной оккупацией немецких войск и управлением рейхскомиссариата «Норвегия» и штаба военной экономики, поддерживаемых коллаборационистским правительством Квислинга[134].

С захватом Норвегии начали оформляться структуры безопасности на оккупированной территории, нацеленные на подавление инакомыслия, и готовившиеся к будущему противоборству, в том числе и с СССР. И если до оккупации в Норвегии имелась широкая разведывательная сеть, то с ее захватом Третий рейх быстро создал в уже подконтрольной стране настоящую систему тотального шпионажа, работу которой обеспечивали многочисленные подразделения, выполнявшие теперь контрразведывательные, розыскные и репрессивные функции. Так, военным органом борьбы с противником на оккупированной территории Норвегии стал абверштелле «Осло», созданный в июне 1940 года. Его вспомогательные отделения, сформированные в том же году, располагались в Тронхейме, Бергене и Тромсё. Региональный центр военной разведки и контрразведки Германии «Осло» строился, как и другие абверштелле, по принципу редукции центрального аппарата абвера, и включал в себя два подразделения, выполнявшие совмещенные функции отделов I (разведка) и II (саботаж, диверсии, террор), и отдел III (контрразведка), соответственно.

Основные цели, стоявшие перед абверштелле «Осло», заключались: 1) в выполнении разведывательных задач — подготовка и переправка агентов в Великобританию, Исландию, Гренландию, шпионаж против Швеции и СССР; 2) в контрразведывательной деятельности — борьба с иностранными разведками на Севере, изучение форм и методов их работы, дезинформация противника, обеспечение охраны военной и государственной тайн.

Поддержку деятельности абвера оказывали различные службы технической разведки. Так, отделение радиоразведки II отдела главного штаба ВМС, в обиходе именовавшееся «Наблюдательная служба кригсмарине» или «Служба Б», отвечало за обработку переписки противника, перехватываемую постами мирного и военного времени, развернутыми в различных пунктах Германии и других стран.

В Норвегии, после начала оккупации, немцы развернули новые радиоразведывательные посты Службы Б, располагавшиеся в Киркенесе, Хаммерфесте, Тромсё, Харштаде, Нарвике, Бодо, Мо, Монсьйоене, Намсосе, Трондхейме, Оле- сунне, Бергене, Ставангере, Кристиансунне и Осло[135]. Таким образом, вся территория Норвегии и сопряженных с ней территорий была покрыта «невидимой сетью немецкого радиоконтроля».

Другими немецкими военными органами, осуществлявшими контрразведывательные функции на территории Норвегии, являлись 629 и 735 группы тайной полевой полиции (ГФП), а также команды полевой жандармерии.

629-я группа тайной полевой полиции, сформированная в феврале 1940 года — с оккупации Норвегии и до 1945 года включительно, располагалась в Осло и находилась в подчинении вермахта.

735-я группа тайной полевой полиции была сформирована в июне 1941 года и первоначально располагалась во Франции, но с 1942 года была придана 20 горной армии в Лапландии, а в 1945 году находилась в Норвегии.

Группы тайной полевой полиции подчинялись полевым и местным комендатурам. Наряду с полевой жандармерией они являлись армейской службой безопасности, обеспечивая безопасность в районах боевых действий, при этом взаимодействовали с абвером, полицией безопасности и СД, поскольку зоны ответственности зачастую пересекались (абверштелле «Осло» работало в тылу, на территории всего рейхскомиссариата «Норвегия», в то время как операционная зона групп тайной полевой полиции — во фронтовой полосе и на оккупированных территориях).

Тайная полевая полиция (ГФП) была нацелена на розыск коммунистов и активное привлечение к сотрудничеству коллаборационистов.

Главное управление имперской безопасности (РСХА), как руководящий орган политической разведки и полиции безопасности Третьего рейха, также обеспечивал немецкую безопасность в оккупированной Норвегии. В структуре IV управления РСХА — тайной государственной полиции рейха (гестапо), входившего наряду с V управлением РСХА (уголовной полицией рейха (крипо)) в полицию безопасности в Третьем рейхе (ЗиПо), существовал подотдел IV 04, курировавший задачи контрразведывательной деятельности, борьбы с саботажем, диверсиями, вражеской пропагандой, а также вопросы по ликвидации евреев на оккупированных территориях Франции, Люксембурга, Бельгии, Голландии, Дании и Норвегии.

На подразделения ЗиПо в Норвегии возлагались задачи слежки, выявления и преследования всех подозрительных элементов.

Интересы ЗиПо и ГФП условно пересекались лишь в зонах оккупации. ЗиПо взаимодействовало с гражданским населением, активно применяя метод «превентивных арестов потенциальных преступных элементов», в то время как ГФП обеспечивало безопасность расквартированных на оккупированной территории частей и соединений.

После оккупации Норвегии свою работу продолжила и норвежская полиция, но она не имела самостоятельности и выполняла вспомогательные функции: обеспечение общественного порядка, содействие розыску и арестам антифашистов и коммунистов, сторонников движения Сопротивления и партизан.

Развертывание структур немецких спецслужб в Норвегии было подкреплено созданием с начала оккупации страны специальных формирований для осуществления карательной политики — айнзацгруппы «Норвегия», состоявшая из 6 команд соответственно: 1 — Осло, 2 — Кристиансунн, 3 — Ставангер, 4 — Берген, 5 — Дронтхейм, 6 — Тромсё.

Айнзацгруппы полиции безопасности и Службы безопасности (СД) являлись военизированными эскадронами смерти нацистской Германии. Они находились в соподчинении СС и РСХА и состояли из служащих ЗиПо и СД, войск СС.

Как видно, с оккупацией Норвегии на ее территории была создана мощная система специальных органов, развернувших сети информаторов среди всех слоев населения, широко использовавших при необходимости возможности технических средств разведки, активно взаимодействовавших друг с другом и готовых применять репрессивные методы воздействия.

Причины столь масштабного развертывания немецких спецслужб в Норвегии заключались в следующих факторах:

а) Норвегии как стратегически важному региону в мировой войне придавалось огромное значение высшим политическим и военным руководством Третьего рейха;

б) создаваемые структуры обеспечивали бы подавление антифашистских и коммунистических сил внутри оккупированной страны, и противодействовали бы влиянию извне со стороны английских и шведских спецслужб и возможному проникновению со стороны советских органов безопасности (еще до начала наступления по плану «Барбаросса»);

в) подразделения абвера, ГФП, ЗиПо и СД создавали бы глухой тыл для будущего противостояния на советско-германском фронте.

Кроме собственно собранных немецкими спецслужбами данных, в их руки попали не уничтоженные при столь стремительном захвате Норвегии картотеки, дела и другие документы, которые велись норвежской полицией в отношении различных граждан, считавшихся потенциально опасными элементами, в том числе симпатизировавших коммунизму и Советскому Союзу.

В Киркенесе за работу по политическому контролю с населением отвечал тогда сотрудник норвежской полиции Йонас Ли, составивший данные на более чем несколько сотен граждан. Примечательно, что потомок семейства норвежских писателей, посланный для выявления сторонников коммунизма, и сам был ярым противником коммунизма, стал коллаборационистом, несмотря на участие в обороне Норвегии от немецкого вторжения, за что некоторое время провел в заключении. Позже в 1940 году Йонас Ли добровольно записался в норвежские СС, стал государственным советником в националистическом правительстве Квислинга и был назначен на должность министра полиции Норвегии (1941–1945).

Неудивительно, что с захватом Норвегии эта картотека не была уничтожена, а попала в руки гестапо. Эта систематизированная информация дала немецкой стороне необходимые сведения «по социально опасным элементам». Особое внимание гестапо обратило на районы Киберга и Якобсена.

Для организации контрразведывательной работы в Киркенесе ЗиПо направило в район своего сотрудника оберштурмбанфюрера СС Вилли Лаква, одновременно исполнявшего обязанности посланника рейхскомиссара Тербовена. Под его руководством были сделаны шаги по созданию сети информаторов гестапо в регионе, которым были поставлены задачи по информированию о потенциально опасных норвежцах, по отслеживанию движения рыбацких судов, в том числе в районе Киберга.

Параллельно с информаторами гестапо в Северной Норвегии еще в 1940 году начали действовать агенты абвера. Так, осенью 1940 года в Кирке- нес прибыли немецкие граждане Хельмут Мауэр и Вильгельм Хемсот из Берлина и швед Эрик Кроек из Столькгольма. По их собственным объяснениям, они прибыли в Восточный Финнмарк для организации компании по заготовке рыбы на экспорт в Финляндию и Германию, часть из которой предназначалась для вермахта. В действительности, фирма была подложной.

Закономерно, что объявленная сразу с началом оккупации охота на всех противников рейха и быстрое развертывание аппарата принуждения в Норвегии, привели к бегству норвежского населения в Швецию, Англию и СССР, и именно из этих людей впоследствии вырастут силы освобождения Норвегии.

В свою очередь, немецкими спецслужбами беженцы из северной страны были сразу же восприняты как потенциальная угроза. Поэтому, еще до оформления филиалов немецких спецслужб, до момента вторжения в Норвегию, на территории страны были предприняты меры для поиска реальных, потенциальных и мнимых противников режима, о чем прямо свидетельствует распоряжение оберфюрера СС Мюллера от 13 апреля 1940 г., переданное управлениям гестапо в Бремене, Гамбурге, Киле, Штеттине и Кестлине, «о срочном предоставлении информации о немецких эмигрантах, коммунистах, террористах и пр. в Дании и Норвегии»[136].

Эти действия нанесли урон советской сети резидентов в Норвегии. Например, крупная просоветская нелегальная антифашистская организация «Лига Вольвебера» была нейтрализована в Норвегии и была вынуждена переместиться в Швецию[137].

Бежавшие из Норвегии были сразу же восприняты немецкими органами как потенциальная угроза. Поэтому, используя разветвленные сети информаторов, немецкие органы устанавливали поименно всех сбежавших и объявляли их вне закона.

Особое внимание немецкие спецслужбы уделили норвежским гражданам, бежавшим в СССР, о чем явно свидетельствуют донесения подразделений РСХА о нелегальных выездах норвежских подданных в Россию и установленные списки лиц[138].

Добывание информации о военных приготовлениях Германии перед началом Великой Отечественной войны

Советское политическое руководство и военное командование верно оценило обстановку и понимало важность северного участка потенциального советско-германского фронта. Прогнозируя, что в случае войны работа легальных резидентур будет исключена, и осознавая, что с оккупацией противник уже арестовывает все прокоммунистические силы, руководством была сделана ставка на развертывание разведывательной деятельности с оккупированной территории с привлечением лиц из числа местного населения. Поэтому, остро нуждаясь в своевременном и систематическом получении данных о подготовительных мероприятиях, о дислокации и перегруппировках немецких частей, о расположении штабов, аэродромов, военно-морских баз, о коммуникациях в Норвегии, о потенциале ресурсного использования страны, из числа норвежских беженцев стали подбираться кандидаты в разведывательные и диверсионные группы для будущей подготовки и засылки в Норвегию.

Разведывательная деятельность советских спецслужб на территории северной Норвегии значительно отличалась от аналогичных действий в других регионах, поскольку была обусловлена рядом принципиальных особенностей.

Природно-географические условия Норвегии были крайне сложны для боевых действий, но наличие сплошного и круглогодичного (благодаря теплому Североатлантическому течению) выхода к морю, представлявшего собой протяженную с севера по всей границе прибрежной полосы сеть удобнейших фьордов, делало регион стратегически важным. Благодаря своему положению, позволявшему контролировать с воздуха и на море северную часть Атлантики, Норвегия с момента ее оккупации Германией стала мощнейшим местом концентрации сил авиации и флота Третьего Рейха, а также сухопутных частей и соединений, призванных обеспечить не только защиту завоеванных территорий, но и успех на будущем северном участке советско-германского фронта.

В отличие от Финляндии в период Зимней войны, население приграничных с СССР норвежских территорий не было эвакуировано. Условия оккупации Норвегии, с одной стороны, создавали для УНКВД по Мурманской области перспективные возможности для формирования разведывательной сети с опорой на патриотически-настроенное местное норвежское население и для успешного ведения оперативной разведки в тылу будущего противника. С другой стороны, указанные обстоятельства повышали риски раскрытия разведчиков, в силу систематического противодействия немецких спецслужб, развертывания ими собственной сети информаторов, активных мер нацистской пропаганды, давления на население и стимулирования коллаборационистских и пораженческих настроений.

В связи с этим вполне очевидно, что ведение будущей войны было бы невозможно без привлечения на службу патриотов из числа норвежских беженцев, в том числе для ведения разведывательной деятельности на территории Норвегии. При этом их собственное стремление освободить свою страну, «поквитаться» с немцами, а также длительное проживание в сложных природно-географических условиях Крайнего Севера, знание оккупированной территории и наличие родственных и иных связей среди норвежского населения, — все это делало (уже в предвоенный период) норвежцев незаменимыми и очень полезными для разведывательных органов СССР.

Норвежские беженцы, по предложению советских властей, нашли широкое применение своих знаний и умений как перед началом войны, так и в годы Великой Отечественной, помогая делу борьбы с нацизмом в качестве опытных лоцманов, радистов, переводчиков и разведчиков.

Основу норвежских добровольцев условно составляли две категории граждан. Первая группа была представлена «кольскими норвежцами», жителями (первоначально — рыболовами) поселения Цыпнаволок, находившемся на полуострове Рыбачий. Они были изначально гражданами Советского Союза, жили колонией, сохраняли историческую память, знали норвежский язык, имели родственные связи с жителями Норвегии. Именно они стали связующим звеном с норвежскими беженцами и помощниками в привлечении их к сотрудничеству с НКВД.

Вторую группу составляли норвежские беженцы, эмигрировавшие в Советский Союз. Большинство бежавших норвежцев было коммунистами из Северной Норвегии. Бывшие жители Финнмарка отлично знали территорию района, который с начала Великой Отечественной войны приобрел огромное значение[139].

Привлечение к сотрудничеству и тех и других давало свои плоды. Так, например, в декабре 1940 года через Варангер-фьорд в Киберг были заброшены двое поступивших на службу норвежцев: Харальд Утне и Гуннар Берг. В той акции они еще не были вооружены и не имели радиоаппаратуры[140]. В их переброске участвовали Отто Ларсен и сотрудник НКВД по Мурманской области Артур Ойен, сыгравшие немаловажную роль в последующем создании смешанных советско-норвежских разведывательно-диверсионных групп[141]. Двум другим норвежцам, Акселю Фагервику и Освальду Харьо, бежавшим осенью 1940 года из Норвегии и позже рекрутированным НКВД, в довоенный период было дано задание по сбору информации о военной деятельности немцев в пограничном районе[142].

Таким образом, военные приготовления нацисткой Германии на Севере были известны и своевременно фиксировались. В предвоенный период различными разведывательными органами СССР отмечались действия по концентрации германских войск в приграничной с СССР полосе[143]. Подобная активность отмечалась на Севере и, безусловно, не могла не вызвать мероприятий по укреплению охраны государственной границы. В частности, в целях усиления охраны побережья Баренцева моря, предписывалось в составе Мурманского округа сформировать отряд пограничных судов[144].

Пресечение разведывательной работы Германии на Севере в предвоенный период

Создавшаяся с заключением пакта Молотова — Риббентропа ситуация нейтралитета давала Германии дополнительные возможности. Очевидно, что немцы использовали обстановку в своих интересах и вели разведывательную работу в отношении СССР с легальных позиций. Так, германский торговый и военный флот получил открытый доступ к западной части Арктики. Скажем, что только за осень 1939 года около 20 германских торговых пароходов временно располагалось в Мурманске, используя его как порт-убежище от действий ВМС Великобритании[145].

Кроме того, Германия предприняла ряд подготовительных шагов для размещения военно-морских баз близ СССР. В числе приоритетных мест базирования, исследованных немецкой стороной, был Шпицберген. Записка НКВД СССР высшему советскому руководству от 15 августа 1939 года свидетельствует о значительной активизации Германии перед войной на архипелаге: «Стратегическое значение Шпицбергена очень значительно. Германия, базируясь на этот район, во время [Первой] мировой войны нанесла огромный ущерб северному судоходству: немецкие подводные лодки топили русские и союзные военные суда почти у самых берегов Мурманска. Несколько лет назад Германия возобновила свою активность в районе Шпицбергена с расчетом превратить его в военно-морскую базу в войне против СССР. Установлена интенсивная работа германских разведчиков на Шпицбергене и в его районе. На Шпицберген засылаются различные немецкие “экспедиции”, часто курсируют немецкие суда, залетают самолеты, группами наезжают туристы. В норвежских водах отмечено появление немецких подводных лодок и военных кораблей. Находящийся на полпути к Шпицбергену остров Медвежий, по существу, стал немецкой базой (рейсируют “траловые” суда, самолеты, действует радиостанция). Наряду с этим германской разведкой организуется шпионская и подрывная работа непосредственно на советских рудниках»[146].

В числе других мер противодействия германской активности на Шпицбергене, органами НКВД предлагалось строительство метеостанций на архипелаге с посылкой экспедиции на о. Медвежий для обслуживания советских судов, а также обеспечения работы по линии Генштаба РККА и Главморштаба[147].

Существенный урон безопасности страны был нанесен разрешением советского правительства на размещение немецкой военно-морской базы в одной из бухт Кольского залива. База надводных и подводных кораблей «Норд» действовала в период с ноября 1939 по сентябрь 1940 года в бухте Западная Лица[148]. Стоянка германских кораблей вблизи от мест расположения кораблей советского Северного флота использовалась немецкой стороной для ведения разведки с легальных позиций.

В этом отношении показателен эпизод с нейтрализацией в 1940 году сотрудника немецкой военной разведки, помощника военно-морского атташе Германии, корветтен-капитана Вильгельма Шторха, а также агента находившегося в его подчинении. Официально немецкий шпион был отправлен на Кольский полуостров для проверки состояния и хода дел на германской военно-морской базе кораблей «Норд», однако в реальности его интересовали сведения о мурманском порте, о перевозках, о проходящих судах. В результате проведенной операции работникам областного УНКВД удалось выявить и обезвредить подчиненного Шторху агента, а самого корветтен-капитана объявить персоной нон грата через аппарат НКИД[149].

Без внимания советских спецслужб не осталась и работа на Севере помощника германского военно-морского атташе Э. Ауэрбаха. Последний в течение 7 месяцев официально обеспечивал пребывание немецких судов на базе «Норд». Проживание Э. Ауэрбаха в Мурманске более полугода и его намерение продолжить работу в период 1940–1941 годов были мотивированы наличием в одной из губ Мотовского залива немецких кораблей «Финиция» и «Викинг-5». Однако за все время Э. Ауэрбах выезжал на место стоянки пароходов всего 8 раз в сопровождении официальных представителей Северного флота[150]. Помощник германского военно-морского атташе лишь прикрывался фактом пребывания в Мурманском порту судов, в действительности же он вел разведывательную деятельность и создавал агентурную сеть. Версия о необходимости обеспечения пребывания судов с позиций военного атташе была неубедительной, поскольку, во-первых, в основном, суда не были военными, а во-вторых, уже с апреля 1940 года Германия, вследствие оккупации Норвегии, имела рядом очищенные и находившиеся под их контролем территории с удобными фьордами.

Работа немцев на Севере в ущерб безопасности нашей страны не осталась без внимания. Так, 19 июня 1940 года высшему советскому руководству было направлено письмо № 2510 за подписью наркомов внутренних дел Л. Берия и Военно-Морского Флота СССР и Н. Кузнецова, содержащее предложение поставить вопрос перед Германией о выводе германских судов из советских территориальных вод, поскольку «обстановка это уже позволяет»[151].

В начале октября 1940 года Э. Ауэрбах был отозван в г. Москву. Тем не менее ему удалось использовать полугодовой период легендированного пребывания для изучения обстановки на Севере и получения сведений в отношении инфраструктурного развития и имевшихся советских военных частей на Кольском полуострове.

Не меньший урон государственной безопасности был нанесен вследствие проводки по Северному морскому пути немецкого рейдера «Комета». В результате договоренностей с Германией, летом 1940 года СССР разрешил проход судна по трассе Северного Ледовитого океана. Судно, позиционировавшееся как гражданское, в действительности было замаскированным военным рейдером. После того, как «Комета» прошла через Арктику, она оказалась в Индийском океане, и начала топить торговые суда наших союзников.

В период прохода по трассе Севморпути германские моряки вели фотосъемку: «…фотографировали непрерывно берега, фотографировали все объекты, которые только встречали на своем пути. Фотографировали острова, мимо которых проходили, около которых стояли, фотографировали мыс Челюскина»[152]. Пользуясь ситуацией, немцы делали промеры глубин, изучали побережье.

Не вызывает сомнений, что собранные сведения позволили Германии получить важные сведения для ведения дальнейшей войны на Севере. Немецкие подводные лодки получили навигационную информацию, позволившую им вести войну в Арктике в 1941–1945 годах, в то время как германское военное руководство приобрело сведения, на основе которых были приняты решения о размещении метеостанций и пунктов переброски на островах Северного Ледовитого океана, в том числе на архипелаге Шпицберген. Кроме того, немецкие специалисты получили информацию о системе и местах расположения советских полярных станций в Арктике, организации их радиосвязи.

По итогам этой аналитической работы противник издал в июне 1941 года обобщенные данные в виде секретного приложения к «Наставлению о плавании в арктических морях»[153]. Эти сведения сослужили Рейху службу в войне против советских военно-морских сил и союзных конвоев в Арктике.

Подготовка немецких и финских спецслужб к войне с СССР в Заполярье

Что касается Финляндии, то ее политическое руководство, основываясь на сильных реваншистских настроениях, преобладавших в финском обществе после Зимней войны, начало активную подготовку к будущей войне-продолжению, а разведывательные и контрразведывательные органы Финляндии активизировали свою деятельность в отношении Советского Союза[154].

Разведку против СССР вело Управление военной разведки генерального штаба Финляндии (разведывательный, иностранный и контрразведывательный отделы) и ее периферийные органы. За работу на Мурманском и Кандалакшском направлениях отвечало Лапландское отделение, располагавшееся в Рованиеми[155].

Стремление «отомстить», сходные природно-географические условия, знание финнами территории Севера СССР, наличие старой агентурной сети, исторически родственные и иные связи многих финнов с населением советского Севера, — все это сделало их незаменимыми и очень полезными союзниками Германии в этом регионе. Взаимодействие с нацистами было налажено еще в 1939 году. Пример тому — совместный захват советского консульства в Пет- само в первый день Зимней войны и перехват шифровальных материалов. Эта операция была тайно осуществлена вместе с немцами, хотя и в нарушение норм международного права. На основе захваченных данных часть советских дипломатических сообщений была под риском дешифровки. После указанного эпизода финны и немцы наладили сотрудничество криптоаналитических подразделений для обмена перехваченными радиограммами[156].

Что же касается пограничного участка с Норвегией, то финны обратили на него пристальное внимание еще в период советско-финляндской войны. Они понимали важность этой территории, особенности населения и направленность его симпатий, и осознавали угрозы для своей страны в контрразведывательном плане. Так и получилось в дальнейшем, поскольку этот участок стал своеобразным «окном» для местного населения: «В период оккупации немцами области Петсамо также не существовало строгого пограничного режима между Норвегией и Финляндией, и норвежское население приграничной полосы беспрепятственно выходило на территорию Финляндии по хозяйственно-бытовым нуждам»[157]. Поэтому для спецслужб с обеих сторон указанное «окно» позже стало каналом для переброски как финских и немецких, так и советских и норвежских разведчиков.

Представители финской полиции еще во время Зимней войны начали изучать приграничные участки, выявлять сторонников коммунизма, и неофициально контактировать с представителями норвежской полиции. Так, в марте 1940 года финские полицейские Альбин Хейска и Тауно Хелиара прибыли в Киркенес для совместного участия с представителями норвежской полиции во главе с Йонасом Ли, который вел дела коммунистов в Финнмарке, в допросе Освальда Харьо. Харьо был задержан по подозрению в связях с «красными» — жителями этих мест Петсамо Арне Мяки и Вяйно Хилтуненом, бежавшими после начала советско-финляндской войны в Советский Союз[158].

Взаимодействие финских и немецких соратников и обмен сведениями перед грядущей мировой войной были налажены через филиал военной разведки Германии (абвер) — КО «Финляндия» (Kriegsorganization), созданный еще в середине 1939 года, а также через другие органы. КО «Финляндия» первой получила сведения о боевых возможностях советских разведывательных, диверсионных, пограничных и контрразведывательных подразделениях еще в начале советско-финляндской войны[159].

Благодаря налаженному негласному сотрудничеству, организация вела активную диверсионно-разведывательную деятельность на линии фронта. В ходе Зимней войны особо ценную разведывательную информацию абверу удалось получить в результате глубоких рейдов финских дальних патрулей. Так, одному из патрулей (группа Куисманена) удалось подобраться и тщательно исследовать район Колы. Однако эта группа не была единственной (группа Паатсало из Лапландии в ходе Зимней войны также активно разведывала заполярный регион)[160]. В дальнейшем немецкие органы очень серьезно и тесно сотрудничали с финскими спецслужбами. Как вспоминал после войны в ходе допросов сотрудник ЗиПо в г. Киркенес оберштурмбанфюрер СС Вилли Лаква, «это было сотрудничество чисто полицейского характера: его целью было противодействие шпионажу со стороны русских, ведущемуся в Восточном Финнмарке»[161].

Примечательно, что именно на КО «Финляндия» были в последующем возложены задачи ведения разведки и осуществления диверсий в Мурманской и Ленинградской областях, в Карелии и Эстонии.

Незадолго до начала Великой Отечественной войны абвер активизировал подготовительные мероприятия: абвергруппа 214 была развернута в Финляндии и действовала в дальнейшем при 20-й немецкой горной армии с начала войны и до июля 1943 года (в последующем, взамен переформированной абвер-группы 214, в г. Николайкене (Восточная Пруссия) в мае 1944 года была создана абвергруппа 164 и придана вновь 20-й немецкой горной армии). Дислоцировалась она в г. Рованиеми. Группа была ориентирована на диверсионно-разведывательную работу против Карельского и Ленинградского фронтов.

Абвер также перебросил к границам Советского Союза и расположил на важнейших направлениях диверсионные подразделения из состава знаменитого соединения «Бранденбург-800». В частности, 15-я легкая рота 4-го батальона была сосредоточена в районе г. Рованиеми в составе армии «Норвегия». В последующем эта рота активно участвовала в подготовке диверсантов, засылавшихся на Мурман[162].

К началу вторжения в СССР немецкие специальные службы обладали достаточно обширными знаниями о Севере СССР, в том числе полученными по линии технической разведки. В подготовительный период эскадрилья особого назначения «Ровель» вела активную воздушную разведку в промышленных регионах СССР (Кронштадт, Ленинград, Архангельск и Мурманск). Самолеты-разведчики активно вели аэрофотосъемку северных территорий СССР, действуя как с аэродромов в Северной Норвегии (Бордуфос) (апрель 1940 года), так и с любезно предоставленных финнами авиабаз (конец 1940 года)[163].

Изначально немецким спецслужбам на северном участке Восточного фронта отводилась руководящая роль, а финским разведывательным органам предполагалось вести «основную» работу против СССР[164].

Роль спецслужб в годы Великой Отечественной войны в Заполярье

Захват Заполярья играл весьма существенную роль в планах войны нацистской Германии против Советского Союза. Важность этого участка фронта в будущей войне подчеркивал рейхсканцлер и верховный главнокомандующий вооруженными силами Германии во Второй мировой войне Адольф Гитлер в плане «Барбаросса»:

Важнейшей задачей 21-й армии в течение Восточной кампании остается оборона Норвегии.

Имеющиеся сверх этого силы (горный корпус) следует использовать на севере, прежде всего для обороны области Петсамо и ее рудных шахт, а также трассы Северного Ледовитого океана. Затем эти силы должны совместно с финскими войсками продвинуться к Мурманской железной дороге, чтобы нарушить снабжение Мурманской области по сухопутным коммуникациям.

Будет ли такая операция осуществлена силами немецких войск, (две-три дивизии) из района Рованиеми и южнее его, зависит от готовности Швеции предоставить свои железные дороги в наше распоряжение для переброски войск…[165]

Начальник штаба Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии Вильгельм Кейтель придавал не меньшее значение «Мурманску как главному опорному пункту русских в летнее время… особенно в связи с вероятным англо-русским сотрудничеством, значительно большее значение, чем в последней финско-русской войне. Поэтому важно не только нарушить его сухопутные коммуникации, но и овладеть этим опорным пунктом, ибо связь его по морю… нельзя прервать другим образом…»[166].

Общеизвестно, что план блицкрига так и не был осуществлен в ходе вторжения в СССР. В Заполярье же уже к концу лета 1941 года начала складываться вполне нетипичная для всего протяженного Восточного фронта ситуация — длительная стабилизация и переход к позиционной войне[167]. В этой связи значение спецслужб с обеих сторон возросло.

Для решения своих задач и немцам и финнам требовались новые сведения о планах и действиях РККА в Заполярье. Возможности технической разведки противника были с началом боевых действий ограничены, поэтому его разведывательные органы сосредоточили усилия на войсковой разведке в прифронтовой полосе и агентурной разведке в советском тылу.

В Заполярье, для пресечения активной разведывательной и диверсионной деятельности извне и проведения контрразведывательных мероприятий на разных этапах, привлекались в действующих частях и на кораблях СФ различные структуры НКВД — НКГБ (в том числе в Карело-Финской СССР, Архангельской, Вологодской и Мурманской областях), к которым относились оперативные подразделения, пограничные войска, истребительные батальоны, войска охраны тыла и т. п. Военной контрразведкой занимались особые отделы армий и фронтов, имевшие свои подразделения в структуре войск, а с апреля 1943 года — подразделения ГУК «Смерш».

Вклад пограничных войск в обеспечение безопасности в Заполярье в годы Великой Отечественной войны

Охрану госграницы СССР с Финляндией осуществляли войска Мурманского (начальник войск округа генерал-майор К. Р. Синилов, начальник штаба подполковник А. Л. Прусский, начальник отдела политпропоганды бригадный комиссар М. И. Хуртин), Карело-Финского (начальник войск округа генерал-майор В. Н. Далматов, начальник штаба полковник А. Я. Киселев, начальник отдела политпропоганды бригадный комиссар М. П. Шпаков) и Ленинградского пограничных округов. Наибольший участок приходился на Мурманский округ (1 265 км). Соответственно, плотность охраны границы была значительно меньшей, чем на других участках (5,5 чел. на 1 км — в Ленинградском пограничном округе, 1,5 чел. — в Мурманском округе)[168].

Отличительной особенностью северного участка фронта было то, что активные боевые действия начались там 29 июня 1941 года. Таким образом, у войск этого участка фронта (соединения и части 7-й, 14-й и 23-й армий) было дополнительное время для выхода к границе, разворачивании боевого порядка и организации разведывательных и контрразведывательных мероприятий. При этом только в период с 22 по 30 июня 1941 года пограничными частями Мурманского, Карело-Финского и Ленинградского округов было обнаружено более 70 финских разведывательно-диверсионных групп и отрядов численностью от нескольких человек до роты и батальона. Тем не менее не все финские отряды удавалось обезвредить, поскольку при преследовании они обычно разделялись на группы и уходили различными путями, пользуясь разрывами в линии обороны[169].

С началом боевых действий в Заполярье командованием пограничных округов были приняты предупредительные меры. За счет личного состава маневренных групп, резервных застав и тыловых подразделений получили усиление заставы фронтовой полосы. Поскольку боевые действия преимущественно велись на изолированных друг от друга направлениях, существовали большие бреши в пограничной полосе (общая протяженность линии обороны Карельского фронта составляла 242 км, тогда как 758 км не прикрывались войсками РККА). Учитывая опасность использования подобных промежутков противника для засылки в тыл диверсионно-разведывательных отрядов, усиленные погранотряды высылались на участки наиболее вероятного появления неприятеля, действуя как боевое охранение. При этом, правда, на протяжении всей войны противник неоднократно пытался проникнуть в советский тыл через эти бреши для дезорганизации работы главной транспортной коммуникации фронта — Кировской железной дороги, и для другой подрывной деятельности. Весьма успешно, например, действовал 82-й мурманский пограничный отряд (начальник отряда П. И. Налетов, начальник штаба майор Я. А. Немков, начальник отдела политпропаганды батальонный комиссар В. Ф. Кондратьев), имевший в своем составе 1086 человек, и прикрывавший по приказу командующего 14-й армий промежуток между мурманско-киркенесским и кандалакшско-рованиемским направлениями протяженностью свыше 200 км.[170]

Общеизвестно, что к началу войны финское командование подготовило большое количество специальных формирований для заброски в тыл Красной армии. Однако развернуть широкую подрывную деятельность противнику не удалось, поскольку свободное использование пограничных частей и отрядов, как в качестве боевых соединений, так и в качестве разведывательно-диверсионных групп, привело к тому, что активная оборона и непрерывные удары советских диверсионных отрядов вынудили финское и немецкое командование отказаться от намеченной тактики и использовать большинство войск для охраны и обороны собственных тылов. Во многом благодаря этому, например, на участке 14-й армии с августа по декабрь 1941 года, не было ни одного выхода в советский тыл вражеских диверсионных групп[171].

Использование частей пограничных войск в качестве разведывательно- диверсионных подразделений изначально не предусматривалось. Однако на северном участке восточного фронта такая деятельность была широко распространена, что объясняется особенностями театра военных действий.

Командование положительно оценивало выполнение этих несвойственных для пограничных частей задач, поэтому некоторые пограничные отряды были специально выделены для разведки и партизанских действий. Сразу после формирования подобного рода отрядов и команд, предписывалось активизировать действия на флангах и в тылу финнов: уничтожать тыловые объекты противника; срывать снабжение войск путем действий на финской территории дерзкими внезапными ударами. Следствием же такой деятельности должно было стать ослабление наступления врага на мурманском и кандалакшском направлениях.

Военное руководство осознавало, что организованные действия в финском тылу имели особо важное значение. Так, в одном из приказов за ноябрь 1941 года командующему кандалакшской оперативной группой указывалось: «В связи с замерзанием озер и болот, если вы непрерывным воздействием на тылы противника не заставите его часть сил держать в тылу для охраны своих коммуникаций, то эти сводные силы начнут действовать в нашем тылу»[172].

Уже в сентябре 1941 года командованием 14-й армии пограничные части Мурманского пограничного округа переориентированы на ведение диверсионных действий[173]. Действия диверсионного характера принимали не только форму небольших рейдов отрядами или командами, но проводились и довольно крупным составом войск по охране тыла, вплоть до полка. Целью таких операций с привлечением крупных сил были, как правило, стратегические объекты противника: аэродромы, базы снабжения, штабы. Так, наиболее известными в этом плане являются два успешных рейда осени 1941 года, проведенные 101-м пограничным полком[174].

Статистика утверждает, что только в период с 7 июля по 12 декабря пограничными частями Мурманского пограничного округа было совершено 70 глубоких выходов в тыл лапландской группировки противника продолжительностью 15–25 суток. Результаты применения погранвойск в разведывательно-диверсионных целях за столь короткий временной промежуток были высоки: «…было убито и ранено 4395 солдат и офицеров противника, захвачено в плен 74 человека, уничтожено на аэродромах и сбито ружейно-пулеметным огнем 10 самолетов, подбито и уничтожено 8 танков, разрушено 143 дзота, сожжено 8 складов с продовольствием, боеприпасами и другим военным имуществом, захвачено 600 винтовок, 50 станковых и ручных пулеметов, 2 орудия и много другого военного имущества и боеприпасов, взорвано 18 мостов на шоссейных и железных дорогах, 1 воинский эшелон и разрушено 48 пролетов связи»[175].

Итоги применения погранотрядов в разведывательно-диверсионных целях были положительными. Удары по целям противника носили систематический характер, а по своим результатам ослабляли боевые возможности противника, поэтому командование финской армии было вынуждено усилить свои тыловые группировки, создать специальные карательные отряды, расширить контрразведывательную деятельность. Кроме того, активная диверсионная деятельность советских пограничных подразделений заставляла финское командование на 1941 год отказываться от крупных аналогичных действий в советском тылу, так как основные силы и средства были брошены на противодиверсионную борьбу[176].

Несмотря на положительный опыт применения пограничных войск в разведывательно-диверсионных целях, после серии неудач в январе 1942 года командованию пришлось отказаться от высылки пограничных частей в тыл противника. Провалы начала 1942 года во многом объясняются просчетами командования — поспешной организацией операций и отсутствием требуемой материально-технической базы. Кроме того, в 1942 году значительно усилилась ответная диверсионная деятельность противника, главным образом в районах железнодорожных станций и крупных населенных пунктов. Военное командование посчитало недостаточной охрану тыла фронта, поскольку в то время пограничные войска выполняли задачи в составе действующих частей фронта в качестве разведывательных отрядов[177].

В этой связи, в силу ряда причин, к маю 1942 года войска по охране тыла Карельского фронта в основном прекратили разведывательно-диверсионную деятельность во вражеском тылу. Разведывательные действия пограничных войск стали носить ограниченный характер и в основном осуществлялись соединениями, прикрывавшими войска в прифронтовой полосе. При этом отряды пограничных частей высылались малочисленными группами преимущественно на небольшую глубину финской территории.

Несмотря на отказ от прямого участия пограничных войск в разведывательно-диверсионных мероприятиях, разведдеятельность с начала 1942 года активно стали осуществлять партизанские отряды. Между тем формирование партизанских отрядов происходило при непосредственном участии пограничных войск во взаимодействии с местными партийными органами. Таким образом, разведывательно-диверсионные функции были переложены на партизанские отряды, в то время как пограничные части смогли сконцентрировать свою деятельность на своих непосредственных задачах, среди которых наиболее важным считалось обеспечение безопасности Кировской железной дороги.

Как известно, Кировская железная дорога связывала стратегический порт Мурманск (через который шли поставки союзников по ленд-лизу) с остальной территорией СССР, и поэтому была чрезвычайно важным объектом. Вместе с тем она находилась всего в нескольких десятках километров от линии фронта и была чрезвычайно уязвима для диверсионных акций противника.

В соответствии с директивой ОКВ № 44 от 21 июля 1942 года немецкое командование предполагало лишить Советский Союз возможности поддерживать связь с внешним миром через северные порты. Для решения этой задачи оно намеривалось провести специальную операцию по захвату Кировской железной дороги. В этих целях органы немецкой разведки активизировали заброску разведывательно-диверсионных групп на территорию северных областей СССР. К концу 1942 года советскими органами безопасности были успешно проведены операции по захвату больших групп агентов-диверсантов, засланных на территорию с заданиями, связанными с железнодорожными коммуникациями[178].

После провала операции по захвату Мурманской железной дороги и немецкое и финское командования не отказались от своих планов — если не захватить, то уничтожить этот транспортный путь. Для дополнительного усиления охраны этой железной дороги, на протяжении 1942–1944 годов пограничными войсками, а также другими подразделениями НКГБ постоянно проводились прочесывания в окружающей зоне и всех населенных пунктах, расположенных возле нее[179].

На завершающем этапе военных действий перед пограничными частями НКВД встала задача по выходу на государственную границу с Финляндией, а впоследствии и Норвегией. В этой связи перед ними были поставлены новые задачи, такие как:

а) организовать надежную охрану государственной границы Союза ССР, пресекая всякие попытки ее нарушения шпионами, диверсантами, террористами, бандитами и прочими нарушителями границы;

б) в кратчайший срок в пределах пограничных районов выявить и ликвидировать шпионские, диверсионные, террористические и бандитские группы, организованные немцами и финнами;

в) осуществлять пропуск через границу войсковых частей, военной техники, воинских грузов и отдельных лиц согласно инструкции[180].

Пограничные отряды (100-й, 82-й и 101-й Мурманского округа) продолжали нести службу по охране тыла действующей Красной Армии. Впоследствии, в ноябре 1944 года, на 100-й пограничный отряд Мурманского округа возлагалась задача по охране государственной границы между СССР и Норвегией[181].

Таким образом, пограничные войска достаточно успешно выполняли контрразведывательные и разведывательные задачи, возложенные на них, а также боролись с разведывательно-диверсионными группами противника. Они были одним из первых барьеров на пути вражеских шпионов и диверсантов.

Значение истребительных батальонов в борьбе с вражеской разведывательно-диверсионной деятельностью

С началом войны советское военное командование, безусловно, предвидело развертывание врагом широкой шпионской и агрессивной разведывательно-диверсионной деятельности. Для своевременного пресечения подобных актов Совет Народных Комиссаров СССР предписывал создание истребительных батальонов[182].

Понимая стратегическое значение Севера, высшее военное командование инструктировало отделы охраны тыла Северного фронта по противодействию вражеской активности. Начальникам охраны войскового тыла армий Северного фронта предписывалось укрепить истребительные батальоны командным составом, укомплектовать их по штатам, провести теоретическую подготовку по территориям районов их действия, наладить регулярность и качество боевой подготовки[183].

Следует отметить, что войска по охране тыла Северного фронта в первые месяцы войны активно вели боевые действия по ликвидации высадившихся авиадесантов и диверсантов противника. Использовавшиеся в борьбе с ними истребительные полки и батальоны, формирование которых началось еще в июне 1941 года[184], были одной из основ в противодиверсионной борьбе[185].

Состав истребительных батальонов комплектовался из членов партийно-комсомольского актива, работников НКВД, милиции, передовых рабочих и служащих. Вначале оперативное руководство всеми истребительными частями Мурманской области осуществлял начальник охраны войскового тыла 14-й армии подполковник Прусский. Осенью 1941 года истребительные части оказались в подчинении 4-го отдела УНКВД Мурманской области, но в июне 1942 года из 4-го отдела был выделен штаб истребительных батальонов[186]. Руководство Штабом истребительных батальонов на Мурмане было поручено работникам УНКВД МО С. Д. Куроедову и В. Ф. Романычеву[187].

Уже к концу июня в г. Мурманске был сформирован истребительный полк, количество бойцов в котором превышало 1100 человек. Полк подразделялся на 3 батальона: Кировский (на базе торгового порта и судоремонтного завода пароходств), Микояновский (на основе судоверфи) и Ленинский (на базе завода Главсевморпути). Также в июле был сформирован истребительный батальон в Кандалакше, к концу месяца достигший уровня полка, состоящий из двух батальонов[188].

К середине сентября 1941 года истребительные соединения были созданы во всех населенных пунктах Кольского полуострова. На территории Мурманской области действовали: 2 истребительных полка, 8 истребительных батальонов, 17 истребительных групп общей численностью 6,5 тысяч человек. В помощь истреббатальонам была организована широкая сеть групп содействия, формировавшихся преимущественно из оленеводов, охотников, рыбаков, путевых обходчиков, линейных надсмотрщиков, которые использовались для наблюдения и помощи в операциях, проводимых органами НКВД[189].

Задачи, которые ставились перед истребительными батальонами, заключались в охране тыла действующей армии и борьбе с парашютистами и диверсантами в прифронтовой полосе; в оказании помощи органам НКВД — пресечение провокационных панических слухов, уничтожение вражеских листовок, прекращение возможных антисоветских выступлений и актов; в усиленном патрулировании и оказании помощи органам милиции, чтобы поддержать общественный порядок во время налетов вражеской авиации на населенные пункты, промышленные предприятий и другие объекты народного хозяйства; в выполнении операций по требованию НКВД и участие в боевых действиях[190].

Также в каждом населенном пункте были организованы группы охраны общественного порядка. На них были возложены следующие обязанности: проверка документов всех посторонних, появляющихся на территории населенного пункта; сопровождение задержанных в сельсовет или ближайший орган НКВД; охрана мостов, промышленных предприятий и колхозного имущества; наблюдение за исполнением правил светомаскировки в местностях, где она устанавливалась; сообщение в ближайшую воинскую часть или сельсовет о появлении вражеских самолетов или десантов. Выполняя эти задачи, группы несли дежурства в виде постов в населенных пунктах, выставляли пикеты-заслоны на дорогах и на въездах в населенные пункты, вели наблюдение за воздухом.

В помощь истребительным батальонам в Заполярье было создано 47 групп содействия[191]. Группы содействия обязывались информировать командиров истребительных соединений обо всех случаях появления парашютных десантов и диверсантов противника в районе их наблюдения. Инструктажи указанных групп проводились командирами истребительных соединений.

Истребительные части и группы содействия оказывали существенную помощь частям охраны войскового тыла армии и флота, в наведении порядка и сохранении безопасности в прифронтовой полосе, охраняли коммуникации, аэродромы и жизненно важные промышленные и военные объекты, в частности Мурманский порт. Поднятые по тревоге, бойцы-истребители отправлялись на розыски, преследование и ликвидацию вражеских парашютистов и диверсантов. Так, например, в августе 1941 года, бойцы одного из истребительных отрядов под командованием А. С. Смирнова вовремя выявили и задержали группу немецких летчиков, совершивших вынужденную посадку в районе Пильской губы[192].

Следует отметить, что личный состав истребительных частей и подразделений Кольского полуострова также принимал участие и в военных действиях на Севере. Так, 31 июля 1941 года истребительный отряд численностью 100 человек и взвод 80-го полка войск НКВД, под общей командой старшего лейтенанта Соколова, принимали участие в ликвидации десанта противника в районе Топозера совместно с Кестеньгским и Лоухским истребительными батальонами[193].

В начале августа 1941 года взвод Кандалакшского истребительного батальона численностью 23 человека под командованием лейтенанта Певгова, охраняя подступы к одному из аэродромов (в районе ст. Лоухи), подвергся нападению финских частей, которые пытались захватить аэродром. На огневом рубеже группа находилась до подхода частей Красной Армии. Впоследствии в направлении станции Лоухи были направлены еще две истребительные группы, которые также участвовали в защите выделенного им участка. Все три группы находились на участке до 15 августа, пока не была восстановлена работа линий связи на Кировской железной дороге, а 16 августа группы возвратились в Кандалакшу[194].

Необходимо подчеркнуть, что бойцам истребительных батальонов поручались также особо важные задания. Известно, что с 9 по 13 и с 23 по 25 декабря 1941 года 235 бойцов Мурманского истребительного полка, Мончегорского, Кандалакшского, Кировского истребительных батальонов, Кольской и Мурманской истребительных рот несли охрану Кировской железной дороги от Мурманска до станции Проливы, во время следования специального поезда с министром иностранных дел Великобритании Э. Иденом[195].

Истребительные отряды и в дальнейшем выполняли возложенные на них задачи по охране тыла. Они многократно участвовали в длительных рейдах по проверке местностей. Так, например, в августе 1942 года бойцами Монче-горского истребительного батальона был совершен длительный рейд, в результате которого были обнаружены два разбитых немецких самолета и несколько неразорвавшихся бомб[196].

В условиях возможного проникновения разведывательно-диверсионных групп противника через линию фронта, истребительные отряды постоянно находились в состоянии боевой готовности. В конце января 1944 года пограничниками 101-го погранполка было обнаружено, что на Кандалакшском направлении в тыл проникли две группы финских лыжников. Вследствие этого в боевую готовность были приведены и истребительные батальоны Кандалакшского района. Такой усиленный режим службы был снят только после вытеснения противника пограничными и армейскими частями.

Истребительные батальоны участвовали и в усилении безопасности на Кировской железнодорожной дороге[197]. В их задачи входило использовать все резервы сил, а также сформировать боевые группы из числа бойцов истребительных батальонов для получения данных о местонахождении диверсантов и их ликвидации. Такие боевые группы для более четкого их руководства были усилены оперативными работниками.

Задачи по обеспечению безопасности на Кировской железной дороге истребительные отряды выполняли всю войну, так как противник продолжал в течение всего периода боевых действий засылать диверсантов.[198]

Таким образом, истребительные батальоны стали одним из звеньев в системе обеспечения государственной безопасности в Заполярье. С их помощью решались задачи по борьбе с забрасываемыми противником диверсионно- террористическими группами, охране предприятий и стратегических объектов, поддержанию общественного порядка в населенных пунктах, особенно в тех, которые находились в районах повышенной напряженности.

Контрразведывательная работа особых отделов

С началом боевых действий на Севере в годы Великой Отечественной войны работа контрразведывательных органов в регионе приобрела особое значение. В условиях военного времени достоверная информация, поступавшая от органов госбезопасности, позволяла эффективно решать важнейшие вопросы обороны Советского Заполярья: выявление шпионов и диверсантов, защита промышленных предприятий, объектов жизнеобеспечения городов, Кировской железной дороги, мурманского порта, линий и узлов связи. В этой связи в Мурманской области был проведен ряд организационных мероприятий.

По указанию Особого отдела Ленинградского военного округа уже в первый день войны при Особом отделе 14-й армии было создано специальное контрразведывательное подразделение, начальником которого был назначен Т. А. Чижевский[199]. При этом отделе были созданы две оперативно-розыскные группы из числа пограничников. На Кандалакшском участке фронта группой руководил старший лейтенант Соломин, на Мурманском направлении — старший лейтенант Бойцов. Впоследствии, с разделением в конце августа 1941 года Северного фронта на Ленинградский и Карельский, контрразведывательное подразделение перешло в подчинение Карельского фронта.

В июле 1941 года был также преобразован Особый отдел НКВД по Северному флоту (в последующем, с апреля 1943 года, в связи с передачей особых отделов из НКВД в НКО СССР, на базе Особого отдела НКВД по Северному флоту был создан Отдел контрразведки «Смерш» Северного флота). До мая 1942 года Особый отдел возглавлял бригадный комиссар М. Спектор, а затем майор А. М. Кириллов.

Организационные мероприятия были весьма своевременны, ведь подрывные действия противника начались практически сразу с началом войны. Так, например, в начале сентября 1941 года сотрудниками контрразведывательного подразделения майора Орлова, Особого отдела 14-й армии, при переходе линии фронта был задержан гражданин Петр Степанович Алексеев (он же Петр Иванович Петров).

Алексеев имел хорошо проработанную легенду: представлялся засольщиком Сайдогубского рыбозавода, на первый взгляд имел при себе необходимые документы (паспорт, справку с места работы, пропуск в пограничную зону), оформленные пусть и с небольшими изъянами, но подлинные. При тщательном обыске выяснилось, что у Алексеева был с собой целый набор шпионских предметов: небольшая радиостанция, шифр-код, закодированная радиограмма, пистолет с боевыми патронами, компас, бинокль и крупная сумму денег [200]. После тщательных допросов и психологической обработки задержанного склонили к добровольному признанию. Сотрудники госбезопасности выяснили, что Алексеев являлся агентом Рованиемского разведотделения. Был завербован еще в 1939 году, после побега из СССР и нелегального перехода границы Финляндии из-за совершенного ранее правонарушения. Его деятельность курировал начальник отделения капитан Паатсало. Агент неоднократно (в том числе перед советско-финской войной) засылался пешим порядком на Кольский полуостров, собирал сведения о дислокации частей РККА, Северном военно-морском флоте и перевозках по Кировской железной дороге[201].

Благодаря поимке шпиона, стали известны обстоятельства его подрывной деятельности и некоторые важные подробности работы Рованиемского разведцентра: методы и способы проведения шпионских акций, имена 18 офицеров и сотрудников финской разведки, фамилии и приметы готовящихся к заброске агентов. Кроме того, сотрудники госбезопасности узнали, что перед частью засылаемых в СССР агентов ставились не только разведывательные, но и контрразведывательные задачи, суть которых сводилась к проникновению в советские органы госбезопасности и военной разведки[202]. В частности, заданием Алексеева был не только сбор сведений военного характера по г. Мурманску и близлежащим районам, но и попытка легализации путем внедрения в советские разведорганы[203].

За свои действия агент Алексеев был осужден по законам военного времени.

Справедливого наказания не избежал и другой агент-перебежчик. 4 октября 1941 года сотрудниками Особого отдела Карельского фронта был арестован бывший помощник начальника штаба 52-го стрелкового полка 71-й стрелковой дивизии старший лейтенант Александр Лаврентьевич Миронов. При аресте у Миронова были изъяты ключ от переговорной таблицы, таблица сигналов и батальонов для переговоров по радио и телефону, топографические карты и другие секретные документы[204]. На следствии Миронов сознался, что являлся агентом германо-финской разведки и был связан с одним из финских резидентов — Сивулой Юхой.

Расплата за предательство не заставила себя ждать: 3 ноября 1941 года Миронов был осужден трибуналом Мончегорского гарнизона по ст. 58-1а УК РСФСР, и приговорен к высшей мере наказания[205].

Таким образом, уже в первые месяцы войны часть агентуры противника была нейтрализована. Кроме того, немецким и финским разведорганам стало значительно сложнее осуществлять связь со своей агентурой. Тем более, судя по ставившимся агентам задачам, их количество также не удовлетворяло запросы немецкого и финского командований в регионе.

Выявление вражеской агентуры

Столкнувшись уже в первый год войны с нехваткой объективной информации, специальные службы Германии и Финляндии приступили к масштабной вербовке новых агентов через создание сети разведывательно-диверсионных школ по подготовке разведчиков, радистов и диверсантов.

В конце 1941 — начале 1942 года на территории Финляндии и оккупированной части территории Карелии финская и германская разведки создали несколько разведывательных школ: в Рованиеми (две — финскую и немецкую), в предместье Хельсинки — Мунки-Ниса, в Петрозаводске (также две), Медвежьегорске и в м. Вазен[206]. Каждая из школ имела свою специфику. Так, например, в Медвежьегорске дислоцировались курсы финской полиции, готовившие высококвалифицированных агентов из числа младших командиров финской армии для ведения контрразведывательной работы. А петрозаводская разведшкола Русской освободительной армии готовила разведчиков и радистов. Одновременно подготовку в подобных учреждениях проходили до пятидесяти агентов, а срок их обучения составлял от 2 до 8 месяцев[207].

Рованиемская школа финской разведки находилась в 36 км севернее г. Рованиеми, по направлению в Петсамо, на берегу озера Сильмаселькя. В школе работало чуть более десятка человек, в основном финны, владеющие в разной степени русским языком. Начальником школы был назначен начальник рованиемского разведотделения капитан Паатсало, известный также как капитан Карра и капитан Райло, он же Равельдо[208]. Занятия начались еще в декабре 1941 года, однако они проходили нерегулярно: курсантов часто использовали на хозяйственных работах. Обучение длилось от 2 до 8 месяцев — с декабря 1941 по август 1942 года, но первые заброски начали осуществлять еще в 1941 году. В 1943 году в школе обучалось уже более трех десятков агентов.

Рованиемская разведывательно-диверсионная школа немецкой разведки находилась в 9 км от г. Рованиеми. Она была организована в феврале 1943 года абвергруппой 214 при 20-й немецкой армии, действовавшей в Финляндии. Начальником школы был обер-лейтенант Ройтер, он же Койда или Гойда Альфред. В школе готовили разведчиков, диверсантов и радистов, способных действовать в условиях Севера. Комплектовалась школа в основном агентами, уже прошедшими обучение в разведывательных и диверсионных школах Вяцати (Латвия) и Вихула (Эстония), частично она пополнялась завербованными в лагерях Риги и Рованиеми советскими военнопленными. Одновременно в школе обучалось от 20 до 50 человек[209]. В школе агенты были разбиты на 5 групп по географическим направлениям: ленинградскую, петрозаводскую, кандалакшскую, мурманскую и архангельскую. Такая разбивка производилась для лучшей подготовки агентов к действиям на определенном участке фронта. Каждая группа состояла из 3–8 человек и проходила подготовку самостоятельно. Срок обучения был от одного до трех месяцев. Зимой диверсанты усиленно занимались лыжной подготовкой. До того, как направить агентов в советский тыл, они проверялись на боевой работе по разведке переднего края советской обороны и захвату «языка». После такой проверки они считались надежными и пригодными для работы в тылу Красной армии.

В конце июля 1943 года школа была расформирована. Группы агентов были частично направлены в Хельсинки в распоряжение КО «Финляндия», частично перераспределены в другие абвергруппы.

Малая заселенность европейского Севера, мероприятия по эвакуации гражданских лиц из непосредственно прифронтовой зоны, а также высылка неблагонадежных лиц в тыл СССР в порядке профилактики привели к тому, что контингент вербуемых агентов на Севере в основном состоял из советских военнопленных. Основные места вербовок — концентрационные лагеря, где офицеры финской разведки выявляли враждебно настроенных к советской власти лиц, проводили проверки потенциальных агентов. Более того, основу будущих агентов составляли не просто военнопленные, а во многом лагерные осведомители и провокаторы.

В первую очередь рассматривались военнопленные, заявлявшие о репрессиях родственников органами НКВД, добровольно сдавшиеся в плен, а также выдавшие на первых допросах полезную информацию. Так, из лагерей советских военнопленных на территории Финляндии были отобраны 2136 человек, представлявших интерес для гестапо и абвера[210].

Подготовка засылаемых агентов была качественной и включала в себя многие дисциплины, такие как лыжные тренировки, работа с картой и компасом, радиодело, шифрование, финский язык, диверсионное дело и пр. Обучение включало в себя различные аспекты нахождения и деятельности агента на территории СССР. Шпионов тщательно инструктировали по таким вопросам, как: легенда прихода в СССР, использование документов, поведение в населенных пунктах, подбор квартир, вербовочные категории граждан, отношение к женщинам и поведение на допросах в следственных органах.

Перед забрасываемой агентурой ставились довольно обширные и серьезные задачи. Первая (разведывательная) группа задач:

• сбор сведений о местонахождении штаба армии в Мурманске и фамилиях командиров;

• вопросы питания частей Красной Армии, флота и гражданского населения;

• результаты бомбардировок Мурманска;

• содержание объявленных населению последних приказов и постановлений советских органов по городу;

• местонахождение военных складов и система их охраны;

• возможность разгрузки больших транспортных судов в Териберке и пути доставки грузов из Териберки в Мурманск;

• минирование входа в Кольский залив, изменение фарватера;

• вопросы ремонта судов на заводе «Севморпуть»;

• типы выпускаемой предприятиями продукции, количество привлекаемых рабочих;

• вопросы переправы войск, боеприпасов, продовольствия из Мурманска через залив;

• наличие железнодорожной ветки на Ваенгу;

• расположение аэродромов, типы самолетов, гражданство летчиков;

• вопросы расширения Мурманского порта и строительства новых причалов;

• наличие льда в заливе при приливах;

• наличие в окрестностях Мурманска лагеря военнопленных финнов и немцев, фамилии офицеров;

• местонахождение судов тралового флота;

• наличие ледоколов в мурманском порту;

• возможности строительства шоссейных дорог, в том числе до Рестикента;

• возможность прохода сторожевых судов ночью в Мурманск за топливом;

• типы дислоцированных войск на Мурманском направлении;

• возможность пребывания английских войск в районе Мурманска, их количество;

• необходимые документы для приобретения железнодорожного билета из Мурманска на юг;

• возможность движения пассажирских поездов с юга и на юг;

• возможность возвращения эвакуированного населения;

• получение трех последних номеров газеты «Полярная правда»[211].

Вторая группа задач имела диверсионный характер и подбиралась индивидуально для каждого агента.

Третья группа целей, ставившихся перед шпионами, — вербовочная. Финская разведка, еще в процессе обработки вербуемых, тщательно выясняла контакты последних, и брала на учет все имевшиеся и потенциальные связи будущего агента, что было достаточно опасно, поскольку, например, в случае провала, финская разведка могла обойтись и без его участия.

Кроме того, финская разведка активно готовила агентуру для внедрения в действующую армию. Агентура направлялась в ближний и глубокий тыл Карельского и Ленинградского фронтов: города Беломорск, Сегежу, Пудож, Мурманск, Кандалакшу, а также населенные пункты Ленинградской, Архангельской, Мурманской и Вологодской областей.

Для выполнения задания разведчикам отводилось несколько недель, в отдельных случаях срок выполнения задания увеличивался до месяца. По истечении указанного срока шпион должен был вернуться обратно, при этом финны настаивали на возвращении агентуры даже в том случае, если задание выполнено не полностью или вовсе не выполнено.

Заброска агентов производилась различными путями: самолетами (характерно больше для переброски агентов из числа петрозаводской и архангельской групп) и пешим порядком в глубокий и ближний тыл Карельского фронта. Благодаря сложности рельефа, протяженности фронта на северном участке боевых действий, а также из-за того, что на Мурманском и Кандалакшском направлениях имелись «дыры» в линии фронта, поэтому заброска шпионов осуществлялась в основном пешим порядком. Особенно уязвимым в Заполярье и, следовательно, перспективным для переброски вражеской агентуры, был сложный в плане осуществления контроля участок фронта в районе Рестикента.

Однако финская разведка ошибочно полагалась на слабый контроль и беспечность в тылах и прифронтовой полосе.

Советские контрразведчики в ходе работы установили, что засылаемые агенты используют три варианта легенды: побег из лагеря военнопленных, появление в тылу, саморазоблачение как агента финской разведки. Работники госбезопасности отмечали, что финская разведка очень тщательно подходила к вопросу отработки легенд, однако просчитывалась в своем знании советской действительности[212]. Существенным затруднением для противника было отсутствие точных данных о номерах, названиях и местах дислокации воинских учреждений, которые в СССР очень часто менялись в качестве предупредительной меры. Поэтому документы финской разведки не могли легализовать шпиона на советской территории.

В этой связи показателен эпизод, связанный с задержанием Особым отделом НКВД 14-й армии 14 апреля 1942 года группы разведчиков, переброшенной в район Рестикента с целью проникновения в Мурманск. В состав отряда входили агенты Шабанов, Аристов и Вербицкий — бывшие красноармейцы, сдавшиеся ранее в плен противнику и завербованные в декабре 1941 года в лагерях для военнопленных под г. Оулу, а затем подготовленные в рованиемской разведшколе под руководством капитана финской разведки Паатсало для осуществления разведывательной работы.

При задержании у шпионов были изъяты советские деньги на сумму 7 400 рублей, два пистолета и револьвер, три финских ножа, два компаса и снотворное вещество как в таблетках, так и в ампулах, которое, с целью хищения секретных документов, нужно было использовать при необходимости. Каждый из них был снабжен красноармейской книжкой на вымышленные персональные данные, а также справкой с печатью и штампом эвакогоспиталя (№ 990 и № 1443) о том, что находился на излечении и освобожден от строевых занятий сроком на 15 дней с амбулаторным лечением в батальоне выздоравливающих в г. Мурманске. Агент Вербицкий помимо указанных документов имел также чистый бланк командировочного удостоверения с подписями и печатью. Все их документы были выполнены качественно, однако финская разведка, очевидно, не обладала объективной оперативной информацией об общих контрразведывательных мерах в войсках и соединениях Карельского фронта (перемена мест дислокации воинских учреждений, их названий, номеров и т. п.). Известно, что Шабанов до ареста пытался узнать, где находятся госпиталь № 990 и 715-й стрелковый полк 122-й стрелковой дивизии, которые были указаны в его поддельных документах. Шпиону удалось выяснить, что госпиталь № 990 располагался на тот момент в Кандалакше, а 715-й стрелковый полк в декабре находился южнее озера Нижний Верман на Кандалакшском направлении. Таким образом, имевшиеся на руках диверсантов документы давали им возможность проникнуть в город, но для пребывания в самом Мурманске и тем более для дальнейшей легализации и продолжения службы они не годились[213].

Участники шпионской группы были пойманы работниками Особого отдела НКВД 14-й армии еще до того, как попали в Мурманск. В ходе допросов было выяснено, что общей для всех трех шпионов целью было проникновение в г. Мурманск, а задачами — сбор сведений о расположении частей, штабов, аэродромов, складов на Мурманском направлении, а также сведений о перевозках через порт. Шабанов имел специальное поручение по запланированному «подставному» своему раскрытию перед органами НКВД с целью внедрения в агентурную сеть органов безопасности. Вербицкий же имел дополнительное задание по вербовке агентуры среди своих связей в Мурманске.

Но еще более важной информацией для сотрудников Особого отдела НКВД 14-й армии стали имена 10 других агентов финской разведки, также готовившихся в разведшколе г. Рованиеми с целью дальнейшей переброски на советскую сторону[214].

Впоследствии все они понесли заслуженное и строгое наказание: Михаил Иванович Вербицкий и Иван Григорьевич Шабанов были осуждены военным трибуналом Карельского фронта 25 июля 1942 года по ст. 58-1 «б» УК РСФСР к высшей мере наказания каждый, а Иван Иванович Аристов — 7 октября 1942 года по ст. 58-1 «б» УК РСФСР и тем же военным трибуналом приговорен к 10 годам лишения свободы.

Их своевременное задержание и связанные с ними оперативно-следственные мероприятия позволили не только пресечь подрывную деятельность, не только обогатить знания о работе финских спецслужб, но и принять энергичные меры по розыску их «сослуживцев» по разведывательно-диверсионной школе.

Таким же образом, например, еще до своего задержания, был выявлен диверсант Патриник, бывший красноармеец мотострелкового полка, по национальности поляк, родом из Варшавы. Еще в 1915 году его семья переехала в Россию. В 1935 году он работал в Мурманске матросом парусного судна рыбного порта. В последующем, до призыва в РККА, работал на ст. Пулозеро ассенизатором в геологоразведочной партии. Патриник сдался в плен в сентябре 1941 года на Кестеньгском направлении, и содержался в лагере комсостава в 80 км от г. Турку, куда был направлен в виде поощрения за то, что, сдавшись в плен, привел немецкий батальон в тыл частей Красной Армии.

Его заданием было уничтожение продовольственных складов геологоразведочной партии, находящейся в горах в районе ст. Пулозеро. Предполагалась переброска агента на парашюте[215]. 19 сентября 1942 года диверсант был арестован, а 24 января 1943 года военным трибуналом 14-й армии по ст. 58-1 «б», 58–9 УК РСФСР Александр Семенович Патриник был приговорен к высшей мере наказания.

Другим удачным примером слаженных действий советских органов госбезопасности по получению упреждающей информации о готовящейся заброске разведывательной группы в прифронтовую полосу и последующему ее розыску, задержанию и допросу являются действия Особого отдела 14-й армии в марте— апреле 1942 года в отношении немецких шпионов, подготовленных абвергруппой-214 и засланных на советскую территорию.

Причиной для начала этой розыскной операции послужили показания захваченного в плен командира разведывательной роты 2-й горнострелковой дивизии обер-лейтенанта Шорнборна о готовящейся в ближайшее время заброске группы агентов абвера.

Немедленно принятые чекистами Особого отдела 14-й армии под руководством полковника Н. Н. Клочева действия по созданию для агентов ловушек на пути их проникновения в советский тыл сыграли свою роль. В начале апреля 1942 года в районе оборонительного рубежа на реке Западная Лица находившиеся в секрете бойцы задержали шпиона Коршунова. Он представлялся бойцом 95-го стрелкового полка, который получил направление в госпиталь, но заблудился и случайно попал на нейтральную полосу. При себе разведчик имел красноармейскую книжку, направление в военный госпиталь, располагавшийся в Мурманске, чистый бланк командировочного предписания со штампом и печатью. Интересно, что Коршунову перед заброской не выдали ни оружия, ни усыпляющих порошков, какие обычно предоставлялись другим агентам.

После нескольких допросов выяснилось, что Коршунов оказался завербованным военнопленным, родом из Алтая, рос в раскулаченной семье и, благодаря матери, немке по происхождению, владел немецким языком. Служа на территории Белоруссии, в начале войны он добровольно сдался в немецкий плен. В лагере для военнопленных Коршунов часто использовался при допросах военнопленных в качестве переводчика. Впоследствии его отобрали как способного к агентурной работе, и Коршунов прошел всестороннее обучение в разведывательно-диверсионной школе в Вихуле (Эстония).

Координатор операции дал шпиону на выполнение объемного задания всего десять дней, после чего тот должен был вернуться из Мурманска через передний край обороны советских войск, используя имевшийся незаполненный бланк командировочного предписания. Ему предстояло: узнать расположение штаба и полевого управления 14-й армии — дислокацию воинских частей, складов с военной техникой и боеприпасами; выяснить, имеются ли в Мурманске английские и американские войска; разведать местоположение аэродромов и их боевой состав; собрать данные о находящихся в мурманском порту военных кораблях и судах; узнать, минирован ли вход в залив, ведутся ли работы по углублению и расширению фарватера в заливе; выявить места разгрузки транспортных судов и характер их наполнения; добыть расписание пассажирских поездов и требования к документам для проезда как военнослужащих, так и гражданских лиц; зафиксировать разрушения и сделать выводы о результатах произведенных в городе бомбардировок; собрать сведения о расположении и охране лагеря для немецких и финских военнопленных[216].

Для сотрудников Особого отдела 14-й армии было очевидным, что столь широкий перечень задач в небольшие сроки мало выполним для одного агента, поэтому в ходе дополнительных допросов Коршунов сообщил о том, что к заброске в советский тыл планировались еще двое разведчиков — Воронов и Прудько.

Имея сведения о внешности двух других членов группы, один из которых ранее проживал в г. Мурманске (Прудько), чекисты организовали крупную розыскную операцию в местах пропуска и скопления людей. В ориентировках описывались внешние приметы разыскиваемых, указывалось, что агенты могут быть в форме военнослужащих Красной Армии и особенно отмечались детали документов, на которые следовало обратить внимание.

Итог не заставил себя ждать: уже 14 апреля 1942 года на одном из КПП города Мурманска был задержан военнослужащий Красной Армии Прудько, имевший документы старшины Денисюка, предъявивший выписанное на старом бланке командировочное предписание. У задержанного были изъяты фиктивные документы, пистолет иностранного производства, советские деньги в сумме 3320 рублей и 16 порошков усыпляющего вещества[217].

На первом же допросе в Особом отделе 14-й армии задержанный признался в том, что являлся агентом абвера. Прудько также был перебежчиком, добровольно сдавшимся в плен, родом из Николаевской области, он рос в раскулаченной семье, и до войны жил в Мурманске.

Однако, как контрразведчики ни старались, дать более подробные показания он отказался. Полученные в ходе проведенной очной ставки между Коршуновым и Прудько данные послужили основанием для дальнейших розыскных мероприятий. Прудько подтвердил сведения о подготовке трех агентов абвера для отправки в Мурманск и назвал адрес остановки своего напарника Воронова. В ходе засады, устроенной чекистами по указанному адресу, Воронов был задержан. При обыске у него были изъяты пистолет, 18 порошков с усыпляющим веществом, поддельные документы на имя Аистова, красноармейская книжка, справка о выписке из госпиталя, паспорт с мурманской пропиской.

В дальнейшем в процессе продуманной и целенаправленной работы с арестованными удалось получить более обстоятельные данные о каждом из них и их деятельности в плену и в разведшколе.

Кроме того, Прудько в доверительной беседе со следователем сообщил, что имел два особых задания, о характере которых не знали даже его напарники. Во-первых, по прибытии в Мурманск он должен был разыскать и завербовать одного своего знакомого, которого он знал как приверженца нацистских взглядов, и которого он рекомендовал абверу для привлечения к выполнению разведывательных заданий; во-вторых, явиться в советские органы государственной безопасности с повинной, признаться в своей принадлежности к агентуре немецкой военной разведки и заявить о своем «нежелании» выполнять полученное в абвере задание. Таким образом, он предполагал внедриться в агентурный аппарат НКВД и вернуться в составе разведгруппы в немецкий спецорган[218].

В ходе следствия были получены обстоятельные данные о деятельности абвергруппы-214 и ее учебного центра, кадровых сотрудниках, агентах-разведчиках и диверсантах, подготовленных к заброске в тыл Карельского фронта.

Примерно через месяц опыт проведения этой розыскной операции был распространен среди армейских чекистов не только Карельского, но и других фронтов. Он показал, что задачи оперативного розыска вражеских агентов более быстро и качественно решаются в ходе тщательно подготовленных операций, а не просто в серии розыскных мероприятий, а для успеха и быстроты операции необходимы: заблаговременно полученная за линией фронта информация и максимум данных о разыскиваемых.

Пресечение диверсионной работы противника

Если проанализировать задачи, которые ставились перед агентами финской разведки, засылаемыми на территорию советского Севера, такие как сбор информации, проведение диверсий, расширение агентурных сетей, а также преднамеренное разоблачение перед советскими органами госбезопасности с целью возвращения в Финляндию с заданиями от советской контрразведки, можно прийти к выводу о преимущественном разведывательном характере их активности. В то же время деятельность немецких спецслужб была больше ориентирована на диверсионно-штурмовые действия в тылу Красной Армии. В целях совершения диверсий в советском тылу финнами активно использовались разведывательные подразделения финских пограничных подразделений и частей. В частности, Отдельный пограничный батальон вел ближнюю и дальнюю разведку советского тыла в сторону устья р. Лутто и Рестикента, подступов к Кировской железной дороге в районе ст. Оленья — Мончегорск. Егерский взвод дальней разведки (35–45 человек) в составе комендантской роты подразделения отвечал за захват пленных, совершение диверсий, а также сопровождение агентов и разведывательно-диверсионных групп[219].

В 1941–1944 годах немецкие разведслужбы совместно с финскими органами провели целый ряд операций на Карельском и Ленинградском фронтах, которые были направлены на уничтожение маяков на советском побережье Ладожского озера и Финского залива, а также крупной транспортной артерии — Кировской железной дороги.

Стремление нацистов уничтожить эту важнейшую линию обеспечения доказывает хотя бы тот факт, что в период с 1941 по 1942 год на нее было совершено 2 820 налетов немецкой авиацией. Количество же диверсий и попыток захвата на отдельных участках Кировской железной дороги за годы войны, пожалуй, не поддается подсчету. Показателен произошедший в начале войны эпизод операции Особого отдела 14-й армии, под руководством его начальника полковника Н. Н. Клочева, по пресечению вражеской попытки перерезать эту крупнейшую транспортную артерию.

В августе 1941 года от зафронтового разведчика сотрудники Особого отдела 14-й армии получили сообщение о подготовке крупного десанта через Топозеро для захвата станции Лоухи. В противовес заблаговременно была переброшена рота охраны Особого отдела 14-й армии, под руководством заместителя Н. Н. Клочева, подполковника В. П. Пестунова. Бойцами роты охраны, благодаря мужеству и отваге, был ликвидирован десант противника еще до подхода частей 186-й СД.

Противник постоянно проявлял упорство и настоящую изощренность в своих действиях. В конце 1941 года в лесном лагере под Рованиеми была завершена подготовка 15-й роты соединения «Бранденбург-800» к проведению спецопераций на железнодорожной ветке Мурманск — Ленинград[220].

Безусловно, это диверсионное подразделение использовалось также для решения других сопутствующих задач на северном направлении. Согласно сведениям за апрель 1942 года, указанным в журнале боевых действий ОКВ (Верховного главнокомандования вермахта), была развернута широкая деятельность по саботажу: «Спецподразделения “Бранденбург-800” пытаются захватить и разрушить опорные пункты и арсеналы РККА под Алакветти на Мурманском направлении. Коммандос встречают яростное сопротивление и несут тяжелые потери в боях с подразделениями Красной Армии и частями НКВД»[221].

Однако от выполнения основной цели 15-я рота не отступала и в последующем. Тем более, что вопрос уничтожения Кировской железной дороги решался не только на оперативно-тактическом, но и всерьез рассматривался на самом высоком уровне. Воодушевленное ходом боевых действий на Кавказе, а также потерей СССР всей донецкой промышленности, немецкое командование намеревалось провести специальную операцию по захвату Кировской железной дороги[222]. С учетом более ранних планов немецкого и финского командования по захвату Мурманска и Кандалакши, их разведслужбы усилили заброску разведывательно-диверсионных групп.

В том же журнале боевых действий ОКВ (Верховного главнокомандования вермахта) в записях за 28–29 августа отражены следующие события: «Патрули дальней разведки “Бранденбург-800” в красноармейской форме выходят к Мурманской железной дороге и закладывают мины, оснащенные взрывателями нажимного и замедленного действия, а также вибровзрывателями»[223].

Уже в послевоенный период, благодаря поимке заместителя начальника управления «Абвер-2» (саботаж, диверсия, террор, восстания, разложение противника) оберста Эрвина Штольце, советским спецслужбам стали известны еще более зловещие замыслы по организации и ведению подрывной деятельности на советской территории.

Оберст Эрвин Штольце был задержан как подозрительная личность в конце мая 1945 года в Берлине ОКР «Смерш» 2-й Гвардейской танковой дивизии при попытке скрыться среди развалин домов.

Во время войны он руководил группой 2А в составе «Абвер-2» и непосредственно координировал деятельность диверсионных абверкоманд на советско-германском фронте, использовал сотни агентов (в основном белогвардейцев и украинских националистов, в том числе и завербованного С. А. Бандеру). В последующем этот ключевой офицер военной разведки Третьего рейха, ответственный за систематический террор и подрывные действия против СССР, понес наказание: приговором военного трибунала Московского военного округа от 17 января 1952 года оберст Эрвин Штольце был приговорен к расстрелу. После отклонения кассационной жалобы, приговор был приведен в исполнение 26 марта 1952 года[224].

Однако перед вынесением заслуженного наказания, в течение нескольких лет заключения, в ходе допросов и оперативно-следственных мероприятий он сообщил немало важных подробностей о деятельности «Абвер-2», в том числе о грандиозном плане по проведению секретной операции «Мурманская железная дорога»:

Перед «Абвер-2» были поставлены задачи: нанести удары по железнодорожным коммуникациям противника и перерезать главную линию снабжения РККА на Севере.

С этой целью летом 1942 (или 1943) в непосредственной близости от железной дороги была запланирована выброска диверсионной группы зондерфюрера Шварце, офицера абвера и члена ВО «Финляндия». Группа была укомплектована преимущественно местными жителями из числа завербованных военнопленных. Диверсанты должны были выдавать себя за охотников-промысловиков, что, в общем-то, было недалеко от истины, поскольку все местные жители прекрасно владели стрелковым оружием и были экспертами по выживанию в экстремальных условиях. Снаряжение, экипировка и оружие коммандос подбирались с учетом опыта малой русско-финской войны. Командование предполагало эвакуировать группу самолетом. Впервые в истории отдела группа «С» (саботаж) отправлялась в свободный поиск на столь длительный срок. Кроме этого, до сих пор мы еще не осуществляли десантирование и эвакуацию одной и той же абвергруппы воздушным путем.

Самолет с диверсионной группой на борту взлетел с одной из финских авиабаз люфтваффе. Неожиданно он был атакован финским истребителем, в сумерках принявшим его за вражеский бомбардировщик (вполне допускаю, что летчик мог ничего не знать о данной акции), хотя ВВС Финляндии и были предупреждены о намечавшейся операции. Пилот попытался развернуть самолет с горящим двигателем обратно к базе, но повреждения были слишком велики — крылатая машина вошла в пике, рухнула на землю, а весь экипаж и коммандос погибли из-за чьей-то халатности[225].

О подобном вмешательстве «его величества случая» стало известно лишь в ходе допросов оберста Эрвина Штольце, уже после нашей победы в войне.

Советские контрразведчики в самый разгар войны, учитывая постоянное напряжение на Севере, вызванное систематическим потоком провокаций и диверсий, создаваемых противником, не могли позволить себе роскошь слепых и необдуманных действий. В этом контексте своевременным шагом выглядит введение в сентябре 1942 года дополнительных мер по укреплению безопасности на железнодорожных магистралях в Ленинградской, Мурманской и Вологодской областях, осуществленных по приказу народного комиссара внутренних дел Л. П. Берии, которые предполагали:

• активизацию агентурно-оперативной работы, использование всех резервов сил;

• вербовку проверенных лесников, охотников, рыбаков в качестве маршрутников и направление их в места наиболее вероятного появления диверсантов;

• назначение части состава оперативных работников в отряды истребительных батальонов для немедленного реагирования в случае обнаружения вражеских групп;

• координацию действий с постами воздушного наблюдения, оповещения и связи и организацию наблюдения по трасам полетов противника;

• усиление охраны железнодорожных сооружений и полотна, а также введение более строгого режима и проверок пассажиров на железнодорожных станциях[226].

Эти меры носили превентивно-предупредительный характер и, безусловно, сыграли свою роль в снижении пагубных действий вражеских разведок в войне на самом северном участке фронта.

Однако противник в последующем не оставлял попыток проведения диверсионно-террористических актов, в который раз проявляя так свойственные немцам упорство и расчетливость, а также финскую жестокость. Причем для осуществления терактов привлекались отборные и лучшие силы.

В журнале боевых действий ОКВ (Верховного главнокомандования вермахта) в записях на начало 1943 года сохранилось сообщение следующего содержания:

Для проведения диверсий на Мурманской железной дороге подразделения финских дальних патрулей усиливаются эстонскими коммандос. В диверсионную группу входит практически в полном составе национальная сборная Эстонии по стрельбе из мелкокалиберной винтовки — победитель командного чемпионата мира по стрельбе 1939 года в Швеции.

Усиленные взводы лейтенанта Тромсдорфа и оберлейтенанта Гетингера 15-й роты «дивизии особого назначения “Бранденбург-800”» взрывают участки Мурманской железной дороги между Кандалакшей и Полярным Кругом[227].

Противников явно воодушевляли успехи и не останавливали потери и неудачи. Об этом свидетельствует и другое сообщение (в том же журнале боевых действий ОКВ), отмеченное высшим военным руководством Германии в ноябре 1943 года:

В учебно-тренировочном лагере 15-я рота «Бранденбурга» проходит подготовку к крупномасштабной диверсии в Карелии. Немецким саперам предстоит заминировать множество участков Мурманской железной дороги и прервать железнодорожное сообщение между Кандалакшей и Полярным Кругом — главной линией снабжения Карельского фронта РККА[228].

Именно поэтому агентурно-оперативные мероприятия советских органов безопасности на Кировской железной дороге не потеряли своего значения, и к лету 1944 года были значительно усилены. Помимо основных действий, введенных ранее, был осуществлен ряд дополнительно мер:

• совместно с пограничными войсками и транспортными отделами НКГБ Кировской железной дороги проводились прочесывания местности в 5–6-километровой зоне Кировской железной дороги и всех населенных пунктов, расположенных в этой полосе;

• проводились массовые проверки жителей в населенных пунктах и отдаленных постройках;

• было увеличено число оперативных работников транспортных отделов НКГБ;

• были осуществлены увольнения в целях очистки от «подозрительного элемента»[229].

Этапным моментом в борьбе с подрывной деятельностью противников являлась внутриведомственная публикация в апреле 1944 года «Сборника материалов об органах финской военной разведки, действующих против Советского Союза», подготовленная по приказу начальника Главного управления контрразведки «Смерш» комиссара госбезопасности В. С. Абакумова.

Этот сборник был написан на основе данных, добытых в результате проведенной подразделениями ГУК «Смерш» и другими органами работы по внедрению агентуры в органы финской военной разведки, а также материалов следствий по делам разоблаченных агентов. В нем анализировались особенности агентурной работы, подготовки и заброски шпионов, характера их заданий, экипировки и снабжения. Были также сделаны выводы о характере вражеской агентуры, которая включала в себя националистов, белоэмигрантов, антисоветски настроенных военнопленных и уголовный элемент[230].

Безусловно, материалы сборника не являлись исчерпывающими, так как органам контрразведки предстояло продолжить свою кропотливую и напряженную работу по пресечению диверсий и терактов. Вместе с тем сам факт подобной публикации, основанной на опыте многочисленных контрразведывательных операций, последующем сборе значительных объемов информации, их систематическом осмыслении и внутреннем распространении, свидетельствовал о том, что война на этом фронте «невидимого противостояния» выиграна, и выиграли ее советские контрразведчики.

Деятельность контрразведчиков Северного флота в годы Великой Отечественной войны

Если перед сотрудниками «сухопутных» подразделений контрразведки в основном стояли задачи по борьбе с агентурой противника и по обеспечению безопасности фронта и тыла, то у «морских» контрразведчиков они были иными. Осознавая огромное значение, которое уделял противник таким регионам, как Норвегия (здесь базировались подводные лодки 11-й (г. Берген) и 13-й флотилий Кригсмарине (г. Тронхейм)) и Арктика, становится понятным вклад особого отдела Северного флота (с 1943 года — отдел контрразведки «Смерш» Северного флота) в обеспечение безопасности страны в годы войны.

Одна из главных проблем, которую пришлось решать Северному флоту в годы Великой Отечественной войны, — это действия в Заполярье охотившихся за союзными конвоями германских подводных лодок. Значение поставок по ленд-лизу было весьма существенно, поскольку импортные оружие и другие поставляемые материалы сыграли важную роль в материально-техническом обеспечении советских войск в годы Великой Отечественной войны (в особенности на первых этапах)[231].

Вместе с тем Северный флот располагал ограниченными силами (на момент начала боевых действий — 22 подводные лодки). Эффективность их применения в охоте на немецкие подлодки требовала точности и выверенности действий. Вследствие этого на морских контрразведчиков была возложена задача по оказанию содействия в выявлении сил Кригмарине в Арктике. В условиях значительной протяженности оперативно обеспечиваемого участка, эта работа требовала как оперативно-розыскной, так и сложной аналитической работы.

В 1941–1942 годах появление немецких военно-морских сил фиксировалось в акваториях Баренцева и Белого морей, у побережья Новой земли, в Карском море. Так, в письме Транспортного управления НКВД СССР, направленного 21 августа 1942 года в Управление ОО НКВД СССР, сообщалось, что «имевшиеся, начиная с июня 1942 г., сигналы достаточно определенно указывали на то, что немцы готовят значительные операции в районе Новой Земли, Баренцева и Карского морей»[232].

Военные действия противника в советском морском тылу в 1942 году значительно возросли и наносили видимый ущерб в виде артиллерийских обстрелов побережья и потоплений судов. В 1941–1942 годах противник приступил также к постановке мин у архипелага Новая Земля, острова Вайгач, острова Диксон.

Согласно предположениям советских контрразведчиков, противник использовал для сбора разведывательных данных материалы открытой печати, данные радиопередач из г. Архангельска, а также открытые переговоры судов Главного управления Севморпути между собой и полярными станциями. Однако уверенные действия немцев, хорошее знание ими трассы Севморпути, метеорологической обстановки в Баренцевом и Карском морях, привели контрразведчиков к выводу, что у немцев Арктике есть свои пункты дозаправки и гидрометеопосты. Так, в октябре 1943 года Отдел контрразведки «Смерш» Северного флота подготовил аналитический документ с предположениями о возможном использовании Кригсмарине острова Междушарского как наблюдательного пункта для действующих в районах Новой Земли подлодок и самолетов[233].

На наличие немецких баз в советской Арктике указывал и ряд зафиксированных случаев: в частности, в середине октября 1942 года на о. Междушарского был обнаружен самолет противника, а на месте его приземления — следы от радиостанции, а в октябре 1943 года в районе острова Диксон была зафиксирована работа неустановленной радиостанции.

Предположения контрразведчиков Северного флота дополнялись выводами сотрудников Отдела контрразведки «Смерш» Беломорской военной флотилии и Отдела контрразведки «Смерш» Карской военно-морской базы, которые зафиксировали появление немцев в зоне архипелага Новая Земля, и обнаружили заготовленные зимовки с большими запасами продуктов и горючего в заливе Благополучия и на южной стороне о. Новая Земля, на островах Карского моря и в бухте Полынья Енисейского залива[234].

Как отмечал начальник Отдела контрразведки «Смерш» Северного Флота И. И. Гончаров в докладной записке начальнику Управления контрразведки «Смерш» НКВМФ П. А. Гладкову от 18 января 1945 года: «Оперирование подлодок противника малого водоизмещения в Карском море, вдали от своих баз в Норвегии (Нарвик, Тромсё, Тронхейм), дает основание предполагать, что подводный флот противника имеет свои базы в Карском море»[235].

По оценкам сотрудников Отдела контрразведки «Смерш» Северного флота, германская разведка имела свою агентуру на островах Карского моря, где для этого имелась «достаточная почва, а именно: северо-восточная часть побережья Карского моря и острова населены политическими ссыльными, причем надзор за ними почти полностью отсутствует… Надзор за их жизнью и деятельностью осуществляется лишь два раза в год, когда на остров приезжает представитель Севморпути, которому ссыльные сдают рыбу и медвежьи шкуры, получая взамен продукты питания»[236].

В силу удаленности территорий и протяженности района оперативного обеспечения оперативно-розыскная деятельность среди населения побережья и островов Карского моря была осложнена. В то же время побережье Баренцева моря было под более плотным контрразведывательным контролем. В случае появления признаков действий подводных лодок Кригсмарине по высадке диверсионно-разведывательных противника, предпринимались действия по их выявлению и поимке. Например, в середине января 1945 года 19 сигнально-наблюдательных постов Службы наблюдения и связи Северного флота, расположенные в районе населенного пункта Териберка, зафиксировали выход подводной лодки из Уединенной губы побережья, а также маневры в районе поста наблюдения в надводном положении и передачу в сторону берега 5–6 бело-зеленых световых сигналов. Для поимки разведывательно-диверсионной группы противника Отдел контрразведки «Смерш» Северного флота направил свою оперативную группу в зону предполагаемой высадки[237].

Необходимо подчеркнуть, что контрразведчики Северного флота также активно участвовали в обороне Заполярья. Вместе с оперативно обеспечиваемыми бригадами морской пехоты оперативники Особого отдела Северного флота / Отдела контрразведки Северного флота в течение 1941–1944 годов стойко и мужественно обороняли полуострова Средний и Рыбачий[238]. В то же время сотрудники, оперативно обеспечивающие службу кораблей, также участвовали в морских операциях и десантах. В годы Великой Отечественной войны в Заполярье не было зафиксировано ни одного случая проявления трусости и недостойного поведения морских контрразведчиков. В боях и морских сражениях при исполнении служебного долга погибли оперуполномоченные Особого отдела НКВД береговой охраны М. Ф. Дворянников, отряда кораблей Н. Н. Падчин, органов «Смерш» СФ В. Е. Ахроменко, С. Т. Шибанов, В. А. Ларионов, Н. И. Шамрай, а оперуполномоченный ОКР «Смерш» эскадры кораблей С. П. Михайлов принял смерть, как и подобает моряку, в студеных водах Баренцева моря[239].

Другим, не менее важным, направлением работы контрразведчиков Северного флота в годы Великой Отечественной войны было противодействие разведывательной работе союзников с легальных позиций. Контрразведывательная работа в основном возлагалась на подразделения Отдела контрразведки «Смерш» Северного флота, но при взаимодействии с другими органами и подразделениями. Дополнительным направлением работы морских контрразведчиков стало контрразведывательное обеспечение пребывания советских моряков в Великобритании и переходов отряда кораблей из Англии в СССР. Так, в марте — апреле 1944 года для организации приема в Великобритании крупного отряда боевых кораблей (линкор «Ройял Соверин», переименованный в «Архангельск», крейсер, 8 эсминцев и 4 подводные лодки), на Северном флоте была сформирована команда моряков из военнослужащих Балтийского, Северного, Тихоокеанского и Черноморского флотов. Для проведения проверочной работы, были созданы комиссия и Отдел контрразведки «Смерш» отряда кораблей ВМФ СССР. Изучение документов, собеседования, опросы и коллективные обсуждения были проведены в отношении порядка 3711 человек[240]. За этот период в Англии были зафиксированы лишь отдельные случаи самовольного схода на берег. По возвращению в СССР в августе 1944 года морские контрразведчики вели работу по перепроверке личного состава. В основном проверке подвергались моряки, которые, находясь в Англии, поддерживали тесные контакты с английскими моряками, местными жителями и русскими эмигрантами, а по возвращении в Советский Союз восхваляли жизнь в Англии и их систему управления государством[241].

Противодействие союзническим разведывательным службам

Работа советских органов безопасности на Севере обладала своей спецификой. В отличие от других фронтовых и прифронтовых районов, здесь советским контрразведчикам приходилось действовать не только против разведорганов Германии и ее сателлитов, но также вести активную борьбу с разведывательной деятельностью союзников. Безусловно, в годы Великой Отечественной войны между военными ведомствами СССР, Великобритании и США существовало взаимодействие, проводились совместные консультации и обмен разведданными, однако следует понимать, что такое сотрудничество носило эпизодический характер и осуществлялось с учетом многих ограничений. Более того, ситуацию военного времени союзники использовали для ведения активной разведывательной деятельности в СССР. Обстановка на Кольском полуострове значительно осложнялась присутствием в Мурманске и Полярном английских и американских военно-морских миссий.

В значительной степени здесь, на Севере, свою шпионскую и диверсионную деятельность развернули англичане[242]. Британцы использовали факты пребывания большого числа английских военных, обеспечивавших безопасность полярных конвоев. Так, в городах Мурманске, Полярном и Архангельске находились британские военно-морские миссии, а в г. Полярном и п. Ваенге размещались военно-морской госпиталь и подразделения английских ВВС.

Кроме действий англичан, известны эпизоды, связанные с работой американских разведорганов в Заполярье, носившие не менее систематичный и целенаправленный характер.

Англичане развернули свою шпионскую деятельность в основном через военно-морские миссии. Как известно, в Полярном состав миссии был расквартирован на базе подводного плавания Северного флота, а в Мурманске английская миссия располагалась в здании радиостанции и общежития младшего офицерского состава. Так же известно, что англичане использовали союзнический госпиталь в Ваенге как одну из резидентур[243]. Контора помощника военно-морского атташе США была расположена отдельно от английской миссии.

Зарубежные военные миссии сразу же были оснащены сетью радиостанций и аппаратурой для радиоперехвата. В районе Полярный — Мурманск — Архангельск советской контрразведкой были выявлены четыре постоянно действующие британские радиостанции, через которые почти круглосуточно (по 8–10 сеансов в день) осуществлялась связь между миссиями, а также с Москвой и Лондоном[244].

Известно, что представительство Великобритании в г. Мурманске в середине 1942 года насчитывало 11 старших офицеров, около 20 младших офицеров и рядовых. В английском военном госпитале в Ваенге, официально предназначенном для медпомощи составу миссии и раненым морякам с конвоев, на момент 1942 года было 4 офицера и 12 унтер-офицера и рядовые. Представительство же США было представлено двумя помощниками военно-морского атташе. Безусловно, столь крупные официальные представительства, укомплектованные лицами, владевшими русским языком и обладавшими военным образованием (некоторые из них получили специальную разведывательную подготовку), не могли не вызывать интереса советской контрразведки. Уже первичные наблюдения за представителями союзников в Мурманске подтвердили представления о том, что разведорганы США и Великобритании использовали установление союзных отношений с СССР в целях развертывания активной шпионской деятельности.

Следует отметить, что офицеры британской военно-морской миссии, выполнявшие задания по шпионажу, были хорошо подготовлены. Так, известно, что офицеры морской миссии были снабжены специальной книгой «Кольский полуостров и Архангельск»[245], содержавшей подробные сведения о Севере СССР. В частности, в ней имелись описания и планы портов Мурманска, Архангельска, Молотовска с фотоснимками, основные сведения о топографии и климате Кольского п-ова, о коммуникациях и инфраструктуре, об организации береговой и противовоздушной обороны, а также информация о государственном управлении, административных органах и народонаселении.

Своевременное получение советскими контрразведчиками данной информации, уже осенью 1941 года, с одной стороны, дало понимание о представлениях англичан о Севере, с другой стороны, усилило работу по английской линии. Руководители НКВД СССР изначально предвидели разведдеятельность англичан на Севере, и поэтому уже в конце осени 1941 года они инструктировали местные отделения НКВД на Севере СССР по принятию упреждающих мер: систематический контакт между местными отделениями НКВД; выявление заподозренных в шпионаже лиц (как среди англичан, так и среди местного населения); усиление мер по сохранению военной тайны[246].

Дальнейшие наблюдения за союзническими офицерами показали, что обе разведки вели активный шпионаж во всех областях военной, экономической, политической и культурной жизни Советского Севера. Так, в результате грамотной работы, в руках мурманских контрразведчиков оказывались важные документы разведывательной деятельности союзников. Наиболее интересными из них были: разведывательный доклад по Кольскому полуострову старшего помощника военно-морского атташе США на Севере СССР С. Б. Франкеля; донесение о сборе разведывательной информации главы британской миссии в г. Мурманске Диксона главе Британской военной миссии в Полярном контр- адмиралу Арчеру[247].

Деятельность разведок на Советском Севере не осталась не замеченной для высших политических кругов и Англии и СССР. Премьер-министр Великобритании У. Черчилль в одном из посланий И. В.Сталину[248] жаловался на жесткие условия пребывания британских военных на территории Севера СССР. В частности, в тексте говорилось о жесткой регламентации нахождения и передвижения британских подданных по советской земле, о проверке грузов британцев, о цензуре их частной переписки и т. д. Также г-н Черчилль настаивал на увеличении численности военно-морского персонала и отмечал проблему невыдачи виз (в том числе и на выезд из СССР). И. В. Сталин отвечал премьер-министру Великобритании Черчиллю в письме от 13 октября 1943 года:

Я не вижу необходимости в увеличении количества британских военнослужащих на Севере СССР, так как подавляющая часть британских военнослужащих не используется надлежащим образом… Имеются также, к сожалению, факты недопустимого поведения отдельных британских военнослужащих, пытающихся в ряде случаев, путем подкупа, завербовать некоторых советских граждан в разведывательных целях. Подобное явление… порождает инциденты, приводящие к нежелательным осложнениям[249].

Тем не менее активная английская шпионская деятельность не была свернута. В дальнейшем состав персонала военно-морских миссий в Полярном и Мурманске был заменен и увеличен. К 1944 году состав миссии в Мурманск е исчислялся 10 офицерами и 21 унтер-офицером, а также рядовыми. Состав американского представительства также был увеличен. Любопытной деталью кадровых перемен союзников стало то, что среди вновь прибывших английских и американских офицеров и унтер-офицеров большинство были профессиональными переводчиками и имели специальную разведывательную подготовку. Это, в свою очередь, привело к соответствующей реакции советской контрразведки.

В ходе наблюдений контрразведчиками был выявлен и весьма интересный факт сотрудничества союзнических разведок: например, часть доклада капитана С. Б. Франкеля была предоставлена британской военно-морской миссии[250].

Работники УНКГБ по Мурманской области выявили основные направления деятельности американской и английской разведок[251]:

• сбор военно-морской и военной информации,

• сбор информации о состоянии народного хозяйства и перспективах его развития,

• сбор информации по политическим настроениям населения,

• сбор сведений о руководящем составе и местонахождении партийных и советских органов,

• сбор информации о паспортно-прописном и пропускном режимах,

• создание широких агентурных сетей,

• антисоветская пропаганда.

За 1941–1943 года работниками УНКГБ не было вскрыто фактов прямой вербовки советских граждан иностранными подданными. Объяснение этому советские контрразведчики находили в большой осторожности британской и американской разведок, обусловленной союзными отношениями государств[252].

Тем не менее были выявлены основные методы работы английских и американских разведчиков, а также категории населения особо их интересовавшие. Полученная информация и документы привели контрразведчиков Мурмана к выводу, что базирующиеся в Мурманске представительства США и Англии большое внимание уделяли определенным слоям населения: молодежи, интеллигенции и военнослужащим. При этом их интересовали не данные слои вообще, а исключительно представители, имевшие доступ к стратегическим объектам СССР и широкие связи среди военных и руководящих кругов[253].

Методы же, характерные как для английской, так и для американской разведок, были определены как: личное наблюдение; агентурная разведка; внедрение в агентурную сеть советских разведорганов.

Метод личного наблюдения широко применялся сотрудниками английской военно-морской миссии, а также привлеченными ими для работы иностранными моряками[254]. Достаточно отметить, что перехваченный отчетный доклад С. Б. Франкеля (как было сказано в самом документе) был основан на личных наблюдениях капитана. В ходе слежения за английскими офицерами, были также выявлены многие агенты, занимавшиеся работой по наблюдению. Так, был установлен переводчик английской миссии в Мурманске лейтенант И. Грей, который тщательно собирал информацию о Северном военно-морском флоте.

Что же касается агентурной работы, советские контрразведчики отмечали работу английских офицеров по добыванию информации путем косвенной вербовки (спаивание советских граждан, завуалированные разведопросы, интимные отношения с женщинами). Хотя была известна и деятельность по подбору агентурных кадров, путем завязывания личных отношений или неофициальных «дружеских» отношений. В таких действиях были замечены Франкель, Ричардсон, Грей, Чешайр и другие офицеры союзников.

Безусловно, эти действия, после неоднократного предоставления предупредительной информации от контрразведчиков, заставляли советское командование освобождать различных офицерских и должностных лиц (с которыми завязывались тесные дружественные связи) от их постов.

Среди методов агентурной работы британских разведчиков работниками УНКВД были выявлены и систематические случаи работы с советскими женщинами. Советские контрразведчики знали, что ни у одного из работников миссии нет жен в СССР. Поэтому специальные посылки для офицеров миссий с наборами предметов дамского обихода вызывали неподдельный интерес со стороны УНКГБ по Мурманской области[255].

Подводя общий итог деятельности советских контрразведчиков по пресечению шпионажа со стороны союзников, необходимо отметить, что в результате применения умелых оперативно-агентурных комбинаций были выявлены широкие доказательства шпионажа англичан и американцев на Севере, определены направления деятельности и методы работы.

Хотя работники британской и американской миссий на Мурмане не были выдворены из СССР, по примеру Архангельской области[256], тем не менее мурманские контрразведчики пресекали шпионскую деятельность союзников иными методами: путем максимального ограничения контактов британцев и американцев с советскими гражданами, усиленного контроля за их перемещениями и т. д.

Противодействие разведывательной активности союзников на Севере в годы Великой Отечественной войны имело не меньшее значение, чем борьба с основными противниками — финскими и немецкими спецслужбами. При этом задачи, ставившиеся контрразведчиками, были вдвое сложнее, поскольку ввиду союзных отношений с англичанами и американцами, необходимо было действовать осторожно и деликатно. Вместе с тем, анализируя работу отечественных органов госбезопасности, не вызывает сомнений вывод, что она выполнялась качественно.

Разведывательно-диверсионная работа советских спецслужб

С началом Великой Отечественной войны на северном участке протяженного советско-германского фронта разведывательная деятельность на территориях оккупированной Норвегии и вражеской Финляндии приобрела особую актуальность. Советское военное командование остро нуждалось в своевременном и систематическом получении данных о дислокации и перегруппировках вражеских частей, о расположении штабов, аэродромов, военно-морских баз, о коммуникациях в Заполярье. Именно поэтому, созданию и подготовке агентурных и диверсионных групп для засылки в Норвегию и Финляндию, уделялось особое внимание.

Ведение разведывательной и диверсионной деятельности в Заполярье значительно отличалось от аналогичной активности советских разведслужб в других регионах и обусловливалось рядом принципиальных особенностей.

Разведывательная деятельность органов безопасности на финском направлении

Получение разведывательных данных по Финляндии было значительно затруднено в силу ряда причин. Удар по разведывательной сети был нанесен еще в ходе Зимней войны — финской полицией и спецслужбами были задержаны и нейтрализованы многие коммунисты и члены Коминтерна, что значительно ослабило советскую агентурную сеть. Восстановление сети информаторов было сложно реализуемо, поскольку большинство населения не симпатизировало Советскому Союзу. Поэтому разведывательным органам приходилось, с одной стороны, засылать своих сотрудников для восполнения сети, с другой же — дополнять полученную информацию накопленным контрразведывательным материалом[257].

Тот факт, что граница с Финляндией в условиях войны проходила по Ленинградскому и Карельскому фронтам, предопределил заброску источников в период войны с обоих участков. Агенты советских спецслужб посылались под разными легендами — от бежавшего татарского националиста до дезертировавшего красноармейца стройбатальона[258]. Такая систематическая заброска с различными легендами давала возможность получать оперативную информацию из совершенно разных социальных кругов: от служителя полкового священника финской армии до крупного политического деятеля[259].

В результате активной работы разведывательных органов на финском направлении советское командование имело достоверную информацию о состоянии финских вооруженных сил. Так, например, были известны многие сложности и проблемы в их организации: недостаток людей на отдельных участках фронта, замена солдат старших возрастов молодыми. Так же были известны подробности о моральном состоянии финских военнослужащих: об их антивоенных высказываниях; о недовольстве по факту плохого питания (особенно, по сравнению с немецким), о морально подавлявшей стойкости советских солдат и т. д.[260]

Советское руководство внимательно следило и за политической обстановкой в Финляндии. Изменение позиций некоторых ее политических кругов по вопросу о войне с СССР представляло большой интерес. В связи с этим органам разведки была поручена работа по добыванию политической, экономической и другой информации. Так, было известно о разрозненности политических и финансовых кругов Финляндии уже в 1942 году, связанной с обострением отношений с Германией, вследствие решения о демобилизации из финской армии солдат старших возрастов, а также в связи с агрессивными требованиями Германии о поставках стратегических материалов[261]. Подобного рода информация впоследствии значительно помогла НКИДу в деле приближения мира с Финляндией в 1944 году.

Добывание разведывательной информации по финскому направлению велось как подразделениями органов безопасности и военной разведки, дислоцированными в приграничных районах Ленинградского и Карельского фронта, так и с позиций легальной резидентуры, сохранившейся в Швеции, несмотря на начало войны. Так, через позиции в Скандинавии отечественные спецслужбы получали данные о военных объектах, транзите войск, их количестве и дислокации[262].

Легальную резидентуру советской внешней разведки в шведском Королевстве с сентября 1941 по июль 1943 года возглавлял Б. А. Рыбкин (используемая фамилия — Ярцев), работавший вместе с женой З. И. Рыбкиной, также кадровой сотрудницей внешней разведки. В период с 1943 по 1945 год резидентом являлся В. П. Рощин[263].

Однако не всегда работа советских разведчиков на территории Швеции заканчивалась успешным получением секретных данных по Германии, Норвегии и Финляндии (в том числе сведений, касающихся перемещений войск через Швецию в Норвегию и Финляндию). Так, из-за плотного контрразведывательного режима в Финляндии деятельность по восстановлению работы на ее территории нелегальной резидентуры не увенчалась успехом.

В частности, резидент в Швеции Б. А. Рыбкин осуществлял руководство работой советской нелегальной разведчицы в Финляндии Кертту Нуортевы. Последняя действовала под именем Сигрид Хямяляйнен, и в конце марта 1942 года была переброшена в Финляндию авиадесантным способом. В ее задачи входило восстановление связи по паролю с Хеллой Вуолийоки и организация получения информации о возможном выходе Финляндии из войны, заключении мира с финнами. Х. Вуолийоки находилась под наблюдением финской полиции и при встрече сообщила К. Нуортева о розыске парашютистки. Вначале сентября 1942 года К. Нуортева была задержана контрразведкой Финляндии, успев предварительно спрятать радиостанцию и послать сообщение в Стокгольм о возможном раскрытии. Финским следователям удалось добиться признательных показаний нелегальной разведчицы, организовав встречу с руководителем компартии Финляндии А. Туоминеном, переубедившим К. Нуортеву в агрессивности намерений СССР. По итогам допросов разведчицу приговорили к смертной казни, а Х. Вуолийоки — к пожизненному заключению[264].

Тем не менее работа по отслеживанию обстановки в Финляндии проводилась не только легальной резидентурой в Швеции, но и с помощью агентурных позиций органов безопасности, дислоцированных в пограничных районах.

В марте 1943 года советскими спецслужбами было установлено, что к власти в Финляндии пришел новый кабинет министров во главе Э. Линкомиесом, незадолго перед этим заявившим, что важной задачей нового правительства должен стать выход из войны. Политическое руководство Германии резко пресекло попытку правительства зондировать у союзников этот вопрос, угрожая принятием крайних мер. В результате финской стороне пришлось заверить нацистов в пролонгации боевых действий на стороне Германии.

Поскольку Финляндия продолжила свое участие в войне, со стороны СССР была усилена разведывательная работа органов внешней разведки. В 1943 году они приступили к значительному расширению агентурной сети в Финляндии. Несмотря на значительные результаты, полученные уже имеющейся финской разведсетью, все еще оставались проблемы, требующие своего решения и интересующие советское командование, а именно: взаимоотношение и оперативные контакты немецкой разведки с финской; деятельность органов государственной полиции и германских оккупационных властей в Норвегии; а также различные вопросы внешней и внутренней политики Финляндии. Для решения этих задач органы внешней разведки пытались внедрить свою агентуру в органы финской разведки и государственной полиции, изучали обстановку, добывали и прорабатывали законы и постановления властей, просматривали печатные издания. Особое внимание отечественные спецслужбы уделяли нелегальным резидентурам, подбирали резидентов и источники из наиболее проверенных и квалифицированных кадров, которые не находились под подозрением у местных властей или имели возможность реальной легализации на месте, снабжали их актуальной документацией, а также радиоаппаратурой и радистами-помощниками[265].

Следует отметить, что деятельность широкой агентурной сети в Финляндии имела чрезвычайно важное значение для последующих событий. Отчасти добытая информация помогла военному руководству СССР в эффективном проведении «четвертого сталинского удара» — Выборгско-Петрозаводской операции, но еще более важно, что информация, полученная советскими органами внешней разведки, помогла при проведении переговоров о мирном договоре с Финляндией, поскольку изначально позволила опереться на силы, которые были согласны на мирное разрешение конфликта[266].

В частности, легальной резидентурой в Швеции через контактирующее лицо, шведского финансиста Маркуса Валленберга, в 1944 году была организована неофициальная встреча между послом СССР в Швеции А. М. Коллонтай и представителем финского правительства Паасикиви, позволившая обсудить условия выхода Финляндии из войны[267].

Как известно, 19 сентября 1944 года было подписано Соглашение о перемирии между СССР и Финляндией. Бесспорно, органы внешней разведки СССР внесли значительный вклад в приближении перемирия между нашими странами.

Разведывательно-диверсионная работа советских спецслужб в Заполярье. Формирование и применение партизанских отрядов на Севере

Борьба советского народа против нацистских захватчиков стала составной частью Великой Отечественной войны. Она приобрела поистине всенародный характер, став качественно новым явлением в истории борьбы против иноземцев. Самым важным из ее проявлений было партизанское движение. Трудно переоценить роль и значение партизанского движения в Великой Отечественной войне. Благодаря действиям партизан, у в тылу немецко-фашистских захватчиков распространялось постоянное ощущение опасности и угрозы, что оказывало значительное моральное воздействие на гитлеровцев. И опасность эта была реальной: боевые действия партизан наносили ощутимый урон живой силе и технике противника.

Практически сразу с началом войны руководство компартии СССР призвало советский народ к развертыванию борьбы против немецких захватчиков. Такие документы, как постановление ЦК партии от 18 июля 1941 г. «Об организации борьбы в тылу германских войск»[268] и Записка наркома внутренних дел СССР Л. П. Берии И. В. Сталину от 8 августа 1941 года «О создании партизанских отрядов и диверсионных групп для действий в тылу противника»[269], консолидировали управление. На основании приказов Народного Комиссара Обороны СССР строилась работа всех советских партизан и органов, контролирующих их деятельность. Так, приказ № 00189 от 5 сентября 1942 года «О задачах партизанского движения», подписанный И. В. Сталиным, стал основой для дальнейшей деятельности советских партизанских формирований, в том числе и участия органов госбезопасности в партизанском движении. В частности, в приказе говорилось об усилении агентурной разведки, в которой чекисты должны были оказать помощь партизанским формированиям[270].

Различные государственные и партийные структуры участвовали в организации и координации партизанской борьбы. Особое значение в формировании партизанских отрядов имели пограничные войска. Хотя партизанские отряды носили добровольный характер, их подготовку, вооружение и руководство их деятельностью осуществляли офицеры-разведчики.

Руководство партизанским движением всех северных направлений осуществлял штаб при военном совете Карельского фронта во главе с генерал-майором С. Я. Вершининым. В Мурманской области за координацию действий партизанских отрядов отвечал начальник оперативной группы майор Г. И. Бетковский.[271]

К лету 1942 года на территории Кольского полуострова было развернуто несколько партизанских отрядов. Здесь дислоцировались отряды добровольцев из Архангельской области и Карелии. Вопросы организации партизанской и разведывательно-диверсионной деятельности в тылу врага на этом участке были возложены на УНКВД по Мурманской области. В феврале — марте 1941 года приказом начальника УНКВД Ручкина были организованы 45-дневные курсы радиосвязистов партизанских отрядов. Программа курсов была разработана 4-м отделом УНКВД по Мурманской области и включала следующие дисциплины:

• политическая подготовка — 7 часов,

• занятия — 409 часов,

• лыжная подготовка и рукопашный бой — 52 часа,

• огневая подготовка — 18 часов,

• тактическая подготовка — 12 часов,

• топография — 6 часов,

• уставы РККА — 7 часов.

Занятия проводились 6 дней в неделю по 10 часов. Особое внимание уделялось подготовке одиночного бойца[272].

Все партизанские базы на Кольском полуострове создавались при непосредственном руководстве УНКВД по Мурманской области. Так, хорошо известна деятельность таких партизанских отрядов, как «Большевик Заполярья», «Советский Мурман», действовавших на мурманском направлении, а также «Большевик», «Полярник» и «Сталинец», расположенные на кандалакшском направлении Карельского фронта[273].

Партизанское движение в Заполярье имело свои отличительные черты.

Во-первых, отряды располагались на советской территории, и для выполнения боевых задач им приходилось переходить линию фронту и действовать в тылу врага на достаточно большом расстоянии от собственных баз. С учетом малой заселенности северных территорий и растянутости прифронтовой полосы, партизанские группы вынуждены были совершать 80–120-километровые марши (зимой — лыжные переходы) перед столкновением с противником. Действовать приходилось зачастую на территории с враждебно настроенным населением (финское направление) или коллаборационистами (норвежское направление), что значительно осложняло их деятельность.

Во-вторых, зона действия партизан проходила на незнакомой географической местности и характеризовалась крайне сложными природными условиями.

В-третьих, по форме организации и характеру решаемых задач, партизаны являлись разведывательно-диверсионными отрядами, деятельностью которых непосредственно руководили органы НКВД[274].

Первым партизанским отрядом, начавшим разведывательно-диверсионную работу в Заполярье, стал отряд «Полярник» (командир Подоплекин, комиссар Карелин), сформированный в основном из партсостава Архангельской области 19 февраля 1942 года. Первоначально отряд был в составе первой партизанской бригады, действовавшей на Карельском фронте, но с 13 июня 1942 года был выделен в самостоятельную боевую единицу[275].

Отряды «Большевик Заполярья» (командир Смирнов, комиссар Селезнев) и «Советский Мурман» (командир Куроедов, комиссар Васильев) были сформированы в Мурманске 7 июля 1942 года при Мурманском Обкоме ВКП(б), и действовали на мурманском направлении. К концу августа 1942 года из партийного состава Архангельской области были организованы еще два партизанских отряда: «Большевик» (командир Кокора, комиссар Ипатков) и «Сталинец» (командир Цветков, комиссар Афанасов), которым предстояло работать на кандалакшском направлении. В среднем партизанские отряды состояли из 70–100 человек.

К осени 1942 года эти подразделения развернули активную диверсионную работу. Хотя первые боевые действия выявили неопытность бойцов и недостаток материально-технической базы, но уже в течение первого года они накопили достаточный опыт, улучшили вооружение, получили содержательную информацию о противнике (например, о порядке охраны коммуникаций или организации преследования после совершения диверсий) и научились более тщательно планировать свои операции, с учетом совершенных ранее ошибок (скрытное передвижение в тылу, разделение на небольшие группы и т. д.)[276]. В последующем эффективность работы партизанских отрядов в период 1942–1943 годов была повышена. Так, например, из наиболее известных успешных акций партизан Заполярья в 1943 году можно назвать: летом отрядом «Большевик Заполярья» было уничтожено несколько немецких гарнизонов, дом отдыха немецких офицеров и железобетонный мост в районе Рованиеми — Петсамо; а осенью отряд «Советский Мурман» совершил налет на крупный гарнизон противника. Помимо диверсионных работ, партизанами выполнялись и задачи по слежению за количеством и перемещением вражеских войск[277].

Не менее активно проводили разведывательно-диверсионную деятельность партизанские группы на завершающем этапе войны. Так, например, летом 1944 года бойцами группы «Большевик Заполярья» в Финляндии были уничтожены два моста на прифронтовой дороге. Отрядом «Полярник», за месяц до наступления 19-й армии, было уничтожено 6 воинских составов противника.

Отдельно следует отметить, что бойцами партизанских отрядов за годы войны были добыты исключительно важные разведывательные данные о деятельности в Киркенесе, Рованиеми, Петрозаводске специальных школ по подготовке шпионов и диверсантов[278].

Как известно, в середине октября 1944 года партизанские отряды были расформированы.

Диверсионная деятельность партизанских отрядов мурманского направления Карельского фронта (отряды «Советский Мурман» и «Большевик Заполярья») была крайне эффективна: в течение войны было совершено 13 походов в тыл врага, в ходе которых уничтожены 504 гитлеровца, разгромлены 4 гарнизона, взорваны 9 мостов, 102 километра телефонно-телеграфных линий и более 2 километров линии электропередач, сожжены 22 автобуса и бронемашины, взорваны 65 тонн боеприпасов[279].

Однако эти результаты получены нелегких путем. В годы Великой Отечественной войны многие партизанские отряды потеряли своих бойцов[280].

Деятельность смешанных советско-норвежских разведывательно-диверсионных групп в Заполярье в годы Великой Отечественной войны

Работа по получению информации на оккупированной норвежской территории была не менее важна, чем разведывательная деятельность на финской земле. Советское военное командование остро нуждалось в своевременном и систематическом получении данных о дислокации и перегруппировках вражеских частей, о расположении штабов, аэродромов, баз, о коммуникациях в Норвегии. Именно поэтому, созданию разведывательно-диверсионных групп для засылки в Норвегию, уделялось особое внимание.

Советским руководством учитывалось обстоятельство оккупационного режима в Норвегии и его последствий, в связи с чем, для ведения разведывательной и диверсионно-партизанской деятельности на территории Норвегии, с самого начала войны активно привлекались норвежцы.

Подготовка разведывательно-диверсионных групп из числа норвежцев производилась на сформированных с началом войны базах в поселке Лавна и в местечке Ретинское, расположенных на западном берегу Кольского залива[281].

Привлекаемые норвежцы, как правило, моряки, преимущественно имеющие лишь начальное образование, должны были в условиях войны пройти краткосрочную военную подготовку, включавшую обучение приемам разведки и саботажа, обращению с бомбами, использованию карт и компаса, прыжкам с парашютом.

Для несения службы, смешанные отряды снабжались армейскими коротковолновыми радиостанциями «Север» и «Север-бис». Эти маломощные радиостанции с длиной волны от 80 до 100 метров не были характерны для агентурной радиоаппаратуры, и работали вне стандартного диапазона, в котором немцы производили пеленгацию. Хотя зачастую радиостанции были собраны с применением импортных деталей, они были не слишком надежны, «германские радиоконтрразведчики отметили исключительное умение советских радистов пользоваться средствами маскировки своей конспиративной радиосвязи»[282], благодаря чему разведчики долгое время оставались незамеченными.

На освоение радиодела отводилось всего 3 месяца. Это обстоятельство впоследствии сказалось на проблемах радиосвязи с базой в Лавне. Лагерь в п. Лавна выполнял не только тренировочные функции, в нем также осуществлялся прием зашифрованных сообщений и радиосигналов от норвежской агентуры. Расшифровкой занимался разведотдел Северного Флота.

Инициатива по созданию базы для подготовки в Лавне принадлежала сотруднику УНКВД по Мурманской области Алексею Ершову, ответственному за формирование разведгрупп еще в довоенный период[283]. Идея же о размещении в Лавне узла связи, откуда сообщение с разведгруппами в Северной Норвегии было бы открыто круглосуточно, принадлежала начальнику разведотдела Северного флота Павлу Визгину. В итоге, с одобрения адмирала Головко, она была претворена в жизнь. Среди операторов радиоцентра в Лавне, кроме русских связистов, служили также и норвежцы: Хелен Аспос, Дагни Сиблунд, Боргни Эриксен и Оддни Йохансен.

Тренировочная база в местечке Ретинское, в свою очередь, была создана по инициативе разведывательного отдела Северного Флота.

Между управлением НКВД по Мурманской области и военным руководством Северного Флота существовало формальное взаимодействие, необходимое для обеспечения кадрами и ресурсами и координации разведывательной активности в Норвегии. Хотя задачи ведомств лишь частично пересекались, между ними существовала определенная конкуренция.

Разведывательный отдел Северного Флота был ориентирован прежде всего на сбор информации в прибрежной полосе Северной Норвегии, чтобы с ее помощью ориентировать подлодки и морскую авиацию на цели. А НКВД больше концентрировался на разведке объектов военной инфраструктуры во внутренней части Финнмарка и Сёр-Варангера[284].

Заброска смешанных советско-норвежских групп в годы войны производилась не только традиционными способами — авиадесантирование или пеший переход через границу, но и по морю — с помощью подводных лодок. Некоторые группы также силами морского флота забирались с вражеского берега[285]. Так, за годы Великой Отечественной войны были проведены успешные высадка и съем разведчиков: с помощью подлодок — 25 раз и катеров — 13 раз.

Всего же Северный флот и НКВД направили в Норвегию около 15 групп. Эти группы имели достаточно широкие связи с гражданским населением, которое им помогало. Во многом благодаря добываемой ими информации, советские флот и авиация имели возможность нанесения точных бомбовых ударов по немецким позициям и аэродромам, а также ориентирования сил на уязвимые надводные цели[286]. Сами же норвежские добровольцы ощущали, таким образом, свою непосредственную причастность к делу борьбы с нацизмом.

Действовать разведчикам приходилось в очень сложных условиях. Для успешного ведения визуального наблюдения за противником, группам, как правило, приходилось размещаться на побережье, вдали от населенных пунктов и дорог. В течение продолжительного времени, не выдавая себя, разведчики вынуждены были жить в сомнительных укрытиях — во влажных пещерах в бухтах и на побережье, в условиях скверного и часто меняющегося арктического климата. Тундровый открытый ландшафт, в особенности в полярный день, неизбежно вносил дополнительные риски обнаружения как при передвижении по побережью, так и во время стоянки в лагере.

Раскрытие советских и норвежских разведчиков неминуемо означало — немцы будут вести на них свою охоту, чтобы либо захватить, либо полностью уничтожить. Так, на допросе 15 декабря 1945 года в г. Москве генерал-фельдмаршал Фердинанд Шёрнер (в 1942–1943 годах — командующий 19-м горным корпусом в Лапландии) в своих показаниях сообщал, что «…приказ об уничтожении всех парашютистов и английских “коммандос”» был разъяснен в войсках «в том смысле, что парашютисты — это партизаны и диверсанты, которые находятся вне закона военного времени, и поэтому заслуживают соответствующего с ними обращения. Такие команды, состоявшие как из русских, так и англичан, я видел лично на финско-норвежском фронте (в районе Мурманска и полуострова Рыбачий). Они переправлялись по морю на подводных лодках или небольших кораблях… Некоторые участники этих команд были убиты во время боя, захваченные в плен расстрелу не подвергались»[287].

Возвращение на советскую территорию после снятия группы не всегда было безопасным и обеспечивалось доставкой по морю. Тройки, которым выпала доля самостоятельно возвращаться в Советский Союз, сильно рисковали: они должны были либо добраться по открытому морю от полуострова Варангер до Вайда-губы, либо скрытно идти пешком по полуострову через Нессебю, вдоль финской границы до Пасвика, через финскую территорию до р. Лица.

Поэтому неудивительно, что ряд провалов смешанных советско-норвежских разведывательно-диверсионных групп и отдельных норвежских партизан был связан с противодействием не только немецких, но и находившихся в сопредельных районах финских спецслужб. Во многих случаях финская полиция ловила норвежских патриотов, следовавших по «зеленым тропам» в Финн-марк или возвращавшихся оттуда. Так, например, Ялмар Фрискиле, сбежавший в Советский Союз 7 июля 1940 года, позже был послан с заданием на оккупированную территорию. Следуя в направлении Сёр-Варангера в августе 1941 года, он пытался пробраться пешком через финский «коридор» в районе Петсамо, но был обнаружен финской полицией. После поимки, Ялмара передали немецкой стороне, где его пытали, а позже осудили и приговорили к длительному тюремному заключению в тюрьме города Гамбург[288].

Первая крупная операция с привлечением норвежских партизан произошла в августе 1941 года. В десанте в Лангбунесе принимало участие 13 человек, из которых 6 были норвежцами. Эта операция оказалась не самой удачной для разведывательного отряда. После высадки, группа скрывалась в долине Комаг-дален, однако первый же контакт с местным населением привел к тому, что местный житель, завербованный гестапо, выдал ее местонахождение немцам, и в результате отряд попал в окружение. Группе, правда, удалось вырваться, однако, в ходе завязавшегося боя был потерян переводчик группы Хокон Ойен. Отряду пришлось вернуться на побережье, где их должна была забрать подводная лодка, но транспорта не оказалось. Немцы снова попытались их догнать и уничтожить, приняв бой, отряд потерял еще троих. Однако остальным разведчикам удалось-таки вернуться в Советский Союз[289].

Провал этой операции был первым сигналом для немецких спецслужб в Норвегии относительно активности советских разведгрупп, и серьезно насторожил их. Немецкой стороне стал известен факт привлечения норвежцев к разведывательной деятельности.

Во многом из-за недостатка опыта, первые крупные операции потерпели неудачу — высадка на мысе Нолнесет в январе 1942 года, переброска группы на остров Сёройа, высадка на остров Магеройа и др.[290]

Однако постепенно нарабатывался опыт, проводился анализ работы, организовывалось снабжение, а недостатки в организации и деятельности отрядов преодолевались. Итоги первых неудач позволили учесть опыт и определиться с наиболее оптимальным составом. В дальнейшем группы представляли собой тройки и состояли либо из двух норвежцев и одного русского радиста, либо только из норвежцев.

В целом за 1942 год деятельность смешанных советско-норвежских отрядов шла, за некоторыми исключениями, успешно: большое количество своевременной информации (особенно о движении кораблей в Киркенес и из него) регулярно поступало к военному руководству в Мурманске. Благодаря контактам норвежцев, их связи с местным населением и удачным привлечением себе в помощь коренных жителей, были также получены особо ценные сведения о приходе в Альтен-фьорд тяжелых крейсеров «Шеер», «Хиппер», «Кёльн» и шести эсминцев, а также о строившихся крупных артиллерийских позициях в районе Киркинеса и Вардё.

Несмотря на высокую результативность смешанных разведывательно- диверсионных отрядов, проявленную за период 194–1942 годах, НКВД и Северный флот пошло на риск, сконцентрировав сразу несколько групп с сопряженными целями на относительно небольшом участке побережья — в районах Берлевог, Сютельвик и Перс-фьорд.

Разведывательный отдел Северного флота был ориентирован прежде всего на сбор информации в прибрежной полосе Северной Норвегии, чтобы с ее помощью результативно наводить подлодки и морскую авиацию на цели. А НКВД больше концентрировался на разведке внутренней части Финнмарка и Сёр-Варангера[291]. Советское руководство считало, что получение информации из нескольких параллельно работающих ячеек позволяло повышать достоверность собираемой информации. Поэтому НКВД и Северный флот сконцентрировали на этом участке достаточно большое количество групп, деятельность которых уже не могла оставаться незамеченной для радио-контрразведки противника. Так, например, разведгруппа в Перс-фьорде находилась всего в полумиле к востоку от группы в Сюльте-фьорде, что неизбежно увеличивало риски их пеленгации, взаимной расшифровки, и обнаружения немцами следов их пребывания.

В 1942 году действовавшие разведгруппы отправляли порядка 300400 радиограмм за полугодовой период работы в тылу врага. Альтернативы передаче данных по радиосвязи не было. Актуальная информация о движении немецких конвоев и судов требовала срочной отправки в Центр. Ограничение выхода в эфир выступало сдерживающей, но временной, мерой.

Передатчики, расположенные вдоль побережья Финнмарка (около Берлевога, Сюльтевика и Перс-фьорда), часто передавали в Мурманск обширную и ценную информацию о передвижениях войск, расположении орудий, хранилищ бензина, количестве судов в различных бухтах, конвоях в Петсамо, потоплении судов у побережья. Всего в 1943 году, в том числе благодаря своевременной информации, было потоплено несколько десятков немецких торговых и военных судов.

Передаваемые разведчиками сведения были важны и ценны, однако чем больше сообщений отсылалось, тем меньше у партизан оставалось шансов оставаться незамеченными. Так, успешную деятельность смешанных разведывательно-диверсионных отрядов становилось сложнее скрывать в глубоком тылу противника. С одной стороны, разведчики зависели от необходимости переброски снабжения (как правило, по воздуху), а также от своих контактов среди гражданского населения (сохранялась опасность их раскрытия). С другой стороны, немецкое военное руководство постепенно начало осознавать, что беспрестанные нападения на их транспорты могут объясняться только наличием мощной действующей сети источников в Финнмарке.

Потери немецкого флота, следовавшего в Киркенес и район Петсамо, стали ощутимыми для немцев в регионе еще в 1942 году, поскольку суда доставляли груз для 19-го горного корпуса, и срыв этих поставок ставил под угрозу ситуацию стабильного фронта на Западной Лице.

В связи с этим немецкими контрразведывательными службами в Норвегии был проведен тщательный анализ информации о нападениях на их суда, следующих вдоль побережья, в частности были пересмотрены сведения о:

а) природно-географических условиях Норвегии: обилие островов, узких и глубоких фьордов, отсутствие дорог вдоль побережья, удобные для скрытного оптического наблюдения;

б) времени прохождения транспортов мимо точек вероятного нахождения разведывательно-диверсионных групп;

в) периоде прохождения конвоев и появлении советских подлодок, особенно в плохую погоду;

г) местах нападения на немецкие суда;

д) времени и месте появления советских самолетов и сбросе грузов;

е) масштабах и местах столкновений с разведгруппами в 1941–1942 годах.

На объединенном совещании командования 210-й стрелковой дивизии, кригсмарине, абвера, ЗиПо и норвежской полиции, проведенном в декабре 1942 года в Киркенесе, были утверждены планы проведения двух крупных войсковых операций — «Mitternachtssonne» («Полуночное солнце») и «Tundra» («Тундра»), которые были нацелены на масштабный и единовременный розыск партизан. К проведению операций привлекались большие силы не только немецких спецслужб, но и авиационных, морских и сухопутных частей.

Детали организации и планирования операций были разработаны офицером разведки 210-й стрелковой дивизии лейтенантом Фрицем Пардоном. Общее руководство в проведении операции по линии гестапо взял на себя преемник оберштурмбанфюрера СС Вилли Лаквы, сотрудник ЗиПо в г. Киркенесе, обер-штурмфюрер СС Август Д. Лидерстроф. По линии абвера операцию курировал сменщик корветтен-капитана Клауса Кюлля зондерфюрер Терлинден.

После разработки плана предстоящей операции, немецким спецслужбам в Норвегии требовался более тщательный сбор и анализ информации от источников по фактам подозрительного поведения лиц, появлений посторонних, нехарактерных для конкретной местности.

Добывание сведений через сеть информаторов дополнялось возможностями технической разведки. С весны 1943 года абвер стал широко использовать для поиска советских и норвежских разведчиков радиоцентры, автотранспорт и рации, переносимые группами патрулей из 3–4 человек. Помимо радиопеленгаторной станции в Киркенесе, обеспечивавшей немецкий радиоконтроль на территории Северной Норвегии и Кольского полуострова, и занимающейся отслеживанием советских морских судов, в конце 1942 года немцы стали использовать 24-ю базу метеорологической и пеленгаторной службы Кригсмарине на острове Земля Александры архипелага Земля Франца-Иосифа. Кроме того, абвер взял на вооружение переоснащенную специальную радиопеленгующую аппаратуру бывшего гидрографического судна «Метеор», которое работало вдоль северного побережья. Очевидно, в абвере сопоставили периоды атак конвоев с имевшимися сведениями о неустановленной активности в радиоэфире и, в связи с этим усилив прослушивание, сконцентрировались на пеленговании радиоаппаратуры в северо-норвежском регионе в периоды прохождения немецких судов и военных конвоев.

Закономерный итог не заставил себя ждать: 27 апреля «Метеор» зафиксировал факты работы неустановленной радиостанции с амплитудной модуляцией. А 3 мая главная пеленгаторная станция в Киркенесе перехватила передачу от неизвестной радиостанции с позывным «УКО». И хотя в радиоперехватывающем центре в Берлине сигнал был распознан как имеющий финское происхождение, капитан-лейтенант Банкшталь из пеленгационного центра в Киркенесе продолжил активный мониторинг эфира, поскольку посчитал это косвенным доказательством советского присутствия близ Вардё.

После тщательного анализа полученных «Метеором» и пеленгующим центром в Киркенесе данных радиоконтрразведки, были сделаны выводы как о принимающем радиоцентре в районе Мурманска, так и об источнике активности где-то в районах Перс-фьорда, Сюльте-фьорда и Берлевога.

Следует отметить, что радиопеленги сыграли роковую роль не только в событиях 1943 года, но и в других случаях. Так, благодаря работе принимающего Центра в Берлине и местных подразделений гестапо, в июне 1944 года была выявлена активность нескольких коротковолновых радиостанций в треугольнике: Альта — Хаммерфест — Бакфьорден. Обнаружив признаки шпионажа при проведении обысков домов предполагаемого района, немцам удалось впоследствии выйти на английскую разведывательную сеть в Восточном Финнмарке. Через одного из задержанных — Сверре Карбю, связанного с англичанами, немцам также случайно удалось поймать и советского разведчика Акселя Богданова. Аксель был заброшен один, и действовал в районе Хаммерфеста. Установив через местного жителя контакт с английской разведывательной группой, он, таким образом, допустил свое раскрытие, и попал в руки немцев. Немцам не было изначально известно о советской разведывательной активности в этом районе, но подавление английской группы привело и к провалу советского разведчика. Как и другие пойманные, Богданов был подвергнут пыткам.

Другой крупной зацепкой в деле советских разведчиков и норвежских партизан, подтвердившей предположения немецких спецслужб о системной работе советских разведывательных групп, стал арест Тора Сентсена и Ханса Шэрвё, захваченных в плен в феврале 1943 года. Впоследствии их ждала печальная участь: 25 мая 1944 года оба были казнены в Трандуме.

Получив достаточно доказательств пребывания в тылу советских и норвежских разведчиков, летом 1943 года немецкая контрразведка провела серию хорошо спланированных операций против разведывательных групп.

Первой в череде масштабных контрпартизанских кампаний на Севере Норвегии стала операция «Mitternachtssonne» («Полуночное солнце»), спланированная в глубокой тайне при сотрудничестве ЗиПо, абвера, ВВС, ВМС и 210-й стрелковой дивизии. Операция началась 10 июля 1942 года, к ее осуществлению было привлечено свыше 1000 человек личного состава.

Замысел операции был основан на идее внезапной одновременной проверки нескольких наиболее вероятных мест пребывания партизан, контроле проживающих в обследуемом районе граждан и выявлении их возможной причастности к партизанскому движению.

В результате проведенных поисковых действий были обнаружены неопровержимые свидетельства о советской разведывательной деятельности в Финн- марке (места стоянки групп, оборудование разведчиков, факты сброса самолетом грузов снабжения).

Положение разведгрупп серьезно осложнилось 15 июля 1943 года, когда немецким патрулем был захвачен радист Есипов. Это был первый случай, когда члена советской партизанской группы удалось взять живым, Есипов становился ценным источником и свидетелем. Неизвестно, какому физическому воздействию в ходе допроса подвергся радист, но под давлением он частично выдал сведения о диверсионных группах. По-видимому, Есипов под давлением сдал лишь две из известных ему групп.

То обстоятельство, что Есипов только передавал сообщения в Мурманск, а не шифровал их, немцам он был бесполезен, поскольку не мог использоваться в ответной радио-игре. Но все же для офицеров абвера результаты допросов Есипова стали некоторым откровением. Они предполагали, что цель всех групп состояла в сообщениях и наводке на проходящие мимо суда и конвои. Однако показания захваченного радиста указывали, в том числе и на интерес к возводимым оборонительным укреплениям в районе Киркенеса, а также к строительству аэродрома под Вардё и передвижению немецких войск. Эти задачи толковались немецкими офицерами как элементы подготовки к будущему наступлению СССР на северном участке советско-германского фронта.

В середине июля 1943 года главой полиции в Осло Вильгельмом Редиесом был отдан приказ о нанесении сильного и беспощадного удара по партизанам. Отделения ЗиПо и абвера в Киркенесе, с одобрения норвежского филиала гестапо в Осло, провело тайные аресты около 40 норвежцев, заподозренных в связях с партизанами, в городах Берлевоге, Лёквике, Конгс-фьорде, Перс-фъорде, Варде и Киберге. Все арестованные были доставлены в Киркенес. Выявленные контакты разведчиков были подвергнуты жестоким допросам, нацеленным на определение местонахождения оставшихся советских диверсантов Красной армии и их связей среди норвежских граждан. Например, в Лёквике и Берле-воге были пойманы основные контакты партизан: Освальд и Дагни Луе, а также Антон Стенманн.

Многим из арестованных позже в Киркенесе были вынесены смертные приговоры, остальные отправлены в лагеря для военнопленных и тюрьмы. 18 августа 1943 года на полигоне в Киркенесе, в назидание другим норвежцам, немцы провели показательный суд и казни.

После сбора разведывательной информации из многочисленных источников, немецкая контрразведка провела крупную радио-игру «Функгегеншпиль», в результате которой советская разведывательная сеть в Норвегии была весьма ослаблена[292]. Так, 27 августа 1943 года немецким спецслужбам, при содействии двух норвежских коллаборационистов, удалось найти и арестовать членов одной из разведгрупп — Харальда Утне и Лейфа Фалька-Утне. Последний, чтобы избежать пыток и спасти свою жизнь, на допросах абвера сдался, и дал подробные показания о своем положении в Мурманске, о норвежских партизанах, прошедших подготовку в Лавне, о сути краткосрочной военной подготовки, о контактах среди местного населения в Берлевоге. Однако катастрофой стало то, что молодой норвежец — радист группы — рассказал о передаваемых им сообщениях, системе радиосвязи с узлом в Лавне, раскрыл коды, позывные и частоты.

Абвером было принято решение, пока не ушло время, начать радио-игру с советским противником, ведь чем дольше радист не выходил в эфир, тем более подозрительными становились советские офицеры, отвечавшие за разведывательные операции в Норвегии. План радио-игры состоял в том, чтобы подконтрольный врагу радист связался с Центром в Мурманске и запросил помощи. Цель — заманить как можно больше советских разведчиков в западню, взять их в плен, выявить каналы переброски и найти их помощников из числа местных жителей. Операция должна была иметь критические последствия для разведывательной сети в Норвегии.

Через захваченного радиста немецкие спецслужбы разыграли спектакль в радио-эфире, чтобы заставить руководство в Мурманске действовать по нужному им сценарию. Всего за время спланированной немецкой операции, Лейф-Утне провел 24 сеанса радиосвязи, сообщая подготовленные противником сведения. Абверу и гестапо удалось быть в радио-игре убедительными, поскольку, боясь за собственную жизнь, Лейф, действовавший под псевдонимом «Диан», ни разу не использовал в текстах отправленных сообщений условность, предупреждающую о своей компрометации.

По итогам операции двое разведчиков, Хенри Петерсен и Оге Халвари, отправленные на помощь, были пойманы. Немцам удалось установить место смены разведчиков в Санд-фьорде, а 19 октября 1943 года заманить в ловушку советскую подлодку М-105. Под обстрелом, в блокированной бухте, наша подлодка смогла экстренно погрузиться и уйти из этого района, несмотря на преследование немецкими кораблями противолодочной обороны. За 17 часов преследования, немецкими сторожевыми катерами было сброшено около 56 глубинных бомб, поэтому немецкие спецслужбы посчитали подводную лодку потопленной.

Кроме этого, в ходе радио-игры удалось установить еще одну разведгруппу, сброшенную в начале октября, и засечь ее местоположение, но при попытке взять разведчиков, они оказали вооруженное сопротивление.

Комплекс акций и мероприятий немецких органов летом 1943 года серьезно ударил по разведывательной сети на побережье Финнмарка в тот военный период. Их итогами стали серьезные потери: «18 партизан и 23 человека из гражданского населения простились с жизнью той осенью»[293]; 30 человек, за подозрения в помощи партизанам информацией и продуктами питания, были приговорены к 15 годам лишения свободы в тюрьмах Германии.

Причины провалов 1943 года, по всей видимости, были следующие:

• выдача немцам советскими военнопленными из числа русских и норвежцев сведений о норвежских партизанах и их операциях;

• деятельность обширных сетей информаторов абвера, СД, гестапо, ГПФ;

• засеченные радиопередачи, в особенности в районе Перс-фьорда;

• сообщения от информаторов немецких спецслужб о районе сброса грузов, приземлений парашютистов;

• беспечность и нарушение мер конспирации, выразившиеся в неоправданно большом количестве сеансов радиосвязи из одного района, и слишком широкой, поэтому неконтролируемой, агентурной сети.

Однако расчет нацистов не оправдался. В 1943 году на участках от Петсамо до Тромсё работало порядка 13 разведгрупп (еще одна не смогла выходить в эфир из-за слабой радиостанции). Из них противнику удалось установить 8 групп и определить 19 разведчиков. 10 разведчиков погибли в ходе боестолкновений, 9 попали в плен. Несколько десятков человек из числа гражданского населения пострадало в ходе силовых и карательных акций нацистов и казнено за связь с партизанами. Но, несмотря на эти печальные последствия, сбор актуальной информации, необходимой для фронта и общей победы, продолжился и довольно эффективно как имеющимися, так и новыми разведгруппами.

В последующий период 1943–1944 годов советское командование все больше получало сведения, используя в основном возможности авиаразведки и радиоперехвата. Так, советские военно-воздушные силы к тому времени были укомплектованы более совершенными и новыми самолетами англо-американского производства, которые могли совершать разведывательные полеты вглубь территории противника, при этом с меньшим риском быть уничтоженными. Поэтому необходимость в заброске большого количества разведывательных групп в последующий период отпала. Поменялась и тактика: вместо разведгрупп, собиравших информацию, в том числе через местное население, теперь в конкретных местах были развернуты наблюдательные посты. Наблюдатели не контактировали с местными жителями, и как вспомогательные силы проводили только визуальную разведку.

Лишь перед Петсамо-Киркенесской операцией, в преддверии грядущего наступления, вновь потребовалась массовая заброска разведчиков.

В свою очередь, в 1944 году у противника уже не оставалось времени для серьезного планирования, поэтому в дальнейшем немецкими спецслужбами было принято решение перейти к войсковому методу борьбы, который был признан и одобрен немецким руководством, как более эффективный.

Об этом свидетельствует формирование по инициативе адмирала Канари-са в 1944–1945 годах «морских айнзацкоманд», в том числе и в Норвегии. Они находились в подчинении региональных абверштелле и использовались для проведения войсковых операций против движения сопротивления и партизанского движения на заключительных этапах войны (МЕК-25 в Бергене, МЕК- 35 в Нордкине).

При отступлении из Северной Норвегии, по приказу Гитлера, немцы сожгли покинутые территории. При этом одним из мотивов сожжения Северной Норвегии была борьба с партизанами: «Представляется, что опасности появления норвежских банд нет, так как в зимнее время этим бандам не удастся опираться на жилые помещения»[294].

Победа в Заполярье и освобождение Северной Норвегии

Завершающим актом военных событий в Заполярье стало проведение «десятого сталинского удара» — Петсамо-Киркенесской операции. Успешно проведенная в период с 7 по 29 октября 1944 года кампания на Севере, повлекла за собой необходимость контрразведывательной работы на освобожденных территориях.

Перед началом наступательной операции Отдел контрразведки «Смерш» Северного флота, во взаимодействии с Разведуправлением Народного комиссариата Военно-Морского Флота, подготовил операцию «Фьорд». По замыслу, предполагалось получить сведения об оперативной обстановке и мероприятиях немцев в районе Киркенеса, Варде и Вадсё, направить источник в район Тромсё для сбора данных о деятельности немецких спецслужб в Северной Норвегии, а также выявить в указанных населенных пунктах оставленных немецкими органами агентов и кадровых разведчиков. Однако операция не состоялась в силу скорого продвижения частей Красной армии и освобождения района, предполагаемого для выброски агентов контрразведки «Смерш» Северного флота[295].

При освобождении Северной Норвегии вместе с наступающими частями и подразделениями в район Сёр-Варангера были направлены оперативные группы Отдела контрразведки Смерш» 14-й армии и Отдела контрразведки «Смерш» Северного флота. Среди проблем, с которыми столкнулись в Норвегии оперативные группы контрразведчиков, выделялись: недостаточная подготовка сотрудников, незнание языка страны пребывания, непродуманные легенды пребывания — например, под видом корреспондентов.

Тем не менее в числе задач подразделений контрразведки значились: захват учреждений немецкой и финской разведки, их архивов и картотек; выявление кадровых сотрудников и агентов немецких и финских разведывательных и контрразведывательных органов, а также разведшкол при лагерях для советских военнопленных; проведение фильтрационно-проверочных мероприятий в отношении военнопленных, установка коллаборационистов и иных пособников нацизма; восстановление контактов с источниками советских органов безопасности, попавших в плен[296]. Так, в ходе наступления в период операции, контрразведчикам удалось захватить трофейные документы, среди которых были материалы отдела 1-Ц (разведка и контрразведка) 19-го германского горнострелкового корпуса, представлявшие оперативную ценность[297].

Проверочная работа на освобожденных территориях велась с осложнениями. К моменту освобождения в Северной Норвегии осталось лишь небольшое число пленных. Часть людей погибла в заключении, поскольку положение военнопленных в немецких лагерях было крайне тяжелым: «Некоторая часть военнопленных, которая избежала немедленного уничтожения, направлялась в специальные лагеря и постепенно истреблялась путем голода и самой изнурительной работы… Ежедневно они были обязаны выполнять самые тяжелые работы на строительстве дорог и плотин. Рабочий день длился с рассвета до шести часов вечера в ужаснейших климатических условиях крайнего севера Норвегии. Во время работ военнопленные беспрерывно избивались. В лагерях они подвергались беспрерывным ужасным издевательствам»[298].

Подавляющее же большинство физически здоровых узников была отправлена немцами в другие регионы для выполнения строительных работ. Вставшие на путь измены Родине также ушли с немцами в глубь Норвегии.

Тем не менее проверочные мероприятия позволили выявить членов администрации лагерей и лиц из числа военнопленных, сотрудничавших с администрацией, агентов противника, предателей и пособников немецких оккупантов. Установленные преступники были объявлены в розыск[299].

Невидимый фронт на Севере

Защита Советского Заполярья — особый эпизод в истории Отечества. В силу сложившихся особенностей, в годы Второй мировой войны на этом небольшом участке развернулось масштабное противоборство спецслужб разных стран: от немецких и финских до английских и американских. Постоянно меняющаяся обстановка потребовала напряжения сил и слаженного взаимодействия между всеми советскими органами безопасности и военной разведки.

Благодаря самоотверженной работе советских контрразведчиков и разведчиков, удалось не только не допустить отрезания стратегической магистрали — Кировской железной дороги, не позволить противникам захватить Мурманск, но и успешно вести ответные действия, и тем самым обеспечить освобождение Заполярья и Северной Норвегии.

Вторая мировая война в Заполярье показала значение Арктики и ее ресурсов для стран в будущем. И пусть в дальнейшем она сменилась новым противостоянием — Холодной войной, вклад спецслужб СССР на этом участке противоборства был навечно вписан в историю Победы в Великой Отечественной войне.