Глава 7 Инструкторы. Завершение миссии советских подводников

Встреча нового, 1963 года. Отработка второй курсовой задачи Курса боевой подготовки. Встреча с космонавтом Андрияном Николаевым. Прибытие в Сурабаю министра обороны маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского. Гибель штурмана Вадима Щербакова. Разблокировка торпедного аппарата на С-292. Григорий Таргонин наводит порядок на корабле. Культурные достопримечательности Сурабаи. Тёплые чувства и дружба объединяли наших и индонезийских подводников.

1 января 1963 года пришёлся на вторник и был объявлен индонезийскими властями выходным не только по случаю наступления нового года, но и в честь освобождения Западного Ириана от голландских колонизаторов. Как известно, длительный переговорный процесс между Индонезией и Нидерландами при посредничестве американского дипломата Э. Банкера завершился 15 августа 1962 года принятием соглашения о поэтапной передаче Западного Ириана Индонезийской Республике. По этому соглашению с 1 октября 1962 г. Западный Ириан передавался под управление ООН. В столице Западного Ириана городе Котабару с флагштока губернаторской резиденции был спущен голландский флаг и поднят Флаг ООН. По этому же соглашению флаг ООН будет торжественно спущен именно 1 января 1963 года и вместо него водрузят флаг Индонезии. И хотя полный суверенитет над Западным Ирианом будет восстановлен лишь 1 мая 1963 года, день 1 января 1963 г. был объявлен праздничным и широко отмечался в стране наряду с новогодними торжествами.

По распоряжению командования нашей бригады остатки экипажей лодок было решено перебазировать в «Бату – Поронг» – военный санаторий, что расположен на острове Мадура. Ещё 31 декабря экипажи С-236 и С-292 были переправлены на остров. Остальные остатки четырёх экипажей пока оставались в военном городке. Конечно, к встрече нового года готовились все, в том числе индонезийская сторона. Командование индонезийской ВМБ Сурабая прислало приглашение встретить новый год в Доме офицеров флота замкомбригу Валентину Синельникову и оставшимся в Капалу четырём нашим командирам лодок (Анатолию Антипову, Александру Кодесу, Петру Протассову, Юрию Швандерову). Дом офицеров ВМБ Сурабая представляет собой овальное одноэтажное здание, построенное на косе. Здание окаймлено верандой, за которой плещутся волны залива. В просторных залах ДОФа – уютные столики на 4 и 6 человек. Есть и банкетные залы, танцевальное фойе. Наши офицеры неоднократно бывали там, знали, что проводить там время всегда удавалось весело и непринуждённо.

К сожалению, на этот раз сработал банальный принцип «кабы чего не вышло». Оставшийся за Начпо капитан 3 ранга Николай Васечкин начал «обрабатывать» Сннельникова и командиров лодок в том смысле, что следует оставаться со своим личным составом, следить за развитием ситуаций, не дай Бог, кто-нибудь напьётся, тогда не миновать беды. Да и направление политики партии – на трезвость, а там, в ДОФе разного виски и водки – «хоть пруд пруди». Так или иначе, Синельников и командиры приуныли и отказались под благовидными предлогами от приглашения провести вечер в ДОФе. Делать нечего, пришлось организовывать встречу нового года в Капалу. И встретили… Но лучше об этом расскажет Григорий Таргонин, утром 1 января прибывший вместе с Юрием Дворниковым с острова Мадура в военный городок:

«Там мы застали полную тишину, а в коттеджах, в которых проживали оставшиеся офицеры штаба и четверо наших коллег, полное уныние. «Гульнули!», – первое, что пришло в голову при виде этой вселенской скорби. И вот, что поведали с большой неохотой нам с Юрой наши товарищи. Вечером 31 декабря они тоже готовились к встрече Нового года, с обидой узнав, что приглашение в Дом офицеров было вручено Синельникову индонезийским начальством для него и четырёх командиров. Но они с Васечкиным решили от этого отказаться, придумав какую-то отговорку. Васечкин же, проинструктированный начальником Политотдела, стойко стоял на страже трезвости и категорически возражал против выхода наших на «международную арену» с её неограниченными возможностями по части возлияний, так что наши командиры были сильно уязвлены этим недоверием, а когда, ровно в полночь небо озарилось разноцветными огнями фейерверка, запущенного из района Дома офицеров, тоска с новой силой охватила наиболее впечатлительных.

– Надо было мне приказать принести с лодки сигнальные ракеты, задумчиво произнёс Петя Протасов.

– А у меня есть, – вспомнил флагманский штурман и пробежал в свою комнату. Некоторые вышли из коттеджей на площадку, чтобы полюбоваться салютом. Толя Забарин, притащил сигнальные ракеты, одну из которых вручил Протасову, а сам, выйдя из под навеса, выпустил ракету вверх. Протасов же решил выпустить ракету, оставаясь на веранде. Направив ракету вверх, он дёрнул за шнурок, и ракета с шипением взяла старт, но в темноте Петя не разглядел кромки навеса веранды, и она, ударившись в навес, упала на землю и, медленно набирая высоту, пошла в горизонтальный полёт. На пути её траектории стояли, обнявшись и задрав головы Юра Швандеров с Толей Антиповым. Через мгновение ракета угодила в левое плечо Толи, и он упал, потеряв сознание. Несмотря на расстояние от места падения ракеты на землю до плеча пострадавшего, составляющее всего каких-нибудь 7–8 метров, удар был настолько силён, что вызвал открытый перелом плеча. Все, кто видел эту жуткую картину, бросились оказывать помощь Толе. Появился и наш флагманский доктор, который распорядился вызвать машину, наложил жгут выше перелома, закрыл рану марлей и наложил шину. После этого он начал приводить Толю в чувство. Очнувшись, он начал кричать от боли. Максимов сделал ему обезболивающий укол… Подошла машина и пострадавшего в сопровождении Максимова увезли в госпиталь» [19, с. 303–304].

Для разбора этого случая 2 января из Джакарты прилетел контр-адмирал Чернобай. Разумеется, представленным пред ясны очи Григория Корнеевича Петру Протасову и Анатолию Забарину, никто не позавидовал.

В первой декаде января все инструкторы остальных четырёх экипажей также перебрались на остров Мадура. Предлагалось это и флагманским специалистам, но они отказались, предпочли остаться в Капалу, а некоторые из них возвратились в свои каюты на плавбазу, которая снова перешла из Джакарты в Сурабая. Все поселившиеся на Мадуре ежедневно, кроме воскресенья переправлялись на базу подводных лодок для наблюдения за ходом работ и выдачей соответствующих консультаций по своим специальностям индонезийским подводникам. Лодки готовились к покрасочным работам, были выгружены все торпеды и перевезены на склад. В первой половине января на всех шести переданных индонезийской стороне лодках проводи текущий ремонт и авральные работы с внутренней и внешней покраской. Над гаванью гремел гвалт и раздавался грохот скребков, всюду пахло краской, которой для каждой лодки было выделено в изобилии. Следует отметить должное. К этим авральным работам индонезийские подводники относились ответственно, если не сказать с особым рвением. Может, этому способствовали относительно высокая дисциплина среди личного состава не только подводников, но и всех военнослужащих в Индонезии, и стремление выполнить ремонтные покрасочные работы до сезона дождей. Мы поинтересовались, когда наступит такой сезон. Нам ответили, что ждать осталось недолго.

Действительно, в третьей декаде января, как по заказу, ежедневно лили дожди. Обычно они начинались после обеда и заканчивались к вечеру. Но это были именно ливневые дожди, каких в Союзе можно было наблюдать чрезвычайно редко. С неба на вас выливались сплошные потоки, и казалось, не будет этим потокам ни конца, ни края. Но вот прошло два – три часа, дождь прекращал лить также внезапно, как и начинал, выглядывало солнце, кругом парило, за каких-то полчаса крыши, карнизы и трава на газонах вновь становились сухими. Наступала относительно непродолжительная прохлада. В эти ливневые дожди многие из наших подводников выбегали в одних трусах под дождь, смывая со своего тела потовые выделения. Своеобразный освежающий душ придавал бодрость всему телу. Такой дождливый сезон продолжался в течение трех – четырёх месяцев. А в летний период дожди здесь выпадают весьма редко. Наступает засушливый сезон. Причины смены периода дождей засухой кроятся в особенностях климатических условий Малайского архипелага, который индонезийцы называют Индонезийским. Позднее в справочнике по Индонезии я вычитал следующее.

«Климат на всей территории Индонезии морской, тропический, муссонного типа. Основные черты его таковы: постоянно высокие температуры при среднегодовой 26 °C и колебаниях среднемесячных температур в пределах 2°, а среднесуточных – в пределах 10°; обилие осадков; слабые ветры; высокая относительная влажность (80–90 %). Нет смены времени года, характерной для умеренного пояса; почти не меняется и продолжительность светового дня: даже в наиболее удалённых от экватора местах разница между самым коротким и самым длинным днём всего 48 минут… Сезонность в Индонезии выражена не в разнице температур, а в количестве осадков и связана с изменением направления муссонных ветров. Муссоны формируют две основные климатические зоны страны. С декабря по февраль дуют насыщенные влагой северо-восточные муссоны из центральных районов Тихого океана, соединяющиеся с северо-восточными пассатами. Они господствуют над северной частью Ириан Джая, Молукками, Сулавеси, Калимантаном, Центральной и Западной Явой, Суматрой. К югу от экватора они меняют направление на северо-западное. В марте наступает очередь сухих юго-восточных муссонов, которые дуют из области австралийского антициклона и меняют направление к северу от экватора на юго-западное. Эти ветры господствуют в июне – октябре на Малых Зондских островах, юге Ириан Джая, юго-западе Сулавеси и востоке Явы, обусловливая здесь засушливый сезон, длящийся от 4–5 месяцев (Восточная Ява) до 6–7 (Тимор). Помимо сезонных ветров регулярно дуют бризы. В Малаккском проливе иногда возникают сильные ветры, именуемые «Суматра» и достигающие силы тайфуна» [7, с. 8].

Теперь о поддержании дисциплины личного состава. Конечно, она сознательная, и, как свидетельствует Григорий Таргонин, поддерживается организационно. Мы никогда не видели, чтобы строем рядового и сержантского состава командовали индонезийские офицеры. Это – прерогатива специально выделенных сержантов. И дисциплина в строю строгая. Вот на плацу стоит строй личного состава Бригады подводных лодок. Построением руководят сержанты. Дисциплина безупречная. На флангах строя – по одному солдату в касках, на которых крупными буквами высвечивается «МР» – (милитари полис) военная полиция. С тыльной стороны строя – ещё один военный полицейский с резиновой дубинкой в руках. Попробуй здесь пошевелись!

Г. Таргонин:

«Однажды на плацу у Флагштока на самом солнцепёке я увидел матроса, стоящего по стойке смирно с табличкой на груди, на которой написано: «Tikus» (крыса).

– Что это значит? – спросил я у Диди (так сокращённо называли командира индонезийской лодки).

– Этот матрос совершил кражу. Он наказан.

При разборе недостатков на службе индонезийские командиры и начальники никогда не повышают голос. Я был свидетелем случая, когда после слов начальника: «Я недоволен Вашими действиями», сказанными очень тихо и спокойно, подчинённый чуть было не лишился чувств и слёг в госпиталь» [19, с. 306].

В январе 1963 года все наши лодки, переданные индонезийской стороне, получили новые названия. Так пл С-236, например, стала называться «Bramastra» (дротик), ПЛ С-292 – «Alugoro» (код операции по освобождению Ириан Джая), а плавбаза «Аяхта» – «Ratulangi».

28 января 1963 г. в Доме офицеров флота в Сурабае состоялась волнующая встреча с космонавтом № 3 – майором Андрияном Григорьевичем Николаевым. На встречу были приглашены командование и офицерский состав бригады, представители молодёжных организаций морской столицы Индонезии, командование и офицеры Военно-морской базы Сурабая. Встреча прошла великолепно. Приветственные речи, цветы, тёплый приём и радушие встречающих – было всё, как обычно, для чествования таких персон, каким являлся наш покоритель космоса в дружественной стране. Чувствовалось, что программа визита космонавта выполняется чётко и организовано, за этим неукоснительно следил специально выделенный персонал.

Андриян Николаев покорил собравшихся своим открытым, общительным характером, непринуждённостью суждений и весёлым нравом. Беседа с Андрианом вылилась в своеобразное интервью. Вопросы задавали самые разные, вплоть до наивных. Спросили, например: «Почему Вы называетесь космонавтом № 3?» Андрияну Григорьевичу пришлось кратко напомнить даты открытия человеком космического пространства.

Дорогу в космос проложил космонавт № 1 Юрий Алексеевич Гагарин, когда на космическом корабле «Восток-1» 12 апреля 1961 г. он первым на планете Земля стартовал в космическое пространство. По прошествии менее четырёх месяцев 6 августа 1961 г. прорвался в космос космонавт № 2 Герман Степанович Титов. Дублёром Германа при подготовке космического корабля «Восток-2» как раз был наш гость, которого мы встречаем в ДОФе – Андриян Николаев. 11 августа 1962 г. на космическом корабле «Восток-3» взмыл в небо космонавт № 3 Андриян Николаев. Вслед за ним 12 августа последовал в небо космонавт № 4 П. Р. Попович. К исходу четвёртых суток оба космонавта приземлись в казахстанской степи.

В конце встречи Андриян Григорьевич подарил индонезийской делегации копию вымпела СССР, ранее оставленного на Луне советским луноходом. Один из индонезийских журналистов задал вопрос: «А как можно удостовериться, что именно такой вымпел находится на Луне?» Реакция Андрияна Николаева последовала незамедлительно: «А Ваша страна тоже скоро может стать космической. Пошлёте своего космонавта на Луну, он поднимет советский вымпел и сверит с этим». Все дружно аплодировали, а ответственные за программу встречи уже торопили – следовало продолжить очередную встречу космонавта № 3 в Генеральном консульстве СССР в Сурабае.

В Генеральное консульство были приглашены командиры наших и индонезийских подводных лодок, командование и офицеры штаба 54-й обпл, переводчики и преподавательницы русского языка. Встреча с Николаевым в консульстве заняла около часа. Снова были цветы, короткие речи, угощение (конфеты, орешки, фрукты). Примерно через полчаса общения, наши девчата (преподавательницы и переводчицы) осмелели, окружили пока ещё холостого Андрияна и забросали его вопросами не только космического, но и интимного характера. С обаятельным и остроумным Андияном Николаевым скоро пришлось расстаться – этого требовали программа и этикет встречи. Но перед расставанием присутствующие на встрече попросили Андрияна Григорьевича сфотографироваться на память и дать автографы. У меня в кармане была лишь фотография моей дочки Тани двух лет. Подхожу к космонавту, протягиваю фотографию: «Андриян Григорьевич, это моя дочь Таня, поставьте, пожалуйста, автограф. Будет память о третьем космонавте на всю жизнь». «С удовольствием», – ответил Андриян и поставил свой автограф на фотокарточке.

В настоящее время моя дочь, Татьяна Анатольевна Мойся, проживает в Санкт-Петербурге. От неё у нас с женой Таней четверо внуков, вернее, внук Юра и три внучки (Настя, Юля и Лена). Появился и правнук Алёша (от старшей внучки Анастасии и её молодого супруга Дмитрия Мелентьева).

В конце 1990-х гг. семья моего зятя, капитана 2 ранга Александра Мойся жила в Столице атомного подводного флота России – городе Заозёрске Мурманской области. Александр Мойся служил командиром БЧ-5 на тяжёлом ракетном подводном крейсере стратегического назначения (трпксн) ТК-208 типа «Акула» 941 пр. (по классификации НАТО – «Оскар-2»), базирующегося в б. Нерпичья залива Западная Лица. Командиром трпксн ТК-208 в то время был капитан 1 ранга Александр Васильевич Ольховиков (впоследствии контр-адмирал, Герой Советского Союза). Об этом подводном крейсере в 2008 г. был снят кинофильм под названием «Акула», который трижды покапывало российское телевидение. Приобрели этот фильм и американские телевизионные компании.

Но вернёмся к нашим подводникам в Сурабае. Первые две декады февраля 1963 года все ставшие уже индонезийскими подводные лодки отрабатывали элементы задачи 2 Курса боевой подготовки в полигонах северо-западнее о. Бавеан. На выход вышли все наши инструкторы, так как только на практике можно удостовериться в точности исполнения личным составом предписанных функциональных обязанностей каждого подводника при отработке элементов задачи 2. В качестве инструктора командира лодки на С-239 был Валентин Иванович Синельников. Петр Александрович Протасов по-прежнему находился в военном городке на излечении с загипсованной рукой. Иногда мы видели его и на плавбазе Аяхта, которая получила уже новое название – «Ратуланги». Там его регулярно осматривал наш флагманский врач Альберт Максимов, подтвердивший, что лечение плечевого сустава Петра идёт без осложнений.

Каждая из лодок оставалась в своём полигоне 4–5 суток до полной отработки каждого из элементов задачи 2 Курса боевой подготовки (постановка на якорь, погружение без хода и дифферентовки, погружение на перископную глубину, управление горизонтальными рулями на циркуляции, плавание по готовности № 2 подводная, удержание лодки на заданной глубине с отрицательной плавучестью, с заклиненными горизонтальными рулями и т. п.).

В индонезийском флоте своя специфика. Одна из особенностей – принадлежность моряков к различным религиям, исповедующих разные конфессии. Как обычно, на корабле большинство членов экипажа – мусульмане (до 80 %). Но есть и приверженцы католической церкви, есть и буддисты. Интересный случай произошёл на пл С-292 во время отработки задачи 2 в полигоне боевой подготовки.

Была подана команда: «По местам стоять к погружению». Был принят главный балласт, кроме средней группы. Дана команда «Осмотреться в отсеках!» Разумеется, все приказания, команды и их выполнение производятся индонезийскими подводниками. Для многих из них это погружение – первое в жизни. Волнуются, лица сосредоточенные, стараются все действия выполнить правильно, как их учили и тренировали наши инструкторы. Последние только контролируют все эти действия. Немедленно вмешиваются лишь в случаях, ведущих к непредсказуемым последствиям. Пошли доклады из отсеков, разумеется, на индонезийском языке.

Из первого отсека после небольшой заминки доложил командир отделения торпедистов, а должен был докладывать командир отсека – командир БЧ-3. В центральном посту появляется наш командир БЧ-3 Владимир Тарасенко и тихо докладывает мне (Григорию Таргонину):

– Товарищ командир, а наш минёр забрался на нижнюю койку, встал на колени, сел на пятки, закрыл глаза и замер. Мои попытки его оживить ни к чему не привели. Он окаменел.

Я передаю это сообщение Диди (сокращённое имя индонезийского командира). Он улыбается и объясняет:

– Это наш единственный буддист, и он молится за благополучное погружение.

– А кто же будет выполнять обязанности командира отсека?

– Ничего, он привыкнет» [19, с. 308].

К концу четвёртых суток пребывания лодок в полигонах начались тренировки индонезийских подводников по борьбе за живучесть (выполнялись первичные мероприятия при поступлении воды и при пожаре в отсеках). «Такие тренировки должны проводиться постоянно» – наставляли наши инструкторы своих подопечных. «Такие тренировки должны проводиться постоянно» – наставляли наши инструкторы своих подопечных. Лишь тогда каждый матрос, сержант и офицер будет хорошо ориентироваться в отсеке при любых условиях (в темноте, при поступлении воды, при пожаре), быстро находить средства борьбы за живучесть и средства спасения, действовать без промедления, точно и верно. К чести индонезийских экипажей и инструкторов задача 2 Курса боевой подготовки всеми лодками была выполнена успешно, о чём было отмечено в приказах командира индонезийской бригады коммодора Абдул Кадыра, и выражена признательность нашим инструкторам за оказание помощи индонезийским подводникам.

22 февраля планировалась очередная отправка наших специалистов на Родину. В эту группу входили радисты, радиометристы, штурманские электрики, командиры 2 и 4 отсеков (электрики), которые должны были убыть очередным теплоходом во Владивосток. Во вторую группу входили командиры штурманских боевых частей. Им предоставлялись места в самолёте аэрофлота, который летал раз в неделю по маршруту: Джакарта – Дели – Ташкент – Москва. В марте планировалось проведение торпедных стрельб, поэтому минёры, торпедисты, торпедные электрики, а также механики и старшины команд БЧ-5 пока оставались в Индонезии.

В середине февраля 1963 года в Индонезию прибыл Министр обороны СССР маршал Советского Союза Радион Яковлевич Малиновский. Он имел встречи с командованием ВМС Индонезии во главе с вице-адмиралом Мартадината и руководством наших военно-морских специалистов во главе с главным военным советником контр-адмиралом Григорием Чернобаем. После ознакомления с ходом подготовки индонезийских экипажей подводных лодок маршал пожелал встретиться с нашими инструкторами. Встреча проходила в Генеральном консульстве СССР в Сурабае. На встрече кроме командования нашей бывшей бригады присутствовали командиры подводных лодок и флагманские специалисты, составляющие основной контингент подводников-инструкторов военного городка. Прославленный маршал был в приподнятом настроении, сказал, что давно мечтал посетить «морями тёплыми омытую, лесами древними покрытую» Индонезию. Напомнил, что толчком к ликвидации японского оккупационного режима в Индонезии, установившегося с начала 1942 года, явились разгром Квантунской армии и капитуляция Японии. Благодаря этим обстоятельствам, в которых маршал играл видную роль, а также, благодаря бескорыстной поддержке со стороны Советского Союза, на политической арене в ноябре 1949 года появилось многоостровное государство Индонезия. Известна маршалу и заслуга 54-й Отдельной бригады наших лодок в деле освобождения Западного Ириана от голландских колонизаторов. После тёплой беседы, прощаясь, Родион Яковлевич поблагодарил нас за радение в службе, и после крепкого рукопожатия пожелал каждому из нас успехов в подготовке индонезийских подводников.

Наступило 21 февраля. Штурманы весёлые и радостные прибыли в Джакарту, готовые рейсовым самолётом отправиться 22 февраля на Родину. Случилось непредвиденное. Какой-то группе советских специалистов было дано предпочтение вылететь вне графика. Наших увезли в Дом отдыха в Багор, обещая отправить самолётом в Москву штурманов очередным рейсом позднее. Наши штурмана протестовали, но ничего сделать не могли. И они ничего не могли придумать лучшее, чем залить свое горе спиртным в Багоре. Среди них был и штурман с пл С-239 капитан-лейтенант Вадим Щербаков. Познакомился я с ним достаточно близко на плавбазе Аяхта. Он дважды пребывал у меня в просторной двухместной каюте. Первый раз в июле 1962 года в течении целой недели, второй раз – незадолго перед убытием в Джакарту. Это был высокого роста спортивного телосложения довольно энергичный молодой человек. Тактичный, обходительный. Мне он показался, на первый взгляд, малообщительным. Но это поверхностное знакомство, разумеется, не раскрывало его характера. К тому же ранее мы с ним никогда не встречались, а общих интересов не просматривалось. На мои осторожные вопросы отвечал односложно и, может быть, уклончиво. Ну, что ж, специальности у нас разные, да и пребывает Вадим у меня непродолжительное время, фактически оставаясь у меня в каюте лишь на ночлег. Заметил, Вадим ежедневно на юте плавбазы делал по утрам физзарядку, выполняя всевозможные физические упражнения в течение двадцати – тридцати минут. После зарядки принимал душ. Как-то я похвалил его за это, сказав: «Вадим, по твоему примеру, и я тоже решил заниматься утренней физзарядкой». На это он лишь односложно ответил: «Очень хорошо, так надо!»

Перед отправкой в Джакарту Вадим снова несколько дней ночевал в моей каюте. Я как-то заметил, что он выглядит несколько вяло, спросил: не болен ли? То ли из-за скромности, то ли из-за нежелания возбуждать кому-либо беспокойство, ответил: «Нет, всё нормально». О своём наблюдении я сообщил Альберту Максимову. Флагманский врач ответил, что предполагает развитие у Вадима гепатита. «Но он 22 февраля отправляется в Москву, необходимые рекомендации, как ему вести себя в дороге, я уже дал. Самое главное, ни в коем случае не следует ему принимать спиртное. А там, в Москве, будут лечить его, и смогут быстро поставить на ноги», – сказал Альберт Васильевич.

По своей ли инициативе, а скорей всего, по инициативе своих друзей, Вадим присоединился к коллективной выпивке в Доме отдыха в Богоре. Результат не замедлил сказаться. Шербаков в ночь на 23 февраля потерял сознание и был отправлен в госпиталь. Как там его лечили, неизвестно, но 24 февраля Вадим скончался. А группа штурманов, застрявшая в Богоре, вылетала в Москву очередным рейсом 1 марта, увозя с собой в багажном отделении цинковый гроб с телом своего товарища – капитан-лейтенанта Вадима Васильевича Щербакова, командира штурманской боевой части подводной лодки С-239. Мир его праху!

В выходные дни наши подводники часто отдыхали на оздоровительно-спортивной базе «Селекта», либо участвовали в экскурсиях по музеям Сурабая. Иногда выезжали за город в окрестности Сурабая для знакомства с жизнью и обычаями местного населения. Были выезды к кратерам потухших и даже действующих вулканов, о чём красочно рассказывает Григорий Таргонин в своей книге «Таким было моё подводное плавание». Выезжали на экскурсии в ботанический сад, этнографический музей, обезьяний заповедник, а также в прежнюю столицу Индонезии Джокъякарту, что на противоположном побережье Центральной Явы. До Индийского океана от Джокъякарты всего лишь час езды на автомобиле. Экскурсоводы обычно говорили на индонезийском, либо на английском языке. Вместе с нами на выезды назначались наши переводчики, хорошо знающие индонезийский язык. Однажды пришлось выехать на одну из экскурсий с переводчиком из генконсульства, который отлично знал английский, но плохо – индонезийский. Экскурсовод же попался с плохим знанием английского языка. Уже в ходе проведения экскурсии среди присутствующих нашёлся специалист, практикующийся на переводе с индонезийского на английский. В срочном порядке договорились – специалист переводит речь экскурсовода с индонезийского на английский, а переводчик с генконсульства – с английского – на русский. Конечно, двойной перевод – это нечто наподобие испорченного телефона. Но всё-таки выход из данной ситуации был найден, и на основные вопросы, которые задавали слушатели, удалось «худо – бедно» ответить, а непонятное – разъяснить.

Архитектурные памятники индонезийской древности сохранились преимущественно на Яве. Древнее искусство Индонезии поэтому чаще всего называют «индо-яванским». Многим из нас удалось ознакомиться с одним из памятников раннего средневековья – грандиозным каменным храмом Будды, названным Боробудуром. Лично я участвовал в экскурсиях к Боробудуру дважды. Это величественное сооружение поражало меня своей грандиозностью. Этот чанди (каменный храм) был построен в VIII–IX вв. близ города Магеланг на Центральной Яве. Оказалось, Боробудур не имеет внутреннего пространства, он сооружён вокруг естественного холма, обложенного из тёмно-серого камня андезита, и представляет собой массивную ступенчатую пирамиду. Ступни пирамиды – это галереи, опоясывающие монумент: пять нижних – квадратные в плане, три верхних – концентрические. Чанди Боробудур представляет собой каменную летопись жизни Будды. Позднее из справочника об Индонезии я вычитал, что этот памятник украшают 1560 многофигурных барельефов (их общая длина более 5 км), 1212 декоративных панелей, бесчисленные маски, пилястры и прочий декор, а также более 500 изваяний Будды. Нижние галереи украшены барельефами, повествующими о жизни, деяниях и превращениях Будды. Всё это позволяет назвать Боробудур энциклопедией жизни на Яве в раннем средневековье.

Не единожды подводники выходные дни проводили на отдельных безымянных островках, которых в Индонезии бесчисленное множество. Обычно катер с плавбазы развозил отдельные группы моряков по 2–5 человек по отдельным крошечным островкам, где мы были предоставлены сами себе. Кто занимался рыбной ловлей, кто изучал фауну и флору или просто нежился после купания в тёплой морской воде в тени пальм или среди прибрежных зарослей. Конечно, в каждой группе назначался старший, ответственный за порядок проведения досуга. Через определённое время довольные предоставленной возможностью отдохнуть на лоно дикой природы прибрежных островов, возвращались на катере на плавбазу.

Однажды на одном из необитаемых островов я оказался вместе с Павлом Клейниковым. Посчитав, что островок не слишком велик, решили обойти его по берегу, идя от исходной точки каждый в противоположном направлении. Конечно, такое решение противоречило требованию инструктажа постоянно находиться вместе, с тем, чтобы оказывать в случае необходимости помощь друг другу. Однако договорились: если через 40 минут ходьбы мы не встретимся, значит, остров не так уж мал, и нам следует возвращаться назад к исходной точке. Спустя 40 минут я повернул обратно.

Прибрежные отмели острова перемежались нагромождением каменных глыб, среди которых там и здесь встречались обломки окаменелых гигантских раковин. Трудно даже себе представить, каких внушительных размеров раковины ещё миллионы лет тому назад сформировала Природа, если даже их обломки, вынесенные из океанских глубин морской стихией, достаточно внушительны, достигающие размера в 1,5–2 м в поперечнике! Я попытался сдвинуть один из обломков раковины, но мне это не удалось. Я лишь смог сдвинуть его на несколько сантиметров в сторону. Интересно, что за чудище-отшельник мог скрываться в таких раковинах?!

Тщательно рассматривая прибрежный песок и гальку, нашёл две великолепные раковины, покрытые тёмно-коричневыми крапинами. Эти раковины я взял с собой. Впоследствии промыл их и очистил. Они до сих пор сохранились у меня, и сейчас украшают мой письменный стол в моей комнате в Санкт-Петербурге.

Штилевая погода, широкие просторы необъятного ласкового Яванского моря, волны которого лениво плескались у берегов необитаемого острова, и яркое солнце, медленно склоняющееся с зенита к западу – всё это возбуждало прекрасное настроение, ощущение свободы и счастья бытия в этом мире. На душе было светло и радостно, и я запел о море, которое «таило покой красоты и где-то вдали исчезало …». Это песня нашей курсантской молодости, которую часто пели с однокашниками на строевых занятиях и выигрывали призы за лучшую строевую песню. Я продолжал шествие по берегу и вслед за первой – горланил другие песни о море, которое «меня научило грозные бури встречать». Огибая небольшой мысок, неожиданно в полутора кабельтовых увидел четырёх рыбаков, которые, по-видимому, выбирали сети, но, заметив меня, застыли в немом ожидании. «Значит, остров не такой уж необитаем», – подумал я и продолжил свой путь к условленному месту встречи с Павлом Клейниковым, оглашая окрестности Яванского моря руладами: «Самое синее в мире, Чёрное море моё, Чёрное море моё».

Возвратившись к условленному месту, Павла я не обнаружил. Через 15 минут я уже начал беспокоиться: «Может, что-нибудь случилось и следует идти ему на помощь?». Уже было принял решение разыскивать своего друга по следу, как он неожиданно вынырнул из густых зарослей. Вид его изумил меня, его живот был явно расцарапан, видны подтёки запекшейся крови.

– Павел, что с тобой! Может, ягуар на тебя позарился. Если это так, то ты легко отделался, дружище!

– Как бы не так, Анатолий Васильевич! Прошёл я за мыс, наша Аяхта скрылась из виду. Ориентир был утерян, стал пробираться сквозь густые заросли к небольшой возвышенности. Но и оттуда я нашей плавбазы тоже не увидел. Не долго думая, полез на пальму. Удалось увидеть нашу плавбазу, когда взобрался почти до самой вершины пальмы. А когда спускался вниз, кожу на животе расцарапал о шероховатую кору дерева. Ведь вся одежда на мне – трусы да рубашка!

– А зачем тебе такой ориентир? Ведь, надо было через минут сорок просто возвращаться обратно!

– А я прямо через заросли решил идти к нашей исходной точке.

Вскоре нас подобрал катер и доставил на нашу плавбазу.

Следует сказать и о культурном досуге наших инструкторов. В праздничные дни устраивались концертные вечера. Обычно они проходили в Доме офицеров или в Доме молодёжи Сурабая. Весьма памятно празднование международного женского дня 8 марта, проходившего в Доме офицеров. В президиуме торжественного собрания были представительницы женских организаций, борющиеся за эмансипацию женщин Индонезии, жена генерального консула СССР в Сурабае и жёны индонезийских офицеров. После двух кратких докладов, сделанных женой одного индонезийского офицера и одной из наших учительниц русского языка, состоялся праздничный концерт. Выступали художественные коллективы женских организаций Сурабая, наши учительницы. Весьма бурно весь зал аплодировал индонезийскому детскому хору, исполнившему на индонезийском языке песенку «Солнечный круг, небо вокруг …». Пришлось исполнить эту песню повторно. И вновь были долго несмолкаемые аплодисменты. Затем наступил момент импровизации, когда зазвучала песня «Страна родная Индонезия». Зал подхватил эту песню. Охваченные порывом восторга, индонезийцы пели на своём языке, наши подводники-инструкторы – на русском. Это было потрясающе!

На всю жизнь останутся в памяти вечера дружбы между индонезийскими моряками и советскими подводниками, приуроченные к завершению очередного этапа подготовки индонезийских экипажей и убытию на Родину очередной партии наших подводников. Обычно такие встречи индонезийских и советских офицеров проходили в Доме офицеров. Были краткие выступления от командования индонезийской бригады подполковника Абдула Кадыра и от наших подводников – капитана 2 ранга Валентина Синельникова. Выступления заканчивались тостами за дружбу и дальнейшее сотрудничество индонезийских и советских подводников. На столах было достаточно разнообразной закуски, фрукты, цитрусовые и разнообразные орешки. Из спиртного – бутылки хорошего французского коньяка и достаточно русской водки. Но мы обычно придерживались этикета, и никогда не перешагивали грань, когда употребление спиртного было уже излишним. На таких вечерах каждому очередному убывающему в Союз подводнику индонезийское командование преподносило ценный подарок, как память об Индонезии – памятную статуэтку, морскую раковину, коралл и т. п. Например, мне была вручёна статуэтка какой-то заморской богини, выполненная из красного дерева. До сих пор эта богиня бережёт мой дом, расположившись на туалетном столике моей жены Татьяны в Таллине.

Приближался март, а с ним и заботы о проведении торпедных стрельб, которые планировались во второй половине марта. На береговой базе и на плавбазе шли тренировки торпедных расчётов по приготовлению практических торпед. У командиров лодок своя забота – тренировки расчётов главных командных пунктов лодок по выходу в торпедную атаку. В расчёт входили кроме командира старшие помощники, штурманы и минёры. Соответствующие тренажёры по выходу в торпедную атаку на базе отсутствовали, но зато были просторные учебные классы, где командиры, используя прокладочный инструмент, секундомеры и соответствующие планшеты. Показательно, что Григорий Таргонин с С-292 (пл «Alugoro», бортовой № 512) уговорил своего напарника Диди тренироваться на лодке с использованием торпедного автомата стрельбы (ТАС-Л2) и перископа, о чём он пишет в своей книге «Таким было моё подводное плавание» [19, с. 313].

Кроме того, Таргонин не забывал и старый табличный способ выхода в торпедную атаку и тренировал Диди пользоваться и этим способом. На войне, как на войне, всё может произойти, – наставлял Григорий Валентинрович, – например, может выйти из строя ТАС-Л2. В этих условиях как раз выручит табличный способ выхода в торпедную атаку. Всё это Таргониным было предусмотрено, и как потом показала практика – не напрасно.

Здесь следует привести один из поучительных эпизодов в практике подготовки индонезийского экипажа пл «Аlugoro». Наши инструкторы во главе с Григорием Таргониным однажды задержались по вине поздней подачи катера и прибыли на лодку с опозданием. Лодка готовилась к приёмке двух практических торпед, которые готовились на плавбазе. Предстоял выход на торпедные стрельбы.

Вот как об этом случае рассказывает Григорий Валентинович:

Подойдя к лодке, стоящей первым корпусом у стенки с дифферентом на корму, я заглянул в открытые передние крышки третьего и четвёртого торпедных аппаратов и был крайне удивлён и обеспокоен, увидев яркий электрический свет, лившийся из третьего аппарата. Пройдя несколько шагов вперёд по причалу и заглянув в аппарат, я пришёл в ужас. Задняя крышка торпедного аппарата тоже открыта, а значит, разблокирована. Труба торпедного аппарата освещена светом, горящем в первом отсеке. Переборочные двери во второй и третий отсеки также открыты. По нашим понятиям это полнейшее пренебрежение «Наставления по борьбе за живучесть» (НБЖ). Лодка в недопустимом положении, и на ней не установлена хоть какая-нибудь готовность. Командир сидит на своём месте за столом у стены столовой, личный состав занят своими делами и на лодке, и на берегу. Подхожу к командиру, здороваюсь и приглашаю его пройтись со мной и заглянуть в трубу 3-его аппарата. Подзываю к себе и Володю Тарасенко. Диди посмотрел и обернулся ко мне с выражением полного недоумения, мол, чего это я ему решил показать. Не вступая в разъяснения и не повышая голоса, приказываю Тарасенко пройти со своими торпедистами в первый отсек и немедленно закрыть крышку 3 и 4 торпедных аппаратов и восстановить блокировку. Обращаюсь к командиру:

– Диди, «Наставление по борьбе за живучесть подводных лодок» с вами изучал капитан-лейтенант Малахов и до назначения на должность командира ты служил старшим помощником командира на лодке. Как и кто допустил поставить лодку в такое неподобающее состояние? Можешь не отвечать. Будем разбираться. Немедленно объяви боевую тревогу и поставь лодку в крейсерское положение. Прежде чем продувать балласт убедись в том, что передние крышки закрыты. Пока я произносил эту тираду, передние крышки пошли на закрывание. Спустившись в центральный пост, я обратился к Саше Сафонову:

– Ты видел, что творят эти бесстрашные подводники? Выясни, кто и как устроил этот эксперимент.

После продувания кормовой группы цистерн главного балласта и исполнения команды «От мест по всплытию отойти», мы с Диди сошли на берег.

– Послушай, дружище, как это получилось?

– Григорий Валентинович, ко мне обратился мой минёр с просьбой создать дифферент на корму для осмотра и очистки передних крышек. Я разрешил, и они совместно с командиром БЧ-5 сделали это.

– Диди, дорогой, запомни на всю жизнь, любые манипуляции с заполнением цистерн главного балласта проводятся по повышенной готовности. Весь личный состав должен быть на своих местах, предусмотренных боевой тревогой. Это закон! А кто разрешил разблокировать крышки? (Блокировка не позволяет открыть переднюю крышку при открытой задней, и наоборот).

– Я не разрешал.

– Прошу тебя, обязательно разберись и каким-нибудь способом вбей в головы своим ребятам, что каждая буква НБЖ ПЛ оплачена кровью и жизнями подводников.

Во время кофе-тайма я собрал всех своих инструкторов и, изложив им свои впечатления от увиденного утром, попросил высказать свои соображения по поводу случившегося. Саша Сафонов доложил о том, что дифферент был создан механиком по просьбе минёра для осмотра передних крышек торпедных аппаратов. Володя Тарасенко выяснил, для чего были разблокированы крышки. Оказалось, – для создания комфортных условий работы торпедистов в трубах торпедных аппаратов, было светло и хорошо вентилировались.

– Вот что, уважаемые инструкторы, тут и ваша вина. Мы пока не сумели внушить подопечным то, что заложено в нашей плоти и крови, что сидит в нас помимо сознания. Мы скоро покинем эту страну, и совесть наша должна быть спокойна за безопасность корабля и его экипажа» [19, с. 314–315].

Потом был сделан подробный разбор происшествия, в конце которого слово взял Григорий Таргонин. Под конец своего выступления Григорий Валентинович привел три заповеди, которые должны неукоснительно соблюдаться подводниками для обеспечения живучести лодки:

1) исправное состояние материальной части заведования;

2) безупречные знания, навыки и дисциплина каждого подводника;

3) неукоснительное соблюдение всех правил и инструкций.

В конце своего выступления Таргонин сказал: «Прошу Вас сделать всё, чтобы эти три заповеди постоянно присутствовали в сознании и в сердце каждого подводника. Всё, что необходимо для вашего экипажа, для благополучного плавания вашего корабля, мы сделали. Вы всё знаете и умеете».

Как и предполагалось, торпедные стрельбы всеми лодками проводились во второй половине марта 1963 года. В качестве целей были выделены несколько кораблей, в том числе два сторожевых корабля и эскадренный миноносец. Каждой подводной лодке предстояло вначале выполнить торпедную атаку пузырём, затем, осуществив послезалповое маневрирование, лодка всплывала, доносила результатах торпедной атаки. Получив «добро» на атаку торпедой, лодка осуществляла повторную атаку уже с выпуском практической торпеды. Этот первый этап торпедных стрельб всеми лодками был выполнен успешно. Были подняты торпедоловами все выпущенные торпеды.

На втором этапе задача усложнялась. Предстояло выполнить торпедные стрельбы по быстроходной цели, развивающей скорость 22–24 узла. Лодки поочерёдно подходили к плавбазе «Ратуланги», принимали по две практических торпеды. На следующий день субмарины выполняли четыре атаки (две атаки пузырём, и две – с выпуском торпед по быстроходной цели). Вновь и торпедные расчёты, и расчёты ГКП лодок не подкачали. Все стрельбы были выполнены успешно. Практические торпеды подняты без потерь.

Настал третий, самый ответственный этап стрельб – выход в торпедную атаку по главной цели, идущей в охранении переменными курсами. Вновь лодки приняли в торпедные аппараты по две практические торпеды. Предполагалась стрельба по главной цели вначале пузырём, затем – двухторпедным залпом по главной цели. И вновь успех! Все атаки оказались успешными, торпеды, пройдя заданную дистанцию, всплыли и были подняты на борт торпедолова. Практически все стрельбы лодками были выполнены за две недели, и это – в условиях подготовки практических торпед на плавбазе «Ратуланги» (прежнее название плавбазы – известное читателю «Аяхта»).

Здесь следует сказать похвальное слово и торпедным расчётам плавбазы, готовившим практические торпеды для подводных лодок. В сжатые сроки в стеснённых условиях торпедной мастерской плавбазы эти расчёты смогли качественно подготовить изделия, проверить их и предъявить минёрам подводных лодок. В организации такой слаженной работы торпедных расчётов большая заслуга принадлежит инструктору – командиру БЧ-3 плавбазы «Аяхта» лейтенанту Ивану Степанченко. Это им были обучены и подготовлены торпедные расчёты, сейчас возглавляемые индонезийским минным офицером. Ивану Петровичу оставалось лишь контролировать ход приготовления торпед и инструктировать торпедистов при необходимости. Большую помощь в подготовке торпедных расчётов оказал и старший инструктор-торпедист мичман Яков Николаевич Марченко. Это был специалист первого класса из группы торпедистов торпедного арсенала Тихоокеанского флота, специально прикомандированный на плавбазу «Аяхта» по личной рекомендации начальника Минно-торпедного управления ТОФ капитана 1 ранга Михаила Ушеровича Бродского. Яков Николаевич, действительно оказался специалистом высокого класса. У меня с ним установились хорошие дружеские отношения. Свои знания и богатейший опыт по эксплуатации и содержанию торпедного оружия, в особенности, парогазовых торпед он с успехом передавал как торпедным расчётам, так и непосредственно индонезийским торпедистам. Я знал, если с торпедными расчётами работает Яков Марченко, а неослабный контроль за их действиями осуществлял лейтенант Иван Степанченко, на душе у меня было спокойно. Они никогда не подводили, ответственные задания по приготовлению торпед выполняли организованно и чётко.

Вот какую картину, например, увидел в трюме плавбазы Григорий Таргонин перед приёмкой практических торпед на свою лодку:

«Когда подошла наша очередь встать под погрузку, я тоже поднялся на борт плавбазы, заглянул в полностью открытый световой люк торпедного трюма и был изумлён увиденной картиной. Работа кипела. Трюм напоминал потревоженный муравейник. Торпедные расчёты плавбазы готовили торпеды, лодочные расчёты их принимали. Несмотря на непрерывно работающие вентиляторы, в трюме было жарко и душно. Раздетые до трусов моряки скользили на покрытой кафелем, забрызганной маслом палубе торпедного трюма. Обливаясь потом, они заправляли резервуары торпед маслом, керосином и водой, накачивали воздухом воздушные резервуары, проверяли работу машин торпед, рулей и приборов, готовили практические зарядные отделения. Стоял гул работающих вентиляторов, грохот запускаемых машин, свист воздуха, выкрики командиров расчётов. Такой интенсивной авральной работы до сих пор мне видеть не приходилось … Огромное желание побыстрее выполнить свою миссию по подготовке экипажей, принявших наши лодки, создавало атмосферу энтузиазма, которая подогревалась инструкторами, хорошо понимавшими, что этот выход может стать последним для них, а главным стимулом является положительный результат уже проведённых стрельб» [19, с. 317–318].

Проснувшись утром 19 марта на плавбазе «Аяхта» («Ратуланги»), мы стали очевидцами какого-то странного атмосферного явления. Было душно, утренней свежести не ощущалось, как это обычно бывает по утрам. Полнеба на юго-западе было покрыто какими-то клубящимися тёмными тучами, а предметы просматривались в каком-то светло-коричневом тумане. Присмотревшись, можно было наблюдать, как мельчайшие коричневые частицы непонятного происхождения медленно оседают на палубу и надстройки корабля, и далее – на деревья, траву газонов, здания – на всё в окрест. Но откуда этот странный смог?! Я поинтересовался у одного индонезийского моряка о природе этого странного явления. Это был старший помощник одного из командиров – первый попавшийся мне на глаза индонезийский офицер. Последний ответил, что в ночь с 18 на 19 марта проснулся единственный действующий вулкан Аунг на острове Бали, начался выброс вулканического пепла. Об этом сообщило радио Индонезии. Впоследствии мы выяснили, что подобные явления на Яве и других островах Индонезии – не редкость, и повторяются с периодичностью раз в полтора – два года. На сей раз огромное количество пепла, извергаемого вулканом Аунг, за несколько часов разнесло ветром на многие десятки километров в северо-западном направлении, достигнув окрестности Сурабая и остров Мадура. На причальной стенке, на траве газонов на крышах зданий толщина слоя пепла достигала 5–7 см. В некоторых местах была организована уборка пепла, в основном, на тротуарах и подъездах к домам. Но знающие индонезийцы говорили, что надеются на обильные дожди, которые весь пепел смоет. Так оно и произошло, спустя 2–3 дня. Благодаря дождям, от пепла уже ничего не осталось. Некоторые даже утверждали, что пепел вулканического происхождения приносит определённую пользу сельскому хозяйству, улучшая структуру краснозёмов.

Индонезийский офицер поведал: по сообщениям радио проснувшийся вулкан на острове Бали стал причиной гибели нескольких сот жителей, проживающих на склонах вулкана. Многие же балийцы почитают вулкан Аунг как живое явление природы. Когда выброс пепла немного стал спадать, к его жерлу устремились несколько тысяч балийцев, а смельчаки даже бросались в него, получая травмы и ожоги. Несколько человек погибли, от полученных ожогов, спасти их не удалось.

Подводные лодки С-236 и С-292 первыми выполнили торпедные стрельбы, остатки их экипажей первыми же были отправлены на Родину 29 марта 1963 года самолётом Аэрофлота по маршруту Джакарта – Дели – Ташкент – Москва. В середине апреля за ними последовала вторая группа инструкторов, а в конце апреля – третья с инструкторами пл С-290 во главе с капитаном 2 ранга Александром Кодесом и флагманскими специалистами.

Так завершился одиннадцатимесячный индонезийский поход подводных лодок 54-й отдельной бригады пл Тихоокеанского флота и плавбазы Аяхта («Ратуланги») в омываемую двумя океанами страну Индонезия, ставшую для нас близкой, если не по расстоянию, то по духу. Военно-политический успех, достигнутый в ходе освободительной борьбы индонезийского народа за Западной Ириан, был бы немыслим без оснащения Армии и Флота Индонезии современным по тому времени оружием. Этот успех был достигнут ещё потому, что во главе строительства и руководства Армией и Флотом индонезийская нация выдвинула фигуру такого масштаба, каким являлся президент и Верховный Главнокомандующий Индонезии доктор Сукарно. Определённая заслуга в деле освобождения Ириан Джая от голландских колонизаторов принадлежит и подводникам 54-й отдельной бригады Тихоокеанского флота, возглавляемой контр-адмиралом Анатолием Антоновичем Рулюком. Ему и командиру пл С-292 капитану второго ранга Григорию Таргонину, как наиболее отличившимся в этом походе за успешное выполнение правительственного задания были вручены Ордена Боевого Красного Знамени.

* * *

Приведём оценку индонезийскому походу российских подводников в составе 54-й Отдельной (оперативной) бригады подводных лодок Тихоокеанского флота (54-й обпл ТОФ), данную В. А. Кучеренко (псевдоним – Максим Калашниковым) в его книге «Сломанный меч Империи» (М.: ИД АСТ «Астрель, 2002. – с. 389–390):

«За 1945–1985 гг. русский подводный флот сумел изведать весь мир и освоиться в самых далёких его водах.

Уже в 1962-м, когда молодая независимая Индонезия готовилась к войне с дряхлой Голландией, всё ещё удерживавшей западную часть Новой Гвинеи, в Сурабаю из Владивостока ушли лодки С-236 и С-292. Русские, дизель-электроходные. За ними пошли ещё четыре и плавучая база «Аяхта».

Мы занимали боевые позиции за экватором, в Яванском море и Молуккском проливе. Созвездие Южного Креста сияло над рубками наших подводных крейсеров, тропический воздух врывался в открытые люки.

Вслушайтесь в названия тех мест. Остров Сулавеси, море Флорес, остров Калимантан, берег Маклая. Мы пришли в одну из узловых точек мировых торговых путей.

В XVI веке сюда прорвались португальские каравеллы – к золоту, пряностям и редким породам дерева, к оживлённым рынкам. В XVII веке в жестокой войне эти острова захватили голландцы. В 1941-м над этими водами развевались победоносные кличи японских императорских войск.

А тогда, в 1962-м, здесь пульсировали линии мощных грузопотоков нефти, идущей в танкерах с Ближнего и Среднего Востока в бурно растущую Японию. Здесь шли суда с железной рудой и углем, с зерном из Америки в порты Японии и в британский Гонконг.

И у этих пульсирующих, живых артерий Запада, этого «нового Карфагена» –планетарного торговца, оказались грозные русские субмарины со взведёнными боевыми торпедами и приказом Главкома Империи Сергея Горшкова: топить всех с ноля часов 5 августа, поддерживая возможную операцию Индонезии против голландской метрополии.

И Запад тогда трусливо отступил, Голландия отдала свои колонии. Лодки были подарены молодой независимой Индонезии.

Это потом прорусский режим Сукарно в ней будет свергнут. Из-за того, что в Кремле сидел не стальной вождь, а расхлябанный «кукурузный Никита». Не будь так – наша Империя железной десницей держала бы в своей сфере влияния мировой перекрёсток судоходных путей.

И пусть тот наш триумф оказался недолог – всё равно командиры подводного флота набрали бесценный опыт действий в доселе неведомых нам экваториальных водах, в лабиринте островов и островков. Тот поход показал: русские могут вершить судьбами стран в планетарном масштабе, с океанским размахом операций своего флота.

То был величайший прорыв, а после будут и другие – когда буравить толщи вод морских начнут уже титановые субмарины Империи с «сердцами» из ядерных реакторов …».