Письма Багратиона к Ермолову

I

«Получив вашу записку, сию минуту и спешу вам отвечать. О Смоленске поздно говорить, а теперь надобно знать, как твердо стать. Я никак не думаю, чтоб он сунулся всею армией на нас тотчас; им также нужно отдохнуть. Преследовать может какой ни на есть корпус их. Где вы теперь остановились, мне кажется, места открыты и верно с поля не подойдут. Но если сериозно, я тотчас ваш всем сердцем и душой. Я рад драться и единодушно. Но позвольте сказать, что вы изменяете мне, ибо в одну минуту двадцать перемен. Далее нам не должно идти, пусть люди отдохнут и надобно накормить. Берегите ваш правый фланг на Духовщину, чтобы туда не пробрались. Не теряйте ни минуты, собирайте ратников, они нам на разные услуги пригодятся, а строевых наших возьмем в строй. Пишите в Калугу, у Милорадовича много войска, надобно их присоединить сзади к нам. Пишите Растопчину, чтобы готовился. Я теперь стою здесь, хотел отойти за 8 верст, влево, дать вам здесь место. Но как вы там остановились, то и я уже здесь ближе стоять не могу, как теперь 12 верст от вас. Я сам буду у вас после обеда непременно. Ради Бога, не переменяйте поминутно, надобно какую-нибудь иметь систему. Я все той веры, что против вас места открытые, они не посмеют идти никак, чтобы себя обнаружить. Теперь дело Платова с боков их осмотреть и даже хвост, ибо из лесов как они выйдут, тогда и видно. Впрочем, надобно всем мужикам приказать, чтобы давали знать, где неприятель. Я послал графа Сен-При к вам и сам уже буду верно».

II

«Проси государя наступать, иначе я не слуга никак!

Вчера скакал 24 версты к Платову, думал застать стычку, но опоздал. Петр Давыдов[51] лихо атаковал и славно отличился. Васильчиков генерал-адъютант – славно. Я волосы деру на себе, что не могу баталии дать, ибо окружают меня. Ради Бога Христа, наступайте! Как хочешь разбирай мою руку. Меня не воином сделали, а подьячим. Столько письма! Вчерашний день, бедный мой адъютант Муханов ранен пикою в бок почти смертельно.

Прощай, Христос с вами, а я зипун надену».

III

«Ну, брат, и ты пустился дипломатическим штилем писать. Какой отчет я дам России? Я субальтерн и не властен, и не министр, и не член совета. Следовательно, требовать ответа никто не осмелится. Я еще лучше скажу: год уже тому, что я министру писал и самому государю и предвещал, что значит оборона и в какую пагубу нас введет. Точно так и случилось. Однако шутка на сторону. Растопчина надобно предупредить, ополчения также. Из Смоленска нужно взять всех ратников во фронт и смешать с нашими. Я все делаю, что должно истинно христианину и русскому, а более бы сделал, если бы ваш министр отказался от команды. Мы бы вчера были в Витебске, отыскали бы Витгенштейна и пошли бы распашным маршем и сказали бы в приказе: «Поражай, наступай. Пей, ешь, живи и веселись!»

А заместо Витебска, вашими какими-то демонстрациями, я думаю, буду, может, послезавтра в Дорогобуже. Не дай бог, а так будет точно от мудрых распоряжений ваших. Впрочем, вы более под ответом, нежели я, несчастный. Главнокомандующий по новому регламенту ничего не может делать без совета генерал-штаба. Если же главнокомандующий не послушает, вы должны оставить документ за подписанием вашим. И тогда, как скоро неприятель подошел так близко, непростительно, что передовые посты пропустили. Надобно их непременно выгнать. Стыдно нам терпеть, а стыднее генералу передовому об них не знать. Сию минуту получил сей рапорт. Это старая сказка. На что туда посылать пехоту, там пусть остаются казаки, а батальоны обратить ко мне. Ежели хотите занять Красной, тогда надобно уже послать по крайней мере пять тысяч пехоты и конницы, но и то тогда, когда мы наступательно начнем. Оленин пустое говорит. Неприятель не его испугался, а узнал, что я пришел; вот зачем он приостановился. Впрочем, я вас уверяю, что завтра мой Сысоев перейдет Днепр и потревожит их очень с тылу, а Платову пошлите сказать, чтоб он шел к ним в лицо, тогда четыре полка будут наши».

(Продолжение письма потеряно.)