Ким Филби

«Сыновья многих виднейших англо-деятелей сочувствуют коммунистическому кружку и ведут для него работу. Список их будет у нас в ближайшее время» — так писал в Москву в июле 1934 года Александр Орлов — руководитель нелегальной резидентуры Иностранного отдела ОГПУ в Лондоне. Человеком, который взялся составить и передать такой список, был выпускник Кембриджского университета Ким Филби. Таким было первое задание советской разведки, с которой Филби связал свою судьбу для достижения великой цели.

Гаральд Адриан Рассел Филби родился 1 января 1912 года в Амбале, приютившейся в горах живописнейшей провинции Индии — Пенджабе. Его прозвали Ким в честь полюбившегося ему смелого мальчишки-разведчика, героя рассказа Редьярда Киплинга. Ким и сам был сыном видного «англо-деятеля», как в стиле языка того времени Орлов называл представителей британского правящего класса. Отец Кима, Гарри Сент-Джон Филби, служил советником Министерства по делам колоний, однако в 1924 году был уволен за разногласия с правительством. В секретном докладе британской контрразведки МИ-5 говорилось, что Сент-Джон «неоднократно проявлял демонстративное неподчинение официальной политике».

Расставшись с государственной службой, Сент-Джон Филби целиком отдался своему увлечению исламским миром, стал известным ученым-арабистом и личным советником короля Саудовской Аравии, принял мусульманство и взял в качестве второй жены девушку-рабыню.

Детство Кима прошло в атмосфере обожания знаменитого отца, который чаще бывал в отъезде, чем дома, исследуя пустынную часть Аравии. Одержимости отца чуждыми европейцу прелестями ислама соответствовало страстное увлечение сына коммунистической идеологией. На первый взгляд это было тем более удивительно, что Ким не испытал в своей жизни нищеты или социальных лишений. Он происходил из привилегированного слоя и получил образование в учебных заведениях, предназначенных для отпрысков британского правящего класса — частной лондонской школе Вестминстер (давшей Британии больше премьер-министров, чем более известные Итон, Хэрроу или Рэгби), а потом в Тринити-колледж Кембриджского университета.

Однако более глубокое осмысление социально-политической ситуации, сложившейся в Великобритании в межвоенный период в силу внутренних и внешних факторов, вполне объясняет влечение молодых образованных британцев к коммунизму. Великий кризис конца 20-х — начала 30-х годов, до основания потрясший экономику самых богатых капиталистических стран, разоривший тысячи мелких и средних собственников и выбросивший на улицу миллионы рабочих, заставил многих усомниться в экономической целесообразности и социальной справедливости свободных рыночных отношений. Особенно остро это воспринималось на фоне промышленных достижений первых пятилеток советской плановой экономики и декларируемого социализмом всеобщего равноправия.

Внешним фактором было установление фашизма в Италии, где он стал официальной идеологией режима Муссолини, и в еще большей степени — приход к власти в Германии национал-социалистов. Думающие люди понимали, что и то и другое произошло в результате экономического кризиса и интуитивного поиска обнищавшим населением этих стран «сильной руки», способной навести «порядок».

Филби неуклонно склонялся «влево», начиная с поддержки лейбористской партии в Вестминстере и усердной предвыборной агитации за лейбористов в Кембридже, где стал казначеем университетского общества социалистов. Но после поражения лейбористской партии на выборах 1931 года он испытал разочарование в социал-демократии и, по его собственному признанию, на последнем семестре в Кембридже убедился в том, что для Великобритании коммунизм действительно предлагает выход.

«Уже в 1931–1933 годах я стал все больше и больше сближаться с коммунистической группой в университете, начал посещать их собрания, — вспоминал Филби. — Тогда же они познакомили меня с книгами Карла Маркса. Все это привело к тому, что в конце своего пребывания в Кембридже, а именно в последнюю неделю, я решил присоединиться к коммунистическому движению». Филби «освятил» свое обращение в новую веру приобретением Полного собрания сочинений Карла Маркса, на что потратил 14 фунтов стерлингов, полученные им в качестве вознаграждения за отличную сдачу экзаменов по экономике на степень бакалавра.

Сделанный Филби выбор в пользу коммунизма не был каким-то прозрением, но был результатом длительных личных переживаний. Ему трудно было примирить внутри себя честолюбивую мечту о блестящей дипломатической карьере с искренней преданностью коммунистическим идеям. Его следующий шаг говорит о том, что внутренняя борьба между честолюбием и идеологией продолжалась еще некоторое время, прежде чем найти свое естественное разрешение в сотрудничестве с советской разведкой.

«После окончания университета я собирался поехать в Австрию изучать немецкий язык, историю и культуру Германии», — вспоминал Филби, указывая, что его поездка первоначально все же мотивировалась надеждой стать дипломатом. Обратившись за советом к Морису Доббу, своему университетскому наставнику по экономике и вдохновенному марксисту-революционеру, он получил от него письменную рекомендацию в Международную организацию помощи рабочим (МОПР), располагавшуюся тогда в Париже.

Вполне в английской спортивной манере Филби отправился в Европу на мотоцикле, приобретенном на гонорар за редактирование доклада своего отца о его новейших исследованиях Аравийской пустыни. В Париже он посетил МОПР и получил рекомендацию к Георгу Неплеру, лидеру австро-германского Комитета помощи иммигрантам. Комитет помогал беженцам, спасавшимся от гитлеровского режима.

Вена, где скоро оказался Филби, превратилась в передовую линию конфликта, в котором приободренные приходом Гитлера к власти местные нацисты пытались повлиять на политику правительства. Австрийский канцлер Энгельберт Дольфус, встревоженный ростом влияния нацистов, надеялся прийти к соглашению с Гитлером. Однако для этого он должен был удовлетворить требование правого крыла правящей коалиции и подавить сопротивление рабочих кварталов столицы.

Ким Филби приехал в Вену в разгар возведения баррикад для защиты окраинных жилых комплексов Карл-Маркс-хоф и Гёте-хоф. Ему казалось, что грядет решающее противостояние между силами фашизма и социализма. В последующие годы он с гордостью вспоминал о своей роли в этой великой борьбе. Он писал политические брошюры и собирал пожертвования, которые неизменно становились щедрее, когда люди слышали его английский акцент. «В феврале 1934 года в Австрии произошел переворот, который застал партию неподготовленной, — вспоминал Филби. — Началась травля коммунистов. В этих условиях главной задачей для нас была организация переправки коммунистов в Чехословакию. Здесь мне здорово помог мой британский паспорт».

Британский паспорт Филби помог еще одному человеку, сыгравшему ключевую роль в повороте его судьбы. По рекомендации Георга Неплера Ким поселился в семье Колманов, где встретил их дочь — очаровательную Литци. Всего двумя годами старше Кима, она была членом коммунистической партии Австрии и успела уже отсидеть две недели в тюрьме за коммунистическую деятельность. Молодые люди полюбили друг друга и вместе выполняли тайные задания партии. В феврале 1934 года, когда опасность ареста и отправки Литци в концентрационный лагерь становилась все более реальной, Филби решил жениться на ней и дать ей таким образом возможность получить британское подданство, которое гарантировало, по его словам, «почти дипломатический статус». 24 февраля 1934 года Ким и Литци поженились, а через два месяца она получила британский паспорт.

В Лондон молодые люди вернулись все на том же мотоцикле, проведя по дороге несколько дней отложенного «медового месяца» в Париже. По возвращении Ким встал перед выбором: открыто признать свою приверженность коммунизму и вступить в компартию или попытаться осуществить свою мечту стать дипломатом. Он выбрал второе, хотя пережитые им события в Австрии и бездеятельность Англии и Франции перед лицом нацистской угрозы еще больше убедили его в том, что только Советский Союз мог дать какую-то надежду на спасение Европы от Гитлера. Непонятно, как без серьезного кризиса личности Ким смог бы примирить в себе службу Его величеству и коммунистические взгляды, но у него не было средств к существованию, и дать их могла не партийная работа, а диплом Кембриджского университета. Мать Кима, Дора Филби, всячески способствовала принятию такого решения сыном. «Я очень надеюсь, что Ким получит работу, которая отвлечет его от этого проклятого коммунизма, — писала она его отцу в Джидду. — Он еще не стал экстремистом, но может стать, если у него не появится чего-нибудь такого, что заняло бы его ум».

Однако ее надежды и надежды сына на карьеру в Министерстве иностранных дел разбились вдребезги после посещения им Кембриджа. Старший преподаватель Тринити-колледж Денис Робертсон весьма сдержанно отнесся к просьбе Кима дать ему рекомендацию для поступления в Форин Офис и предупредил, что должен будет предуведомить приемную комиссию о том, что «чувство политической несправедливости у его бывшего студента, возможно, делает его непригодным для административной работы».

Филби понимал, что с такой характеристикой он не мог рассчитывать на место на государственной службе, и решил официально вступить в коммунистическую партию. «Я посетил дом 16 на Кинг-стрит, где в то время размещалась штаб-квартира компартии Великобритании. Там я встретился с Уильямом Галлахером и Беллом Брауном и рассказал им о своей работе в Австрии, — вспоминал Филби. — Они поинтересовались, хочу ли я вступить в партию, но предупредили, что им необходимо будет навести обо мне справки у австрийских коммунистов, и посоветовали прийти через полтора месяца». Ким был обижен, но не настолько, чтобы не принять участие в первомайской демонстрации 1934 года. По его словам, это была его «последняя коммунистическая акция», которую он предпринял открыто. Вскоре его жизнь круто переменилась.

В ожидании решения о приеме его в компартию Ким и Литци зашли как-то на чашку чая к австрийской коммунистке Эдит Тюдор Харт, которая, так же как и Литци, вышла замуж за англичанина, чтобы выбраться из небезопасной Вены. Ким с увлечением рассказал Эдит о своем пребывании в Австрии и заявил, что приобретенный им опыт более чем когда-либо укрепил его намерение найти способ продолжить партийную работу в Англии. Его слова попали в самую точку.

Для внешнего мира Эдит была талантливым профессиональным фотографом. В другой, тайной жизни она была агентом советской разведки, в чью задачу входил поиск людей для секретной работы. Советский разведчик-нелегал Арнольд Дейч, с которым была связана Эдит Тюдор Харт, так докладывал о ней в Центр: «Я знаю ее с 1926 года по Вене. Ей около 30 лет. Она вышла замуж за английского врача и в мае приехала в Англию. Работает в качестве фотографа, имеет студию. Стала одним из самых известных детских фотографов в Англии. Я встретился с ней вскоре после своего прибытия в Англию. Она сразу же согласилась работать на нас».

Молодой выпускник Кембриджа заинтересовал Эдит идейной убежденностью и горячим желанием действовать. Эдит решила действовать быстро, с тем чтобы успеть предупредить вступление Филби в компартию. Через собственные каналы в австрийском подполье она срочно проверила то, что рассказал о себе Филби, и с разрешения Дейча пригласила его на встречу. «Она сказала мне, что если я действительно интересуюсь коммунистическим движением, то она готова познакомить меня с одним очень важным человеком, — вспоминал Филби. — Я нашел, что это что-то серьезное, тем более что на встречу с этим человеком мы поехали сложным путем, меняя транспорт и проверяясь. Наконец мы приехали в Риджентс-парк, где я увидел этого человека».

Эдит представила Филби Дейчу и удалилась. «Во время всего разговора Дейч был очень конспиративен, — вспоминал Филби. — Он сразу же попросил меня лечь на траву — сам он сидел на скамейке — и смотреть в противоположную сторону, как будто мы не знакомы». Разговор шел на немецком языке. «Он прекрасно знал все обо мне и моей деятельности в Австрии, — продолжал Филби. — Дейч сразу же сказал мне, что если я открыто вступлю в компартию, то вряд ли смогу принести большую пользу — скорее всего, буду продавать «Дейли уоркер» на улицах, как и многие другие коммунисты. Тогда как с моим происхождением и образованием я могу с большей пользой применять свои силы».

Дейч объяснил, что в случае согласия Филби его ожидала бы интересная работа, суть которой заключалась в добывании секретной информации и передаче ее тайной антифашистской организации. Дейч, конечно, прибегнул к рассчитанной хитрости: он не хотел сразу отпугнуть молодого человека предложением сотрудничества с советской разведкой.

«Через полчаса я сказал: «О’кей, я согласен», — припоминал Филби, обыденные слова, которыми он определил свою судьбу. — Тогда я еще не знал, что он работает на Советский Союз, да это ничего и не изменило бы».

Согласие Кима на секретную работу было решением его внутренней проблемы: внешне он мог и даже должен был вести жизнь и делать карьеру человека из привилегированных слоев британского общества, но не вопреки, а в силу своих скрытых коммунистических убеждений. Но чтобы сделать необходимую разведке карьеру, Филби сначала нужно было освободиться от репутации левого социалиста. Имея право на доступ в закрытый круг государственных служащих благодаря принадлежности к элите и образованию, Филби лишился его из-за открытой поддержки левых социалистов. Поэтому он был вынужден избрать менее свойственный джентльмену путь в братство Уайтхолла: завести связи в правительстве, став респектабельным журналистом.

Это было непростой задачей для выпускника Кембриджа, не имевшего ни опыта журналистской работы, ни склонности к ней. Но Филби проявил настойчивость и умение достигать поставленной цели. Он разыскал знакомых отца в редакциях газет и журналов и получил место в «Ревью оф ревьюз», выпускаемом небольшим тиражом журнале, либеральная позиция которого создавала ему прекрасное прикрытие для восстановления необходимой политической репутации. Филби удалось продемонстрировать в статьях политическую благонадежность. Владелец журнала сэр Роджер Чанс говорил о нем как о «слегка либеральном», но «достойном молодом человеке, обладающем чувством юмора и не имевшем, в отличие от своего отца, каких-либо распознаваемых политических взглядов».

Когда Филби выполнил первое разведывательное задание и принес Дейчу список из семи выпускников Кембриджа достаточно левых взглядов, чтобы быть полезными советской разведке, и достаточно перспективных, чтобы проникнуть в интересовавшие советскую разведку учреждения, Александр Орлов поставил вопрос о привлечении к сотрудничеству одного из них — Дональда Маклина, сына бывшего министра британского кабинета. Филби было поручено поговорить с ним о «специальной работе». Маклин взял два дня на размышления и дал свое согласие. Став впоследствии чиновником Форин Офис, он передавал советской разведке ценную информацию о внешней политике Великобритании. Другой человек из списка, талантливый и эксцентричный Гай Берджесс, обратил внимание на перемену в поведении Маклина — его отход от левых единомышленников, — и стал приставать к нему с расспросами. Орлов после недолгих размышлений решил, что лучше его привлечь к работе в разведке и связать обетом молчания, нежели дать возможность, пусть неумышленно, привлечь внимание к Маклину. Берджесс стал способным и изобретательным разведчиком, проникшим в спецслужбы, а затем и МИД Великобритании. Первое задание Филби положило начало созданию агентурной сети советской разведки, получившей историческое название «Кембриджской группы».

В первые годы становления Филби как разведчика с ним работали нелегалы Арнольд Дейч, Александр Орлов и Теодор Малли. Эрудированный и обаятельный Дейч и не по-религиозному рациональный бывший священник Малли, которых Ким знал только как Отто и Тео, оставили неизгладимое впечатление в его душе. Орлов же, известный тогда Филби как «Большой Билл», был для него особым человеком. «Он относился ко мне по-отцовски, — вспоминал Филби через много лет. — У меня же было ощущение, что вот это истинный начальник всего этого дела из Москвы, и у меня было к нему отношение как к герою. Это не означало, что я думал плохо или менее уважительно об Отто или Тео, но просто на этот раз пришел настоящий русский, советский человек. Иными словами, если я считал Тео и Отто коммунистами, то Орлова я считал большевиком».

Именно Орлов сказал Филби: ты можешь делать, что угодно, но твоя цель — британская разведка. И Ким последовательно и настойчиво шел к этой цели. В своем движении вправо он не только отошел от левого социализма, но и даже перебрал, вступив в Англо-германское товарищество и редактируя пронацистское издание. В это время он неоднократно выезжал в Берлин, где встречался с министром пропаганды Геббельсом и министром иностранных дел Риббентропом. С началом гражданской войны в Испании Филби в качестве корреспондента проник в стан Франко, чтобы по заданию Центра собрать информацию, необходимую для подготовки его ликвидации силами НКВД. Вернувшись в Лондон практически с пустыми руками, Филби сначала отчаялся, но потом вновь отправился к Франко в Испанию, теперь уже в качестве корреспондента влиятельной «Таймс». На сей раз перед ним не стояла задача подготовки теракта, а сбора разведывательной информации, которую он передавал Александру Орлову. Последний был в то время советником республиканского правительства по вопросам безопасности, а на деле резидентом НКВД в Испании. Находившиеся по разные стороны фронта Филби и Орлов встречались на прилегающей к Испании территории Франции. На встречи Орлов приезжал на большом черном автомобиле с преданными ему немецкими бойцами-интернационалистами. Филби видел перед собой усталого, но очень твердого и решительного человека в пыльном плаще, под которым был спрятан автомат. Зримое проявление опасности усиливало романтику разведывательной работы.

В Испании Ким сам однажды попал в ситуацию, в которой чаще оказываются герои шпионских боевиков, нежели хорошо подготовленные разведчики. Находясь в Севилье, он увидел объявление о корриде, которая должна была состояться в ближайшее воскресенье в Кордобе. Посещение Кордобы, находившейся в тот момент всего в двадцати пяти милях от линии фронта и потому открывавшей возможность общения с участниками военных операций, было весьма соблазнительным. Ким зашел в комендатуру Севильи и попросил пропуск на поездку в Кордобу, но знавший его майор только дружелюбно махнул рукой: пропуск не нужен.

Приехав в Кордобу, Ким заночевал в отеле «Гран Капитан». Посреди ночи его разбудил громоподобный стук в дверь. Когда он открыл ее, в комнату ворвались два вооруженных гвардейца. Перевернув постель и вещи Кима, они велели ему собрать чемодан и следовать за ними в комендатуру. Ким, конечно, надеялся на спасительную силу своего британского паспорта, но в поясном кармане его брюк лежал сложенный вчетверо маленький листок рисовой бумаги с шифровальным кодом и подставными зарубежными адресами для отправки разведсообщений.

Листок был убийственным компрометирующим материалом, и избавиться от него надо было во что бы то ни стало. Ким надеялся сделать это по дороге, но опытные конвоиры следили за всеми его движениями. В комендатуре он предстал перед офицером, явно недолюбливавшим англичан. Он потребовал у Кима пропуск на посещение Кордобы и не удовлетворился полученным объяснением. Порывшись в содержимом чемодана, гвардейцы простучали и замерили сам чемодан с целью обнаружения возможных потайных мест. Убедившись, что ничего подозрительного там нет, они попросили Кима предъявить содержимое карманов. Он вывернул карманы брюк, а когда дело дошло до бумажника, бросил его на стол, движением кисти придав ему вращение. Бумажник пролетел до противоположного края стола, и солдаты инстинктивно ринулись к нему. Воспользовавшись секундным переключением внимания гвардейцев, Ким быстро достал листок рисовой бумаги и проглотил его.

Дело закончилось тем, что майор прочитал Киму короткую лекцию о засилье коммунистов в британском правительстве и отпустил его. Наутро гвардейцы явились в гостиницу, где остановился Филби, проехали с ним в такси до железнодорожного вокзала и убедились, что он сел на поезд.

За время гражданской войны в Испании Ким видел много крови и смертей, Однажды сам чуть было не погиб от снаряда, выпущенного республиканцами по эшелону, в котором он ехал вместе с франкистами. Несмотря на сложные переживания, которые он испытывал, видя сотни погибших в бою республиканцев, — его репортажи в «Таймс» должны были быть объективными. Того требовала редакционная политика газеты, которая, не ведая того, предоставляла Филби прикрытие для его разведывательной деятельности в пользу антифашистских сил. Статьи Филби устраивали не только «Таймс», но и пришлись по душе самому Франко настолько, что он лично наградил Кима орденом Красного Креста за боевые заслуги. Это была награда за разведывательное мастерство Кима Филби.

Гражданская война в Испании была своего рода генеральной репетицией грядущего мирового конфликта, и эта репетиция закончилась поражением республиканцев. Ее исход и невмешательство главных мировых держав не могли не укрепить Гитлера в намерении напасть на Польшу и таким образом приступить к выполнению планов завоевания жизненного пространства для немцев. В ответ на вторжение вермахта в Польшу Англия незамедлительно объявила войну Германии, и военный конфликт охватил Западную Европу.

Ким Филби покинул Испанию в июле 1939 года и вскоре оказался во Франции в качестве военного корреспондента «Таймс» при штабе британских войск в Аррась. Военная операция англичан на континенте закончилась поражением. Под натиском немецких дивизий они отступили к французскому побережью Атлантики и с большими потерями эвакуировались через Брест, Булонь и Дюнкерк, ставший в истории именем нарицательным.

Ким вернулся в Лондон в июне 1940 года. Он хотел оставить «Таймс», так как считал, что работа военного корреспондента в условиях цензуры не представляла для него интереса. Он осторожно прощупывал возможность устройства на работу в секретные службы и даже удостоился интервью с ведущим специалистом Государственной школы кодирования и шифрования Фрэнком Берчем. Несмотря на свое название, школа имела мало общего с образовательным учреждением: она занималась дешифрованием перехваченных секретных сообщений других государств. Филби был очень раздосадован, когда Берч отклонил его кандидатуру по той причине, что не сможет предложить ему достойную зарплату.

Несколько дней спустя Кима вызвал к себе редактор иностранного отдела «Таймс» Ральф Дикин и сказал, что звонил капитан Лесли Шеридан из военного министерства и интересовался, не готов ли Филби заняться «военным делом». Ким без колебаний откликнулся на это предложение и вскоре встретился в лондонском отеле «Сент Эрмин» с мисс Марджори Макс. Позже он узнал, что «Сент Эрмин» был облюбован офицерами британской разведки как место проведения тайных встреч и превратился в своего рода доступный для посвященных филиал Сикрет интеллидженс сервис. Мисс Макс, дама лет пятидесяти, подняла вопрос о политической работе против Германии. Ким, изъездивший Западную Европу вдоль и поперек и знавший нацистов не понаслышке, произвел на нее своими ответами благоприятное впечатление и получил приглашение на очередную встречу.

На этот раз мисс Макс пришла в сопровождении Гая Берджесса, который в то время уже работал в отделе «О» британской разведки. Так же как Филби в 1934 году рекомендовал Берджесса для работы в советской разведке, шесть лет спустя Берджесс поддержал кандидатуру Филби при его поступлении на работу в СИС. В течение всей беседы он отвечал на обращенные к нему вопрошающие взгляды мисс Макс одобрительными кивками. Ким Филби был принят на работу в британскую разведку. Вместе с Гаем он отметил это событие дружеской попойкой.

Сначала Филби работал в отделе «О», а после его реорганизации в отделе Специальных операций, где занимался подготовкой агентов для ведения подрывной работы на территории противника. В 1941 году его перевели в отдел «V» и назначили начальником Иберийского отделения, отвечавшего за разведывательную работу в Испании и Португалии. Обе эти страны соблюдали нейтралитет в войне и, так же как и Турция, были местом самой оживленной работы британской и немецкой разведок. Позднее в сферу ответственности Филби вошли Италия и Северная Африка. В это же время он участвовал в первых контактах британской разведки с Управлением стратегических служб США, предшественником ЦРУ.

В условиях войны опыт, а с ним и авторитет Филби росли с каждым днем, и в 1944 году, всего через четыре года после поступления в СИС, он получает назначение на должность начальника вновь созданного отдела IX. Задачей этого подразделения британской разведки было планирование и осуществление тайных операций против Советского Союза и международного коммунистического движения.

Обсуждение послевоенного устройства мира велось в британском правительстве чуть ли не с самого начала войны с Германией и при многих неизвестных напоминало дележ неиспеченного пирога. В 1944 году стал очевиден тот факт, что в результате теперь уже неизбежной победы над Германией и ее союзниками СССР выйдет из войны признанной мировой державой с огромным экономическим и военным потенциалом и политическим влиянием на освобожденные им от нацистов страны Восточной Европы. В условиях союзнических отношений Великобритания не могла открыто бороться с таким противником — это станет возможно только в период холодной войны, — но готовить для такой борьбы почву с помощью секретных действий было признано вполне допустимым.

Возглавив отдел IX, Филби стал причастен к информации, раскрывающей планы и намерения британского правительства в отношении Советского Союза, то есть к тому, что наиболее интересовало разведку НКГБ. К лету 1945 года Штаб послевоенного планирования закончил работу над документом «Безопасность Британской империи». Этот основополагающий материал объемом в 68 страниц был представлен Комитету начальников штабов 29 июня 1945 года, то есть в то время, когда СССР и Великобритания были еще союзниками, когда еще предстояли Потсдамская конференция и совместные действия против Японии. В качестве директивы Министерству иностранных дел и военным министерствам он официально определял в качестве главного противника — СССР (Советский Союз определил США в качестве главного противника только в 1950 году) и намечал ряд мероприятий, которые позднее были реализованы Западом. А именно установление «особых отношений» с США и притягивание их к обороне Западной Европы, завязывание западноевропейских стран на защиту Великобритании, создание блоков НАТО, СЕНТО И СЕАТО и сети баз по всему миру. Документ был подготовлен с позиций реальной политики и лишен какой-либо идеологии, кроме одной — защита интересов Британской империи. Он отражал голые интересы метрополии и в силу особо секретного характера был настолько откровенен, что не беспокоился о пропагандистском прикрытии в виде рассуждений о правах человека, тоталитаризме и демократии. На современном языке предлагаемые им решения можно было бы назвать технократическими. В то же время они были слишком амбициозны и непосильны для послевоенной Великобритании. Конфронтационный дух доклада должен был серьезно насторожить советское руководство.

Однажды в августе 1945 года начальник СИС генерал-майор сэр Стюарт Мензис, именовавшийся внутри службы одной буквой «С», вызвал Филби к себе и предложил ему ознакомиться с пачкой документов, полученных из Форин Офис. В письме британского посланника в Турции излагалась следующая история: вице-консул советского генерального консульства в Стамбуле Константин Волков обратился к британскому вице-консулу с просьбой о предоставлении ему и его жене политического убежища в Англии. Волков сказал, что на самом деле он является сотрудником НКГБ и в обмен на предоставление ему убежища готов передать сведения об этой организации и ее агентурной сети за границей. В частности, ему якобы известны имена трех советских агентов в Англии: два из них работают в Форин Офис, а один возглавляет контрразведывательную службу. Волков просил не использовать телеграфную шифрпереписку в информировании Лондона о его просьбе, так как советская дешифровальная служба расколола некоторые английские шифры. В комментарии британского вице-консула говорилось, что Волков был в весьма неустойчивом психическом состоянии.

Британское посольство уважило просьбу Волкова и направило сообщение о его предложении дипломатической почтой — медленно, но верно. Таким образом, документы попали в руки Филби только через десять дней после события. У Кима почти не было сомнений в том, что Волков не блефовал. В британском МИДе работали Дональд Маклин и Гай Берджесс. Маклин находился в это время в английском посольстве в Вашингтоне, а Берджесс служил в пресс-отделе Форин Офис. Контрразведывательную организацию, правда, внутри разведки возглавлял сам Филби: на IX отдел были возложены функции внешней контрразведки — поэтому именно его вызвал начальник СИС, чтобы посоветоваться по делу Волкова. У Кима были минуты, чтобы выбрать способ действий. Ему показалось, что он немного дольше, чем было нужно, читал бумаги. За это время он успел привести свои мысли в порядок и заявил, что это дело чрезвычайной важности, но, прежде чем давать рекомендации относительно дальнейших действий, ему нужно немного времени, чтобы проверить, имеется ли в архиве СИС какая-либо информация о Волкове. Начальник разведки согласился с этим и велел доложить о результате на следующее утро.

Оказавшись в своем кабинете, Филби проанализировал ситуацию и пришел к выводу, что единственным способом избежать провала было ехать в Стамбул самому и заниматься делом Волкова на месте. Придя к такому выводу, он озаботился тем, чтобы проинформировать советских друзей обо всем случившемся.

На следующее утро Ким доложил Мензису, что никаких сведений о Константине Волкове в СИС не имеется, но тем не менее его предложение представляется чрезвычайно важным. Он предложил направить в Стамбул человека, который был бы полностью в курсе дела, рассчитывая на то, что «С» предложит поехать именно ему. Мензис поддержал эту мысль и сказал, что накануне в клубе встретил бригадира Дугласа Робертса, начальника ближневосточного разведывательного отдела контрразведки МИ-5, которая отвечала за секретную работу на территории Британской империи. Бригадир произвел на «С» хорошее впечатление, и он намеревался просить начальника МИ-5 сэра Дэвида Петри отправить Робертса в Стамбул, чтобы заняться делом Волкова.

Киму было нечего возразить против кандидатуры старшего офицера. Он удалился, напомнив «С» о необходимости согласовать вопрос с Форин Офис: такая формальность могла затянуть решение вопроса и дать, таким образом, советской разведке больше времени для принятия мер в отношении Волкова. Но после обеда «С» вновь вызвал Кима к себе и огорченно сообщил, что, как выяснилось, бригадир Робертс принципиально не летает самолетами и готов отправиться в Стамбул только морем. Почувствовав, что удача вновь повернулась к нему лицом, Ким вызвался отправиться в Турцию сам. «С» облегченно вздохнул и согласился. Вместе они отправились в Форин Офис, где Филби дали письмо с указанием английскому послу в Турции оказать всяческое содействие в выполнении его миссии. В шифровальном отделе СИС Кима снабдили индивидуальными средствами секретной переписки. Только через три дня после ознакомления с материалами по делу Волкова Ким вылетел в Стамбул.

Из-за плохой погоды над Средиземным морем полет занял двое суток, два последующих дня ушли на согласование плана действий с английскими дипломатами в Стамбуле. Предстояло не только установить контакт с Волковым и провести с ним секретную встречу, но и разработать способ его тайного вывоза из Турции в Англию. Однако операция закончилась, едва успев начаться. На первый звонок английского вице-консула, обычно имевшего служебный контакт с Волковым, в советском генеральном консульстве сначала ответил человек, назвавшийся Волковым. Но вице-консул положил трубку, объяснив это тем, что голос был явно не Волкова. На другой звонок ответили, что Волков вышел. На следующий день вице-консулу сказали, что Волков уехал в Москву. В ответ на четвертый звонок английского дипломата было сказано, что ни о каком Волкове никогда не слышали.

Филби направил Мензису зашифрованное личным шифром сообщение о постигшей СИС неудаче. В своем окончательном докладе он объяснил провал тем, что настойчивая просьба Волкова не использовать телеграфную шифрпереписку задержала решение его вопроса на три недели. За это время русские могли заподозрить его в изменнических настроениях, он мог выдать себя повышенной нервозностью или проговориться под влиянием спиртного. Для СИС дело Волкова было закрыто. Но только на некоторое время.

Конечно, на основании самого первого сообщения Филби Москва приняла меры к тому, чтобы предотвратить измену Волкова. Он был своевременно вывезен из Турции. Однако переданные им англичанам наводки могли стать и действительно стали основанием для расследования и поиска советских источников. В соответствии с установленной в таких случаях процедурой все оперативные связи лондонской резидентуры были надолго заморожены и не напрасно. Длительная консервация ценных агентов была вызвана резким ухудшением условий оперативной работы: усиленным наружным наблюдением за советскими гражданами и проверкой английской контрразведкой государственных служащих по наводкам, полученным ей от Волкова и предателя Гузенко, шифровальщика ГРУ, перебежавшего на сторону противника в Канаде примерно в то же время. Главным связующим звеном между резидентурой и «Кембриджской группой» оставался Филби, который знал о мероприятиях МИ-5 против советской разведки в Англии и потому мог лучше обезопасить себя при выходе на встречи.

В конце 1946 года новый начальник СИС генерал Синклер пригласил к себе Филби и предложил ему должность резидента английской разведки в Турции. Приняв это предложение, Филби в значительной мере потерял бы тот доступ к секретной информации, который он имел в Лондоне. Но и не принять его было нельзя. Во-первых, для этого у Кима не было достаточно убедительных оснований, а во-вторых, работа на руководящей должности за границей была необходимой ступенькой продвижения по служебной лестнице. Поразмышляв, Ким решил, что все же должность резидента в Стамбуле была не худшим вариантом: Турция в то время была главной базой для разведывательной работы против Советского Союза и формировавшихся в то время социалистических стран Южной и Центральной Европы.

Пройдя курс подготовки, включавший лекцию о советской разведке и методах ее работы, Ким в январе 1947 года оказался в Стамбуле. Он был покорен красотой этого города, и неприятные воспоминания о деле Волкова ушли на второй план. Имея по прикрытию должность первого секретаря, Ким мог себе позволить снять виллу на азиатском берегу города, что вынуждало его каждый день пересекать Босфор на переполненном турками пароме и получать утреннюю порцию местного колорита.

Для английской разведки Стамбул на первый взгляд представлял самые разнообразные возможности для работы против социалистических стран. Множество иммигрантов из Балканских стран за немалое вознаграждение предлагали информацию и даже услуги целых агентурных сетей, созданных ими на покинутой родине. На поверку же часто оказывалось, что агентурные сообщения фабриковались ими в самом Стамбуле. Освоившись, Филби предложил осуществить фотографирование приграничной советской территории, что вполне отвечало запросам Лондона, занятого подготовкой к глобальному военному конфликту с СССР. Вскоре он получил специальную фотокамеру й два джипа для передвижения по горной местности, прилегающей к территории Грузии и Армении. Филби вспоминал, что ему было трудно оценить полезность сделанных им фотографий, но поездки по приграничным районам позволили ему неплохо изучить турецкую территорию с точки зрения ведения военных действий.

Операции «Спайгласс» не суждено было завершиться, так как пребывание Филби в Турции было неожиданно прервано летом 1949 года. Ким получил назначение в Вашингтон на пост представителя СИС по связи с ЦРУ и ФБР. Эта работа открывала такие возможности для проникновения в секреты всех трех спецслужб, что он даже не стал ждать согласия Москвы на занятие этой должности.

Первый и, наверное, самый главный секрет, имевший наиболее серьезные последствия как для советской разведки в целом, так и лично для членов «Кембриджской группы», стал известен Филби вскоре после вступления в новую должность. В сентябре 1949 года, перед самым отъездом в США, он вызвал на встречу Гая Берджесса и сообщил ему о расшифровке англичанами телеграммы советской разведки, отправленной из Вашингтона в Москву во время войны. В телеграмме речь шла об английском атомном физике Клаусе Фуксе, одном из основных разработчиков атомной бомбы в США, и поэтому им заинтересовалась контрразведка. Расшифровка телеграммы стала возможна из-за того, что она и другая советская телеграмма были зашифрованы с помощью одного и того же одноразового блокнота. По словам Филби, американцы безуспешно бились над ее расшифровкой несколько лет и передали англичанам, которые расшифровали ее к моменту отъезда Филби в США.

Филби сказал, что все это стало известно ему буквально только что и он уже не сможет лично передать эти сведения своему советскому связному, который провел с ним последнюю встречу в Лондоне 21 сентября. Берджесс изложил сообщение Филби в записке, которую вместе с пачкой документов сфотографировал и в пленке передал советскому связному другой член «Кембриджской группы» — Энтони Блант. Но пленка оказалась снятой с передержкой и не в фокусе, короче говоря, нечитаемой. Столь важная для разведки информация была потеряна. Сам Филби не мог передать ее в США, так как первое время находился там без связи.

История с дешифровкой советской шифртелеграммы стала известна в Москве слишком поздно, уже после ареста Фукса. Но на этом она не закончилась. 17 апреля 1950 года Гай Берджесс сообщил сведения, которые по соображениям безопасности лондонская резидентура не стала передавать шифром и направила диппочтой. «СТЕНЛИ (оперативный псевдоним Филби) просил передать, что американцы и англичане сконструировали дешифровальную машину, которая выполняет в день работу «тысячи человек за тысячу лет», — говорилось в сообщении резидентуры. — Сейчас ведется дешифровка в основном шифртелеграмм за 1945–1946 годы… Дело ЧАРЛЬЗА (оперативный псевдоним Клауса Фукса) показало контрразведке, насколько важно знать прошлое госслужащих. Хотя СТЕНЛИ доверяют, Вивиан (заместитель начальника СИС) считает, что прошлое СТЕНЛИ не совсем ясное».

Явная опасность, по крайней мере для Филби и Берджесса, пока никак не проявлялась. Более того, Берджесс получил назначение в английское посольство в Вашингтоне. Тем временем американские и английские спецслужбы продолжали работать над дешифровкой советских шифртелеграмм и вышли на источник утечки информации из британского посольства в Вашингтоне в 1945–1946 годах. Путем сопоставления указанных в переписке дат встреч в Нью-Йорке и поездок в этот город британских дипломатов они пришли к выводу, что источником советской разведки в Форин Офис, о котором говорили в свое время предатель Вальтер Кривицкий и несостоявшийся перебежчик Константин Волков, был Дональд Маклин, занимавший в то время пост начальника американского департамента Министерства иностранных дел. Ким Филби, принимавший по долгу службы самое непосредственное участие в этом расследовании, знал, что за Маклином установлено наблюдение и его арест может произойти в любой момент.

В этих условиях какие-либо контакты Маклина с советскими связными были исключены. И Филби вместе с Берджессом придумал, как предупредить своего товарища об опасности, не вызывая подозрений контрразведки. Гай Берджесс, имевший репутацию возмутителя спокойствия, за один день был трижды задержан американской полицией за превышение скорости в нетрезвом виде. По этому поводу Госдепартамент сделал британскому послу соответствующее представление. Вкупе с ранее совершенными Гаем прегрешениями оно переполнило чашу терпения посла, и он был отправлен в Лондон. Оказавшись в Лондоне, Берджесс самым естественным образом явился к начальнику американского департамента, а именно к Маклину, чтобы доложить о своем прибытии — на самом деле, чтобы предупредить его и помочь выехать в Советский Союз.

Маклин исчез из Лондона 25 мая 1951 года, буквально накануне его запланированного ареста. Вместе с ним исчез и Берджесс, хотя согласно плану он должен был сопровождать Дональда только до определенного пункта в Европе. Уход Берджесса был для Филби весьма неприятной неожиданностью потому, что он сам попадал под весьма обоснованное подозрение из-за близких отношений с Гаем. Первое, что он сделал, избавился от вещественных улик — фотоаппарата и прочего секретного снаряжения, — закопав их в лесу под Вашингтоном. После этого оставалось только ждать и продумать подготовку к предстоящему служебному расследованию. Филби оценил свои шансы и решил, что будет стоять до конца.

Развитие событий не заставило себя ждать. Через несколько дней Ким был отозван в Лондон, где прямо с самолета был приглашен на беседу в СИС. За первой беседой последовали серия допросов, увольнение «по собственному желанию», сдача паспорта и новая серия допросов, которую проводил известный своим мастерством следователя Вильям Скардон. Именно он сумел подавить волю Клауса Фукса к сопротивлению и выжать из него много полезной для контрразведки информации. Но Филби был ему не по зубам. Благодаря заранее проделанному анализу своей параллельной работы в английской и советской разведках, Ким определил уязвимые моменты своей биографии и был готов ответить на многие вопросы. Позднее он вспоминал, что самым неожиданным было предъявление ему Скардоном фотографического портрета, на котором он был изображен с курительной трубкой. Фото было сделано в молодые годы Филби, и его авторство приписывалось контрразведкой Эдит Тюдор Харт, что указывало на его связь с этой женщиной, находившейся под подозрением контрразведки из-за ее левых взглядов и участия близких ей людей в одной из разведывательных операций. Филби не стал придумывать каких-либо объяснений и сказал, что не помнит, кто и когда сделал это фото. Он говорил правду, так как действительно не помнил этого факта.

Осенью 1952 года контрразведка оставила Филби в покое, который он сам называл вооруженным нейтралитетом. Действительно, поверить в то, что он развеял все подозрения, было бы просто непрофессионально. Но было вполне профессионально предположить, что ни у СИС, ни у МИ-5 не было достаточно веских улик, чтобы дать его делу судебный ход. Филби находился в подвешенном состоянии. Выходное пособие, которое он получил в СИС при увольнении, иссякло, и других источников дохода не предвиделось. Советская разведка соблюдала максимальную осторожность: любая неосторожная попытка контакта с Филби могла оказаться для него роковой. И все же в Лондон был направлен Юрий Иванович Модин, опытный разведчик, который ранее работал с «Кембриджской группой». На одной из публичных лекций Энтони Бланта, который в это время целиком посвятил себя искусству и был инспектором королевских галерей, он установил с ним контакт и передал деньги для Филби. Для Кима это было спасением, так как случайная работа, на которую он мог тогда рассчитывать, позволяла ему лишь перебиваться с хлеба на воду.

Положение «ни войны, ни мира» сохранялось до октября 1955 года, когда в британском парламенте министру иностранных дел был задан вопрос относительно «третьего человека», под которым после разоблачения Берджесса и Маклина подразумевался Ким Филби. Отвечая на этот вопрос, Гарольд Макмиллан публично снял какие-либо подозрения с Филби. После шумной и триумфальной пресс-конференции Ким был снова на коне. Его доброе имя было восстановлено. Ему был возвращен паспорт, и он намеревался поработать за рубежом. Это было разумным решением, так как, несомненно, английская контрразведка продолжала держать его в поле своего зрения. Любая информация о «старых грехах» Филби могла привести к его аресту. За границей это было совсем не просто сделать.

В сентябре 1956 года Ким уехал в Ливан, где стал работать ближневосточным корреспондентом сразу двух влиятельных изданий: газеты «Обсервер» и журнала «Экономист». Одновременно он возобновил работу на британскую разведку, а чуть позднее восстановил связь и с советской разведкой. Слава его отца, с которым он мог теперь видеться чаще, открывала ему двери, обычно закрытые для иностранцев. Его жизнь вошла в прежнее русло. Он женился на любимой и любящей его женщине, с ним был обожаемый им лисенок, он был принят в английском обществе. Только случавшиеся с ним все чаще погружения в виски позволяли бы предположить, что не все так ладно. Впрочем, в его кругу все пили помногу.

Колокол судьбы пробил в январе 1963 года. Из Лондона приехал представитель СИС и приватно сказал Филби, что они точно знают о его работе на советскую разведку. Некая Флора Соломон, которую Ким пытался безуспешно завербовать для работы на Советский Союз еще в 1940 году, теперь сообщила об этом в контрразведку. Представитель СИС предложил Филби без шума выехать в Лондон. Вместо этого Ким тайно сел на советское торговое судно и вскоре оказался в Москве.

1 июля 1963 года британское правительство заявило, что Ким Филби был советским агентом и «третьим человеком».

В 1965 году советское правительство наградило Филби орденом Красного Знамени.

Устраивая свою жизнь в Советском Союзе, Ким отказался от предложенных ему дачи и машины. Он ездил на метро и жил в обычной трехкомнатной квартире.

О. ЦАРЕВ