Ян Черняк

Разведчику-нелегалу Главного разведывательного управления Генерального штаба (ГРУ ГШ) Яну Черняку Золотую Звезду Героя России вручили 9 февраля 1995 года в одной из московских больниц. Вручая награду, начальник Генерального штаба генерал-полковник Михаил Колесников назвал Черняка «настоящим Штирлицем».

Что скрывается за этим сравнением? Полностью на вопрос нельзя ответить даже сегодня — досье разведчика по-прежнему на особом хранении и недоступно для посторонних глаз. И все же автору было позволено перелистать некоторые его страницы.

Последние несколько дней он был в коме, и сознание редко возвращалось к нему. Жена дни и ночи проводила у постели больного. Обессиленную, ее сменяли коллеги-врачи. Однажды он начал бредить, и сиделка услышала немецкую речь. Женщина отшатнулась, словно столкнувшись с чем-то таинственным. Бред больного живо напомнил ей сцены из известных фильмов «про шпионов». Тем более что к тому времени многие газеты сообщили о присвоении разведчику Яну Петровичу Черняку звания Героя Российской Федерации.

И все же приезд в районную больницу группы генералов со свитой вызвал у медперсонала переполох. Такая представительная команда появилась в этих стенах впервые. Врачи и сестры недоумевали: как же начальники будут вручать награду? Ведь больной которые сутки не приходит в себя…

Но случилось невероятное. Какая-то неведомая сила вернула Черняка к действительности. Может, это была выработанная годами воля разведчика, которая преодолела на время тяжелую болезнь. Почувствовав в пальцах, сведенных болью, металл награды, он тихо произнес:

— Служу Отечеству!

Это были последние слова человека, который значительную часть своей жизни прожил по легенде — так люди его круга называют отличную от настоящей биографию. Через десять дней в той же невзрачной палате, где стонали еще четверо больных, Черняк ушел из жизни.

Даже из того немногого, что открыло Главное разведывательное управление, видны титанический труд этого человека, широта проблем, над которыми он работал, его вклад в укрепление обороны страны. Даже сегодня, спустя десятилетия, о нем можно рассказать только часть известного узкому кругу профессионалов, только приоткрыть полог тайны. Ряд стран, где работал Черняк, не могут быть названы. Некоторые из сотрудничавших с ним людей живы и, будучи раскрытыми, могут подвергнуться гонениям.

Накануне и в годы Второй мировой войны в ряде стран Европы успешно действовала крупная нелегальная резидентура ГРУ ГШ, которую возглавлял Ян Черняк. Входившие в нее источники информации добывали особо ценные образцы и документальные материалы по широкому спектру важнейших направлений развития систем оружия и военной техники. Перечень областей, в которых работали помощники Черняка, вызывает восхищение и заслуживает того, чтобы привести их по возможности полно.

Это авиация, в том числе и реактивная, новейшие технологии и материалы, применяемые в самолетостроении, авиадвигатели и стрелково-пушечное вооружение летательных аппаратов, бортовое радиоэлектронное оборудование, авиационные бомбы и реактивные снаряды, ракетная (в частности, ФАУ-1 и ФАУ-2) и бронетанковая техника, артиллерийские системы, химическое и бактериологическое оружие и защита от него, средства радиосвязи, радиолокации и радионавигации, инфракрасная и телевизионная техника, морское минно-торпедное оружие, средства обнаружения подводных лодок и радиоэлектронного противодействия.

Уточним одно обстоятельство: в Центр направлялись не короткие телеграфные донесения и радиограммы, а сотни листов секретных материалов, технической документации, чертежи и даже образцы. С началом войны связь с агентами в европейских странах была нарушена, не действовали и дипломатические каналы. Так случилось и с группой Черняка. Он не опустил руки, продолжал работать, методично и настойчиво старался найти выход. И каналы были найдены. Особенно плотный поток материалов пошел в Центр с 1942 года.

Переданные курьерской связью в Центр материалы позволили в самые короткие сроки и с минимальными затратами организовать и наладить производство подобных, а зачастую и более качественных отечественных систем. В подтверждение приведем лишь некоторые официальные отзывы наших специалистов на добытую сотрудниками Черняка информацию. И только в одной области — радиолокации.

Материалы из ГРУ направлялись в конструкторские бюро, институты, министерства обезличенно. Отзывы подписаны заместителем председателя Совета по радиолокации при Государственном Комитете Обороны (ГКО) инженер-вице-адмиралом А. И. Бергом.

Аксель Иванович Берг (1893–1979) в годы Великой Отечественной войны провел большую работу по созданию теории и методов расчета радиоприемных и радиопередающих устройств, применению УКВ для связи, навигации и радиолокации, выдвинул и разработал ряд проблем в области радиоэлектроники, имевших важное значение для обороноспособности страны.

«26 мая 1944 года. Присланные Вами за последние 10 месяцев материалы представляют очень большую ценность для создания радиолокационного вооружения Красной Армии и Военно-Морского Флота. Особая их ценность заключается в том, что они подобраны со знанием дела и дают возможность не только ознакомиться с аппаратурой, но в ряде случаев изготовить аналогичную, не затрачивая длительного времени и значительных средств на разработку. Кроме того, сведения о создаваемом немцами методе борьбы с помехами позволили начать разработку соответствующих контрмероприятий».

«11 июня 1944 года. Полученные от Вас материалы на 1082 листах и 26 образцов следует считать крупной и ценной помощью делу. Уполномоченный ГКО академик т. Вавилов просит о принятии мер к получению следующей части материалов».

14 октября 1944 года Берг просит направлять материалы по радиолокации непосредственно в Совет, при котором организован «специальный отдел для обработки присылаемых Вами материалов». О том, что просьба была выполнена, свидетельствует следующий отзыв.

«30 декабря 1944 года…Получил от Вас 475 иностранных письменных материалов и 102 образца аппаратуры. Подбор материалов сделан настолько умело, что не оставляет желать ничего иного на будущее. При вызванном военными обстоятельствами отставании нашей радиолокационной техники от заграницы и при насущной необходимости развивать у нас эту технику в кратчайшие сроки для своевременного оснащения нашей армии и флота радиолокационным вооружением и оружием защиты от радиолокации противника, полученные от Вас сведения имеют большое государственное значение. Работу ГРУ за истекший год в данной области следует признать выполненной блестяще».

Есть среди пронумерованных документов и другие авторитетные отзывы, к примеру, народного комиссара электропромышленности Ивана Кабанова, академика Алексея Крылова, известного кораблестроителя.

Последнее заключение Берга датировано 26 декабря 1945 года: «…Получил от ГРУ 811 иностранных информационных материалов (в том числе 96 листов чертежей)… описаний и инструкций новейших радиолокационных станций, отчетов по тактическому применению радиолокационных средств… Совет готов поддержать представление работников, участвовавших в этой работе, к правительственным наградам или премированиям».

В апреле 1946 года источники резидента Яна Черняка получили награды: два человека были удостоены орденов Ленина, четыре — Трудового Красного Знамени, восемь — орденов Красной Звезды, еще двое — ордена «Знак Почета». В списке из 16 человек не было лишь фамилии руководителя сети. Черняка включали в списки и потом, но представления «спотыкались» где-то в высоких сферах…

Ян (Янкель Пинхусович) Черняк родился 6 апреля 1909 года в австро-венгерской провинции Буковине, которая в прошлом веке успела побывать в составе Румынии и СССР, а теперь это Черновицкая область Украины. Отец был выходцем из Чехии, мать родом из Будапешта. Родители в Первую мировую пропали без вести, и Ян попал в детский приют.

В 1927 году он, окончив среднюю школу, поступает в Высшее техническое училище в Праге. Получив диплом инженера, работает в столице на небольшом электротехническом заводе. Экономический кризис оставил его без работы. Приходилось давать уроки английского, заниматься переводами в библиотеках пражских вузов. После известного Мюнхенского сговора он уезжает в Париж, а перед оккупацией Франции — в Цюрих и там перебивается частными уроками.

«После нападения Германии на СССР, — написано им в автобиографии, — вел активную борьбу в тылу врага, выполняя задания советского командования». Дело в том, что отец Яна состоял в Румынской социал-демократической партии. Это, естественно, сказалось на формировании взглядов юноши. В школьные годы — он член Социалистического союза молодежи. Выехав для продолжения образования в Берлин, вступает в Социалистическую, затем в Коммунистическую партии Германии. Здесь энергичный, молодой, образованный партийный активист попадает в поле зрения представителя советской военной разведки. Это круто меняет его жизнь. В середине 1930 года после беседы с человеком, носящим оперативный псевдоним «Матиас», Черняк связывает свою судьбу с разведкой. Еще не представляя, конечно, сколь трудная и опасная ждет его жизнь.

Работая в 1930–1935 годах в нескольких европейских странах, Черняк добывает и передает в Центр военную и военно-техническую информацию по Германии и ее союзникам. У него формируется свой стиль работы: крайняя осторожность, тонкое знание конспирации, умение логикой и аргументами привлечь к сотрудничеству людей, представляющих интерес. Высокая общая эрудиция, глубокие инженерные и экономические знания позволяли разведчику выявлять перспективные направления науки и техники. Сыграли, видимо, свою роль личное обаяние или, как сказал один из знавших его людей, гипнотизм Черняка, знание в совершенстве нескольких языков. К 1934 году Черняк успешно руководит самостоятельной разведывательной организацией.

Но одних только личных качеств, видимо, было бы недостаточно для такой сложной работы. Помогало само время. Многих людей в те годы объединяло стремление противостоять наступающему фашизму. Влиятельной силой был Коминтерн. Приехав в ту или иную страну, Черняк по партийным каналам выходил на людей со связями, организаторскими способностями, которые и ориентировали его. Ян никогда не занимал высоких постов в странах пребывания, напротив, должности и профессии его всегда были скромными. Во многом это диктовалось условиями работы, необходимостью конспирации. В своем отчете о работе в Европе, хранящемся в ГРУ, он рассказывает о некоторых профессиях, которые ему пришлось освоить: был лектором, коммерческим агентом, «чтобы объяснить мои нерегулярные рабочие часы». Но помощники, источники разведчика — это уже уровень сотрудников министерств, крупных заводов и фирм. Среди его источников — секретарь министра, глава исследовательского отдела авиационной фирмы, офицер разведки, высокопоставленный военный в штабе…

Переломным для разведчика стал 1935 год. Провал человека, который не имел прямого отношения к разведывательной сети, но знал Черняка по совместной партийной работе, вынудил его уехать. Впервые оказавшись в Москве, разведчик прошел непродолжительную специальную доподготовку в Центре под непосредственным руководством А. X. Артузова, известного по операциям «Трест» и «Синдикат». К тому времени с должности начальника Иностранного отдела ОГПУ Артузов был переведен заместителем начальника четвертого (разведывательного) управления Генштаба Красной Армии.

…В Москве начинались процессы против «врагов народа». Арестовали «Матиаса» — «крестного отца» разведчика Черняка. Наверное, нависала опасность и над Черняком. Но его направили в Швейцарию.

Новая командировка, под журналистским прикрытием, планировалась на один-два года, а продлилась более десяти лет. Черняк создал небольшую, но со значительными возможностями нелегальную агентурную группу. По некоторым данным, она называлась «Крона». К середине войны группа выросла в мощную разведывательную организацию, включающую в себя около 35 источников ценной информации, в большинстве своем работавших бескорыстно. Лично Черняк привлек к сотрудничеству 24 человека.

Источники группы передавали бесценную информацию. На их фоне тускнеет даже собирательный образ Штирлица, вобравший в себя лучшие черты многих разведчиков высокого класса. Советское командование своевременно получало от Черняка подробные данные о системах противовоздушной и противолодочной обороны Германии, о боевых возможностях, огневой мощи и конструктивных особенностях германской военной техники и боеприпасов, оперативно-тактических приемах вермахта и военно-воздушных сил.

Добывал Черняк и секретные материалы, позволяющие достоверно судить о состоянии оборонных отраслей промышленности и производственных мощностях, запасах стратегического сырья и потребностях в нем, и многое другое, что позволяло провести объективную оценку военно-экономического потенциала воюющих стран. Если перейти к некоторым частностям, то можно назвать данные о запасах олова, вольфрама, никеля, количестве новых самолетов и маршрутах их перегонки. Или: немцы приступили к производству нового танка, с присущей им тщательностью отработали техническое описание, инструкцию по ведению боя. Все эти документы скоро попали в Москву. Перед событиями на Курской дуге Центр получил от Черняка сведения о присадке к стальным сплавам, из которых немцы изготовляли артиллерийские орудия. В результате живучесть стволов советских орудий была повышена в несколько раз.

Еще гремели бои, а тогдашние союзники СССР — Великобритания и США — уже набрасывали планы послевоенного устройства мира, использования в своих интересах промышленного и научно-технического потенциала Австрии и Германии, послевоенного противостояния с Советским Союзом. Секретные доклады с этой информацией поступали руководству СССР.

Особо следует сказать о том, как резидентура Черняка добывала информацию о создании «урановой бомбы», получившей впоследствии название атомной. С середины 30-х годов такие работы велись в Германии, Великобритании, Канаде и США. Чтобы проиллюстрировать результаты работы разведчика, приведу перечень только одной «отправки» в Центр по этой тематике: доклад о ходе работ по созданию атомной бомбы с указанием научноисследовательских объектов США, исходных материалов для бомбы с описанием установок для отделения изотопа урана, процессе получения плутония, принципе создания и действия «изделия»; образцы урана-235 и урана-233; доклад об устройстве и действии уранового котла с чертежами. Даже неспециалисту понятна огромная значимость этих документов.

О том, как советская военная разведка принимала участие в добыче информации о ядерных разработках, в силу разных причин писалось немного. Черняк получал «ядерную» информацию от уже существовавших источников, первоначально ориентированных на другую тематику, затем появились новые. Среди них был и ученый с мировым именем, сотрудник секретной Кавендишской лаборатории, секретарь Бристольского, затем Кембриджского отделения Ассоциации научных работников Великобритании Алан Нанн Мэй. В свое время он учился с Дональдом Маклином, будущим агентом советской разведки, сочувствовал СССР. В британской ядерной программе «Тьюб Элойз» участвовал с апреля 1942 года. Завербованный Черняком, он получил псевдоним «Алек» и до конца 1942 года передавал ценную информацию. В январе следующего года Мэя переводят в Монреальскую лабораторию. С Черняком он оговорил условия встречи на новом месте.

Однако попытка «пристегнуть» Черняка, носившего тогда оперативный псевдоним «Джен», и его помощников к группе Шандора Радо, как это из-за недостатка информации было сделано в нашей прессе после «раскрытия» разведчика, не имеет под собой почвы. Не имел отношения он и к «Красной капелле» Леопольда Треппера. Да, они работали в одно время, даже порой в тех же странах, но пути их никогда не пересекались. Более того — и не должны были пересекаться. Группа Треппера была ликвидирована в 1942 году, Радо — в 1944, ни один из агентов Черняка не оказался в руках гестапо. Не имел Черняк контактов и с Клаусом Фуксом, с четой Розенбергов, поставлявших в СССР ядерную информацию.

Черняк не признавал авторитетов, на все имел свое собственное суждение. Мог раскритиковать и решения самого высокого начальства. В те годы, да и в наши тоже, пусть и в меньшей степени, такое не прощалось. Видимо, отчасти поэтому Черняка некоторое время обходили наградами, а после возвращения в Москву не использовали с тем масштабом, на который он был способен. Не реализован был и план посылки его в очередную длительную командировку, чтобы осесть в одной из стран.

Дважды разведчика представляли к ордену Ленина, один раз — к ордену Октябрьской революции. Но реализовано было только одно представление — в 1958 году за послевоенные командировки для выполнения специальных заданий, с которыми он справлялся с присущими ему профессионализмом и мастерством, Ян Петрович был удостоен ордена Трудового Красного Знамени.

Когда Черняку исполнилось 85 лет, руководство и комитет ветеранов военной разведки предприняли очередную попытку воздать должное человеку, так много сделавшему для страны. Докладная записка была поддержана первыми лицами Министерства обороны России и наконец-то дошла до президента.

…Однако вернемся с прошедшим доподготовку в Москве Яном Черняком в предвоенную Европу. В октябре 1938 года он переезжает в Париж. Перед тем как германские войска вошли во французскую столицу, разведчик перебирается в Цюрих, а затем в Англию.

Попробуем, насколько это теперь возможно, понаблюдать сквозь толщу лет за работой разведчика, познакомиться с его «кухней». Сразу оговорюсь: упоминая какие-то государства, я вовсе не хочу сказать, что именно в них работал наш герой. Черняк в те годы колесил по предвоенной Европе, часто проезжая то одну, то другую страну как транзитный пассажир.

Итак, после посещения Москвы его легальный румынский паспорт был «испорчен» советской визой. При неблагоприятном стечении обстоятельств она могла стать веской уликой и вызвать нежелательные последствия. Но для обратной дороги паспорт еще был нужен, и потому в нем стояли визы польского и австрийского консульств в Москве. После прибытия в Вену, перед регистрацией в гостинице, Черняк должен был уничтожить легальный паспорт и заменить его точной копией, подготовленной в Центре. Новый документ был зашит между подкладками чемодана.

Единственной поправкой в «липовом» паспорте была замена всех виз и печатей, касающихся поездки из Берлина в Москву. Так создавалось впечатление, что два месяца — до середины 1935 года — владелец паспорта оставался в Берлине и оттуда направился в Вену. Срок «липового» паспорта, как и подлинного, истекал. Перед тем, как направиться еще в одну страну, его следовало продлить в румынском консульстве в Париже. В Центре купили железнодорожный билет до Вены, выдали 80 американских долларов на покупку билета 2-го класса от Вены до Парижа и уплату за французскую и швейцарскую визы, изложили условия встречи с человеком ГРУ в Париже — опознавательные приметы, пароль и так далее. В Москве остался чемодан Яна Петровича с некоторыми личными вещами. Для него это был своего рода символ: он сюда еще вернется.

В пути обошлось без приключений, в Вене же Черняка ожидали две неприятности. В гостинице, где он намеревался снять номер, спросили паспорт. «Липовый», который надлежало предъявить, был спрятан так хорошо, что извлечь его было трудно. В поезде, на виду у попутчиков, разведчик сделать этого не мог. Отойти с большим чемоданом, например, в туалет тоже нельзя, вызовешь подозрение. Ян Петрович невольно вспомнил «паспортистов» — оба были в больших чинах. Они сослужили бы ему хорошую службу, спрятав документ в маленьком чемоданчике, с которым, не привлекая внимания, можно было отлучиться на минуту-другую.

Портье молча ждал. Пришедшую было мысль предъявить настоящий паспорт Ян отбросил, принялся не спеша, заполнять анкету, усиленно соображая, как выйти из положения. Смущение, растерянность, которые бы наверняка проявил человек обычный, насторожили бы портье. На подобных мелочах «сыпались» и опытные разведчики. А ведь из таких «мелочей» и состоит жизнь нелегала. Покончив с анкетой, Черняк спокойно сказал, что паспорт находится в багаже, он предъявит его, когда распакует чемодан и спустится в ресторан на ужин. Версия не вполне убедительная, но пришлось использовать ее. Заметим, что разведчик сказал правду.

Вторая неприятность ожидала Черняка утром, когда он отправился во французское консульство в Вене. В визе ему отказали, предложив вернуться в Берлин, где «прописан», и там во французском консульстве получить ее. В Вене на тот момент не было человека, с которым разведчик мог бы связаться и получить помощь. И он, поколебавшись, предложил клерку взятку. Чиновник улыбнулся: это другое дело. И пообещал визу в Париж на две недели, если господин сможет доказать, что вернется в Вену. Доказательством мог быть обратный билет из Парижа. Яну Петровичу пришлось потратиться. Денег после взятки хватило лишь на 3-й класс вместо 2-го, как было условлено.

Существует неверное, на мой взгляд, представление о неограниченных финансовых возможностях разведки. Разведчики сберегают для государства огромные средства, но сами зачастую вынуждены считать каждый рубль, доллар, марку…

«Скупость в финансовых вопросах Центра в… последние годы, — напишет позднее в отчете Черняк, — создавала трудности для меня. Не многое помогло успешно развивать нашу работу так, как полное изменение отношения к финансовым вопросам». До того как изменение все же произошло, разведчику не раз приходилось крайне туго, и он вынужден был экономить, порой даже на еде.

В первые годы работы в разведке он получил задание легализоваться в качестве студента. Но удачно начавшаяся акция едва не провалилась, так как по неизвестным причинам не поступили деньги, нечем было платить за обучение. Ян залез в долги к состоятельным коллегам, подрабатывал и даже добывал какие-то гроши, выигрывая в шахматы «у одного американского идиота».

В другой раз Черняку необходимо было обосноваться в стране, но не начинать работу до выхода на контакт с ним. Кто-то из чиновников в Москве распорядился… срезать на это время жалованье на четверть. Жить на эти деньги было можно, но прилично одеваться, заводить нужные знакомства, без чего немыслима работа разведчика, нельзя. И только в 1943 году жалованье Черняку было увеличено до размера, который он считал «очень щедрым и превышающим мои потребности». Потребности же этого скромного человека были невелики, и случавшиеся финансовые затруднения никак нельзя отнести к первостепенным. Жизнь нелегала — это сразу несколько жизней, причудливо соединившихся в одном человеке. Это по крайней мере две биографии, два стиля жизни, две системы ценностей, две идеологии, которые он исповедует, — одну искренне и тайно, другую открыто, но играя роль. Играя по системе куда более жесткой, чем знаменитая Станиславского с ее главным принципом «Не верю!», нельзя сфальшивить даже в малом, ибо возможности поправить игру может просто не быть.

Черняк переезжал из страны в страну и в каждой должен был держаться как ее гражданин, знающий быт, нравы, нормы поведения, язык. Он в совершенстве владел румынским и венгерским, английским и чешским, на французском и немецком изъяснялся с одинаковой легкостью и вполне сходил за коренного жителя Эльзаса. В конце 30-х годов принялся осваивать испанский, намереваясь отправиться в интербригады, воевавшие на стороне республиканцев против Франко, но это не совпало с планами советской разведки. Он располагал одновременно несколькими паспортами, и не только европейскими, одно время использовал даже австралийский. Он менял фамилии, за каждой из которых должен был стоять человек с конкретной биографией. И всякий раз нужно было держать в памяти, кто ты сегодня, каково твое прошлое, куда и зачем теперь направляешься.

Если не оказывалось рядом специалиста, он сам менял фотографии в паспортах, ставил штампы и начинал жить другой жизнью. Так было в 1938-м в Париже, когда после операции аппендицита с последовавшим осложнением он пробыл в госпитале больше месяца, а срок действия паспорта истекал. (Любопытная деталь: операцию Черняку делал сын Марселя Кашена, одного из лидеров компартии Франции.)

Разведчик всегда жил на квартирах проверенных людей, они часто знали его как партийного работника, которому требуется укрытие, но не подозревали о его иной жизни. Стараясь не попадаться на глаза соседям, он выходил из дома и возвращался по возможности в темноте, время от времени проводя ночи в другом месте — когда должен был выполнять работу «в конторе» (выражение самого Яна Петровича).

Соседи лишь изредка видели его. На этот случай была распространена история, что у него имеется постоянное место жительства, а у друзей он останавливается, приезжая по делам. Но история скоро становилась избитой, да и приютившие его друзья уставали от нервного напряжения, от того (и по-житейски это понятно, у европейцев другой менталитет), что в доме все же чужой человек. Черняк вынужден был подыскивать новую квартиру. Через некоторое время история повторялась, и наступало время, когда уже не было людей, которые могли бы его принять. Тогда оставался один путь — выехать, хотя бы на время, из страны.

В жизни разведчика был период, когда несколько месяцев он не мог легализоваться и жил без каких-либо документов. Первая случайная проверка могла поставить крест и на его работе и, возможно, на самой жизни. Но крайняя осторожность, внимание к мельчайшим деталям, точный расчет на несколько ходов вперед, как в любимых им шахматах, позволяли оставаться на плаву. И еще — тонкое знание своего дела. Например, методов посылки информационных материалов. Их использовалось много — оригинальных, хитрых.

Удивительно скромный человек, Черняк в докладах ГРУ о сделанном всячески обходил себя, отдавая славу своим помощникам: «Высокая оценка Центра ободрила всех нас», «Оценка информационных материалов ободрила источников». Он охотно делил успех с руководством: «Подробные задания Центра давали возможность подбирать наилучшие материалы из большого выбора, всегда имевшегося у нас», «Хорошее финансирование, позволявшее вербовать людей…». Многое из опыта, накопленного Черняком за почти 16 лет работы «на холоде» (организация связи, конспирация и т. д.), которым он, не скупясь, делился, вошло в арсенал разведки. Этот опыт накапливался бы и дальше, по-прежнему шли бы от талантливого резидента бесценные материалы, но… Предательство осенью 1945 года сотрудника разведки, которому было известно о деятельности одного из источников Черняка, ухудшение «контрразведывательной обстановки — все это заставило принять решение о срочном возвращении разведчика в Москву.

Однако тут нужны некоторые пояснения. В мае 1945 года Ян Черняк был переброшен в США с заданием работать по манхэттенскому проекту. Он приобрел новые источники и наладил работу. О ценности отправляемых им «атомных» материалов я сказал выше. Его работа продолжалась бы, по всей вероятности, и дальше по возрастающей, если бы не предательство лейтенанта Игоря Гузенко — «Кларка», шифровальщика канадской резидентуры ГРУ. 5 сентября 1945 года он попросил политическое убежище. Из прихваченных им с собой секретных документов были выяснены имена почти двух десятков агентов советской военной разведки. Большая их часть занималась атомной бомбой. В том числе и доктор Мэй, арестованный и приговоренный к 10 годам тюремного заключения.

В ноябре 1945 года из-за предательства Гузенко покинул США Залман Дитвин, нелегал ГРУ «Мулат». После этого было принято решение немедленно вывести из дела Черняка. Он меняет паспорта, скрывается, переезжает из страны в страну. Наконец настает день отъезда. Точнее — операции по вывозу морем на судне под видом одного из моряков советского корабля, тогда их еще называли краснофлотцами.

За три недели до этого связник информировал разведчика об отъезде, сообщил план посадки, потребовал фотографию и описание — в чем будет одет, размеры одежды и обуви, прислал явки и пароли. Тщательность Черняка видна даже в такой детали: в деле до сих пор хранится выполненный на листе бумаги в натуральную величину след его башмака. Позже состоялась опознавательная встреча без личного контакта с человеком, ответственным за посадку на судно. Черняк назвал его «ноль первым».

«Условия, выработанные для посадки меня на судно, — напишет он позже, — были ненужно усложненные, определенно сказалось на них влияние романтической кинокартины». (Указывается ее название и главные исполнители.) По предложенному плану один из помощников Яна Петровича должен был привезти на такси вещи в условленное место около жилого дома, за углом которого ждала другая машина. Она и доставит вещи на корабль.

Искренний Черняк назвал план идиотским. И вот почему. В обязанность любого таксиста «там, у них» входило поднести вещи к двери дома и позвонить. Но кому? Незнакомым жильцам? Отказаться же от услуг водителя и остаться с чемоданами на тротуаре нельзя — водитель тут же заподозрит неладное и «стукнет» в полицию. Это не взял в расчет разработчик плана, который, как видно, недостаточно хорошо знал страну.

Встреча же с самим Черняком была назначена в номере гостиницы, где жили некоторые члены команды судна. Войдя в назначенное время в фойе, Ян Петрович с удивлением увидел, что «ноль первый» стоит в дверях и разговаривает с какой-то женщиной. Его нахождение здесь, а не в номере можно было понять как сигнал тревоги и ретироваться. Но Черняк уже оценил «ноль первого» и понял, что от него всего можно ожидать. Минуя лифт, он медленно пошел по лестнице, давая возможность помощнику обогнать его.

Так и случилось. «Ноль первый» подошел к двери номера и осмотрелся кругом, «как хороший шпион в кинокартине». Обменялись паролями. Теперь Черняку надлежало изменить внешность под радиста. Тот надел шляпу, пальто и очки разведчика и напрасно пытался натянуть перчатки на свои татуированные руки. Переодетый, этот импозантный человек выглядел как клоун. Через 25 минут разведчик в форме краснофлотца и двое сопровождающих — тоже в форме — вышли из гостиницы. Швейцара в это время в другом номере русские моряки настойчиво угощали виски и джином. По дороге в порт сопровождающие пели русские песни. Шел дождь, порывами налетал ветер. Это были первые шаги разведчика в Россию.

В каюте Черняк попытался сжечь удостоверение личности и регистрационную карточку гостиницы. «Ноль первый» воспротивился этому, пытаясь прочесть фамилию. Разведчик был тактичен, но настойчив: разорвав документы, половинку с фамилией сжег, остальное отдал. Он знал, что в СССР «получит» другую фамилию, а прежняя должна исчезнуть, как и его прежняя жизнь. Позднее, в Москве, он настойчиво просил уничтожить посланные перед отправкой связному письма, которые содержали подробное его описание. Он всегда жестко следовал правилам «большой игры», не оставляя после себя следов, не деля факты на важные и не очень. Во многом благодаря этому и уцелел.

Со всего экипажа взяли расписку (я видел этот листок с двумя десятками фамилий) о неразглашении и предупреждении о судебной ответственности — на флагманском судне под видом офицера связи находился представитель контрразведывательных органов страны, откуда осуществлялся вывоз. После ужина разведчика разместили в пространстве между баками над каютой командного состава, которое он окрестил коридором. Пищи и сигарет в пути хватало, экипаж относился хорошо. Но в портах выходить не позволяли даже на палубу, и он иногда по 20 часов оставался без пищи, не имея возможности сходить в гальюн, без свежего воздуха, так как вентилятор не всегда включали. Наконец, судно пришвартовалось у севастопольского причала. К капитану подошел незаметный человек в гражданском:

— Скажите, пожалуйста, могу ли я получить четыре посылки и одно место, прибывшие из Европы?

— Да, если вы на это уполномочены.

Пароль обе стороны проговорили точно, и Ян Черняк ступил на советский берег. Несколько дней спустя он был в Москве.

…В 36 лет Ян Черняк начинал новую незнакомую ему жизнь. Там, на пространствах Европы, осталось его суровое, насыщенное тревожными событиями прошлое. Но это уже было прошлое другого человека. Получив скромное жилье, а в мае 46-го и советское гражданство, он некоторое время состоял референтом ГРУ, затем долгие годы работал переводчиком в ТАСС. На службе, среди людей, он чувствовал себя и занятым, и нужным. Но наступали долгие вечера, когда наваливалось одиночество в пока незнакомой ему, огромной Москве.

В свободное время он любил ходить в сад «Эрмитаж», играл в шахматы. И незаметно сошелся накоротке с человеком, который познакомил его с подругой своей сестры, милой 22-летней студенткой мединститута Тамарой. Позднее он узнал, что эта хрупкая девушка прошла войну, воевала в зенитном расчете. Он еще неважно изъяснялся по-русски, она кое-как по-английски, и в первую встречу они сели играть в шахматы. На следующий день он передал ей полную запись этих двух партий. Девушку поразили память этого человека, его интеллект, выдержка и необычайная интеллигентность.

Позже она обратила внимание на то, что он фиксирует каждый свой шаг короткими записями в маленьком блокноте. Например: сегодня слушали оперу, указывалось ее название.

— Наверное, ему было приятно потом вспомнить, — рассказывала мне Тамара Ивановна Черняк.

А может быть, это были своего рода опорные сигналы, понуждавшие память воспроизвести остальные события дня. Эти блокнотики вдова бережно хранила.

Однажды Ян Петрович пригласил свою новую знакомую в кафе. Тамара вспыхнула:

— За кого вы меня принимаете!

В те годы считалось, что в кафе могла пойти лишь особа легкого поведения.

— Там, где я жил, — сказал он смущенно, — напротив, считается неприличным не пригласить.

«Там, где я жил…» Он никогда не говорил, откуда именно приехал, жизнь по легенде стала его второй натурой. Нет, первой. Да его спутница и не выспрашивала.

— Я из тех жен, — говорила мне Тамара Ивановна, — кто не знает, что у мужа лежит в кармане, так мама научила.

Не могла удержаться лишь от одного, как сама говорит, «бабского» вопроса: кто у тебя там был?

— Он был удивительно мужественный человек, умел щадить других, — ответила она на не заданный мною вопрос.

Почти пол столетия прожили они вместе, но ни разу жена (не говорю уже об окружавших) не ощутила присутствие в Яне Петровиче тайны, недосказанности. Он был внешне открыт, жил полнокровной жизнью. И командировки за рубеж со спецзаданием в послевоенные годы воспринимались женой не иначе, как «по линии ТАСС». Впервые прошлое мужа приоткрылось ей немного в день его 85-летнего юбилея: из текста приветственного адреса было ясно, что оно пришло не из ТАСС…

О том, что представление к награждению его Золотой Звездой Героя поддержано в Министерстве обороны, Ян Петрович знал и с волнением ждал сначала решения, а потом и самой награды. Вставал очень рано и ходил по скромно обставленной квартире. Сердце и в преклонном возрасте не подводило его, ум оставался ясным. Только зрение стало изменять — видел одним глазом, и то не очень хорошо. По этой причине Тамара Ивановна, отправляясь на работу, просила мужа не выходить на улицу.

О чем думал он, часами вышагивая по комнате, то всматриваясь в картинки московского дня за окном, то возвращаясь к своим записям, то читая полюбившиеся военные мемуары и английскую классику в подлиннике? Он никогда не жаловался на жизнь, не предъявлял ей иски, хотя и вправе был порой это сделать. Известны случаи, когда разведчик-нелегал, много лет проведший за границей, обнаруживал по возвращении разительное отличие — прежде всего на бытовом уровне — своей страны от той, какой он ее себе представлял. Для некоторых это становилось трагедией, и они долго, порой до конца дней, не могли смириться с действительностью. Реже, если это было возможно, уезжали навсегда.

Черняк органично вошел в новую жизнь, жена ни разу не слышала от него и слова разочарования. Он делал попытку вступить в партию, тогда она еще называлась ВКП(б), но от него почему-то требовали доказать (может быть, для стажа) свое членство в компартии Германии. Для этого нужны были свидетели, так как документы подпольщика были уничтожены. Свидетельствовать мог сам лидер немецких коммунистов Вильгельм Пик — он знал человека с таким псевдонимом, который возглавлял комитет в Берлинской городской организации, в лицо же не помнил. И Ян Петрович остался беспартийным.

Тем роковым утром он также мерил старческими шагами комнату, но вдруг споткнулся о ковер и упал. Нелепый случай, перелом бедра, внутреннее кровотечение обострили накопившиеся за жизнь болезни…

Черняк никогда ничего для себя не требовал, всегда оставался в тени. Он избегал даже любительских снимков. Вдова, Тамара Ивановна, смогла показать мне лишь несколько фото «не на документы». На половине из них он снят так, что его трудно узнать. А главное — за рубежом продолжали жить и работать его люди.

Такова эта профессия, где известными становятся, как правило, немногие. А чаще их судьба — оставаться «за кадром». Правда, порой на излете дней признание, слава приходят и к ним. Хорошо, когда это случается еще при жизни. Хотя бы за десять дней до последнего вздоха, как у Яна Петровича Черняка.

Н. ПОРОСКОВ