ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ Вторник, 12 августа
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ
Вторник, 12 августа
У командиров частей и соединений практически не было времени на подготовку к решению задач, поставленных в приказе № 015. Надо было действовать без промедлений, и они действовали с учетом новых, точнее, обновленных требований и с учетом положения вверенных им войск. Очень много забот оказалось у полковника Миронова, командира 107-й стрелковой дивизии, которой с приданными частями предстояло выйти к железнодорожному полотну южнее хутора Волосково, ночью уничтожить противника в районе деревни Лысовка и близлежащего хутора, это уже за железной дорогой.
Понимая сложность задачи 107-й дивизии, Ракутин сразу же после совещания приехал на КП к полковнику Миронову.
Переговорив с ним, с начальником штаба дивизии и комиссаром, проведя с дивизионного НП короткую рекогносцировку, он пришел к выводу, что прежде чем продвигаться к железной дороге, надо овладеть высотой 251,1, пролегающей между деревнями Дубовежье — Вязовка.
— Кому поручите взять высоту? — спросил Ракутин полковника Миронова.
— Полковнику Некрасову.
Ракутин переговорил с полковником Некрасовым по телефону, согласился с его предложением применить «тихую» ночную атаку без артиллерийской подготовки.
Ракутин из доклада Миронова и своей рекогносцировки понял, что высота основательно защищена противником. По ее гребню и у ее основания гитлеровцы построили мощные заградительные укрепления: траншеи полного профиля, минометные батареи, закопанные в землю танки, сеть минных полей, проволочные заграждения в несколько рядов. Обороняющие высоту фашисты оснащены автоматическим оружием. На четыре километра вкруговую они простреливали все пространство. Подступы к высоте с трех направлений держала под прицелом немецкая артиллерия.
Днем некрасовцам не удалось овладеть высотой даже при хорошей артиллерийской поддержке частью полковника Бармотина. Лишь с наступлением темноты батальон капитана Малышева несколько продвинулся в обход высоты.
— Действуйте по своему плану, — сказал командарм Некрасову. — Будет трудно — поможем огоньком.
В полуночной темноте подразделения полка двинулись на штурм высоты.
Иван Михайлович Некрасов так описывал этот бой в одной из центральных газет: «Капитан Малышев по ходу действий захватил две немецкие бронемашины, сел в одну из них с двумя своими бойцами и приказал ехать прямо на высоту. Он ворвался в расположение противника, забросал бутылками с горючим четыре танка и бронемашину и зажег их.
Оккупанты растерялись настолько, что не дали сначала ни одного выстрела, а потом уже открыли отчаянную стрельбу. Во фланг батальону Малышева бросился немецкий батальон, но командир не растерялся. Он круто повернул первую роту и зажал гитлеровцев в смертельный треугольник. Много их было здесь заколото.
Тем временем на другом склоне высоты первый батальон (старшего лейтенанта Люманова. — М.Л.) атаковал немецкие укрепления, выбил врага из окопов и уничтожил 9 пушек и несколько минометов.
Не давая фашистам опомниться, полк теснил и теснил их, очищая один дот за другим, окружал и истреблял ненавистных врагов. Доходило до схваток в самих дотах, до рукопашной, до стрельбы в упор. Растерянность среди немцев росла и росла. Все чаще они сами покидали свои укрепления и выбегали с поднятыми вверх руками» (Ельня. Рождение гвардии. С. 100).
Существует и другое описание этого решительного ночного боя, сделанное бывшим редактором газеты 107-й дивизии Сергеем Гриняевым и опубликованное в указанной книге (с. 82–84).
Журналист обращает внимание на некоторые конкретные детали:
«Три часа полк — весь полк! — бесшумно, по-пластунски подбирался к высоте. Каждый боец держал равнение на своего соседа, каждый видел и слышал дыхание лишь своих товарищей слева и справа, каждый думал только об одном — как быстрее достичь цели.
В 2 часа 30 минут на гребне высоты один за другим ярко вспыхнули четыре “костра” — это разведчики-диверсанты, пробравшись в тыл врага на немецкой бронемашине, захваченной еще в селе Басманово, подожгли бутылками с горючей смесью четыре фашистских танка.
…К пяти часам утра высота 251,1 была полностью в руках не-красовцев».
В течение всей ночи вела бой 19-я стрелковая дивизия. Ее участок фронта после отвода наших полуокруженных войск из Смоленска для Гудериана и для его непосредственного начальника фельдмаршала фон Бока стал, пожалуй, более привлекательным, чем деревня Ушаково. Отсюда, от деревень Макарово и Клемятино, путь на Вязьму короче и прямее, потому они не хотели мириться с некоторой утратой своих позиций. Подразделениям майора Утвенко за ночь пришлось отбить несколько контратак фашистских оккупантов.
В семь часов утра дивизия майора Утвенко перешла в общее наступление. Оно началось после тридцатиминутной артиллерийской подготовки. Немецкие войска упорно отстаивали свои позиции.
Обрушили они свой удар и на высоту 251,1, где Некрасов оставил старшего лейтенанта Люманова со 150 бойцами, приказав другим подразделениям развивать наступление. На склоне высоты находился и командный пункт Некрасова. И вот на этот клочок земли немцы направили ураганный огонь артиллерии и минометов.
Днем, в разгар боя, на КП Некрасова раздался телефонный звонок. Комбат Люманов сообщил, что немцы пытаются обойти и окружить его группу. Собрав всех, кто в это время был на командном пункте — всего человек 50, Некрасов разделил их на две группы, одну повел в бой сам, вторую подчинил лейтенанту Бородачеву, приказав заходить с противоположной стороны.
«Мы атаковали с флангов немецкий батальон как раз в то время, когда Люманов вывел своих бойцов и обрушился на него в лоб. В короткое время все было кончено. Фашисты от неожиданного тройного удара, видимо, ослепли со страха и не разглядели, как малочисленны были наши атакующие группы. Всего в той смертельной схватке было заколото около 200 оккупантов», — писал Некрасов по горячим следам события в 1941 году (там же).
Самым памятным из этой быстротечной схватки оказался поступок красноармейца Ивана Сердюка. Служил он тогда в штабе некрасовского полка, исполнял обязанности заведующего секретным делопроизводством. В атаку пошел по приказу полковника со второй группой, возглавлял которую помощник начальника штаба лейтенант Бородачев. В бою дважды ранило лейтенанта. И тогда командование группой взял на себя Иван Сердюк.
«С могучим красноармейским “ура” писарь Сердюк повел бойцов в штыковую атаку, расстреливая врага в упор. Личной отвагой воодушевлял красноармейцев т. Сердюк. Штыком он заколол пять фашистских солдат…» — писала газета «За честь Родины».
Вслед за армейской газетой повторили «Известия»:
«Группа в 30 храбрецов ринулась навстречу врагу. Командир ее, будучи дважды ранен, выбыл из строя. Командование группой принял на себя комсомолец писарь штаба тов. Сердюк. Не давая врагу опомниться, он сам заколол штыком пять фашистов, увлек в рукопашный бой всю группу».
Автору этих строк довелось встретиться с Иваном Андреевичем Сердюком, когда ему шел 82-й год. О первой заметке он впервые узнал от меня, через 57 лет после публикации, о второй — в 1945 году от жены. Всю войну она хранила «Известия» с репортажем А. Кузнецова «Взятие высоты». Служил Иван Сердюк в некрасовском полку со своим односельчанином пулеметчиком Иваном Михайловым, который погиб в одном из боев за Ельню.
В целом же задачи, поставленные командующим фронтом Жуковым на 12 августа, не были выполнены. Ни одна дивизия не вошла в Ельню. В оперативной сводке штаба 24-й армии, перебазировавшегося в этот день из Семлева в деревню Волочек, отмечалось, что к 22 часам 102-я танковая дивизия в наступление не переходила, что 106-я моторизованная дивизия после неудачной утренней атаки залегла. Другие продвинулись вперед не настолько, как требовалось в приказе.
Полки 107-й стрелковой дивизии, медленно продвигаясь вперед, вышли на рубеж: 765-й подполковника Батракова — лес западнее деревни Радутино, 586-й полковника Некрасова — восточнее деревни Кусаловка, 630-й майора Меттэ — на южную окраину Митина.
100-я стрелковая дивизия тоже продвигалась вперед медленно, вышла на восточную окраину деревни Перганово и западнее Устинова.
103-я, выставив против Ушакова прикрытие силою до двух рот, остальными частями вела бой за Олыики и Семешино.
19-я сражалась за Жилино и Макарово, хутор Клемятин.
И хотя не был достигнут желанный результат, самоотверженных поступков красноармейцев и командиров было предостаточно. В 102-й танковой дивизии, не переходившей в наступление, туго пришлось связистам. Командир телефонного отделения 102-го мотострелкового полка младший сержант Сухацкий несколько раз под огнем противника восстанавливал связь. Было трудно, страшно, а связь работала.
22-летний украинец Федор Иосифович Сухацкий из города Макеевки служил в Красной Армии с 1939 года, отлично владел своей военной специальностью, уже несколько дней участвовал в боях за Ельню и всегда точно выполнял задания командования.
Красноармеец Ярослав Соболев, стрелок 583-го стрелкового полка 103-й дивизии, ночью ходил со своим отделением в разведку. Возле деревни Лукьянцево немцы обнаружили разведчиков, открыли огонь. Соболев прикрыл отход отделения, уничтожил четырех фашистов. Не потеряв ни одного бойца, разведчики вернулись к себе в роту, добыв сведения о расположении противника.
Ленинградец Ярослав Дмитриевич Соболев (ему было 23 года) уже пять раз ходил в штыковую атаку, после ранения и контузии не покинул свою часть — 583-й полк, быстро вернулся в строй. Командование подготовило документы на награждение его орденом Красной Звезды.
Много отважных поступков было на счету у воинов 19-й дивизии. В 315-м полку красноармеец Кирпичев, прибывший с последним пополнением, умело действовал в бою винтовкой и гранатой, во время атаки уничтожил трех фашистских солдат. Член партбюро 32-го полка политрук Фаттаев, сражавшийся за Ельню с первого дня, в этот день участвовал в разведке. При столкновении с противником он получил ранение в обе ноги, но до конца выполнил боевую задачу. В этом же полку сержант Копонцев, командовавший взводом разведчиков, 12 августа вечером внезапно атаковал противника. В результате исключительной решительности и храбрости (так написано в политдонесении. — М.Л.) т. Копонцева было захвачено в плен 17 фашистских вояк. Красноармеец 282-го полка Титов в атаке смело ринулся к вражескому окопу, забросал его гранатами, уничтожил 15 фашистов и с помощью подоспевших товарищей захватил четверых в плен.
Пленные уже не были редкостью в частях и соединениях опергруппы. Их допрашивали в штабах полков и дивизий, стараясь получить необходимые сведения о противнике.
Принимал участие в допросах и писатель, депутат Верховного Совета СССР Владимир Ставский, получивший известность как автор повести «Разбег». Он почти постоянно находился в войсках Ракутана. В одной из своих корреспонденции в «Правде» он писал:
«Я говорил с пленными немцами. Они рассказывали, что советский артиллерийский огонь подавляет их морально, уничтожает их в их убежищах и укрытиях. Обер-ефрейтор Миттермайер из полка “Дойчланд” дивизии СС говорил мне, что из его отделения в девять человек убито семь человек, двое ранено и оба попали в плен». 12 августа Георгий Константинович, как он пишет в своих «Воспоминаниях и размышлениях», допрашивал пленного Миттермана. Возможно, что писатель и полководец разговаривали с одним и тем же человеком, но интересы у них оказались разными. Ставский хотел знать настроение гитлеровских вояк, сражавшихся на ельнинской земле, у Жукова круг интересов был иной.
— Ваш возраст, партийность, в каких боях пришлось участвовать? — спрашивал Жуков.
— Мне девятнадцать лет, состою в «Югендфольте», отец — член партии наци. Вместе со своей дивизией участвовал в походах во Францию, Бельгию, Голландию и Югославию, — отвечал военнопленный через переводчика.
— Когда дивизия прибыла в район Ельни? Как она укомплектована?
— Комплектовалось соединение по особому персональному отбору. Большинство ее солдат в возрасте девятнадцати — двадцати лет. В район Ельни дивизия прибыла в июле, вслед за десятой танковой.
— Всю Европу прошагали, а в России хребет сломали, — сказал командующий.
— Россия — огромная страна. Мы много прошли, надо подтянуть резервы и тогда идти вперед. Так было разъяснено нам специальным приказом командующего танковой группой генерала Гудериана, — рассказывал много повидавший юнец.
— Полк все время на передовой? Какие у него потери?
— Наш полк «Дойчланд» занимал оборону в районе Ельни, — продолжал гитлеровец. — Он был выведен на отдых и потом снова брошен на передовые позиции в связи с большими потерями в частях и неудачными оборонительными действиями. Потери в полках настолько значительны, что в стрелковые подразделения зачислены тыловики. Наибольшие потери немецкие войска несут от советской артиллерии. Русская артиллерия сильно бьет. Ее огонь на немецкого солдата действует угнетающе. Командование дивизии вплоть до командиров полков сменено в связи с потерями и неудачами в последних действиях под Ельней…
Эти сообщения удовлетворяли Жукова, он продолжал верить, что стоит еще прибавить усилий и ельнинская группировка немецких войск будет уничтожена. В общем потоке военнопленных находились такие, которые не одобряли начатую немцами войну с Россией, критически относились к имперским замашкам Гитлера. Политотдел стал использовать их в пропагандистской работе с немецкими солдатами. 12 августа впервые было организовано обращение военнопленного к своим бывшим сослуживцам. В 14 часов на участке 107-й дивизии над полями и кустарниками, занятыми фашистами, зазвучала усиленная радиодинамиками немецкая речь.
— Солдаты, товарищи пятнадцатой дивизии! К вам обращается Витте Зигфрид, унтер-офицер самокатной роты разведывательного батальона 15!
Вы будете очень удивлены, что я к вам обращаюсь, но на то есть причины.
10 августа, после прорыва линии укрепления нашей роты, попал я к русским в плен.
И с этого момента я подумал, что жизнь моя кончена. Вы сами знаете все и довольно много слышали от других, что сразу же после взятия в плен — расстреливают.
Но я должен сказать на это следующее. Все, о чем нам говорили офицеры о русских, — все это ложь.
Находясь в течение двух дней в плену, я познакомился с русскими солдатами. Об обращении и уходе, которые я здесь получил, могу сказать только одно хорошее.
Сегодня с большими советскими офицерами обедал вместе за одним столом.
Здесь все равны.
Ну, дорогие ротные друзья и товарищи, и вы, обер-лейтенант Адам, лейтенант Гофман, фельдфебель Шефер, Альберт Гербет, Артур Ян, Люр, Кицман, Райн, Валлиш — ах, я мог бы перечислить все имена, но вы и теперь уже поверите мне, что это говорю я.
Будьте благоразумны и кончайте воевать.
Не верьте тому, что вам говорят офицеры. Кончайте войну, которую вам навязал Гитлер!
Русские не хотели вести с нами войну, но Гитлер начал ее. Кончайте войну и переходите на сторону Красной Армии, и только тогда наступит мир и мы возвратимся здоровыми к своим семьям.
Советский Союз не был врагом немецкого народа и не является врагом немецкого народа!
Сообщите, пожалуйста, моей жене, что нахожусь в плену и что у меня все обстоит хорошо.
Итак, дорогие товарищи, подумайте о вашей жизни, о ваших семьях и кончайте воевать!
В Советском Союзе, в стране рабочих и крестьян, сохраните вы свою жизнь и получите хорошее обращение.
Речь Витте Зигфрида была переведена на русский язык и тоже передавалась по радио на передовой линии, затем была напечатана в газете «За честь Родины». Некоторые наши бойцы, прослушав ее, говорили: «Взорвется теперь гитлеровская армия, как бомба», но фактически немцы не спешили переходить на сторону Красной Армии.
«…В эти дни, — писал Владимир Ставский в упоминавшейся корреспонденции, — немецкая группировка полностью не была еще разгромлена. У отдельных товарищей это вызывало недоумение. Они считали, что силы немцев в районе Ельни незначительны. Это было глубоким заблуждением. Главное командование немецкой армии, придававшее очень большое значение району Ельни, как выгоднейшей позиции для дальнейшего наступления в глубь страны, стремилось любой ценой удержать в своих руках этот район. Немецкое командование не жалело для этого жизни своих солдат и офицеров… Оно не считалось с тем, что по существу район Ельни оказался гигантской мясорубкой для немецких полков».
Среди отдельных товарищей, заблуждавшихся в оценке сил противника, первым был Жуков. Он требовал от своих войск продвижения вперед, ссылаясь на требования Ставки. Это была правда. Сталин считал, что, достигнув некоторой стабилизации Западного и Резервного фронтов, надо наносить противнику мощные удары. Но не следует забывать, что Жуков первый предложил нанести контрудар под Ельней. Потому он стремился осуществить его в кратчайшие сроки.
Не удовлетворенный итогами двух последних дней, Жуков приказал Ракутину продолжить выполнение поставленных задач, требовать от подчиненных командиров более решительных действий. И уехал в 43-ю армию, затем в штаб фронта. Своей особенной интуицией, подкрепляемой показаниями пленных, он предчувствовал, что враг что-то замышляет. И был прав. Враг планировал новые удары на своем Восточном фронте. В связи с тем, что группе армий «Юг» удалось окружить на Украине 6-ю и 12-ю советские армии, а группа армий «Север» возобновила наступление на Ленинград, германское Верховное командование издало 12 августа «Дополнение» к директиве № 34, в котором предлагалось группе армий «Центр» «ликвидировать вклинившиеся на запад фланговые позиции противника, сковывающие довольно крупные силы пехоты». Кроме того, фон Боку разрешалось все-таки «по своему усмотрению» провести наступление на Москву.
Жуков, конечно, никаких сведений о «Дополнении» от советских Штирлицев не имел… Он поступал так, как считал нужным, исходя из реальной обстановки на фронте. Он хотел наступать и побеждать.