Вторая мировая война

Вторая мировая война

Новые вооруженные силы Германии приняли первое боевое крещение раньше, чем закончился процесс их до предела ускоренного создания. Вопреки воле и убеждению немецких военных руководителей на них опять была возложена задача ведения мировой войны.

Парадоксальное положение, в котором оказался немецкий солдат в период второй мировой войны, было беспрецедентным. Если в первую мировую войну монархическая армия оказалась лишенной своего монархического руководства, то теперь народная армия тоталитарного государства была отдана в руки «фюрера и главнокомандующего вооруженными силами», для которого солдат ввиду его замкнутости и своеобразной профессиональной морали по отношению к нацистскому мировоззрению был не чем иным, как чуждым и подозрительным инструментом, и который злоупотребил им до такой степени, что этот инструмент оказался полностью разрушенным. Для фюрера боец был лишь частью техники, неким подобием моторизованного оружия. Как к солдату, так и к технике в этой войне, ведшейся без всякого учета сил и средств, предъявлялись чрезмерные требования, выполнить которые они были не в состоянии. Цель войны ввиду ее необъятности вполне соответствовала склонности военных руководителей к гигантомании. Стратегия и тактика приняли формы «мировоззрения». Гибкость была подменена догматизмом. Учет возможных неудач — это основное правило в руководстве боевыми действиями войск — был запрещен. Жертвы, принесенные, например, в Сталинграде, где упорно удерживались по сути дела уже потерянные позиции, были бессмысленными. Высокие качества войсковых командиров не нашли себе применения, потому что их сковывала воля дилетанта и фанатика, стремящегося к безраздельной власти. Одновременно с этим нацистская партия бессознательно работала над моральным разложением солдат, дух сопротивления которых был ослаблен в результате превращения армии в многомиллионную. Сомнение в победе считалось достойным смерти, вера в непогрешимость фюрера — высшим законом. Стремление к сохранению своего уже почти потерянного престижа привело командование к принятию роковых ошибочных решений. Двойной натиск, изнутри и извне, угнетал мыслящих людей сверх всякой меры. Широко разветвленная система террора душила всякие оппозиционные настроения в самом их зародыше. И все же среди представителей офицерского корпуса, которые разбирались в событиях, а также в невоенных кругах возникла мысль о сопротивлении. В конфликте между долгом и разумом зрело решение о покушении на главу вооруженных сил. Это был акт, посредством которого немецкая военная система могла одновременно поднять себя в глазах других и ликвидировать. В нем, помимо личной опасности, заключалось последнее величие жертвы. Однако предотвратить то. что было предначертано судьбой, этот акт уже не смог.

Единственная в своем роде катастрофа, поглотившая германские вооруженные силы, отличается большой резкостью контрастов. Армия Фридриха Великого, которая погибла под Иеной и Ауэрштадтом, будучи вверенной неспособному командованию с устаревшими взглядами, была лишь тенью самой себя. Ее слава целиком утонула в жалком поражении. Но в период второй мировой войны тотальный разгром армии последовал непосредственно за ее блестящими историческими победами. В своем последнем походе немецкая армия располагала командирами самых необыкновенных способностей. Разложение формы и духа армии совпадает по времени с ее наибольшими военными успехами.

Несчастье, которое постигло Германию, преступления, в которые ее вооруженные силы были втянуты помимо их воли, а также победы союзников, планомерно развенчивавшие немецкого солдата, стерли память о славных походах армии сквозь ад второй мировой войны. Действия армии стали предметом политических и идейных споров, и этим была ликвидирована возможность правильно анализировать их сущность. О них вспоминают со стыдом, и теперь считается неприличным говорить о победах армии, которая воевала под фальшивыми знаменами. Но существуют события, которые становятся понятными только как целое и открываются только для внутреннего анализа. Величие и бессилие, слава и позор неразрывно связаны между собой в этом походе немецкой армии к своей гибели. Понять трагедию поверженной армии может только тот, кто вместе с ней смог пережить и ее триумф, и ее унижение.

Дело в том, что и тот головокружительный успех, который армия пережила в начале войны, является существенной частью этой драмы. Конечно, в первую мировую войну армия также вела победоносные наступления, например в Сербии и Румынии. Но они лежали на периферии событий. Наступление же на решающем фронте во Франции уже через несколько месяцев дало уверенной в победе немецкой армии первый урок отступления, отступления, которое явилось началом бесконечного бедствия позиционной войны. Танненберг был единственным случаем «славной победы», но ведь это было оборонительное сражение. В целом же немецкая армия в течение четырех лет воевала «под мрачным небом». Поскольку с немецкой стороны война велась без зажигающих лозунгов, постольку и успехи на фронте не имели того, что окрыляет человеческую фантазию.

Вторая мировая война имела совсем другой характер. Армия вступила в войну без того наивного воодушевления, которое наблюдалось в августе 1914 года. Ни народ, ни армия войну не одобряли, ибо она в противоположность предшествовавшим войнам противоречила принципам народной армии, созданной только для обороны. Но уже начало войны с Польшей в сентябре 1939 года принесло солдату неожиданную для него славу. Вместо затяжной войны с применением большого количества техники получилась война молниеносная. В безудержном продвижении вперед, как например при «штурме Львова», солдат испытал ни с чем не сравнимую радость победы. На карте военных действий вырисовывалась картина безукоризненно проведенной операции больших масштабов. В течение трех недель была захвачена вся Польша, уничтожена вся польская армия. Количество пленных достигло сотен тысяч. Собственные потери оказались самыми незначительными. Если до начала этой войны у кого-нибудь еще и были сомнения в отношении ее справедливости, то уже в первые дни они полностью рассеялись под впечатлением зверств, совершаемых поляками над польскими немцами, как это было, например, в «кровавое воскресенье» в Бромберге (3 сентября 1939 года). Таким образом, фронтовой солдат получил оправдание своим действиям. Операция в Норвегии (не против Норвегии) в апреле — июне 1940 года своим блеском затмила успехи Польского похода. Победа в Польше была одержана при явном превосходстве немецких войск. В успехе войны не было сомнения с самого ее начала. Смелость верховного командования заключалась в том, что оно решило начать операцию в Норвегии при наличии фланга, прикрытого только блефом Западного вала. Этот факт дошел до сознания общественности лишь значительно позднее. Норвежская операция превзошла своей быстротой и размахом все считавшееся до сих пор возможным и уже потому увенчалась успехом. На виду у значительно превосходящих сил английского флота немецкие войска были высажены по побережью Норвегии, вплоть до самой северной ее оконечности. В этой операции впервые было осуществлено взаимодействие крупных сил армии, флота и авиации. Здесь впервые были проведены действия, характерные для молниеносной войны, в условиях горной местности. Борьба и победа баварских горных стрелков под командованием генерала Дитля под Нарвиком надолго запечатлелись в сознании народа. Разгром английских войск повысил у солдат и офицеров чувство собственного достоинства. Казалось, что при таком командовании для немецких войск нет ничего невозможного.

Рог изобилия, давший немцам столько успехов, еще не иссяк, но то, что в действительности это был ящик Пандоры, понимали немногие. В то время, когда в Норвегии еще продолжались бои, немецкая армия Западного фронта начала наступление, и в течение четырех недель Франция оказалась разгромленной наголову. Бельгия и Голландия были оккупированы, а англичане выбиты с материка. То, что в предыдущих кампаниях только ощущалось, теперь стало вполне очевидным: победы немецкой армии были достигнуты в конечном счете благодаря ее высокому моральному духу, существенно отличавшемуся от морального духа противника. Дипломат и писатель Жиродо прекрасно передал отношение французской буржуазии к войне, когда он — я не пытаюсь иронизировать — как начальник службы пропаганды заявил в декабре 1939 года в Американском клубе в Париже: «Золото находится в глубочайших подвалах, армия — за бетонными стенами укрепленных линий. Это те клады, которые следует хранить неприкосновенными как можно дольше и только тогда поставить на карту, когда все будет казаться потерянным». Это «безумие Мажино» стоило французской армии ее морального духа и привело Францию к военному поражению. Да и как могла подобная склонность народа и правительства к «апатичной войне» заставить свою армию оказать сопротивление той революционной динамике, с которой немецкие вооруженные силы, смело используя новые тактические возможности, открывшиеся в связи с появлением авиации, танков и моторизованных соединений, в одно мгновение прорвали пояс укреплений, считавшийся доселе неприступным, и разбили самую славную — наряду с немецкой — армию Европы нынешнего века.

Сочетание фантазии, военного искусства и солдатского энтузиазма совершило чудо. Количество пленных, насчитывающее почти два миллиона, дает представление о масштабе операции. Тот факт, что кампания велась «против Версаля», и то, что войска проходили по местам боев первой мировой войны, воспринималось немцами как избавление от позора за прошлое поражение. И это окончательно решило ее исход. То был один из редких случаев в истории войн, когда армия завоевывала себе столь пышные лавры. Вспоминается троянский Гектор, которому Зевс перед концом битвы дал еще один глоток из сосуда славы.

Вскоре Германии удается еще одна в совершенстве подготовленная и проведенная операция: весной 1941 года в течение двенадцати дней одерживается победа над Югославией, располагавшей армией в 1400 тыс. человек. Не проходит и двух месяцев, как Греция, несмотря на ее мощные горные укрепления, лежит у ног Германии. После польской равнины, после области полярного круга, после пресыщенной культурой земли Франции театром военных действий становится страна античной культуры. Захват английской колонии — острова Крит — парашютными и воздушно-десантными войсками является опять-таки беспримерным достижением тактического искусства.

Война на Балканах была заключительным аккордом той героической симфонии, того военного торжества, которое привело немецкую армию на востоке, западе, севере и юге к самым дальним границам Европы. В той легкости, с которой жаждущая подвигов немецкая молодежь со стальными шлемами на головах или просто с непокрытой челкой проходила в начале войны через нашу часть света, не было легкомыслия, и война, за исключением кампании в Польше, велась еще без всякой ожесточенности. Исключительный подъем морального духа немецких войск был обусловлен всей военной обстановкой. Успехи войны в Европе привели — да и как могло быть иначе — к неограниченной вере в командование. Но «солдаты фюрера» не чувствовали себя — и это до сегодняшнего дня остается для всех фактом — соучастниками бессовестного насилия над окружающими народами, которое вершил национал-социализм. Армия не имеет обыкновения ни в бою, ни тем более в условиях победы предаваться политическим размышлениям. Но она может быть окрылена какой-нибудь исторической и политической идеей общего характера и находить в ней моральное оправдание своим действиям. В данном случае идея заключалась в том, что германскую империю ее руководители изображали державой, борющейся за порядок в Европе. За пределами Германии эта идея имела по крайней мере потенциальную силу убеждения, хотя для ее осуществления национал-социализму недоставало ни материальных, ни моральных сил. Следовательно, война не представлялась лишённой смысла. Солдат чувствовал, что он находится на службе великой идее, осуществление которой казалось ему возможным с предельно малыми жертвами как с той, так и с другой стороны. Казалось, что Европа навсегда собиралась положить конец своим войнам. Старый солдатский дух был еще достаточно сильным, чтобы, несмотря на вторжение национал-социализма, влиять на моральное поведение войск в целом. Это является изумительным доказательством силы и преемственности солдатских традиций. Дух национал-социализма еще не успел проникнуть в армию. Немецкая армия отличалась от войск SS, представляя собой не политическую «армию мировоззрения», а армию солдат. Особенно сильно это различие ощущалось в оккупированных районах.

Немецкие вооруженные силы были призваны выполнить еще одно, хотя и ограниченное, но славное дело. Полные приключений боевые действия африканского корпуса под командованием «лиса пустыни» Роммеля не уступают кампаниям в Польше, Норвегии и Греции. Танковые сражения в пустыне были по существу единственными за весь период военной истории, а внезапные шахматные ходы подвижных войск Роммеля вряд ли когда-нибудь смогут быть повторены. Но эта кампания кончилась полным поражением немецких войск. Превосходство англичан на Средиземном море, где они сумели сорвать снабжение войск Роммеля, а также сосредоточение колоссальных вспомогательных сил союзников в Египте буквально сломили боевую силу немецкого корпуса «Африка». Однако как раз эта кампания, проведенная с безупречным рыцарством, сохранила свое зажигательное действие в сердцах солдат. И когда окончательно потухла звезда немецкой армии, тогда и только тогда искра разгорелась в пламя. В этот единственный момент противник увидел немецкого солдата таким, каким он был в действительности. И все же на всех театрах военных действий немецкий солдат оставался одинаковым. Только, может быть, благодаря такому старому и опытному военачальнику, как Роммель, здесь ярче, чем где-либо, проявилось фронтовое единство, войск и командования.

К тому времени уже началась война против России, которая коренным образом изменила положение немецкого солдата (говоря о войне в России, я имею в виду только солдата, а отнюдь не операции, которые там проводились). Обстановка сразу стала неясной. Правда, в колоссальных битвах первой фазы войны немецкой армии удалось окружить и разбить русские армии, продвинуться до ворот Москвы и дойти до самого сердца Кавказа. Выступая против большевизма плечом к плечу с вооруженными силами Финляндии, Италии, Венгрии, Румынии, а также вместе со словацкими и хорватскими частями и добровольцами из Испании. Швеции, Дании и даже из Франции, Бельгии, Голландии и Норвегии, то есть с представителями тех стран, с которыми он только что воевал, немецкий солдат мог чувствовать себя защитником Европы. Но при выполнении этой задачи. которая казалась ему исторической миссией, оправданной всем ходом истории, он попал в безвыходное положение. В то время как немец был убежден, что защищает дело Запада, Запад нанес ему удар в спину. До самого горького конца нас не покидала надежда, что Запад, наконец, поймет и признает, что мы защищаем Германию и, следовательно, всю Европу. Такая надежда, по-видимому, и побуждала немецких солдат продолжать борьбу даже тогда, когда война была уже проиграна.

В добавление к этому на солдат легло еще более тяжкое бремя в виде неумелого руководства со стороны собственного командования. Идеологическая ненависть и отчаяние, в которое оно впало в связи с совершенно непредвиденными трудностями (ведь Гитлер надеялся покончить с Россией в течение нескольких недель), привели к изменению форм борьбы. Противник был заклеймен как человек низшей расы, по отношению к которому разрешаются любые действия. Население оккупированных областей, готовое вначале приветствовать немцев как своих освободителей, оказалось порабощенным. Это привело к усилению партизанского движения. За линией фронта эсэсовские отряды устраивали еврейские погромы. Нечеловеческое обращение с военнопленными привело к тому, что противник воевал крайне ожесточенно, до последнего патрона. И чем дальше немецкий солдат оставался в этой стране, тем большим адом становилась она для него.

Да и со стороны своего же командования он видел к себе такое же нечеловеческое, презрительное отношение. Невыносимые нагрузки в боях, суровый климат и бесконечные сюрпризы противника превзошли предел человеческой выносливости. Дорога побед стала дорогой могил. Тот факт, что при таких невероятных испытаниях, далеко превосходящих все пережитое в первой мировой войне, морально-боевой дух немецкой армии не был сломлен, не поддается объяснению, как и всякий большой нравственный подвиг.

Тому, что в конце войны не повторились события 1918 года, помешали два обстоятельства. Во-первых, известно, что основная масса действующих войск даже в беде не потеряла доверия к своему верховному командованию, которое по сути дела было недостойно его. Эта вера в «фюрера» сложилась вначале в кругах самих национал-социалистов и уже затем распространилась на народ. Но в вооруженных силах благодаря неизвестному ранее искусству пропаганды она была построена прежде всего на успехах первых лет войны. Вера армии в своего полководца, приведшего ее к победе, всегда была и остается существом солдатской службы. С этой верой солдат может пережить любое поражение. Кроме того, стратегия противника, рассчитанная на полное уничтожение, была направлена не только против армии, но и против всего немецкого народа. А известно, что тот, кто не ждет пощады, всегда борется с мужеством отчаяния.