СОЗДАТЕЛЬ ДЕСАНТНОЙ ТЕХНИКИ

СОЗДАТЕЛЬ ДЕСАНТНОЙ ТЕХНИКИ

В Экспериментальном институте Павла Игнатьевича Гроховского занимались воплощением в жизнь многих пионерских идей. Эти идеи генерировал Павел Игнатьевич, воплощались же они в жизнь конструкторами института.

Одним из проектов Гроховского был сверхскоростной истребитель Г-26. Основная идея самолета была использовать всего лишь два колеса — большое носовое и маленькое хвостовое. Для увеличения скорости самолет имел небольшое крыло; чтобы при этом посадочная скорость осталась невелика, крыло самолета оснастили закрылками, занимавшими всю заднюю кромку между элеронами. Истребитель имел два пулемета ШКАС на крыльях. Обтекаемые формы самолета позволяли рассчитывать на скорость порядка 565 км/час (а были надежды и на 600 км/час). Дальность составила бы 750 километров. Для конца 1930-х эти параметры были неплохими. Единственный недостаток самолета: из-за велосипедного шасси самолеты могли взлетать только с аэродромов с твердым покрытием — но для системы ПВО Москвы, Минска и Ленинграда создать сеть таких аэродромов было нетрудно.

Их не создали. Как и самолета Г-26. Когда самолет был готов уже на 90—95 процентов, в институт прибыла комиссия ГУАП, которая вынесла решение: постройка самолетов в институте Гроховского нецелесообразна, а почти готовые самолеты подлежат уничтожению как бесперспективные. На глазах сотрудников института две машины — Г-26 и «летающий крейсер» Г-38 оттащили в дальний конец заводского аэродрома и подожгли. А вскоре ликвидировали и Экспериментальный институт. Это произошло после смерти Тухачевского, который поддерживал Гроховского. Позднее в сталинских застенках погиб и Гроховский.

Одним их важных элементов «глубокой наступательной операции» считалось использование парашютных десантов. Именно для разработки оборудования для десанта по инициативе Тухачевского и было создано в 1933 году специальное Особое конструкторско-производственное бюро, которое возглавил Павел Игнатьевич Гроховский. Павел Игнатьевич к этому времени создал десантные парашюты с принудительным (автоматическим) раскрытием. Этот парашют пошел в массовое производство. В конце 1930 г. при Управлении ВВС РККА был создан конструкторский отдел под руководством П.И. Гроховского, которому было поручено включить в план работы и воздушнодесантную технику: парашютно-десантную тару, парашютно-подкрыльные контейнеры для людей, десантные парашюты из хлопчатобумажной ткани вместо дорогостоящего шелка.

Коллектив Гроховского успешно справился с задачей: использование дорогого шелка удалось исключить.

В марте 1931 г. штаб РККА принял решение о создании в Ленинградском военном округе опытного воздушно-десантного отряда, которому придавалась тяжелая бомбардировочная эскадрилья в составе 12 самолетов ТБ-1 и один корпусной авиаотряд в составе 10 самолетов Р-5. М.Н. Тухачевский распорядился включить в отряд «парашютный эшелон», в задачи которого вошел бы захват в тылу противника аэродрома или посадочной площадки для последующей высадки остального десанта.

Осенью 1931 г. на сборах высшего начсостава Ленинградского военного округа под Ленинградом впервые был успешно применен комбинированный парашютно-посадочный десант.

ОКБ Гроховского построило подвеску для перевозки под фюзеляжем самолета ТБ-1 автомашин, легких орудий и других военных грузов.

В план работ ОКБ ВВС на 1932 год были включены планер Г-63, буксируемый разведывательным самолетом и вмещающий 17 человек и 500 кг груза, и еще более мощный планер Г-64 грузоподъемностью 50 человек, который должен был буксироваться самолетом-бомбардировщиком ТБ-1.

В плане работ ОКБ также значились парашютные платформы (Г-37а, Г-38а, Г-43, Г-62) для сбрасывания с грузовыми парашютами с самолета ТБ-1 полевого 76-мм орудия и автомобилей типа «Пикап», а с самолета ТВ-З-мотоциклов с коляской и танкеток. К ним соответственно готовились и грузовые парашюты (типа Г-56, Г-57, Г-58, Г-59Аи Г-72).

В сентябре 1931 г. на маневрах Киевского военного округа для развития успеха наступающей стороны в район села Могилевки, под Киевом, с трех самолетов АНТ-9 был выброшен парашютный десант в составе 29 бойцов, а также сброшены две пушки, пулеметы и другое оружие с боеприпасами.

В 1933 г. в СССР были организованы четыре воздушно-десантные бригады специального назначения, а уже в 1935 г. во время киевских маневров был сброшен десант из 1200 человек. После захвата парашютистами района десантирования там приземлились самолеты с 2500 пехотинцами, артиллерией и мотомеханизированными подразделениями. Одним из иностранных наблюдателей был немецкий полковник Штудент. Увиденное послужило для него весомым доказательством необходимости организации в Германии первого батальона парашютистов. Три года спустя Штудент стал во главе первой немецкой воздушно-десантной дивизии.

В 1936 г. во время учений в районе Минска самолеты РККА сбросили 1800 парашютистов, а затем в этот район переправили самолетами еще 5700 солдат с тяжелым вооружением, артиллерией и танками.

...Во время войны были предприняты попытки высадить крупные десанты — но эти десанты надежд не оправдали. Первую крупную операцию предприняли под Вязьмой — но немцы перебросили танки, а десант не имел крупных орудий. Десантники доставили немцам много неприятностей, но по-настоящему серьезных задач выполнить не смогли. Как тут не вспомнить, что в КБ Гроховского разрабатывались безоткатные (динамореактивные) орудия. У немецких десантников безоткатные орудия имелись.

Второй раз попытка высадить крупный десант была во время боев за Днепр. К сожалению, перед высадкой поднялась густая дымка и потому район высадки подвергнуть предварительной бомбардировке не удалось. Предполагалось десантирование провести в три рейса — но после первого захода немцы открыли столь сильный огонь, что командовавший операцией Н.С. Скрипко прекратил десантирование. Позднее он писал:

«Десантная операция в районе букринского выступа заставила меня со всей тщательностью разобраться в недостатках и организации.

АДД к тому времени совсем не имела опыта выброски крупных десантов. У нас не было тогда специально подготовленной военно-транспортной авиации, не было самолетов, на которых можно было перевозить, с которых можно выбрасывать и высаживать крупные воздушно-десантные или стрелковые войска с их боевой техникой (то есть артиллерией и танками, — А.П.). Попытка, как мыслилось в довоенное время, использовать для этой цели гражданские пассажирские самолеты и устаревшие бомбардировщики не оправдала себя.

Дальнейшая практика показала, что с ростом оснащения войск боевой техникой более 80 процентов общего веса воздушного десанта, даже с ограниченным количеством артиллерии, составляют вооружение и боеприпасы. Самолет Ли-2, которым мы тогда располагали, имел дверь шириной 70 сантиметров. Через нее нельзя было погрузить на борт корабля ни орудия, ни другую крупногабаритную технику — она позволяла выбрасывать в один поток только парашютистов с личным оружием. Парашютно-десантные мешки с грузами или предметами вооружения весом до 80 килограммов и ограниченных габаритов протаскивались к двери вручную и выталкивались. Разумеется, все это происходило медленно.

Чтобы разброс парашютистов и грузов по дальности сократить до минимума, отделение десантников от самолета необходимо доводить хотя бы до 30 секунд. На кораблях нужны быть десантные люки таких размеров, чтобы они позволяли парашютистам и технике оставлять самолеты в минимальное время. Эти требования диктовала военно-транспортной авиации боевая действительность. Нам нужны были самолеты, способные совершать взлет и посадку на грунтовых аэродромах или площадках с минимальным разбегом и пробегом. Требовалось оборудовать их современными средствами самолетовождения и точного десантирования, установить на них стрелковое и ракетное вооружение, необходимое для обороны от истребителей ПВО противника и подавления его наземных средств».

Практически вся техника, о которой пишет маршал авиации Н.С. Скрипко, составляла некогда тематику института Гроховского. Поскольку перед войной эта тематика в жизнь воплощена не была, Н.С. Скрипко занялся ею после войны. По его настоянию была создана военно-транспортная авиация. По тактико-техническим требованиям ВВС конструкторское бюро Олега Константиновича Антонова создало самолеты Ан-12 и Ан-22. Вслед за этим промышленность приступила к серийному выпуску тяжелого военно-транспортного Ил-76 С.В. Ильюшина. Эта техника, позволяющая легко выбрасывать десант (парашютисты идут на выброску двумя колоннами) и тяжелую технику, позволила десанту наконец стать достаточно внушительной силой, способной решать важные задачи.

Наряду с крупными десантами М.Н. Тухачевский занимался и разработкой теории диверсионной деятельности в тылу противника. Дон Миллер в своей книге о частях специального назначения «Коммандос: Формирование, подготовка, операции» пишет следующее:

«В тридцатые годы в Красную Армию широким потоком начала поступать новая военная техника: автомобили, танки, минометы, радиостанции, самолеты, автоматическое стрелковое оружие. Это повлекло за собой значительные изменения в тактике ведения боевых действий. Именно в то время в Генеральном штабе РККА разработали, а затем опробовали в ходе многочисленных военных маневров теорию «глубокого прорыва». Данная концепция предусматривала массированное вторжение в боевые порядки противника колонн бронетанковых и мотомеханизированных войск при непрерывной поддержке авиации и артиллерии, с одновременной высадкой воздушных десантов в стратегически важных районах его обороны. Главным вдохновителем этой теории был маршал Михаил Тухачевский. Ее наглядное воплощение — действия германских войск в 1939—1941 гг., так называемая «молниеносная война», «блицкриг».

В теорию «глубокого прорыва» органично вписывались разведывательно-диверсионные действия в тылу неприятеля. А неприятель этот был уже вполне ясен: национал-социалистская Германия. Поэтому в январе 1934 года начальник Генерального штаба РККА издал директиву, предписывающую создание специальных диверсионных подразделений в Красной Армии. К началу 1935 года они были созданы и развернуты вдоль западной границы СССР, то есть вдоль границы с Эстонией, Латвией, Литвой, Польшей и Румынией.

В целях обеспечения секретности директива предписывала именовать эти подразделения «саперно-маскировочными взводами» и формировать их при саперных батальонах дивизий. В конце 1935 года такие подразделения, численностью по 40 человек каждое, имелись уже во всех без исключения приграничных стрелковых и кавалерийских дивизиях РККА западных военных округов. Предполагалось, что в случае войны такой взвод может действовать как в полном составе, так и мелкими группами, по 5—7 человек.

Задачи «саперно-маскировочных» взводов были сформулированы следующим образом: переход государственной границы пешим порядком (при ведении наступательных действий), либо укрытие на своей территории (в случае внезапного нападения противника), с последующим выдвижением к тем объектам во вражеском тылу, которые будут им указаны командованием, конкретно начальником разведки дивизии. Необходимо вывести эти объекты из строя, дезорганизовать работу тыла вражеских войск, сеять панику, развертывать партизанское движение. Основной упор предписывалось делать на диверсии, разведывательные задачи ставились только как попутные. Радиосвязь с диверсантами не предусматривалась, допускалась передача информации в случае крайней необходимости с помощью связных.

Личный состав для взводов «маскировщиков» отбираются из числа комсомольцев, прослуживших в Красной Армии не менее двух лет, после тщательного изучения и проверки кандидатов органами государственной безопасности. Предпочтение отдавалось тем из них, кто закончил среднюю школу, имел хорошее физическое развитие, владел немецким языком и положительно себя зарекомендовал во время службы.

Затем в течение одного года отобранных бойцов обучали в составе взвода. Основной упор в обучении делали на огневой подготовке, минно-подрывном деле, тактике диверсионно-разведывательных действий, ориентировании и совершении маршей в условиях бездорожья. Большое внимание командование уделяло выработке у бойцов физической выносливости, а также изучению германской армии (организация, уставы, форма одежды и знаки различия, вооружение, боевая техника, документы, карты). В том же 1935 году начали действовать специальные курсы для командиров этих взводов, расположенные на одной из учебных баз Главного разведывательного управления РККА в окрестностях Москвы.

После года службы в составе взвода разведчиков-диверсантов увольняли в запас и компактно расселяли в населенных пунктах вдоль границы. Там их устраивали на работу, строили за счет государства дома, выдавали в личное пользование домашний скот, перевозили на новое место жительства их семьи. В основном, они поселялись в селах, иногда — в небольших городах на окраинах, где жители вели образ жизни, мало чем отличавшийся от сельского. В ближайших воинских частях для них хранилось вооружение и снаряжение (стрелковое оружие, боеприпасы, взрывчатка и средства взрывания, карты местности, сухие пайки, медикаменты).

На территории сопредельных государств (Эстонии, Латвии, Литвы, Польши, Румынии) агенты разведуправления генштаба приступили к созданию опорных баз для «саперов-маскировщиков». Эти базы создавались главным образом в сельской местности, на хуторах, хозяева которых сотрудничали с советской разведкой. Хозяева таких хуторов должны были хранить запас продовольствия для диверсантов, оружие, взрывчатку и средства взрывания иностранного производства (немецкого, польского, румынского и т.д.). Была отработана система паролей, явочных мест, взаимного опознания. Предполагалось, что в ходе боевых действий вооружение, снаряжение и продовольствие диверсантам будут также доставлять самолеты, сбрасывая груз на парашютах по сигналам с земли.

Необходимо отметить, что идея создания армейских разведывательно-диверсионных подразделений возникла не на пустом месте. В СССР в конце 20-х и начале 30-х годов велась огромная работа по подготовке партизанской войны в случае возможного нападения врага. Были обучены или переучены сотни бывших партизан гражданской войны, разработаны новые специальные диверсионные средства — с упором на то, что партизаны смогли бы сами сделать в тылу врага из подручных материалов. Диверсионные школы прошли и многие деятели Коминтерна, отправившиеся затем руководить «рабочим движением» в Европе и Америке.

18 июля 1936 года часть испанской армии, во главе с генералом Франко, подняла мятеж против левого правительства республики. Генерала поддержали фашистские Германия и Италия, в короткое время отправив мятежникам около двух тысяч боевых самолетов, 1200 танков, две тысячи орудий, винтовки, пулеметы, снаряды и патроны. В Испанию из этих стран отправились хорошо обученные летчики, танкисты, артиллеристы и другие специалисты.

Численность итальянской экспедиционной армии достигала 200 тысяч человек, германского легиона «Кондор» — 50 тысяч человек. Это вмешательство в значительной степени изменило ход войны. По мере того, как регулярная республиканская армия отступала, на занятой мятежниками территории начинали действовать партизанские группы и отряды.

Численный и качественный рост армий, вовлеченных в конфликт на стороне Франко, в сочетании с действиями контрразведки, значительно сузили возможности партизан бороться с противником в открытом бою. С другой стороны, эти армии неизбежно стали более зависимыми от самых разных поставок, от ГСМ до боеприпасов. Это впервые в XX веке открыло совершенно новые возможности по ведению диверсионной войны, и многие диверсионные приемы, отработанные в ходе гражданской войны в Испании, были затем тиражированы и использованы в самых разных странах в разное время.

У испанцев, в последний раз партизанивших во время наполеоновских войн, не было ни навыков, ни специалистов-диверсантов, способных решать специфические задачи партизанской борьбы в тылу современной регулярной армии. Увидев это, старший военный советник Яков Берзин предложил верховному командованию РККА и лично Сталину направить в Испанию хорошо подготовленных, опытных командиров и специалистов — выпускников спецшкол. Их ускоренно обучили испанскому языку, и они начали свою деятельность в роли советников и инструкторов.

Диверсионные действия в Испании осуществляли как мелкие (5—10 человек), так и крупные (50—100 человек) отряды. Их выводили в тыл противника пешим порядком через линию фронта. Продолжительность действий составляла от 10 суток до 3-х месяцев. На первом этапе войны предпочтение отдавалось небольшим группам, затем — крупным. В последующем их объединили в 14-й (Партизанский) корпус, подчинявшийся разведотделу Главного штаба Республиканской армии. Радиосвязь с группами из-за ее ненадежности, громоздкости переносных радиостанций и их острой нехватки практически не использовалась. Разведывательные данные командиры групп сообщали после возвращения из тыла противника.

Отряд партизан, которым командовал испанский капитан Доминго Унгрия, пользовался советами советского профессионального диверсанта И.С. Старинова. Именно он стал основой для создания партизанского корпуса. За те 10 месяцев, что в отряде находился Старинов, было совершено около 200 диверсий и засад, в результате которых потери противника составили более двух тысяч человек. Самой крупной операцией явилось уничтожение в феврале 1937 г. под Кордовой поезда со штабом итальянской авиадивизии и марокканцами. Собственные потери составили за это время всего 14 человек (...)

К весне 1938 года в составе корпуса были четыре дивизии по три бригады в каждой. Части корпуса продолжали партизанские действия и после падения Испанской республики, а затем основные силы перешли во Францию. Здесь они были интернированы. Другие во главе с Унгрия уплыли в Алжир и затем — в СССР.

Опыт войны в Испании показал высокую эффективность диверсионных подразделений типа «саперно-маскировочный взвод». Десятки взорванных мостов, складов боеприпасов и горючего, более тридцати железнодорожных эшелонов с техникой и снаряжением, несколько аэродромов с десятками самолетов на каждом из них, сотни километров выведенных из строя железных дорог, множество захваченных документов — неполный итог действий «саперов-маскировщиков» на испанской земле. Таким образом, проверка практикой подтвердила необходимость массового развертывания в РККА специальных подразделений для осуществления диверсионно-разведывательных операций в тылу противника.

Однако в 1937—1938 гг. все саперно-маскировочные взводы были расформированы, курсы по подготовке командиров для них закрыты, опорные базы на территории сопредельных государств ликвидированы».

Дон Миллер не говорит о причинах — но читателю, я думаю, они ясны. После расстрела Тухачевского пришедшие ему на смену загубили и его дело. Диверсионные части были расформированы, партизанские базы уничтожены. Якобы это все готовилось троцкистами для организации сопротивления Советской власти. Новое руководство, поставленное Сталиным из верных ему людей из Первой конной, не имело знаний Тухачевского и в основном вынесло из своего опыта Гражданской войны довольно примитивную стратегию — яростный поход, невзирая на жертвы. О возможности обороны, о необходимости готовить партизанскую войну новое руководство и не мыслило.

Здесь я, пожалуй, приведу воспоминания одного из тех, кого упоминает Дон Миллер, Старинова:

«О тайных планах гитлеровцев мы узнали, конечно, гораздо позже. Однако уже тогда по всему было видно, что гитлеровская Германия готовит нападение на нашу Родину: фашистские самолеты систематически нарушали наше воздушное пространство, в огромном количестве засылались шпионы, усилилась переброска немецких войск на Восток.

Но укрепленные районы на старых границах по-прежнему разоружались, строительство на новых границах велось черепашьими темпами. Столь же медленно у границы возводились противотанковые и противопехотные препятствия из-за недостатка средств заграждений.

В начале зимы 1940 года во дворе Второго дома НКО я столкнулся с Г.И. Куликом. Он недавно получил звание маршала и был в то время заместителем Наркома обороны (по вооружению. — А.П.).

Кулик узнал меня:

— А-а-а... Сапер! Чего здесь?

Нельзя было упускать подвернувшийся случай.

— Работаю в ГВИУ, товарищ маршал Советского Союза... Все о минах хлопочем. Хотел с Вами поговорить...

— Зайди...

В кабинете я напомнил заместителю Наркома о случае на заминированной дороге в Финляндии.

— Вы тогда не дождались разминирования, товарищ маршал... Мины попортили всем много крови. А выходит, их недооценивают у нас и теперь!

Откинувшись в кресле, Кулик укоризненно покачал головой и, хитро улыбаясь, погрозил мне пальцем:

— Но! Но! Не в ту сторону гнешь, сапер! Мины твои нужны, никто не спорит. Да не так уж много их нужно, как вы там у Хренова подсчитываете.

— Но, товарищ маршал...

— Ты погоди!.. Повторяю, не так много их нужно. И не такие сложные, как вы предлагаете. Ну, были у белофиннов сложные мины, факт. Так ведь и простые имелись? Зачем же непременно выдумывать что-то сложнее финских мин? Прямо говорю тебе, сапер: не выйдет у вас это дело. Мины — мощная штука, но это средство для слабых, для тех, кто обороняется. А мы — сильные. Нам не так мины нужны, как средства разминирования. Миноискатели давай, сапер, тралы давай!

— Товарищ маршал, но ведь самые сильные армии не могут всегда и всюду наступать. А в обороне мины — могучее средство! Годятся они и для прикрытия флангов наступающих частей. Для воздушных десантов — просто необходимы. А для партизан? В тылу врага мины уже не оборонительное, а наступательное оружие. Они — те же торпеды...

Кулик даже крякнул и замахал рукой:

— Но! Но! Лекцию читаешь! Ваша должность, вижу, заставляет крутить мозгами не в ту сторону... Не так назвали ваш отдел, как надо. Надо бы его, в соответствии с нашей военной доктриной, назвать отделом разграждения и разминирования. Тогда бы и вы думали иначе. А то затвердили: оборона, оборона... Хватит! Кстати, есть тут у меня идея пиротехнического минного трала, — да времени нет оформить. Вы вот возьмите и подумайте над этим. Больше будет пользы, чем с жалобами ходить.

Нахмурясь, Кулик нагнулся над столом, придвинул какие-то бумаги. Стало ясно — разговор окончен» (Старинов И.Г. Записки диверсанта. С. 154—156).

На Волоколамском шоссе, неподалеку от Москвы, стоит интересный памятник. Он изображает мину, от которой каменными столбами отходят линии взрыва, поражающего немецкую самоходку. Любопытный монумент — наверное, единственный памятник, на котором изображена мина. И изображена по заслугам.

У панфиловской дивизии, что стояла на Волоколамском шоссе, было мало орудий и танков, а число противотанковых ружей было мизерным. А на дивизию наступало 200 немецких танков. Как же они были остановлены? Про солдат с гранатами и бутылками с зажигательной смесью можно прочитать довольно часто — но на самом деле много танков подорвалось на минах. Мины часто выводили из строя лишь траки — но тем не менее немецкие машины останавливались: на час, на день, на сутки, на двое. Без танков немецкая пехота вперед не шла. Немцы начинали разминирование, но это было трудно под обстрелом. Обойти же разрушенные мосты немцам было трудно: в Подмосковье много мелких рек, к тому же на протяжении трех месяцев женщины рыли здесь противотанковые рвы.

А пока немцы не могли преодолеть очередной рубеж, к панфиловцам подбрасывали еще несколько пушек, еще несколько противотанковых ружей, еще несколько ящиков снарядов. Немцы теснили и теснили дивизию — но медленно.

К концу октября в панфиловской дивизии осталось совсем мало солдат. Пришлось создавать очаговую оборону, между отдельными опорными пунктами ставились минные поля. Нет сомнения, что если бы не эти поля, немцы прорвались бы к Москве — остановить их было просто нечем: кое-где панфиловская дивизия имела всего 0,4 батальона на километр фронта.

Совершенно очевидно, что, если бы перед нападением немцев на СССР 22 июня 1941 года советскими саперами началось минирование границ, немецкие танки, конечно же, не смогли бы с такой легкостью вырваться на оперативный простор. Виноват в отсутствии соответствующего распоряжения И.В. Сталин...

Но вернемся к Дону Миллеру. Он продолжает:

«30 ноября 1939 г. началась война СССР с Финляндией, продолжавшаяся три с половиной месяца (до 13 марта 1940 г.). Боевые действия происходили морозной зимой в исключительно тяжелых природных условиях. Красная Армия несла большие потери. Помимо бездарного командования и сурового климата, причиной неудач РККА стало фактическое бездействие разведки. Вся агентурная сеть на территории Финляндии была парализована: радиостанции у резидентов отсутствовали, почтовые сообщения через третьи страны безнадежно запаздывали, связники гибли во время попыток преодоления линии фронта, либо попадали в руки финской контрразведки.

Война очень быстро показала необходимость заброса в тыл противника армейских разведывательно-диверсионных подразделений. Пришлось вновь создавать их в пожарном порядке и выводить на неприятельскую территорию без соответствующей подготовки и обеспечения. Результаты оказались печальными: ни одна группа, заброшенная в тыл финской армии, свою задачу не выполнила. Более одной трети их состава погибло в результате действий контрразведывательных органов противника, кроме того, многие просто замерзли в снегах Карелии и Лапландии.

К моменту нападения Германии на СССР в Красной Армии по-прежнему отсутствовали формирования, специально предназначенные для проведения диверсий в тылу врага.

В партизанских соединениях Испании воевали примерно 400 иностранцев. После поражения республиканцев они отправились по домам — унося с собой в Италию, Болгарию, Югославию, Советский Союз приобретенный опыт и навыки новой партизанской войны. Советник и инструктор диверсионной бригады XIV партизанского корпуса Иван Хариш командовал позднее диверсионным соединением в Югославии, а бывший начштаба корпуса Л. Илич был начальником оперативного отдела главного штаба французских партизан. В Чехословакии, Югославии, Франции и Болгарии примерно 80 процентов командиров партизанских соединений и специалистов-диверсантов были подготовлены либо прямыми участниками партизанской войны в Испании, либо прошедшими через их руки инструкторами.

Партизаны-испанцы, эмигрировавшие из страны, оказались поистине бесценным даром, когда все-таки понадобилось организовывать партизанское движение на занятых вермахтом территориях СССР. В партизанских формированиях было 356 испанцев — опытных, выученных бойцов. Испанцы действовали в немецком тылу в составе отрядов, сформированных Разведуправлением Генштаба РККА, либо созданных на базе Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД, были инструкторами в специальных партизанских школах. Бывший командир партизанского соединения Хуан Менендес с группой других испанских специалистов обучал десантников тактике партизанских действий. Заместителем по диверсиям командира крупного партизанского соединения на Украине был Хуан Антонио Рамирес.

Если бы не Испания, размах партизанского движения в Европе никогда не стал бы так велик. По самым скромным подсчетам, в конце 1941 года Германия и ее союзники вынуждены были отвлечь на антипартизанскую борьбу 56 регулярных дивизий плюс 1,2 млн. человек в полицейских формированиях. К началу 1944 года эти цифры почти удвоились. К середине 1943 года протяженность границ полностью освобожденных партизанами территорий в Греции, Югославии, Албании, Франции, Норвегии и СССР примерно в 100 раз превышала длину Восточного фронта. При этом более 75 процентов потерь от партизан оккупационные силы и их союзники понесли от диверсионных приемов и средств, придуманных или усовершенствованных советскими специалистами в 20—30-е годы. Например, таких, как малые магнитные мины, специальные колодки для спуска поездов под откос, «коктейль» Молотова и других.

(...) Важную роль в поражении советских войск летом 1941 года сыграли успешные действия немецких разведывательно-диверсионных формирований. Массовая заброска их на территорию СССР началась еще до вторжения. Они добывали сведения о расположении и передвижениях воинских частей, уничтожали штабы и командный состав РККА, выводили из строя линии связи и железные дороги, взрывали склады с горючим и боеприпасами, захватывали либо уничтожали мосты. Все это деморализовало бойцов Красной Армии, сеяло панику среди гражданского населения, существенно осложняло оперативную обстановку в зоне боевых действий и прифронтовой полосе.

В отличие от германской армии разведывательно-диверсионная деятельность РККА в начальный период войны оказалась почти полностью парализованной. Во-первых, штатных РДФ (разведывательно-диверсионных формирований) к июню 1941 года в РККА просто не было. Согласно планам высшего военного руководства, к их созданию следовало приступить после начала так называемого «угрожающего периода». Однако в действительности подобный период объявлен не был, и война для подавляющего большинства частей и командиров началась внезапно.

Во-вторых, важнейшие мероприятия подготовительной работы накануне войны выполнены не были. Речь идет о подборе и обучении кадров, о разработке планов специальных операций в районах, прилегающих к советско-германской границе, о создании материально-технических запасов для оснащения РДФ[50] — автоматического оружия, боеприпасов, минно-взрывных средств, радиостанций. Впоследствии особо негативное влияние на эффективность действий разведчиков-диверсантов оказывало отсутствие радиостанций и подготовленных радистов. Так, к лету 1942 г. из 387 РДФ, действовавших в тылу противника по линии РУ, лишь 39 (т.е. около 10%) имели переносные радиостанции для связи с командованием.

Всего за 1—2 недели до германской агрессии, когда ее неизбежность уже ясно осознавалась не только командованием РУ, но и разведывательными отделами армий западного направления, последние приступили к развертыванию внештатных РДФ. Создавались для них и пункты базирования с запасами оружия, продовольствия и снаряжения. На эти базы они направлялись непосредственно перед отходом наших войск из соответствующих районов. Однако в первые же дни войны связь практически со всеми наспех подготовленными внештатными РДФ оказалась утраченной, каждая вторая группа погибла.

Новые внештатные РДФ пришлось создавать в неимоверно трудных условиях отступления, когда оперативная инициатива полностью принадлежала врагу. Так, один только разведотдел штаба Западного фронта за июль-август 1941 года отправил в тыл противника 52 таких формирования. Но из-за отсутствия подготовленных офицерских кадров, способных правильно наладить эту работу, неудачной организационно-штатной структуры разведотделов штабов фронтов и армий, их слабого материально-технического оснащения, боевые возможности РДФ продолжали оставаться низкими (...)

Для руководства партизанскими соединениями, усиления их кадрами специалистов, организации материально-технического снабжения, постановлением Государственного комитета обороны от 30 мая 1942 года был создан Центральный штаб партизанского движения (ЦШПД) (...)

Как бы там ни было, к лету 1943 г. устойчивую радиосвязь с ЦШПД[51] имели партизанские отряды общей численностью свыше 120 тысяч человек. Они действовали в Белоруссии, на Украине, в Орловской и Брянской областях России, на северо-западе СССР. Это была большая сила. Несмотря на совершенно неправильное использование партизанских отрядов в войне (основная ставка была сделана на так называемую «рельсовую войну» вместо разрушения мостов и крушения поездов), они принесли значительный ущерб немцам в живой силе и отвлекли на себя значительную часть их армейских соединений — около 1 миллиона человек».