Глава 9. Плен и возвращение на родину
Глава 9. Плен и возвращение на родину
Некоторые предварительные замечания о военнопленных
Когда 31 марта 1814 года (19 марта по старому стилю. – Ред.) войска союзников вошли в Париж, русский царь Александр I собрал маршалов побежденной французской армии и произнес перед ними речь, в которой нарисовал картину тогдашнего положения Франции; конечно, он разговаривал с ними как вождь страны-победительницы, но с уважением к этим храбрым воинам. Во всяком случае, так написал в своих мемуарах маршал Макдональд.
В своих воспоминаниях о временах войны 1870–1871 годов баварский граф Лерхенфельд рассказывал, что его матушка имела обыкновение приглашать на устраиваемые ею в Мюнхене приемы пленных французских офицеров. Когда 2 сентября 1871 года слуги украсили дворец в честь годовщины битвы при Седане, а французы, возмущенные этим, удалились, старая графиня никак не могла успокоиться. Во время следующего приема она вернулась к этому инциденту и, обращаясь к французским офицерам, спросила их: «Господа, что общего между знаменами и моим чаем?»
В 1915 году император Вильгельм II приказал немецкому офицеру, который, находясь в плену, воспользовался субботней увольнительной в соседний город, бежал в Голландию и добрался до Германии, вернуться обратно в лагерь; ведь офицер, получая увольнительную, дал честное слово не предпринимать попыток к бегству.
Эти несколько примеров, относящиеся к временам, когда соблюдались принципы гуманизма и чести, показывают нам разницу с нашей эпохой. Сколько миллионов человек в последние десятилетия прошли через лагеря, тюрьмы и каторгу? Столько, что общее число заключенных составляло бы население немалой страны. Последствиями прихода в этот мир тотальной войны стало то, что война стала вестись не только против вражеских вооруженных сил, но и против целых народов, со всеми составляющими их индивидами, с их имуществом, с их политическими убеждениями и с их интеллектуальным миром. Обращение с военнопленными также стало подчиняться ужасным правилам тотального истребления.
Можно привести многочисленные примеры, от которых стынет в жилах кровь. И если мы не делаем этого, то, разумеется, не для того, чтобы о них забыли. Миллионы людей все еще страдают от пережитого физически или морально. Их опыт должен был бы объединить все человечество ради единой цели: не допустить, чтобы вновь исчезли благородные чувства, существовавшие ранее, не допустить возвращения времен варварства, когда примитивная ненависть занимает место здравого смысла. Самый обездоленный среди обездоленных, пленный, никогда не должен лично отвечать за действия правительства, которому служил.
Но жестокость во время последней войны царила не всегда и не везде, бывали и исключения. Позволю себе рассказать один весьма характерный случай. Как я уже говорил, наши солдаты из боевых частей никогда не проявляли ненависть к попавшим в плен противникам, они делились хлебом и сигаретами с измученными и безоружными русскими солдатами[83]. Эти факты невозможно подвергнуть сомнению, поскольку слишком много тех, кто были их очевидцами и кто подтвердят мои слова. Я говорю об армии, а не о партии и ее организациях и не о полиции и гестапо. В армии случаи нарушения конвенций об обращении с пленными, когда они становились известны, наказывались сурово и беспощадно[84]. Невозможно было себе даже вообразить, чтобы германский офицер, допрашивая пленного, мог забрать у того наручные часы или какие-то ценные вещи. В целом армия и военные службы Германии выполнили свой долг; и это доказывается тем, что по окончании войны ни один из генералов, отвечавших за пленных, не был отдан под суд[85].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.