Академия Генерального штаба

Академия Генерального штаба

Самое элитное военное учебное заведение было основано по проекту генерал-адъютанта барона Жомини 26 ноября 1832 г. в Санкт-Петербурге при главном штабе его Императорского величества под названием Императорской военной академии. Академии предшествовали училища колонновожатых, существовавшие в Петербурге и Москве в 1810–1812 гг. и в Петербурге в 1823–1825 гг. С момента своего образования академия должна была стать главным центром подготовки общевойсковых командиров и специалистов штабной службы. В ее уставе целями учреждения данного высшего военного учебного заведения были поставлены: а) «образование офицеров к службе Генерального штаба» и б) «вящее распространение (в армии) военных познаний». Офицеры, желающие поступить в академию и служащие вне Петербурга, сначала держали предварительный экзамен при корпусных штабах. Прошедшие отбор в корпусах сдавали экзамены в академии. При этом допускалось поступать сразу во второй, практический, класс, предварительно сдав вступительный и переводной экзамены за первый – теоретический класс. В академии был разрешен экстернат, для чего требовалось сдать экзамены вступительные, переводные и выпускные.

Выпуск Академии Генерального штаба

Курс обучения был рассчитан на 2 года (теоретический и практический классы). Предметы обучения подразделялись на главные и вспомогательные. (см. Схему 1, Приложение 2). Выпуск производился в октябре. Окончившие по 1-му разряду получали следующий чин, по 2-му – выпускались тем же чином, а по 3-му – возвращались в свои части и в Генеральный штаб не переводились. Армейские офицеры переводились в Генеральный штаб с тем же чином, артиллеристы, инженеры и гвардейцы – с повышением (гвардейцы еще со старшинством в последнем чине). Со временем эти правила видоизменялись. В 1869 г. для окончивших обучение по 1-му разряду был введен дополнительный 6-месячный курс, предназначенный для привития практических навыков службы в Генеральном штабе, по окончании которого выпускников причисляли к Генеральному штабу.

Рассматривая деятельность академии в период обучения в ней главнокомандующих (1874–1890 гг.), следует отметить, что он в основном совпал со временем расцвета этого учебного заведения. Современники связывали это с деятельностью одного из авторитетнейших боевых практиков конца XIX в. генерала от инфантерии М. И. Драгомирова, занимавшего должность начальника Императорской военной академии в 1878–1889 гг. Он привлек для работы в академии цвет русской военной интеллигенции, вследствие чего ее популярность в армии сильно возросла. Именно в это время академия приобретает значение «умственного центра армии», становится ее ведущим научным центром.

По оценке официальных источников начала XX в., «академия давала надежное основание для самоусовершенствования». Это подтверждают и ее выпускники того же периода, вспоминая, что академия готовила, бесспорно, квалифицированные кадры знающих и натренированных в умственной работе офицеров, приучая к напряженной работе и к выполнению поставленных задач в указанный срок. Офицеры-слушатели получали основательные навыки к самообразованию. Остальное было персонально за каждым индивидуумом по окончании академии.

Неутешительные итоги Русско-японской войны и сложности, возникавшие в руководящем звене армий и фронтов в ходе планирования и проведения некоторых операций Первой мировой войны, предопределяют нам необходимость заострить внимание на системных недостатках, которые в течение продолжительного времени присутствовали в учебном процессе академии.

Вполне очевидно, что академия должна была идти впереди армии по внедрению новых, актуальных методов и форм ее подготовки в мирное время, одной из которых являлась военная игра. По словам участника Первой мировой войны генерал-лейтенанта М. А. Соковнина, «военная игра – это частичная репетиция экзамена, который держат в военное время, и провал, который влечет за собой бесцельную гибель сотен и тысяч жизней, а также невозвратимые материальные потери и позор для государства. Чем больше будет этих репетиций, тем меньше будет недочетов в стратегическо-тактической подготовке офицерского состава армии».

Выпускники академии с горечью вспоминали, что военная игра, уже вошедшая в жизнь армии, в академии так и не была востребована. «Метода проведения военных игр, метода свободного творчества в них академия не раскрыла своим адептам». По их воспоминаниям, учебный процесс в академии включал очень много второстепенного теоретического материала, который требовалось запоминать, что засоряло память. «…В академический период нашей жизни масса молодых сил тратилась непроизводительно на изучение обширных курсов геодезии, астрономии, статистики и администрации…» Академия не являлась проводником новых актуальных методов подготовки армии в мирное время, большим пробелом в подготовке была полная неосведомленность о современной военной технике. Курс артиллерии не касался ее боевого применения, а было лишь поверхностное ознакомление с материальной частью. «…О силе и могуществе артиллерийского огня никто не дал нам наглядного представления. Поэтому когда японцы (во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. – А. П.) сосредоточили огонь батарей, разбросанных по фронту, на участке, намеченном для атаки, то этот прием оказался для нашего командования неприятнейшим сюрпризом. С пулеметом нас тоже познакомили только наши враги, на войне». По воспоминаниям современника, «нелюбовь» к изучению новой техники доходила до того, что даже военный министр В. А. Сухомлинов на одном из строевых смотров полка, указав на пулеметы, сказал: «…первый раз вижу»!

Слушателей академии не знакомили с боевыми качествами солдат и офицеров вероятного противника и союзников, что, конечно же, слабо учитывалось при планировании операций во время ведения боевых действий.

По воспоминаниям выпускников, «…одного мы только не касались – человеческого материала. Что собой представляли немецкие солдаты, австрийские унтер-офицеры, французские офицеры – мы понятия не имели». Подобное положение в отношении своего противника было в русской армии перед Маньчжурской кампанией (1904–1905 гг.). Презрительное отношение к противнику, которых называли «макаками», обернулось горьким поражением в этой войне.

Необходимые практические навыки для службы у офицера Генерального штаба были малы. Практика была недостаточна, а навыки, полученные на отдельных практических занятиях, занимавших продолжительное время, в последующем в служебной деятельности никогда не применялись. «…Мы были выпущены в жизнь больше теоретиками, чем практиками».

По словам бывшего слушателя академии, «…офицеру Генерального штаба в его службе никогда не приходиться производить инструментальной съемки, редко – полуинструментальную, часто глазомерную и почти всегда делать беглые полевые кроки. Вспомнить страшно, сколько времени и сил было затрачено в академии на изучение астрономии и геодезии, на штриховку и отделывание планов и как мало было необходимой жизненной работы по рекогносцировкам позиций и местных предметов и вообще разрешений задач в поле».

Одним из главных недостатков учебного процесса, характерным также и для военных училищ, было отсутствие понятия о «цели боя». Это приводило к убеждению всего офицерского состава, что действовать в бою (в сражении) необходимо «по обращению неприятеля», т. е. угадать желание противника и противодействовать ему. Другими словами, в российских военно-учебных заведениях учили за основу принятия решения брать вероятный характер действий противника, что было заложено в довоенный (до 1914 г.) Полевой устав («Обдумывая план своих действий, начальник должен всегда сначала решить задачу за неприятеля»). Это положение являлось выхваченной из общего контекста мыслью фельдмаршала Мольтке (Старшего) о способе оценки противодействия противника и попало в российские военные нормативные документы как способ принятия решения. Таким образом, логичный способ принятия решения изменялся ровно наоборот (должен быть «угадан» вероятный характер действий противника и под это вносились поправки в свои действия, исходя из наличия своих сил и возможностей и характера местности). Подобное ведение боевых действий лишало наши войска инициативы, заставляя лишь реагировать на действия противника.

Еще одним существенным недостатком была установка на то, чтобы стараться всегда оставлять при себе возможно больший резерв до конца боя, так как считалось, что при резерве начальник не побежден (во главе заботы военачальников российской армии очень часто стоял страх быть побежденным).

Несмотря на перечисленные недостатки, которые широко обсуждались в военной периодике того времени, Николай II незадолго до вступления на престол сказал, что Академия Генерального штаба удовлетворяет своему назначению. «…Главная задача… военной академии… состоит в поддержании и в развитии духовных способностей, в умении владеть подчиненными, затем в преподании умения работать, оценивать обстановку и лишь затем в снабжении запасом знаний». При этом реализация воспитательных целей была в большей степени лишь формальна. По воспоминаниям современников, слушатели академии были предоставлены самим себе в свободное от занятий время. Как жили офицеры, не интересовало начальство, даже заведующих полукурсами штаб-офицеров (офицеры-воспитатели. – А.П.).

В период получения военного образования исследуемыми военачальниками его содержательная часть в военных училищах и академии – суть теоретические основы полководческой деятельности – отличалась своей профессиональной направленностью и имела вид, представленный на схеме 1 (Приложение 4).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.