Глава X Охрана границы и военная служба

Глава X

Охрана границы и военная служба

Черноморцы были поселены на Кубани как военная боевая сила; им поручены были «бдение и стража пограничная от набегов народов закубанских». Поэтому охрана границ и военная служба сразу же охватили всю жизнь черноморца на Кубани.

Казак занимал край не как хозяин и производитель, а как воин и защитник окраин России. Главный город войска Екатеринодар был заложен не в центре края или у моря, а на черкесской границе, на самой черте ее. Большинство куренных селений первоначально было вытянуто вдоль Кубани близ границы. Укрепления — кордоны или посты, батарейки и пикеты, окаймляли край по границе с одной южной ее стороны. Все приурочено было к границе.

Что же такое представляла собой эта граница?

Одну лишь горную реку. Точно огромной блестящей змеей извивалась Кубань на всем протяжении заселяемого казаками края. Это и была пограничная черта.

К границе были приноровлены главнейшие моменты в жизни казака. Большую часть военной службы черноморец был на границе, жил на кордоне и отсюда поочередно ходил и ездил то на пикеты, то в разъезды, то в ночные залоги. Днем и ночью он привязан был этой службой к пограничной линии, точно к какой-то невидимой нити, которая тянулась от берегов Черного моря далеко на восток сначала по Кубани, а отсюда по Тереку до моря Каспийского. Благодаря этой таинственной нити постоянно чувствовалась живая связь между разрозненными группами казаков по кордонам и пикетам. Когда дозорный, стоявший на вышке Бугазского пикета у самого берега Черного моря, затягивал громогласное: «Слу-ушай!», а дозорный на соседней вышке подхватывал это «слушай» и передавал дозорному следующей вышки, то этот предостерегающий окрик бодрствующего на границе казака, точно перекатной волной, доходил в два-три часа от моря до Екатеринодара и дальше его и затем отдаленным эхом возвращался обратно к морю. Это был своего рода казачий телефон, которым можно было хорошо пользоваться в тихую погоду.

Размещенные по кордонам казаки несли собственно гарнизонную службу. Укрепленный пост или кордон был маленькой крепостью, а находившиеся в нем казаки гарнизоном. Но это был особый казачий гарнизон, форма подвижная, меняющаяся по роду деятельности. В кордоне находилось лишь ядро казачьей боевой дружины, из которого днем и ночью выделялись отдельные части — караулы на пикетах, «разъезды» для подвижного осмотра местности и «залоги» в секретных пунктах дозора. Казаки назначались в эти подвижные части гарнизона по очереди, а иногда и «по способностям», кто к чему имел больше склонности и навыка. Таким образом, при несении кордонной службы менялось гарнизонное ядро, менялись и его части.

И вот когда раздавался выстрел на залоге в камышах, когда в темную ночь ярко вспыхивала на пикете «фигура», т. е. зажженная смоляная бочка или просто пук горючего материала, когда во весь опор мчался нарочный с криком: «черкесы!» — тогда гарнизон, его части и все, кто находился вблизи, приходили в усиленное движение. С пикетов, разъездов и залог во все стороны, где можно было рассчитывать на присутствие военной силы или кому грозила опасность черкесского набега, мчались нарочные; мелкие части спешили соединиться и усилиться; одиночки и бессильные прятались где-нибудь. Поднималась «тревога». Горнисты и барабанщики, где они были, играли в рожки и били в барабаны «на тревогу». На дальние расстояния весть о тревоге подавали выстрелами из пушки. И туда, где была тревога, из разных кордонов и мест мчались вооруженные казачьи команды. Плохо приходилось неприятелю, когда объединенные силы казаков заставали его на месте преступления.

Так велась казаками защита границ. Чтобы держать ее на должной высоте, требовалось постоянное напряжение сил. Особенно трудно было это черноморцам на первых порах, когда заселялся ими край и они не успели еще освоиться с особенностями его.

Хотя черноморцам по наследству достался готовый уже план укреплений, но к нему нужно было приспособиться. Граница, отделявшая земли казаков от земель черкесов, укреплена была почти исключительно кордонами или постами. Крепости были только в Екатеринодаре да в Фанагории, но последняя даже не входила в общую систему охранных пограничных укреплений. Между кордонами на небольших расстояниях устроены были пикеты или, как называли их казаки, «бикеты», еще более мелкие пункты для наблюдения за неприятелем. В немногих местах поставлены были батарейки, что-то среднее между постом и пикетом. Все эти укрепленные пункты связывались уже живыми людьми, главным образом разъездами.

Кордон имел вид крепости. Он был обнесен рвом и плетнем, имел помещения для войска, лошадей и боевых запасов, располагал пушками и достаточным по тому времени количеством людей.

Батарейка назначалась исключительно для пушечной пальбы. Она была опорным пунктом при военных операциях на случай наступлений на неприятеля или отступлений от него.

Пикет представлял собой простой шалаш с вышкой для наблюдения, обнесенный двойным, засыпанным землей, плетнем, за которым укрывались казаки.

Разъезд составлялся из небольшой партии конных казаков под командой офицера, урядника или просто опытного казака. Были разъезды дневные и ночные. Те и другие обязаны были по глухим тропам и укромным местам выслеживать неприятеля и, открыв его, немедленно давать знать о том в кордоны, селения и разным частям войска.

Наконец, «залогами» назывались небольшие команды из пеших казаков. Они «залегали» обыкновенно ночью в камышах, в кустарниках, в лесу по главным ходовым местам, по которым черкесы пробирались из-за Кубани, и назывались также «секретами».

Чтобы обслуживать границу при таких скромных условиях военной техники, требовалось известное количество боевых сил. Нужны были офицеры, артиллеристы и, главное, расторопные казаки. Силами этими снабжали Кордонную линию куренные селения. Каждый курень был приписан к известному кордону и с ним одним только и ведался. Так расписаны были по кордонам все черноморские поселения с принадлежавшими им хуторами. Это, что называется, была поставка казака на кордоны натурой, казака готового, вооруженного и снабженного даже продовольствием. Все это давалось самим населением и куренными обществами.

Но в первые годы существования войска сил у него было мало и самое войско не устроено. Тяжелая и без того кордонная служба еще более отягощалась этими двумя обстоятельствами.

В августе 1797 года один из казачьих полковников доносил войсковому есаулу Гулику, что казаки, бывшие под его командой на девяти кордонных дистанциях, так ослабели и отощали от напряженной службы, что многие даже заболели. Сторожить границу приходилось неусыпно днем и ночью. Полковник просил войскового есаула дать небольшую передышку, «хоть малое послабление» его казакам. Это были обычные жалобы казаков в то переходное время.

Тяжелое положение казаков в отдельных случаях усугублялось неправильным распределением куренных селений по кордонам. Некоторые курени были приписаны не к ближайшим к ним кордонам, а к отдаленным. Самые курени переходили с места на место и часто за десятки и сотню верст от старого «кишлища» и ближайшего кордона. Так как казаки содержались по кордонам на собственный счет, то доставлять хлеб и др. предметы домашнего обихода таким удаленным от кордонов куреням было тяжело и убыточно. В апреле 1810 года жители куреня Деревянковского просили отчислить их от Староредутского кордона, как очень далеко отстоявшего от их куреня, и приписать к какому-либо другому, ближайшему кордону. За четыре года службы на Староредутском кордоне, писали деревянковцы, «они пришли в крайнее отягощение», так как приходилось приво-зить провиант на кордон издалека и терпеть большие стеснения от невозможности сообщения с куренем.

Кроме того, на казачье население сразу были наложены некоторые непосильные повинности. Казаков было мало, не хватало для надлежащей охраны границы, а их требовали иногда еще на службу за пределы войска. Так, в мае 1800 года генерал-инженер фон-дер-Вельде просил Бурсака выслать 25 казаков с старшиной для конвоя 50 невольников, которым поручено было заготовить для топлива камыш в Темрюкском лимане, а также 26 казаков к урочищу Белая гора и в Тамань для надзора за другими 50 невольниками, ломавшими камень. Невольники эти содержались в Керченской крепости и посылались на казенные работы.

Наконец, тяжесть кордонной службы обусловливалась и собственным неустройством военных частей у казаков. До 1800 года в Черномории не было других войск, кроме своих казачьих. Нужно было усилить кордонные команды, посылались по куреням распоряжения — и из куреней являлись необходимые силы. Требовалось собрать целый полк, писался приказ от наказного атамана — и полк собирался. В марте 1800 года Бурсак приказал сформировать пятисотенный полк для усиления охраны границы, и полк был немедленно составлен. Одним словом, каждый раз, когда обнаруживалась нужда в войске, приказами начальства формировались команды, партии и целые полки. А при таком порядке дел были недоборы, заминки, одни казаки скрывались, другие попадали в формируемую часть сверх очереди. Вообще же и в войске, и на Кордонной линии ощущался явный недостаток в военных силах. Казаков было мало, а службой они были обременены чрезмерно.

Чтобы облегчить казаков по кордонной службе и лучше обеспечить войсками границу, в апреле 1800 года по Высочайшему повелению были направлены в Черноморию два егерских полка генерала Драшковича и полковника Лейхнера. Оба полка были расположены частями на всем протяжении Черноморской пограничной линии, начиная от Тамани и до Усть-лабы, преимущественно по казачьим куреням. На черноморцев, которых должны были защищать эти полки, возложены были, однако, тяжкие по тому времени натуральные повинности: подводная, постойная и по снабжению егерей топливом. Черноморцы не успели еще устроить как следует для себя жилищ, а с них потребовали помещений для двух полков; черноморцам некогда и нечем было перевозить свое имущество, а они должны были нести подводную повинность и для егерских полков. Но особенно тяжелой повинностью оказалось заготовление топлива для егерей. Так, для отопления только одной Фонагорийской крепости, где находилась часть егерей, посылались из разных мест Черномории казаки с подводами за 200 и 300 верст с места жительства, и, выражаясь словами рапорта Государю, «по 40 пар волов почти беспрерывно упражнялись в перевозке топлива».

Казаки находили несправедливыми эти повинности и жаловались на их тяжесть. Так же относилась к расквартированию егерей в Черномории и войсковая администрация. Когда в 1803 году войсковой администрации предложено было построить казармы для егерских полков и тем снять с казаков тяжелую постойную повинность, то она категорически отказалась исполнить это предложение. Войсковая канцелярия указала на то, что войско не обязано было производить такие затраты, да и средств для этого не имело, и что в действительности не было никакой надобности в присутствии егерских полков в Черномории.

На самом деле, егеря, как пехотинцы, были совершенно бесполезны при быстрых и неожиданных набегах черкесских всадников. Они не в состоянии были их преследовать. К тому же они совсем не несли той военной тяготы, которая ложилась на казаков. Между тем как казаки сторожили черкесов на самой Линии, несли напряженную службу на кордонах и пикетах, выставляя дневные и ночные разъезды и посылая казаков на ночь в «залоги» по секретным местам, егеря находились в казачьих селениях и населенных пунктах, как Екатеринодар или Фонагорийская крепость. Если прибавить к этому претензии егерских командиров и офицеров, неоднократно пытавшихся подчинить казаков и заправлять кордонными командами, то неудивительно, что сами казаки и их начальство видели в егерях не защитников края, а обузу. Казачье начальство поэтому неоднократно просило перевести из Черномории егерей в другие места, как ничего не сделавших для защиты края, обещая со своей стороны справляться с черкесами при помощи одних собственных казачьих сил.

Сначала казачьи просьбы были гласом вопиющего в пустыне. Но в 1803 году на помощь черноморцам пришел граф Ланжерон. В своем рапорте Государю от 8 августа 1803 года он говорит, что прежде был сильно предубежден против черноморских казаков, но, присмотревшись ближе к этому войску, он нашел нелепыми слухи о его неблагоустройстве. Ланжерон называет Черноморию «благоустроенной колонией», которая создала ряд «хороших и обширных селений», завела хозяйство, соорудила 29 храмов и 1 монастырь, развила промыслы, увеличила до 84 000 рублей войсковые доходы и, что особенно важно, успела «приучить к себе дикие народы Кавказа». Располагая 20 полками, войско выставляло ежегодно 7 из них для охраны границ в кордоны. На этом основании Ланжерон просил Государя уважить ходатайство казаков и перевести из пределов Черномории оба егерских полка. Один полк Ланжерон просил перевести в Крым, а другой поместить в Фанагорийской крепости, расширивши новыми пристройками казармы и принявши на счет казны отопление их.

Ходатайство графа Ланжерона уважено было лишь по одному пункту. Указом Военной коллегии 21 сентября 1803 года приказано было, в облегчение Черноморского войска, принять на казенный счет отопление егерских казарм и жилищ. Войска же оставлены были в казачьих поселениях.

Между тем, при крайней неопределенности порядков по формированию частей для кордонов и в полки, страдало прежде всего само население, не знавшее заранее, когда и сколько из его рядов потребуется сил. Ставилось в затруднение и военное начальство, так как в одних случаях получались недоборы, в других на службу попадали не те лица, которые должны были отбывать ее, в третьих — оказывались лица непригодные для службы и т. п. Требовался, одним словом, постоянный штат казачьих кадров. Центральное правительство ввело его. Высочайшим повелением 16 апреля 1801 года было утверждено мнение Военной коллегии о сформировании в Черноморском войске постоянных 10 конных и 10 пеших казачьих полков. В следующем, 1802 году, были сформированы и самые полки. Высочайшим указом 13 ноября этого года повелено было:

Образовать в Черноморском войске 10 конных и 10 пеших пятисотенных полков, из состава которых брать офицеров и нижних чинов на службу во флотилию и при орудиях.

В состав каждого полка ввести 1 полковника, 5 полковых есаулов, 5 сотников, 5 хорунжих, 1 квартирмейстера, 1 писаря и 483 казака.

Казачьи чины приравнять: полковничий и войскового старшины к майору, полкового есаула к ротмистру, сотника к поручику, хорунжего к корнету, а квартирмейстера, как в регулярных войсках.

Всех старшин, служивших в войске, приказано возвести в соответствующие чины и «впредь ни в какие офицерские чины по войску не производить», а производство представлять на усмотрение Государя Императора.

В казачьих конных полках, находящихся на службе далее 100 верст от места их выступления, определено выдавать жалованье и содержание офицерам как в гусарских полках, писарю — 30 р. в год и провиант, казакам 12 р. в год, провиант и фураж на две лошади — на одну натурой и на одну деньгами. Жалованье и содержание пехотных полков приравнено к полкам регулярной армии.

В случае общей войны такое же содержание должно производиться казачьим войскам, раз они будут двинуты на войну, посажены на суда, отряжены по особому назначению и пр.

К концу года полки окончательно были сформированы, и 15 мая было назначено днем ежегодной смены по очередям полков, посылаемых для кордонной службы.

Полковым устройством до известной степени было урегулировано правильное отбывание казачьим населением очередной службы на Линии и в кордонах. Но сама по себе кордонная служба, кроме внутренних по каждому кордону распорядков, требовала известного надзора и общего руководства по всей пограничной линии.

Первоначально на всю Кордонную линию назначался один главный начальник. Таким начальником состоял в первое время заселения края известный старшина Мокий Гулик. Позже фактически им был наказной атаман Бурсак, человек энергичный, деятельный и неутомимый. С 1806 года вся Кордонная линия была разделена на части или группы и в каждую часть назначался особый начальник, в ведении которого находились кордоны его части. Таких частей было четыре и распределение по ним кордонов было произведено в следующем порядке.

В часть 1-ю входили кордоны Редутский, Изрядный, Воронежский, Подмогильный, Константиновский, Александрин, Павловский, Великомарьинский, Екатеринодарский и Александровский. К этой же части были причислены два кордона, расположенные внутри Черномории — Кочатинский и Кирпильский.

К части 2-й отнесено было только четыре кордона: Елизаветинский, Лагерный, Елинский и Марьинский.

К части 3-й причислено столько же: Новоекатерининский, Ольгинский, Славянский и Протоцкий.

Наконец, часть 4-ю составили семь кордонов, находившихся на Таманском полуострове: Копыльский, Петровский, Староредутский, Андреевский, Смоленский, Новогригорьевский, Бугазский.

Такое распределение кордонов на части произведено было сообразно с особенностями местностей. В первой части кордоны были расположены близко один возле другого, местность была большей частью открытая и с высоким берегом Кубани. Следить за движениями черкесов за Кубанью и предупреждать нападения их на край здесь было легче, чем в других местах. Притом же в Екатеринодаре жил сам наказной атаман. Вторая и третья части находились в иных условиях. Здесь и по левую и по правую сторону Кубани было много плавней и мест, удобных для скрытого прохода черкесов большими партиями. Части составлены из четырех кордонов каждая, так чтобы начальник части мог во всякое время скорее объединять действия всех кордонов и быстрее передвигать, в случае нужды, казачьи команды в места появления черкесских партий. В таких же условиях находился и Таманский полуостров.

Сообразно с этим, по кордонам распределялись и боевые силы, о чем можно судить по двум ведомостям о числе конных и пеших казаков за два года.

Таким образом, по этим цифрам видно, что, независимо от количества кордонов, каждая часть их обслуживалась приблизительно одинаковыми по количеству силами. При большем количестве кордонов в первой части приходилось на кордон в среднем меньше, чем во второй и в третьей частях. Так, в 1807 году в первой части на кордон приходилось 135 казаков, в третьей — 215, а во второй — 313 человек. Очевидно, распределение казаков по кордонам и частям сообразовалось с условиями охранной службы и борьбы с черкесами. В кордонах второй и третьей частей было наибольшее количество казаков, потому что им приходилось охранять большие пространства и требовался более усиленный дозор.

Вообще кордонная служба сопровождалась частыми переменами во всем — и в общем составе охранных сил, и в размещении их по кордонам, и даже в назначении укреплений. В 1806 году по ведомостям значилось на Кордонной линии 2170 конных казаков и 641 пеших, в 1807 году 2730 первых и 1597 вторых, при 108 офицерах, а в 1808 году 2586 конных казаков и 1022 пеших, при 99 офицерах. Чем спокойнее было в горах, тем меньше требовалось охранной стражи, и наоборот.

В 1806 году во второй части приходилось 166 казаков на кордон, а в третьей — 175, т. е. на 9 человек больше; в 1807 году, наоборот, во второй части на кордон приходилось 313 казаков, а в третьей — 215, т. е. не больше, а меньше почти на целую сотню. Иначе говоря, в 1806 году обе части находились, по-видимому, в условиях одинаковой охраны и равной борьбы с горцами, а в 1807 году центр тяжести в этом отношении переместился во вторую часть.

Когда же проносилась военная гроза и выяснялись те или другие выгоды и невыгоды борьбы с горцами в местах самих укреп-лений, тогда вносились изменения и в эту область военного дела. Так, в 1808 году, по соображениям Бурсака, Ришелье разрешил ему перенести Александровский кордон в батарею, расположенную возле селения Величковского, а на месте кордона устроить новую батарею. Кордоны Кочатинский и Кирпильский, находившиеся внутри края, как-то сами собой упразднились по мере того, как для них требовалось все меньше и меньше охранных сил.

Те же военные условия и требования жизни имели решающее влияние и на изменения в разных военных частях. С первых же шагов борьбы казака с горцем выяснилось, что для дозора за черкесами требовались в одном месте зоркий глаз и боевая выдержка казака-наездника, а в другом хитрость и терпение пешего казака, впоследствии пластуна. Лучшим оружием в обоих случаях было хорошее ружье, а способом борьбы — меткий выстрел. Точно так же первые боевые стычки казаков с черкесами в массе показали, что пушка и артиллерийский бой всегда имели решающее значение на благоприятный исход сражения для казаков. Таким образом, казачья кавалерия, пехота и артиллерия сразу же стали основными формами казачьего войска. Особенно важное значение имела артиллерия, сливавшаяся первоначально с остальными двумя частями.

Наряду с этим сразу же выяснилась полная непригодность казачьей флотилии. Казачьи суда стояли без дела, и лучшее, что они дали войску, были почтовые и другие сношения при помощи их. На судах казачьей флотилии переправлялись через Таманский пролив и через Бугазское гирло. Но — и только. Первый же опыт плавания казачьего байдака по Кубани окончился тем, что черкесы, засевшие в скрытом месте кубанских плавней, перебили, переранили и забрали в плен казачью команду и захватили до 200 пудов пороха и свинца, бывшего на байдаке. Значение казачьей флотилии в деле охраны границы было ничтожно, сводилось почти к нулю. Иначе не могло и быть. Казачья флотилия, когда-то грозная и непобедимая на море в борьбе с турками, оказалась непригодной на Кубани, где сосредоточена была вся казачья служба по охране границы.

Казачья флотилия, стоя на воде без дела, неоднократно подвергалась авариям. В январе 1800 года начальник флотилии войсковой старшина Помело сообщил черноморскому войсковому правительству, что бурей 23 декабря 1799 года были повреждены часть флотилии, строений и гавани. Ветром поломаны были здания, попорчены приспособления в гавани и затоплена часть судов, в том числе и стоявшее в гавани флагманское судно. Суда эти оставлены были в таком положении до весны, когда можно было поднять их из воды. Тот же Помело писал 25 октября 1800 года, что 20 судов, затопленных в гавани декабрьской бурей, оказались малопригодными для плавания, а остальные суда, уцелевшие от бури, также ветхи и износились уже настолько, что их приходится переделать заново.

В таком виде флотилия просуществовала и в 1801 году. Но в следующем, 1802 году, адмиралу Мордвинову по Высочайшему повелению приказано было передать Черноморскому войску выстроенные на р. Хопре 10 новых лодок, вооруживши их в Таганроге. Лодки эти, под названием канонерских, обслуживали берега Черного моря от Анапы до Одессы, имели по две трехфунтовых пушки по бокам и одно 18-фунтовое медное орудие на носу, рассчитаны были на 50 человек команды и месячный провиант для них, но в дальний путь могли ходить только при больших судах.

Между тем обветшалые суда казачьей флотилии продолжали быть в деле. В октябре 1804 года командир гребной флотилии войсковой полковник Васюринцев донес Бурсаку, что при перевозке через Босфорский залив Троицкого мушкатерского полка лодки оказались так стары и обветшали, что «чинить на них разъезды при Бугазе никак дальше нельзя». В мае 1806 года новый командир флотилии войсковой полковник Животовский признал совершенно непригодными для плавания ветхие лодки казачьей гребной флотилии и предлагал перевезти из Керчи в Тамань Херсонский гренадерский полк, следовавший на Кавказ, на рыбачьих лодках. Так он и поступил потом, прибавивши к лучшим войсковым лодкам 4 рыбачьих баркаса из Темрюка, на которых и был перевезен полк. В июне того же года, на предложение Бурсака починить 10 яликов, Животовский ответил, что сделать этого нельзя, а нужно построить новые ялики, на что и представил смету.

Тем не менее в феврале 1807 года адмирал маркиз де Траверсе предписал Бурсаку ускорить исправление баркасов Черноморской гребной флотилии, ввиду объявленной Турции войны. Лодки были исправлены. Но 7 января 1808 года полковник Борзик, командовавший казачьей гребной флотилией, донес Бурсаку, что во время следования флотилии на зимовку в Темрюк она захвачена была в Керчи сильнейшим штормом, свирепствовавшим с 30 сентября по 3 октября. Во время этого шторма многие суда были сильно повреждены, некоторые мелкие лодки разбиты, у некоторых утеряны такелаж, якоря и пр.

Наконец, в марте 1809 года Ришелье приказал Бурсаку сдать казачьи гребные лодки в адмиралтейство, как никуда не годные, и построить новые из собственного леса и на собственные войсковые средства. Так была похоронена когда-то грозная казачья флотилия, громившая турецкий флот и бравшая неприступные крепости.

По лодкам была и команда. Лучшие силы казаков были отвлечены на Дунай на мелкие суда в действующую русскую армию. Морской практики не было, и новые кадры моряков не подготовлялись в войске. Дослуживали во флотилии дряхлые старики. В мае 1807 года войсковой полковник Варавва просил назначить ему во флотилию трех офицеров, разумеющих морское дело, так как наличные три старика офицера были больны и до того дряхлы, что физически не могли нести военно-морской службы.

Недоставало людей и в черноморском полку, отправленном на Дунай для морской службы. В сентябре 1808 года командир полка Матвеев известил Бурсака, что, ввиду недостатка людей в казачьей флотилии, он просил фельдмаршала князя Прозоровского пополнить казачью команду буджакскими запорожцами. А сам Бурсак 30 ноября 1808 года донес Ришелье, что войско не могло дать 71 человека на пополнение Дунайской команды, находившейся под начальством войскового старшины Матвеева, так как сверхкомплектных казаков совсем нет в наличности и во всех казачьих полках не оказывается полного состава служащих.

Вообще военная служба во флотилии в пределах войска не пользовалась популярностью, считалась тяжелой и бесцельной. По свидетельству Бурсака, на Дунае казаки-моряки находились в лучших условиях, чем на месте в войске в гребной флотилии, так как получали от казны жалованье, провиант и порционные, а в войске казакам полагалось лишь одно жалованье.

К тому же и служебные порядки во флотилии отличались крупными недостатками. Офицеры находились в бездействии и ссорились друг с другом. Когда вместо Вараввы командиром гребной флотилии назначен был полковой есаул Борзик, то с ним завели ссору два других есаула, служивших во флотилии — Лубяный и Лашков. Они не захотели подчиняться Борзику. Особенно ревниво относился к этому обстоятельству есаул Лубяный. Он, по отзыву Борзика, часто пьянствовал с казаками и играл с ними в карты, в пьяном виде ругал его, Борзика, и убеждал офицеров и казаков не подчиняться ему как командиру.

Короче, отживала свой век Черноморская гребная флотилия, отживали его и служившие без живого дела моряки.

Так-то слагались боевые части Черноморского казачьего войска, вырабатывались способы и приемы борьбы для ведения вой-ны с горцами и для обеспечения мирного существования Черномории. У казаков было все свое — свое войско, свой военный строй, свои приемы службы, и что всего важнее, всю военную службу казак нес на собственный счет, особенно в первые годы существования войска.

Казалось бы, что при такой самобытности казаки должны были быть если не полными хозяевами в своем военном деле, то во всяком случае настолько самостоятельными, чтобы иметь право защищать край и себя, как требовали того военные обстоятельства. Бьют казака, надо же ему вовремя защищаться; но именно этого черноморский казак не мог делать по двум причинам.

Во-первых, охраняя границу, казаки лишены были права переходить ее, настигать и карать неприятеля на его стороне. Высочайшим повелением 22 декабря 1798 года император Павел строго-настрого приказал ни в каком случае не переходить Кубани при преследовании горцев, нападавших на границу. Такие приказы повторялись и впоследствии при Александре I. Это ставило в фальшивое положение казаков и их начальство. В апреле 1800 года Бурсак жаловался на полную невозможность вести войну с неприятелем, трогать которого было нельзя за пределами Кордонной линии. Черкесы собирались огромными скопищами, открыто грабили край, убивали и уводили в плен казачье население, угоняли его скот, жгли и захватывали его имущество; но казакам позволялось ловить неприятеля только на месте преступления, по эту казачью сторону Кубани.

Во-вторых, главное военное начальство находилось вне войска. Вели военное дело на свой счет и за свой риск казаки и их атаманы, а распоряжались всем таврические военные губернаторы и инспекторы Крымской инспекции, жившие за сотни верст от Черномории. Самые неотложные дела решались путем бумажной переписки. Получалось нечто неестественное. Войско было в одном месте, а главные его военачальники в другом. Особенно тяжело приходилось казакам при внезапных набегах черкесов на Черноморию.

Когда под влиянием суровой необходимости было снято запрещение переходить Кубань в погоне за неприятелем и снаряжать экспедиции против него, у казака все-таки были связаны руки канцелярской волокитой по сношению с военачальниками. Генералы, жившие большею частью в Одессе или Херсоне и считавшие себя большими знатоками военного дела, ухитрялись вести войну с черкесами из прекрасного далека, заранее определяя на бумаге все частности военного дела. В сентябре 1814 года генерал Розенберг, живший в Херсоне, приказал привести в исполнение целый план экспедиций против черкесов знающему военное дело и талантливому казачьему атаману Бурсаку в виде следующих выработанных им предначертаний.

Розенберг приказал Бурсаку собрать 10 конных и пеших полков для экспедиции в горы, близ Александровского или Ольгинского кордона.

Известить приязненные России племена о намерении наказать шапсугов.

Переправу через Кубань отряда произвести не в одном, а в нескольких местах.

По воле Государя, шапсугов наказать примерно, но щадить стариков, женщин и детей.

При наказании шапсугов не трогать других черкесских племен.

Один батальон егерей отделить от отряда в резерв. Беречь людей.

Не трогать тех шапсугов, которые держали нейтралитет при набегах их единоплеменников.

Не касаться вещей «хищников» в аулах, чтобы не захватить заразы.

Действовать одновременно с войсками Кавказской линии, совместно с генералом Глазенапом.

В этом распоряжении наряду с совершенно правильными указаниями было много невыполнимого. Все экспедиции велись обыкновенно в строжайшем секрете, который не открывался даже войску. Генерал приказал известить об этом приязненные черкесские племена, у которых с другими племенами не было никаких секретов. Переправу требовал генерал произвести у Ольгинского кордона в разных местах, а именно здесь переправа производилась в одном только месте и настолько удобном, что впоследствии здесь устроен был так называемый Тэт-де-Понт и направлена самая удобная дорога в горы. Генерал посылал казаков громить черкесов и уничтожать их имущество и в то же время воспрещал дотрагиваться до этого имущества и т. д., и т. д. Можно представить себе положение Бурсака, который прекрасно понимал, как следует действовать в походах против горцев.

Стремление держать в опеке казака и его начальство со стороны военных сфер было явное и всеобщее. Особенно генералы никак не могли понять, что казачья старшина и казаки, как военная сила, способны были действовать самостоятельно. Казачьи войска казались им чем-то особым.

И действительно, на Черноморском войске продолжала еще лежать печать примитивных запорожских порядков, был еще силен дух товариства и той простоты нравов, какая господствовала в Запорожье. Между старшиною и казаками замечалась рознь скорее экономическая, чем бытовая. У тех и других были одинаковые нравы и обычаи, казаки имели еще если не выборный, то во всяком случае назначенный своим же казачьим начальством класс старшин — офицеров. Указом 13 января 1802 года было приказано раз и навсегда не производить впредь никого и ни в какие чины, так как это была прерогатива Верховной Власти.

Но сами казаки продолжали еще считать себя равноправными со старшиною если не по чинам, то по казачьему «звычаю», вместе жили, вместе пили, ели и вместе кутили. В исторических материалах находится масса указаний на этот счет.

Как на характерный пример в этом отношении можно указать на отеческие меры атамана Бурсака по служебным упущениям казаков и старшины. Бурсак держался запорожских взглядов и приемов в этой области, он не придавал суду ослушников и своевольников по нарушению военных порядков, дисциплины и приличий, не подводил их ни под каторгу, ни под расстрел, а карал по-старинному, как батька-атаман. Когда в 1807 году замечено было несколько казаков, бежавших с поля сражения, то Бурсак распорядился, чтобы они отданы были в команду на байдаки в сверхсрочную службу взамен наказания шпицрутенами. В том же 1807 году он приказал наказать по сто ударов палками двух казаков, самовольно отлучившихся за Кубань на охоту за кабанами, и 14 пикетных казаков за то, что они знали об этом и не сообщили начальству. В 1814 году Бурсак сделал строгий выговор полковнику Белошапке за слабость у него охранной службы, последствием чего было пленение двух казаков, а казака, бывшего в разъезде и по небрежности не заметившего черкесов, приказал наказать 50 ударами палок.

Карая так казаков, Бурсак не исключал из числа их и старшины. В июне 1801 года он приказал хорунжему Орлу, служившему в Новогригорьевском кордоне, употребить на кордонную службу, наравне с рядовыми казаками без всякого послабления, есаула Помазана и сотника Стороженко в наказание за пьянство и безобразия. Помазан, отлучившись с поста с тремя казаками, шатался с ними по шинкам в Екатеринодаре и «во всю скачь бегал по городу на лошадях», а к нему, наказному атаману, был доставлен настолько пьяным, что «отвечать не возмог». Стороженко скандалил в городе и явился к атаману также пьяным. Через некоторое время Орел рапортовал Бурсаку, что, согласно его распоряжению, он поступил с есаулом Помазаном и сотником Стороженком, как с рядовыми казаками, и через каждые три дня читал им военный артикул в назидание, как надо служить Государю.

Но в числе старинных обыкновений в Черноморском войске остались и порядки, явно вредившие служебному положению казаков. Как известно, на первых порах заселения края состоятельные казаки взамен себя посылали на кордонную службу нанятых ими батраков, не принадлежавших к составу казачьего войска. Батраки по-батрачьи и относились к службе и часто допускали совершенно невинные или маловажные, с их точки зрения, упущения, за которые, однако, по военным артикулам того времени полагалась смертная казнь. С введением полкового устройства батраков уже нельзя было посылать на службу против неприятеля.

Но богатые казаки не оставили выгодного для них приема подставлять под черкесские шашки и пули вместо себя наемных лиц. Наемных батраков стали заменять наемными товарищами казаками. Это вошло в обыкновение и стало своего рода правилом. В феврале 1809 года есаул Борзик донес Бурсаку, что из его команды четыре казака неизвестно куда скрылись, так как они прослужили положенный срок и на смену им никто не явился. То же хотели сделать и остальные казаки, отбывшие очередную службу на кордоне. Чтобы удержать их на службе в кордоне, Борзик обещал им оштрафовать не явившегося вовремя на службу есаула Барабаша в таком размере, чтобы штрафными деньгами можно было оплатить их сверхсрочную службу «по ценам наемных казаков». Существовал, следовательно, не только наем казаков на службу, но и были определенные цены по этим сделкам. В июне 1814 года Бурсак сделал выговор полковнику Белошапке за то, что, по слухам, Белошапка принимал в полк не настоящих казаков, а «наемных малолетков». В январе 1813 года есаул Тарановский донес Бурсаку, что в его отряде оказались «малолетние наемщики» не более 13 или 15 лет, такие, которые непригодны не только для военной службы, но и для домашних услуг. Тарановский сообщил об этом своему полковому командиру Кобиняку, но не получил от него никакого ответа. Опасаясь за худые последствия от такого состава отряда, Тарановский просил войскового атамана заменить малолетних казаков «их хозяевами или наемщиками совершенных лет и к службе способных».

Более печальную страницу в истории военной службы черноморского казака представляли злоупотребления как по наряду на службу казаков, так и по содержанию их на кордонах. В апреле 1815 года отставной солдат, зачисленный в казаки куреня Щербиновского, просил Бурсака, в уважение к старости и слабости, отпустить со службы одного из сыновей для прокормления семьи, так как Щербиновский, станичный атаман, последовательно отдал на службу его старшего сына, второго за ним и третьего младшего 16-ти лет, а старик остался с малолетними детьми женского пола и «не мог пропитать семьи». В июле того же года казак куреня Каневского Фатей просил атамана отпустить на год из полка его сына, который, как больной, нанял за себя одностаничника Тупала, давши ему лошадь в 130 руб., седло в 25 руб. и деньгами 60 руб. Сына его тем не менее зачислили в другой полк, и он вынужден был войти в долги, чтобы купить лошадь и седло и, уходя на службу, оставить больного старика отца при старости, а жену без средств с ребенком. В 1816 году казак Афанасий Кочевский жаловался войсковому атаману, что полицмейстер Екатеринодара Долинский назначил его в поход за Кубань, несмотря на то что он был в отставке и признан комиссиею негодным к службе. В походе старик серьезно заболел, и когда его привезли на подводе из-за Кубани домой, то Долинский назначил его в караул при полиции, где он пробыл две недели под ружьем, а затем стал посылать его в «ночные залоги» против черкесов. Кочевский просил защиты у атамана.

Такими случаями испещрены страницы архивных материалов, и если в жалобах, быть может, было некоторое преувеличение, то за общей массой их во всяком случае стоял факт беспорядочности и злоупотреблений при назначении казаков на службу.

Одних казаков власти назначали на службу, а других просто эксплуатировали. В августе 1802 года командир 2-го пешего полка есаул Герко донес Бурсаку, что начальник Таманского округа Белый и секретарь Барыш-Тыщенко заставляли казаков его полка работать на них без всякой платы за работу. Герко приказал есаулу Знаку отобрать у них казаков, но Белый и Барыш-Тыщенко не отдали их ему.

Еще в худшее положение казаки попадали в тех случаях, когда черноморские полки были вне родины, где-нибудь вдали от нее — в Польше или Бессарабии. В таких случаях командир полка становился бесконтрольным властелином казаков. Есаулы Асауленко и Калантаевский просили 21 января 1813 года атамана Бурсака назначить следствие над командиром их полка Плохим, которого они обвиняли в злоупотреблениях по расходам фуражных сумм во время нахождения полка в Польше. Прошло два года, и только в январе 1815 года войсковая канцелярия сообщила войсковому атаману, что она нашла документы и книги полковника Плохого «не достаточными и неправильными». Так, полку следовало за все время похода 12 000 руб. на фураж, а действительный расход показан был в 26 129 руб., и откуда получилось превышение на 14 129 руб., неизвестно. В расходной книге не было показано, сколько и кому денег отпущено, а проставлены лишь общие итоги расходов. Две сотни в полку совсем не получали жалованья до ревизии книги канцелярией и т. п.

Еще через четыре месяца, в апреле 1814 года, войсковая канцелярия донесла Бурсаку, что в документах полковника Плохого не оказалось сведений о деньгах, полученных им с казны за убитых лошадей; 55 номеров или листов, где значились эти суммы, из книги вырезаны, а оставшиеся в книге цифры по этой статье «свежо помараны чернилами так сильно, что по ним ничего нельзя разобрать».

По этому поводу служившие в полку есаулы Асауленко и Калантаевский показали, что казаки часто не получали ни провианта, ни фуража, совсем не получали платы за убитых лошадей и порционных денег. Если что отпускалось казакам, то непременно в недостаточном количестве. Сам Плохой был покупщиком для полка и действовал по произволу. Есаулы 13 апреля 1813 года докладывали полковнику, что казаки требовали с сотенных командиров «достаточного продовольствия». Плохой, несмотря на полную справедливость этой претензии, приказал отыскать жалобщиков и бить их до полусмерти в страх другим, чтобы впредь никто не отваживался жаловаться. Через несколько дней Асауленко и Калантаевский вновь повторили жалобу казаков, но Плохой кричал на них: «не ваше дело», и велел им уйти с глаз. Через месяц есаулы доложили командиру, что казаки, не получая ни денег, ни провианта, вынуждены питаться на собственные средства, и вновь были прогнаны командиром. Офицеры не видели ни одного документа, по которым производились ассигновки, и не знали, что, сколько, кому и за что следовало получать. Оправдательные документы на деньги сочинял сам Плохой.

Чем окончилось это скандальное дело, в архивных материалах не нашлось сведений. Известно лишь, что 15 января 1815 года войсковая канцелярия, под угрозой штрафа в 10 рублей, требовала, чтобы Асауленко и Калантаевский «расписались», сколько и кому следовало из казны денег, а Асауленко и Калантаевский не могли этого сделать, так как ничего этого не знали.

Несмотря на тяжелую службу черноморских казаков на Кубани, не успевших ни осесть как следует в новом крае, ни укрепиться по границе, несмотря на явный недостаток боевых сил при частых массовых нападениях черкесов на Черноморию, центральное правительство неоднократно брало из Черноморского войска целые полки для борьбы с внешним врагом вне Черномории. Таковы были «походы» черноморских казаков — персидский с Головатым во главе и польский под командой Кошевого Чепиги. В 1806 году атаману Бурсаку приказано было высшим начальством откомандировать один конный казачий полк в Крым, в Карасу-Базар, и один пеший казачий полк в гребную флотилию маркиза де Траверсе. Полковнику Паливоде было разрешено выбрать для гребной флотилии лучших казаков из своего полка и всех других черноморских. В полк зачислено также было 48 пушкарей или канониров. В августе следующего, 1807 года, Ришелье писал Бурсаку, что командир 3-го пешего полка Паливода 12 мая был убит в сражении на Дунае, один есаул умер от ран и один от болезни. Вследствие этого Бурсаку предписано было отправить на пополнение полка на Дунай одного старшину для командования полком, трех сотников, трех хорунжих и одного сотенного есаула или урядника. К убыли боевых сил Черноморского войска на Кубани прибавлялась убыль их на Дунае, и это происходило в то время, когда войско особенно нуждалось в защитниках родного края.

В 1815 году вновь потребовались казачьи полки, и на этот раз в Польшу. Высочайшим указом 3 марта этого года установлена была необходимость в пяти полках Черноморского войска, но при этом атаману Бурсаку предоставлено было право выяснить, может ли войско, без ущерба кордонной службы, отделить в русскую армию пять полков; в противном же случае оно должно было выслать столько, сколько окажется возможным. Во Всеподданнейшем рапорте Бурсак сообщил, что в апреле месяце в Польшу, в Радзивилов, будет отправлено войском 4 полка; отвлечение же казаков в большем количестве могло бы нанести явный ущерб кордонной службе и охране границ от черкесов. Общее командование полками было поручено полковнику Дубоносу.

Чтобы окончить общую характеристику служебного положения черноморских казаков, остается упомянуть еще о внутренней службе их. Кроме кордонной службы, службы во флотилии и вне войска известная часть служилого состава войска находилась в Екатеринодаре при различных учреждениях, затем на карантинных и меновых дворах, в конвойных командах, в летучей почте, в 4 сыскных начальствах, на соляных озерах, на рыболовных заводах и пр. Все это были небольшие команды, но они выделялись из боевого состава войска, ослабляли его. Отвлечение казаков как этого рода службой, так и командировки полков за пределы войска тяжелым гнетом ложились на население. Население неохотно несло службу, как непосильное бремя, и часть казаков или не вовремя являлась в полки, игнорируя службу, или просто убегала от нее. В мае 1810 года командир 7-го пешего полка донес Бурсаку, что он собрал 250 человек своего полка. Остальные 250 человек или самовольно записались в команду некоего авантюриста графа Рошшуара, или же совсем не были разысканы. Тоже и тогда же случилось и с 8-м пешим полком. И строго обвинять в этом казаков в то время нельзя было. Само начальство сознавало это и смотрело сквозь пальцы на недочеты. Многие казаки не были налицо потому, что, вследствие крайней нужды, должны были уходить на дальние заработки.

Таким образом, по мере того как заселялся край, формировалась в нем экономическая жизнь и укреплялся новый казачий быт на началах «семейственного бытия», развивались и военные формы. Подвижные полки были обращены в постоянные, кордонная служба приняла характер планомерной охраны границ, получились строго определенные виды боевых сил — казак-всадник, пехотинец-пластун и артиллерист-пушкарь. На всем этом лежала еще печать прежних примитивных нравов и обыкновение, но над ними царили уже чисто военная дисциплина и начала военной субординации. Вольный казак понемногу превращался в шлифованного воина.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.