Глава 3 Первая военная весна

Глава 3

Первая военная весна

Наступала первая военная весна. Линия фронта постепенно стабилизировалась, и всем, даже простым жителям страны, получавшим информацию из сводок Совинформбюро, становилось ясно, что выпавшие на их долю испытания продлятся еще очень долго. Хотя каждый день сообщалось о каких-то занятых деревнях, о неком количестве трофеев и пленных, большинство людей понимали главное – несмотря на успехи зимнего контрнаступления, Вермахт по-прежнему стоит под Москвой, Ленинград и Севастополь остаются в блокаде, а Харьков – в руках противника.

Об изменении обстановки говорит и тот факт, что в ночь на 5 марта после двухмесячного перерыва возобновились налеты на столицу. На центральные кварталы города были сброшены 16 фугасных и 80 зажигательных бомб, разрушившие два жилых дома и ситценабивную фабрику. Были убиты и ранены 88 москвичей. Следовательно, и для городов Поволжья угроза оказаться в зоне боевых действий сохранялась. Оставалась актуальной и опасность воздушных налетов. К апрелю ближе всех от линии фронта были Ярославль и Рыбинск – 350 км, Сталинград отделяли от войны 420 км, Горький и Саратов – 650 км, а Астрахань и Куйбышев – свыше 700 км. Все они находились в радиусе действия бомбардировочной авиации Люфтваффе, чьи передовые аэродромы находились в Сещинской, Брянске, Курске, Харькове и Сталино (Донецке). Лишь Казань и Ульяновск оставались глубоким поволжским тылом. Между тем начавшаяся весна создавала большие проблемы в организации ПВО. Полевые аэродромы утопали в грязи, а иногда и вовсе оказывались отрезанными от остального мира. В городах вырытые с такими большими усилиями щели постепенно заливались водой, размывались и в конечном итоге делались совершенно непригодными для использования. Со временем утрачивалась и техническая маскировка объектов.

Днем 19 марта начальник штаба МПВО Горьковского авиазавода № 21 А. Соляров отправился на заводской аэродром к поджидавшему его самолету У-2. Цель полета – проверить техническую маскировку предприятия. Старый биплан, натужно ревя мотором, разогнался по грязной взлетной полосе и поднялся в небо. Пилот набрал высоту 2000 м и стал описывать круги над заводом. Соляров обнаружил, что, несмотря на начавшееся таяние снега, город сверху по-прежнему в основном выглядит белым. Заводские корпуса благодаря выполненной на их крышах маскировке имели вид поселка. Фюзеляжи истребителей ЛаГГ-3, находящихся на улице, казались бесформенными грязными пятнами. Около предприятия не было каких-либо четких ориентиров, выдававших его местонахождение, кроме разве что узкой полоски Московского шоссе, и это значительно облегчало маскировку. Довольный увиденным, Соляров приказал пилоту возвращаться на аэродром. Но зимний камуфляж доживал последние дни, и следовало подумать о весенней, а потом и о летней маскировке.

Однако все эти мероприятия имели лишь относительную эффективность. Дело в том, что расположение крупных промышленных объектов, таких как Ярославский шинный завод, ГАЗ, СТЗ, было хорошо известно противнику еще до войны, и осенью 1941 г. в ходе разведывательных полетов немцы сделали многочисленные фотографии. Весной 1942 г. немецкие самолеты-разведчики регулярно появлялись над городами Поволжья, и техническая маскировка попросту не успевала приводить заводские корпуса в вид, соответствующий окружающему ландшафту, и при сопоставлении фотоснимков, сделанных в разное время, было нетрудно определить точное расположение и очертания объектов.

Еще одну проблему создавала непрерывная работа мартеновских печей, т.к. по ночам домны создавали характерное зарево, в ясную погоду видимое за десятки километров. Больше всего они «демаскировывали» металлургический завод им. Кагановича, расположенный в одноименном районе Горького, и завод «Красный Октябрь» в Сталинграде. Таким образом, скрыть местонахождение военных заводов было практически невозможно. Единственное, на что можно было реально рассчитывать, так это на то, что непосредственно во время бомбового удара штурманы немецких самолетов не смогут точно прицелиться и сбросят бомбы рядом с целью.

В Сталинграде же по решению горкомитета обороны началось сооружение ложных объектов. Суть проекта заключалась в том, чтобы построить на берегу Волги севернее города несколько макетов заводских корпусов для введения в заблуждение вражеских пилотов. Идея эта была не новой. В Горьком, например, уже были возведены ложные объекты рядом с артиллерийским заводом им. Сталина и в Сормовском парке недалеко от авиазавода № 21. Таким способом можно было несколько снизить количество бомб, упавших на настоящие промышленные объекты. Однако, учитывая высокую активность дальней разведки Люфтваффе, скрыть от врага постройку этих сооружений было почти невозможно. И все же подобное средство иногда приносило определенный эффект в случае, если в бомбардировщике сидел неопытный штурман, или при плохой видимости.

С весны 1942 г. в целях предотвращения пожаров от попаданий зажигательных бомб стало практиковаться еще одно нововведение – обмазка и пропитка деревянных поверхностей зданий огнезащитной обмазкой. Для ее приготовления был разработан следующий рецепт: тальк – 30%, молотый мел – 14%, жидкое стекло – 44% и вода – 12%. Подобное изобретение было отнюдь нелишним, обмазка могла по крайней мере замедлить возгорание деревянных поверхностей, а большинство жилого фонда тогдашних городов было именно деревянным. Многочисленные деревянные строения (склады, сараи, мастерские) имелись и на военных заводах. Недостатком этого средства был долгий процесс изготовления и большой расход времени на обмазку зданий.

Еще одним средством пассивной противовоздушной обороны являлись аэростаты заграждения. Весной 1942 г. они стали, помимо Ленинграда и Москвы, появляться и в Поволжье. Один из отрядов A3 был размещен и в Горьком, в районе автозавода им. Молотова. Но для регулярного подъема в воздух требовался газ. Командование диврайона ПВО договорилось о поставках водорода с жиркомбинатом им. Кирова, последний обязался давать ежедневно не менее 500 куб. м, но впоследствии оказалось, что у предприятия не хватало для этого производственных мощностей. В результате в середине марта из имеющихся 16 точек в отряде A3 действовали только восемь, причем неполучение необходимого объема газа вело к дальнейшему сокращению количества действующих аэростатов.

Тем не менее вскоре началось развертывание действующей части A3 в более крупную, на вооружение вводились т.н. мины воздушного заграждения. Суть этой технической новинки состояла в следующем. К тросам аэростата с помощью нехитрого приспособления подвешивалась 50-кг фугасная бомба. Были нередки случаи, когда бомбардировщики на большой высоте зацеплялись за трос, но тот, натягиваясь некоторое время, вскоре соскальзывал с крыла, нанеся лишь небольшие повреждения. В данном случае при контакте крыла с тросом бомба отцеплялась и, соскользнув вниз, падала на самолет. Недостатками системы были утяжеление аэростата и опасность в случае неравномерного подъема «уронить» бомбу на землю. В связи с этим пришлось организовать производство вентиляторов для равномерного подъема. Их изготовление было поручено ремесленному училищу при содействии Индустриального института и завода «Красное Сормово».

С наступлением весны и в преддверии традиционного паводка на Волге создалась еще одна неожиданная проблема в организации ПВО. Дело в том, что для создания полного периметра зенитного огня вокруг городов, расположенных на высоком западном берегу, часть орудий пришлось разместить в заречной части, т.е. в местах, полностью заливаемых водой в апреле. В Горьком, где пологий берег Волги со стороны г. Бор являлся вообще непроходимым, эта проблема была решена еще осенью 1941 г. путем установки зениток на баржи. Эти плавучие батареи прикрывали завод «Красное Сормово» и железнодорожный мост. Правда, обеспечение их боеприпасами и продовольствием, а главное, средствами связи долгое время оставалось весьма сложной задачей. В Сталинграде же с этим вопросом запоздали и уже в начале паводка начали спешное сооружение специальных площадок для размещения орудий, прожекторов и командных пунктов. Так в заречной зоне напротив города появились своего рода «зенитные острова», для связи с которыми использовались различные рации.

Во второй половине марта руководству СССР стало окончательно ясно, что наступление советских войск выдыхается на всех направлениях. Несмотря на отчаянные усилия Западного фронта, Вермахт удержал линию обороны в 120 км от Москвы, не удалось освободить ни Смоленск, ни Харьков, ни Севастополь, снять блокаду с Ленинграда (Санкт-Петербурга). В этих условиях все стали опасаться страшной мести Гитлера, а именно применения отравляющих газов, в т.ч. и против тыловых городов. В 1942 г. Германия действительно располагала самым мощным арсеналом химического оружия. Только немецкие химики смогли наладить массовое производство фосфорсодержащих отравляющих веществ. Самым страшным из них являлся этилдиметиламидоцианфосфат, более известный как «табун». В отличие от ОВ, имевшихся на вооружении стран антигитлеровской коалиции, этот химикат легко проникал в резино-технические изделия, и всякие противогазы против него были бесполезны. Причем смерть от «табуна» наступала почти мгновенно как при вдыхании его испарений, так и при попадании на кожу. Токсические и физико-химические свойства органофосфатов варьировались в широком диапазоне, благодаря чему они были пригодны для снаряжения разных видов боеприпасов – от авиабомб до ружейных гранатометов.

Учитывая состояние противохимической обороны в городах, где даже обычные щели (фактически траншеи) не могли содержать в удовлетворительном состоянии, было ясно, что химические бомбардировки могут привести к огромным жертвам и вызвать массовое бегство уцелевших жителей в сельские районы. Еще Юмарта Л. Берия, А. Щербаков и П. Пронин направили Сталину письмо, в котором, в частности, говорилось: «Ввиду опасности применения фашистскими захватчиками химических средств нападения НКВД СССР, МК ВКП(б) и Московский Совет считают целесообразным немедленно возобновить работу по простейшему приспособлению существующих станций и тоннелей 3 очередей метрополитена под газоубежища».

Это предложение обсуждалось на заседаниях ГКО, после чего 16 марта было принято постановление № 1460сс «О приспособлении Московского метрополитена под газоубежища для населения Москвы». Согласно ему работы должны были быть закончены к 30 июля. Устрашающие письма о возможной химической атаке получили и горкомитеты обороны в городах Поволжья. Метро здесь не было, поэтому реальными газоубежищами могли стать только штольни в откосах и глубокие бункеры. 19 марта Горьковский комитет обороны обсудил вопрос об обеспечении электромоторами спецстроительства № 74, на последующих заседаниях неоднократно поднималась тема противохимической защиты[82].

А между тем в конце марта германская бомбардировочная авиация предприняла несколько точечных атак на тыловые объекты. День 27 марта на аэродроме 788-го ИАП ПВО в Бекетовке, расположенной у южной окраины Сталинграда, не предвещал никаких важных событий. Небо затянули облака, взлетные полосы раскисли от грязи. Летчики скучали и коротали время всеми доступными способами. Однако, несмотря на плохую погоду, от постов ВНОС все же поступил сигнал об обнаружении немецкого самолета-разведчика. «Вот гады фрицы, в любую погоду летают», — плевались летчики, направляясь по лужам к своим самолетам.

Вскоре в воздух взмыли несколько истребителей, в т.ч. и Як-1 командира эскадрильи Николая Смирнова, месяц назад добившегося победы над Калачом. Пилот начал привычный набор высоты, земля уходила все дальше, привычные одноэтажные домики превращались в небольшие точки. Вдруг, к своему ужасу, старлей увидел, как совсем неподалеку из облаков вывалился стремительно пикировавший немецкий бомбардировщик. Оглядевшись, Николаю не составило труда определить, что пикирует он не куда-нибудь, а прямо на Сталинградскую ГРЭС! А ведь это важнейший стратегический объект, который, собственно, авиаполк и должен защищать любой ценой. Еще мгновение, и от «Юнкерса» отделилась серия бомб. Затем противник спокойно вышел из пике, а станцию окутали огромные клубы дыма. «Не уберегли…» — с горечью констатировал Смирнов и тут же яростно бросился в погоню за незваным гостем.

К несчастью для немцев, внезапная атака советского истребителя застала их как раз в момент набора высоты. Три длинных очереди – и бомбардировщик, задымив, начал снижаться. Николай пронесся над ним и вскоре потерял из виду из-за низкой облачности. После того какЯк-1 старшего лейтенанта Смирнова приземлился на аэродроме, командир дивизии Красноюрченко сразу же организовал поиск сбитого самолета, выслав два биплана У-2. Вскоре в степи на краю большого оврага был обнаружен совершивший вынужденную посадку «Юнкере». Им оказался разведчик Ju-88D-1 W.Nr. 1403 «Т5+НМ» из 2-й эскадрильи Aufkl.Gr.Ob.d.L.

Экипаж попытался скрыться в западном направлении, но преодолеть по голой степи 400 км было нереально, и через некоторое время всех четырех летчиков уже допрашивали в штабе 102-й ИАД. По воспоминаниям председателя Сталинградского комитета обороны А. Чуянова, присутствовавшего на допросе, летчики вели себя нагло. «Самоуверенные наглецы. Они не сомневаются, что победа Гитлера уже обеспечена, что еще один удар – и Советского государства не будет, что сделали вынужденную посадку и попали в плен случайно…»

Сбитый «Юнкере» уже на следующий день был доставлен в город и установлен на центральной площади перед Домом Коммуны для всеобщего обозрения. Сталинградцы, еще не видевшие подобных трофеев, целыми толпами потянулись на «выставку». Впоследствии моду экспонировать сбитые самолеты подхватят и другие города Поволжья. А попытка немцев силами одного бомбардировщика произвести налет стратегического характера закончилась безрезультатно. Хотя в корпусах СталГРЭС вылетели почти все стекла, были перебиты ЛЭП, станция серьезно не пострадала и подача электроэнергии вскоре возобновилась[83].

«Товарищу Берии, разобраться…»

В 19.53 28 марта в Москве была объявлена воздушная тревога, и вскоре в парке у стадиона «Динамо» прогремели три мощных взрыва. Никто не пострадал. Следующим вечером налет повторился, на Ростокинский район столицы были сброшены восемь тяжелых фугасных бомб, разрушивших несколько жилых домов. Поскольку сигнал «ВТ» был подан с опозданием, люди не успели эвакуироваться в бомбоубежища, и в результате ранения и контузии получили 96 москвичей, погибли 15 человек.

В туже мартовскую ночь несколько «Юнкерсов» внезапно совершили налет на нефтемаслозавод им. Менделеева в г. Константинове, расположенном на Волге, в 20 км северо-западнее Ярославля. Прямыми попаданиями фугасных бомб была выведена из строя установка кислотной очистки остаточных масел, повреждены паропроводы и электросеть. Бомба весом 500 кг попала в котельную завода и причинила ей серьезные разрушения. От взрывной волны вылетели стекла в газовом цехе и других зданиях. Погибли теплотехник котельной Л. И. Козлов и бригадир нефтекачки 19-летняя Л. Катаева. Многие рабочие получили ранения.

Отопление в условиях зимы, пожалуй, было самым уязвимым местом любого предприятия. Выведение из строя котельной, как источника тепла, могло полностью парализовать работу. Лишь героические усилия инженеров и рабочих Константиновского завода, сумевших предотвратить замерзание большинства отопительных труб и обеспечить быстрый пуск уцелевших котлов, хотя бы на частичную мощность, позволили избежать остановки предприятия. Через три дня завод частично возобновил работу, хотя на полное устранение повреждений понадобился еще один месяц.

Между тем 30 марта в Москве снова гремели взрывы. На сей раз одиночный Ju-88 разбомбил плодоовощной комбинат на Нагатинском шоссе. Посты ВНОС не смогли опознать самолет на подходе к городу, в результате чего сигнал «ВТ» был подан уже после налета. Хотя эти удары по столице были скорее беспокоящими, чем стратегическими, Сталин пришел в бешенство. 1 апреля он направил Громадину, Берии и генпрокурору Бочкову записку со словами: «Как видно, наше певео[84]стало плохо работать:

1. Артиллеристов в Клину на позициях не оказалось, певео проспало налет на Москву.

2. Поручается тт. Берии, Громадину и Бочкову срочно расследовать это дело и доложить ГКО».

Сразу же была сформирована комиссия во главе с Лаврентием Берией. Примечательно, что она закончила свою работу уже через два дня и нашла всех «виновных». 5 апреля, на Пасху, был издан приказ Народного комиссариата обороны за № 0063 «О состоянии ПВО Московского корпусного района ПВО». Согласно ему за систематическое пьянство был арестован и предан суду военного трибунала военком Главного управления ПВО СССР бригадный комиссар Курганов. Под трибунал также пошел военком 745-го ЗенАП полковой комиссар Захаров. Одновременно за пьянство был снят с работы и понижен в должности начальник ГУ ПВО генерал-майор Осипов.

Помимо низкой дисциплины, выяснилось, что служба ВНОС по-прежнему работала плохо, ее наблюдатели слабо разбирались в типах самолетов, путая свои с чужими. Оповещение при появлении вражеских бомбардировщиков и разведчиков происходило медленно, и некоторые батареи вообще не успевали открыть огонь. В истребительных полках много машин находились в ремонте, т.е. в небоеготовом состоянии, плохо использовалась радиосвязь для наведения перехватчиков с земли.

3 апреля 1942 г. было принято постановление ГКО, по которому вместо корпуса создавался Московский фронт ПВО. Силы и средства защиты должны были вскоре достичь астрономических показателей: число 85-мм зениток предполагалось довести до 1300 шт., аэростатов заграждения – до 1500, а прожекторов —до 1200. Т.е. на одну зенитку приходился один прожектор! ГКО приказал в течение апреля изъять 85-мм зенитные пушки из противотанковых полков различных фронтов, всего 272 орудия, и передать их в Московский корпус ПВО.

Таким образом, беспокоящие налеты на Москву, хотя и не приводили к большим разрушениям, сильно нервировали руководство страны и сковывали значительные силы, которые невозможно было использовать на фронте[85]. С целью усиления контроля за личным составом в штат штаба ПВО были введены должности «старшего контролера» и еще 23 «контролеров» при нем, что являлось совершенно беспрецедентным случаем для армии. Мало было комиссаров и политработников, так теперь появились еще и «контролеры», которые, видимо, были зашиты от спиртного.

Тем временем вечером 6 апреля одиночный «Юнкере», незамеченный постами ВНОС, снова проник в столичное небо и сбросил семь фугасных бомб. Сигнал «Воздушная тревога» опять не подавался. Хотя Сталина и партийное руководство очень раздражали подобные сюрпризы, эти одиночные удары были скорее случайностью, чем результатом каких-то спланированных действий.

После отправки штаба 2-го воздушного флота Люфтваффе на Средиземноморье в конце 1941 г. оперативное руководство действиями авиации на центральном участке Восточного фронта осуществлял штаб 8-го авиакорпуса. Когда последний перебросили в Крым, 1 апреля 1942 г. было создано авиационное командование «Ост» во главе с генералом Робертом фон Граймом. На тот момент в его составе находились пять бомбардировочных групп. На аэродроме Орша базировались II./KG3, Stab, П. и III./KG76, а на аэродроме Шаталовка – Stab, II./KG53 и II./KG54. Именно эти соединения периодически терроризировали тыловые города.

Однако сами немцы были не в восторге от выбранной командованием тактики. Начальник штаба командования «Ост» оберет Герман Плохер вспоминал: «Командование Люфтваффе в это время не имело никакого плана действий против советской промышленности и городов. Атаки отдельных объектов проводились лишь по инициативе соединений, действовавших на локальных участках фронта, и не носили системного характера».

Апрель в Поволжье

Тем временем руководство на местах все же побаивалось немецких бомбардировок и неустанно призывало народ к бдительности. Так, 19 апреля в газете «Горьковская коммуна» была опубликована статья начальника штаба МПВО Горького майора С. Антропова «Беречь город от воздушных нападений врага». В ней он призывал население города тщательно соблюдать светомаскировку, упирая на то, что даже лучики света, проникающие через окна и двери, могут создать над городом световое зарево.

«Наибольшая эффективность светомаскировки будет достигнута лишь тогда, когда не только все здания города и его окраин, но и прилегающие к нему населенные пункты в радиусе нескольких десятков километров будут погружены в абсолютную темноту. В этом случае, если даже отдельные самолеты противника проскользнут незамеченными нашей истребительной авиацией и прорвутся сквозь огонь зенитной артиллерии, им не удастся осуществить прицельное бомбометание по наиболее важным объектам города. Наша задача – немедленно осуществить надлежащую светомаскировку города. Всю ночь город и прилегающие к нему населенные пункты должны быть погружены в полную темноту».

В это время южнее, в Сталинграде, спешно велись работы по приведению в порядок укрытий для населения. Чуянов тоже получил из Москвы пугающие телеграммы о скором начале химической войны и сразу же активизировал деятельность местных формирований МПВО. К15 апреля в городе имелись 66 км открытых и закрытых щелей для населения, в которых могли разместиться 132 тыс. человек. Для газо– и бомбоубежищ предназначались 237 подвалов на 33 500 человек. Имевшихся в городе укрытий тем не менее было недостаточно. Вблизи многих домов до сих пор вообще отсутствовали какие-либо «щели». Все это заставляло принимать срочные меры для увеличения убежищ. Кроме того, Сталинградский горкомитет обороны поручил предприятиям области дополнительно изготовить 50 тыс. противогазов, дегазаторов, защитных комбинезонов и фартуков. Поскольку соответствующих промышленных мощностей не было, приняли решение создать специальную мастерскую по производству средств индивидуальной защиты. И вскоре выяснилось, что меры принимались не напрасно.

22 апреля командир I./KG27 «Бельке» получил приказ произвести налет на Сталинград. Как только стемнело, «Хейнкели» поднялись в воздух и, набрав высоту 5000 м, направились на восток. До города было около 900 км, поэтому операция представлялась достаточно сложной. Бомбардировщики шли в легком облачном слое, при этом ясная лунная ночь облегчала ориентирование на местности. При подходе к цели облака рассеялись, и вскоре летчики увидели внизу блестящую ленту реки. Пройдя над большим изгибом Волги и островом Сарпинский, являвшимися основными ориентирами, самолеты повернули в сторону Сталинграда.

X. Райф, член экипажа Не-111 «1G+FL» из 3./KG27, впоследствии вспоминал: «Город можно было легко найти и без этой светлой ночи, так как там был сильный зенитный огонь, но разрывы были на дистанции от нашей атакующей машины, к тому же небо освещали более 50 прожекторов. При атаке цели мы использовали тактику бесшумного полета с приглушенными, сильно задроселлированными моторами на пониженных оборотах. Благодаря этому мы вводили в заблуждение звукоулавливатели так, что ни зенитки, ни прожекторы не могли нас „прихватить“».

Объекты атаки были поделены между экипажами, в частности Не-1 ПН «1G+LH» лейтенанта Хорста Эйхлера наносил удар по артиллерийскому заводу «Баррикады». В ходе налета на город были сброшены несколько десятков тяжелых фугасных бомб и тысячи мелких зажигалок. Только на тракторный завод и прилегающую территорию упали около 1500 зажигательных бомб и 15 «фугасок». Были повреждены цеха, полыхали дома в жилом секторе. Многочисленные очаги пожаров возникли на заводах «Баррикады» и «Красный Октябрь». Кроме того, несколько бомб разорвались на железнодорожной станции Сталинград-2 и в речном порту. Несмотря на сильный заградительный огонь, все «Хейнкели» благополучно вернулись обратно в Кировоград после 6,5 часа полета. При этом советских ночных истребителей в воздухе замечено не было.

На следующий день Сталинградский комитет обороны, напуганный неожиданным налетом, принял несколько постановлений, в т.ч. «Об охране судоходства по р. Волге от воздушного нападения противника на участке Камышин – Астрахань». В нем говорилось о необходимости ввести патрулирование Волги истребительной авиацией, установить зенитные батареи на берегу для прикрытия стоянок судов и затонов, вооружить крупные буксиры-нефтевозы. Однако из-за нехватки сил и средств эти заблаговременные решения остались невыполненными.