«Без пяти минут двенадцать»: боевые действия в начале апреля 1945 года

Несмотря на определенное затишье, фронт на Одере был далек от спокойствия. Немцы напряженно следили за советскими плацдармами, с обеих сторон отмечались активные действия разведывательных групп, и часто предпринималась разведка боем – противники прощупывали оборону друг друга. Практически каждый день вспыхивали огневые бои. Все это в полной мере касалось и дивизии СС «30 января», и противостоящих ей дивизий советской 33-й армии: боевая активность на этом участке фронта отмечалась почти каждый день.

Согласно журналу боевых действий 1-го Белорусского фронта, 1 апреля в 14:40 по московскому времени части 49-й стрелковой дивизии генерал-майора П.К. Богдановича отразили атаку батальона пехоты, пытавшегося вести разведку боем при поддержке массированного огня артиллерии и пехоты[282]. После этого на несколько дней наступило некоторое затишье.

Затем, по советским данным, 6 апреля в 03:00 по московскому времени, организованным огнем 401-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона была рассеяна и отброшена в исходное положение немецкая разведывательная группа, силой до взвода пехоты, пытавшаяся вести разведку в районе северо-восточнее Фогельзанга[283]. По-видимому, это были подразделения II батальона 87-го полка СС. Одновременно в ночь на 6 апреля засадой 222-й стрелковой дивизии полковника А.Я. Жиденко в районе северо-восточнее Цильтендорфа был взят в плен солдат из 2-й роты 87-го полка СС[284]. Интересно, что в советском отчете 32-ю дивизию СС назвали абсолютно правильно: 32-я добровольческая пехотная дивизия СС «30 января»[285].

7 апреля в 02:00 по московскому времени под прикрытием массированного огня артиллерии и минометов, немцы силой до роты пехоты пытались вести разведку боем в районе Цшецнова, а в 06:00, силой до двух взводов пехоты – в районе южнее Визенау. В последнем случае, вероятно, это были подразделения II батальона 88-го полка СС. Огнем пехоты и артиллерии частей 339-й и 362-й стрелковых дивизий обе разведгруппы были рассеяны и отброшены на исходное положение[286].

7 апреля 1945 года на участке обороны V горного корпуса СС (судя по дислокации частей корпуса – в полосе действий 32-й дивизии СС) в 17:50 (по берлинскому времени) была отмечена постановка советскими войсками дымовой завесы, призванной замаскировать транспортные перевозки через Одер[287].

В час ночи (по московскому времени) 8 апреля немцы (вероятно, II батальон 87-го полка СС) силой до роты пехоты, под прикрытием огня артиллерии и минометов, попытались провести разведку боем в районе севернее Фогельзанга, огнем подразделений 119-го укрепленного района эта попытка была отражена[288].

В ночь на 10 апреля южнее Фогельзанга разведывательные группы 86-го полка СС, по 10–20 человек, проводили разведывательные действия; по советским данным, организованным огнем частей 119-го укрепленного района эти попытки были пресечены[289].

Тем временем, все неутешительные немецкие прогнозы начинали сбываться. По воспоминаниям командующего 9-й армией генерала пехоты Буссе уже с 10 апреля немцы ожидали решающее советское наступление со дня на день[290].

С 1 по 10 апреля потери 33-й армии составили 213 человек убитыми, 815 ранеными, четверо пропавших без вести, 367 человек по другим причинам – всего 1399 военнослужащих[291]. Нет сомнений, что основная часть этих потерь пришлась на действия армии против дивизии СС «30 января».

11 апреля в районе Цильтендорфа и Фюрстенберга на советскую сторону добровольно перешли и сдались в плен девять солдат из подразделений дивизии СС «30 января»[292]. Маловероятно, чтобы это были немцы, скорее всего какие-то иностранные волонтеры, причем это могли быть как русские-украинцы, так и оставшиеся в саперном батальоне венгры или румыны.

Одним из наиболее отличившихся в боевых действиях весной 1945 года был дивизионный снайпер унтершарфюрер СС Петерхоф. На 13 апреля 1945 года на его боевом счету числилось 80 убитых красноармейцев[293].

13 апреля III дивизион гауптштурмфюрера СС Гюнтера Партоунса из 32-го артиллерийского полка СС принимал участие в артподготовке перед наступлением 1-й дивизии[294] КОНР[295] генерал-майора С.К. Буняченко[296] на советский плацдарм «Эрленгоф» на западном берегу Одера, в двух километрах южнее Фюрстенберга. Этот в общем-то второстепенный плацдарм удерживался подразделениями 119-го укрепленного района советской 33-й армии и представлял собой предмостное укрепление полевого типа – три километра по фронту и на максимально выдающемся участке – один километр сорок метров в глубину[297]. По предварительному плану, в артподготовке должны были принять участие не менее 19 батарей из различных подразделений, однако, по оценкам российского историка К.М. Александрова, огонь по плацдарму вели не более 10 батарей[298]. В принципе, это вполне объяснимо, учитывая вышеприведенные данные о незначительном количестве орудий в зоне действий V горного корпуса СС. Впрочем, по нашему мнению, артподготовка вышла весьма ограниченной, прежде всего из-за нехватки у немецких артиллеристов боеприпасов – по советским оценкам, немцы выпустили по плацдарму не более 6000 снарядов и мин (изначально планировалось выпустить 28 000)[299]; хотя в отчете 33-й армии об этих событиях немецкая артподготовка названа «мощной»[300]. Возможно, это и предопределило итоговый результат: первое боевое крещение вооруженных сил КОНР прошло неудачно: тринадцатичасовой бой[301] окончился для дивизии Буняченко безрезультатно, все атаки были отбиты советскими войсками, а сама дивизия понесла большие потери[302].

В существующих реалиях немецкое командование прекрасно понимало, что наличие вполне сильной дивизии, какой была «30 января», на второстепенном участке фронта южнее Франкфурта-на-Одере, где не ожидалось широкой советской активности, – непозволительная роскошь. Поэтому вполне объяснимо, что 12 апреля командование 9-й армии издало приказ о выводе 32-й дивизии СС из состава V горного корпуса СС и о переводе дивизии в армейский резерв с 18 апреля. Части «30 января» должны были быть поэшелонно выведены с фронта и переброшены в тыловую зону XI танкового корпуса СС как средство для проведения контратак[303].

Сам по себе этот приказ достаточно любопытен и показателен. С одной стороны, его смысл вполне понятен и обоснован. С другой стороны, он показывает, как сильно надеялось немецкое командование на мощь и силу своей обороны, если отводило на переброску дивизии на не такое уж и большое расстояние целых шесть дней, притом, что, как мы уже отметили, советское наступление ожидалось со дня на день. По-видимому, мысль о том, что советские войска смогут сразу прорвать немецкую оборону, в штабе 9-й армии не допускалась.

Первыми подлежали выводу с фронта части 88-го полка СС. 14 апреля они сдали участок обороны Брисков – Финкенхерд подразделениям 1237-го гренадерского полка[304], усиленного мелкими частям Фольксштурма, подчиненным 286-й пехотной дивизии. Одновременно в район к северу от Визенау подтянулись части 87-го полка СС. Однако дальнейшие события внесли в немецкие планы существенные коррективы.

Ранним утром 14 апреля, за два дня до основного наступления, войска 1-го Белорусского фронта начали проводить разведку боем немецкой оборонительной линии «с целью уточнения истинного начертания переднего края обороны противника, системы огня и группировки его сил в обороне»[305]. По данным Г.К. Жукова, «32 разведывательных отряда силой до стрелкового батальона в течение двух суток, 14 и 15 апреля, боем уточняли огневую систему обороны противника, его группировок, определяли сильные и наиболее уязвимые места оборонительной полосы… Разведка 14 и 15 апреля сопровождалась мощным артиллерийским огнем, в котором участвовали крупные калибры орудий»[306].

В штабе V горного корпуса СС в Мюлльрозе уже рано утром были получены первые сообщения о сильном огне советской артиллерии по участкам фронта дивизии СС «30 января» и 286-й пехотной дивизии. В дневной сводке группы армий «Висла» говорилась: «Сегодня в утренние часы враг развернул против фронта 9-й армии давно ожидавшееся предварительное наступление»[307].

По немецким данным, позиции 32-й дивизии СС подверглись сильному артиллерийскому обстрелу (по советским документам, артиллерийский налет продолжался 10 минут[308]), после чего последовали шесть советских атак, каждый раз силами примерно одного батальона при поддержке десятка танков и самоходных орудий, отрядов огнеметчиков и штурмовой авиации. Наступление советской пехоты развивалось с плацдарма Аурит. Советская разведка боем имела переменный успех: если на южном участке фронта дивизии Фогельзанг – Цильтендорф все атаки противника были отбиты и передовая линия обороны была удержана, то на участке 87-го гренадерского полка СС у Визенау частям 62-го стрелкового корпуса удалось прорвать главную линию обороны и занять первую траншею. Днем, контратакой при поддержке артиллерийского огня эсэсовцы отбили траншею обратно. Упорные бои шли до ночи; в конце концов, прорвавшиеся советские войска удалось отсечь и оттеснить назад. При этом было уничтожено одно советское самоходное орудие.

В журнале боевых действий 1-го Белорусского фронта эти события были описаны следующим образом: «62-й стрелковый корпус – двумя отрядами, силой стрелковый батальон в 07:30 после 10-минутного артиллерийского налета вел разведку боем в направлении отметки 42,0 и южнее Визенау. Преодолевая упорное огневое сопротивление противника, разведотряды заняли его первую траншею. В 15:00 противник контратакой силой до роты пехоты при поддержке массированного огня артиллерии и минометов оттеснил роту 362-й стрелковой дивизии в исходное положение»[309].

Гренадеры в обороне

Атаки на участке 286-й пехотной дивизии, в особенности на ее южном фланге, примыкающем к позициям эсэсовцев (а такие места стыков всегда очень опасны), также были отбиты, хотя избежать вклинений во фронт обороны не удалось. На этом участке, по советским данным, немцы задействовали танки и самоходные орудия. Принадлежность этой бронетехники определить не удалось, это вполне могли быть самоходки из 32-го противотанкового дивизиона СС (хотя никаких свидетельств, подтверждающих это, не имеется) или же, скорее всего, корпусные танковые части, укомплектованные итальянской бронетехникой. Хотя в этом случае можно взять на вооружение и мысль российского историка К.М. Александрова о том, что не всегда указанные в советских документах случаи использования немцами бронетехники были достоверными[310].

Интересно заметить, что, согласно немецким документам, при отражении этой советской разведки боем артиллерия V горного корпуса СС израсходовала 400 % расчетных норм легких снарядов (всего было израсходовано 1860 таких снаряда) и 97 % расчетной нормы тяжелых снарядов (232 снаряда), плюс 355 дымовых снаряда. Впрочем, такая постановка вопроса вызвала глубокие сомнения у ветерана 32-го артиллерийского полка СС Хорста Вильке. Он вспоминал, что артиллерийские наблюдатели полка часто не могли вызвать заградительный огонь артиллерии, поскольку корпус не давал на это разрешения. Вывод Вильке прост: «Командиры блефовали, чтобы сэкономить побольше снарядов». По этому поводу историк В. Тике осторожно заметил, что «вполне возможно, что в вышеприведенном донесении упоминались намного более высокие цифры расхода боеприпасов, и, по всей видимости, это был не единичный случай»[311]. Здесь же еще раз отметим, что в советских отчетах огонь немецкой артиллерии и минометов назван «массированным».

По советским данным, за 14 апреля 1945 года 33-я армия уничтожила до 350 немецких солдат и офицеров, пять орудий, 26 пулеметов, было подбито три танка. Трофеями советских войск стали 21 пулемет, 82 винтовки, 23 автомата, 42 «Панцерфауста», 620 гранат. В плен было взято 48 немецких солдат и один офицер[312]. О советских потерях данных нет.

В целом V горный корпус СС вполне успешно справился с отражением наступательной активности частей советской 33-й армии, ведь на других участках фронта 9-й армии советским войскам удалось в некоторых местах даже прорвать оборону немцев и захватить несколько населенных пунктов. Отчасти это объяснялось тем, что участок V горного корпуса СС был второстепенным и для советской стороны – Жуков собирался наступать на Берлин с плацдарма севернее Франкфурта-на-Одере, так что особо значительных усилий здесь не предпринималось.

Мелкие боевые столкновения продолжались всю ночь, красноармейцам удалось захватить небольшой участок траншей в районе севернее Визенау.

15 апреля советская активность снизилась. Войска 33-й армии проводили частичную перегруппировку, готовясь к наступлению, и отражали немецкие контратаки в районе Визенау. В дневном донесении группы армий «Висла» говорилось: «В зоне действий 9-й армии противник предпринимал сегодня только отдельные атаки и разведывательные рейды на тех же участках, что и вчера… В поведении противника не было отмечено никаких признаков, которые позволили бы с уверенностью назвать точную дату начала широкомасштабного наступления. Можно было констатировать лишь то, что противник закончил приготовления к широкомасштабному наступлению на участке немецкой 9-й армии и может начать его в любой момент»[313].

Эсэсовцы со своей стороны предпринимали решительные действия, чтобы вернуть утраченные позиции. За день 15 апреля советская 49-я стрелковая дивизия отразила восемь немецких контратак в районе отметки 42,0 силой до батальона пехоты каждая[314]. Советская сторона в долгу не осталась. По немецким данным, днем 15 апреля части 33-й армии снова предприняли ряд атак под Визенау, правда, теперь они были куда слабее, чем за день до этого, всего лишь силами до одной роты.

В итоге частям дивизии СС «30 января» в результате контратаки удалось-таки отбить небольшой участок траншей к северу от Визенау, который был захвачен противником накануне ночью. На участке V горного корпуса СС за день 15 апреля был уничтожен один советский танк[315].

Со стороны немецкого командования большое внимание уделялось моральному состоянию войск перед решающей битвой. Офицеры применяли все меры для того, чтобы повысить моральное состояние и боевой дух своих подчиненных. Вечером 14 апреля в войсках была распространена информация о смерти президента США Франклина Рузвельта (умер 12 апреля 1945 года). Резервисты из 391-й охранной дивизии рассказывали, как военнослужащие из дивизии СС «30 января» шли на лекцию, организованную для них по случаю смерти Рузвельта. Особое внимание нацистские пропагандисты уделяли связи между этим событием и чудом, которое спасло Фридриха Великого в середине XVIII столетия. Многие надеялись, что теперь-то американские войска уже точно не перейдут в наступление, а отношения между Советским Союзом и англо-американскими союзниками резко испортятся[316].

На следующий день, 15 апреля, перед личным составом всех частей 9-й армии, в том числе и в дивизии СС «30 января», был зачитан приказ фюрера и Верховного главнокомандующего вермахтом Адольфа Гитлера. Как заметил К. Райян, хотя этот приказ и был зачитан 15 апреля, но составлен был явно раньше – его придерживали до того момента, когда в Ставке фюрера окончательно не убедились, что генеральное советское наступление вот-вот начнется. Этот приказ стал последним приказом, и одновременно призывом, Адольфа Гитлера, обращенным к личному составу войск на Восточном фронте. Адресованный прежде всего войскам на передовой, этот приказ четко показывал солдатам, за что и против чего они сражаются, и призывал драться с врагом до последнего. В этой связи имеет смысл привести текст этого приказа полностью:

«Солдаты немецкого Восточного фронта! Смертоносная еврейско-большевистская орда собирается нанести последний удар. Враг пытается уничтожить Германию и наш народ. Солдаты Восточного фронта, вы знаете, какая участь грозит вам, немецким женщинам, девушкам и детям. Стариков и детей убьют, женщин и девушек сделают армейскими шлюхами. Остальных отправят в Сибирь.

Мы ожидали этой атаки и с января делали все возможное, чтобы укрепить фронт. Врага встретит наша мощнейшая артиллерия. Потери пехоты будут восполнены свежими бесчисленными соединениями. Резервные части, вновь организованные подразделения и Фольксштурм укрепят наш фронт. На этот раз большевиков ждет старая участь Азии: они непременно падут перед великой столицей немецкого Рейха.

Тот, кто в этот судьбоносный момент не выполнит свой долг, будет считаться предателем нашего народа. Любой полк или дивизия, оставившие свои позиции, покроют себя несмываемым стыдом перед лицом женщин и детей, не сломленных бомбовым террором в наших городах. Особенно остерегайтесь тех немногочисленных офицеров и солдат, которые, чтобы спасти свои жалкие жизни, будут сражаться против нас, продавшись русским, вероятно даже, в немецкой военной форме[317]. Любой, кто прикажет вам отступать, если только вы не знаете его очень хорошо, должен быть немедленно арестован и, если необходимо, убит на месте, невзирая на его звание. Если каждый солдат на Восточном фронте выполнит свой долг в грядущие дни и недели, последний натиск Азии будет сломлен, и в конце концов будет поставлен надежный заслон нашим врагам на Западе.

Берлин останется немецким, Вена снова станет немецкой[318], и Европа никогда не будет русской.

Торжественно поклянитесь защищать не отвлеченную концепцию Фатерлянда, а свои дома, своих жен, своих детей и, следовательно, наше будущее.

В эти часы глаза всего немецкого народа устремлены на вас, мои воины на Востоке, и наша единственная надежда на вашу верность, ваш фанатизм, ваше оружие. В ваших силах сделать так, чтобы большевистское наступление захлебнулось в собственной крови. Момент, когда судьба уничтожила величайшего военного преступника всех времен и народов[319], станет поворотным в этой войне»[320].

Конечно, высокопоставленные немецкие офицеры на Одерском фронте не питали иллюзий касательно «укрепленного фронта» с «мощной артиллерией» и «свежими бесчисленными соединениями». Закаленные в боях генералы слишком хорошо видели слабость немецких сил и полностью осознавали всю мощь противника. Не давали никакого повода для оптимизма и сводки с других фронтов, прежде всего с Западного, где американские войска уверенно двигались к Эльбе, и с других участков Восточного фронта. Тем не менее, приказ все же оказал положительное воздействие на моральное состояние немецких войск перед началом решающей битвы. Солдаты знали, во имя чего они сражаются и полностью осознавали ответственность, что на них ложится. К тому же все надеялись на обещанное «чудо-оружие»[321], которое поможет ослабленному вермахту сокрушить вражеские полчища.

Командующий 9-й армией генерал пехоты Буссе также обратился к войскам с призывом. Штандартеноберюнкер СС Гюнтер Адам вспоминал: «В частях царили настроения, что мы обязательно остановим русских, особенно после того, как нам передали смысл речи генерала Буссе: «Солдаты Восточного фронта, если вы продержитесь в течение двух дней, то вы сделаете это! Приветствие вам от вашего генерала Буссе!». После этого вспыхнули громкие аплодисменты, так как это могло означать, что обещанное нам чудо-оружие наконец будет применено»[322].

После этого командир дивизии Ханс Кемпин издал свой приказ по дивизии, в котором обращал внимание личного состава на то, что они являются солдатами СС, национал-социалистами, и что главное – «политическими солдатами». Текст этого короткого, но яркого приказа очень характерен для иллюстрации того, как воспринимали эсэсовцы свое место в немецкой армии:

«Эсэсовцы!

На конечном этапе этой войны фюрер обращается к Восточному фронту. Как национал-социалисты, мы носим гордое наименование: дивизия «30 января». Как политические солдаты, мы осознаем цели большевизма. Что бы ни случилось, мы останемся здесь, и будем защищать существование нашего народа, со всей энергией и упорством, свойственными эсэсовцам. Германия будет и должна жить, мы не позволим отвратительной личине брутального большевизма оставить на нас свою метку.

Наш девиз: “Закопайся, спрячься и убивай!”.

Да здравствует наш славный народ!

Да здравствует фюрер!»[323].

Обращает на себя внимание и провозглашенный Кемпином девиз: «Закопайся, спрячься и убивай!». Полностью осознавая слабость своей дивизии перед лицом вражеских армий, Кемпин указал, как именно его солдатам следует сражаться с превосходящим в силах и средствах наступающим врагом.

Так что моральное состояние немецких войск перед началом советского наступления было на удивление высоким. Как вспоминал один из офицеров: «Моральное состояние моих людей было хорошим, несмотря на мрачные перспективы… Все надеялись на скорый перелом к лучшему в этой войне, хотя никто не мог сказать, когда он наступит. “Лозунги”, облетев войска, падали на благодатную почву надежды»[324].

В ночь на 16 апреля советские войска прорвались северо-западнее Визенау. Хотя, прорыв и удалось устранить, облегчение пришло ненадолго. Надвигалась буря.