Глава шестая ФАБРИКА СМЕРТИ
4 января 1938 года заместитель начальника Разведывательного управления Красной армии старший майор государственной безопасности С. Г. Гендин направил И. В. Сталину совершенно секретное донесение особой важности. В этом донесении сообщалось о том, что «…агентурными данными установлено, что в 1937 году в Харбине японцами организована бактериологическая лаборатория. В лаборатории работают около двухсот специалистов, половина из которых прибыла из Киотского университета. Лаборатория производит опыты по культивированию и распространению бактерий чумы, тифа и холеры»[104].
Одновременно это донесение было направлено наркому обороны К. Е. Ворошилову и наркому внутренних дел Н. И. Ежову. Копии этого донесения также были посланы другим важным советским государственным деятелям, среди которых были В. М. Молотов, А. А. Жданов и ?. П. Фриновский.
Сталин, беседуя по поводу этого донесения военной разведки с наркомом обороны Ворошиловым, заметил, что японцы не случайно создают вдоль советских границ фабрики смерти. Ворошилов, которому подчинялось Разведывательное управление, приказал Гендину, исполнявшему обязанности начальника военной разведки, не спускать глаз с харбинской лаборатории японцев и установить, не появились ли другие подобные объекты в Маньчжурии.
С первых же дней 1938 года японский бактериологический центр около Харбина стал важным объектом, за которым было установлено постоянное наблюдение советских военных разведчиков. Сведения, которые поступали от резидентов военной разведки, обрабатывались в 3-м отделе (военная техника) Разведывательного управления Красной армии, созданном в 1935 году. Отделом руководил Игнатий Павлович Бурков. Сотрудниками отдела были Адам Хасанович Вахитов, Алексей Андрианович Коновалов[105] и другие офицеры. Организационно отдел состоял из отделений химии и двух бактериологических отделений. Отдел был укомплектован выпускниками 1935 года командно-технического факультета Военно-химической академии РККА. Сотрудники отдела занимались анализом сведений о наличии в армиях иностранных государств химического и бактериологического оружия и средств защиты от него. Материалы, добывавшиеся военной разведкой по этим вопросам, передавались в Химическое управление Красной армии[106], подразделения которого занимались проведением испытаний новых приборов и новых методов применения отравляющих веществ, а также разрабатывали новые способы и средства обработки зараженной местности. Опыт обработки личного состава и местности, зараженный бактериями острых инфекционных болезней, в Красной армии только накапливался.
Данные о появлении японской бактериологической лаборатории были внимательно изучены и в советском Генеральном штабе. Это донесение Разведуправления было воспринято как еще одно свидетельство того, что Япония готовится к развязыванию большой войны против СССР.
Предупреждение военной разведки о появлении японской бактериологической лаборатории в районе Харбина имело важное значение. Дальнейшие события показали, что данные, добытые военной разведкой, были точны.
В приказе начальника штаба Квантунской армии от 30 июня 1938 г. «Об установлении особой военной зоны в районе Пинфань» указывалось, что «постройки отряда Исии в Пинфань (на участке, обнесенном забором) считать постройками особого военного значения.
Согласно «Правилам о соблюдении закона о сохранении военной тайны в Маньчжурии» зону «КО», обозначенную на прилагаемой схеме, считать участком «КО» зоны третьего разряда.
В зоне «ОЦУ», обозначенной на прилагаемой схеме, запрещается строительство новых построек свыше двух этажей. Гражданской авиации (авиационной компании «Манею кабусики кайся») указывается воздушная трасса и запретная воздушная зона».
В приказе строго указывалось: «…Все вышеизложенное довести до сведения командиров лишь тех частей, которые имеют к этому непосредственное касательство; никаких официальных объявлений не делать».
Официальных объявлений не было. Но сведения об отряде Исии, месте его дислокации и предназначении стали известны советской военной разведки.
В 1937 году японская армия развернула на территории Маньчжурии не только бактериологический центр в районе Харбина, но и приступила к созданию филиалов этого центра. Бактериологические «кухни» создавались в Хайларе, Линькоу, Суньу и Муданьцзяне. Испытательный полигон и аэродром дислоцировался в районе станции Аньда. По свидетельству японского исследователя Сэйити Моримуры, кроме этих филиалов в Дальнем располагался Научно-исследовательский центр санитарной службы Южно-Маньчжурской железной дороги, которым руководил генерал Андо. Этот центр подчинялся непосредственно штабу Квантунской армии и работал в тесном контакте с лабораторией Исии, изготовлял вакцину и проводил эксперименты[107].
Сотрудники японских секретных лабораторий и филиалов занимались разведением бактерий чумы, холеры, тифа и другой заразы, проводили опыты над людьми, заражая их инфекционными болезнями, создавали средства доставки бактерий в районы дислокации войск противника, разрабатывали вакцины, с помощью которых можно было бы лечить зараженных. Японские генералы не исключали, что в числе пострадавших в ходе применения биологического оружия могут оказаться и японские военнослужащие.
Бактерии чумы, тифа, холеры и других заразных болезней — не патроны одноразового использования. В случае их массированного применения они неизбежно заразили бы мирное население советских прифронтовых и не только прифронтовых населенных пунктов. Опасность была велика и реальна.
Советской военной разведке, раскрывшей наличие японского бактериологического центра около советской границы, предстояло решить вторую не менее сложную задачу — установить точную дислокацию остальных бактериологических центров, выявить их состав, степень готовности к применению нового оружия в случае возникновения вооруженного конфликта между Японией и СССР. Такие данные должны были помочь в разработке планов уничтожения или блокады бактериологических лабораторий и их сотрудников в случае возникновения кризисной ситуации в советско-японских отношениях. Задача была определена. Выполнить ее было непросто.
Бактериологические отряды в Маньчжурии японцы создавали в условиях строгой секретности. Мероприятия по охране объектов этих лабораторий можно сравнить лишь с мерами секретности, которые предпринимались американскими службами безопасности, охранявшими объекты, где создавались компоненты американской атомной бомбы, о разрушительной силе которой в мире в те годы еще никто не знал. О силе бактериологического оружия в генеральных штабах основных держав мира в 1937–1938 годах имелось достаточное представление. Еще в Первую мировую войну бактериологическое оружие пыталась применить Германия. Стремясь добиться максимального воздействия на противника, немцы заражали лошадей возбудителями сапа и направляли их на территорию врага.
В 1925 году применение бактериологического (биологического) оружия было запрещено Женевским протоколом. Под этим протоколом, который назвался «О запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств», 17 июня 1925 года поставили подписи представители 37 государств.
Женевский 1925 года протокол был не первым документом, запрещавшим использование удушливых и ядовитых газов и бактериологического оружия. Впервые международный запрет на использование подробных средств был введен Гаагской декларацией в 1899 году. В Версальском мирном договоре 1919 года, который подвел итоги Первой мировой войны, также в статье 171 говорилось о запрете употребления таких смертоносных средств.
США, Англия, Франция, Италия и Япония, подписавшие 6 февраля 1922 года соглашение «для защиты на море во время войны жизни граждан нейтральных и невоюющих стран и для предупреждения использования во время войны вредоносных: газов и химических средств», приняли на себя обязательство не использовать подобные вредоносные средства. Так что японские власти, санкционировавшие создание бактериологических центров в Маньчжурии, грубо нарушили международные соглашения и протоколы, что и было одной из главных причин чрезвычайной секретности, окружавшей усилия по созданию бактериологических лабораторий. Чума и холера японского производства готовились к новой войне втайне от мирового сообщества, запретившего использование бактериологического оружия.
Строгие требования Женевского протокола о том, что участники его «…соглашаются распространить это запрещение на бактериологические средства ведения войны и договариваются считать себя связанными по отношению друг к другу условиями этой декларации…», в Токио были забыты[108].
Запрещение применения биологического оружия было вызвано тем, что оно было признано мировой медицинской наукой особо опасным для человечества, так как основывалось на использовании болезнетворных свойств боевых биологических средств. Малая инфицирующая доза, возможность скрытного применения на больших территориях, трудности индикации и избирательность действий этого оружия сделали его особо опасным для человечества и природы. Одни бактерии заразных болезней поражают человека, другие — животных, третьи — растительный мир. В целом может погибнуть все. Поэтому биологическое оружие еще в начале XX века было признано одним из самых жестоких средств ведения войны, которое наносило бы огромный ущерб мирному населению и природе. Ликвидация последствий применения бактериологических средств ведения войны также потребовала бы значительных усилий и длительного времени. Японское руководство знало обо всем этом и тем не менее приняло решение о создании специальных бактериологических лабораторий в Маньчжурии.
Харбинская бактериологическая лаборатория, о существовании которой узнала советская военная разведка, входила в состав Квантунской армии, подчинялась ее командующему и в целях секретности и маскировки называлась «Управление по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии». Этим отрядом руководил японский военный бактериолог Сиро Исии. До прибытия в Маньчжурию он был сотрудником японской Военно-медицинской академии, занимался разработкой бактериологического оружия.
«Управление по водоснабжению…» было размещено в специально построенном и строго охраняемом военном городке в районе станции Пинфань, в 20 километрах от Харбина. Строили этот городок японцы и специально отобранные китайцы. Посторонних лиц и близко не допускали в район строительства. В целях обеспечения секретности вокруг городка была создана большая запретная зона.
В 1939 году советской военной разведке удалось получить сведения и о втором бактериологическом отряде Квантунской армии. Этот второй центр в целях маскировки назывался «Иппоэпизоотическое управление Квантунской армии». Возглавлял этот центр генерал-майор ветеринарной службы Вакамацу. Формально сотрудники центра должны были беспокоиться о здоровье лошадей, огромное количество которых было в войсках Квантунской армии. Фактически японские ветеринары этой лаборатории занимались разведением бактерий острых болезней, поражающих животных — тех же лошадей и крупный рогатый скот. Цель — заражение сапом, сибирской язвой и другими болезнями животных на советской и китайской территориях.
Вторая японская бактериологическая лаборатория была размещена в местечке Могатон, в 10 километрах южнее города Чаньчунь. Производственный отдел этого отряда имел шесть отделений. В них размножались не только бактерии сибирской язвы, сапа, но и микробов для заражения хлебных злаков с целью их уничтожения, а также разводились специальные бактерии чумы для поражения крупного рогатого скота.
Японское командование, размещая вторую бактериологическую лабораторию в Могатоне, допустило роковую ошибку. Командующий Квантунской армии и его контрразведка не знали, что неподалеку от лаборатории в городе Чанчун действовала еще одна резидентура советской военной разведки. Ее деятельностью руководили различные офицеры Разведывательного управления Красной армии. Накануне и в первые годы Великой Отечественной войны этой резидентурой руководил опытный разведчик, уже работавший советником в Китайской красной армии в 1927–1929 годах, генерал-майор В. И. Чуйков, ставший впоследствии маршалом Советского Союза. Когда Чуйков был вызван в Москву и получил назначение на должность командующего 62?й армией, которой предстояло защищать Сталинград, резидентом в Чанчуне был назначен генерал-майор А. В. Рузанков.
Отряды Исии и Вакамацу имели филиалы, которые располагались на основных стратегических направлениях, ведущих к границе Советского Союза, они были укомплектованы специалистами-бактериологами. В составе отрядов действовали научные и технические сотрудники, число которых постоянно увеличивалось.
Дальневосточные резидентуры советской военной разведки взяли под контроль и эпидемиологическую обстановку в Маньчжурии. Сделать это было непросто. Во-первых, потому, что настоящей биологической разведкой должны заниматься специальные подразделения, которые должны устанавливать факты применения противником биологического оружия, определять средства и способы его применения, а также устанавливать виды возбудителей инфекций. Таких специалистов в резидентурах в Харбине и Гирине в 1938–1940 годах не было. Тем не менее военным разведчикам удавалось собирать сведения, которые представляли особый интерес для руководства военной разведки. В Центр стали поступать донесения о случаях появления в разных районах Северного Китая заболеваний чумой, тифом и другими заразными болезнями, которых ранее не было в тех местах.
Резидентурой военной разведки в Харбине в 1937–1939 годах руководил резидент «Лавров». Сотрудники его резидентуры старались держать под контролем «Управление по водоснабжению Квантунской армии». Но это не всегда получалось. Тем не менее кое-какие сведения об этом «Управлении по водоснабжению…» удавалось добывать. То ли чумные блохи могли убегать из лаборатории генерала Исии, то ли кто-то «выпускал их на свободу» умытленно.
24 июня 1938 года резидент «Лавров» докладывал в Центр: «По данным прессы, в районе Инлиньмяо (70 км западнее Гулияо) в конце мая месяца отмечены два случая заболевания чумой».
6 июля того же года «Лавров» прислал в Центр новое донесении, в котором сообщал: «В уезде Тунляо за июль месяц отмечено несколько случаев смерти от чумы…»
14 июля 1938 года «Лавров» еще раз доложил в Центр: «За последнее время во всех городах Маньчжурии появилось большое количество заболеваний дизентерией…»
9 августа 1938 года «Лаврорв» снова доложил в Центр: «Пресса сообщает много случаев заболеваний холерой. Из Мукдена холера уже перебралась в Синьцзин. В Синьщине заболевания холерой вызывают большое беспокойство властей…»
Под кон тролем военных разведчиков находились и грузы, которые прибывали из Японии в Маньчжурию по заказам генерала Исии. Задачи по сбору сведений о таких грузах решали военные разведчики, действовавшие в Дайрене. Через этот корейский портовый город также перебрасывались и специальные команды, одетые в гражданскую одежду, не имевшие никаких опознавательных признаков, но слаженно, дисциплинированно, как военные подразделения. Прибытие каждой такой команды отмечалось агентами резидентуры, устанавливались места, в которые они направлялись из Дайрена. Как правило, путь их лежал в Харбин и Могатон.
Данные о Квантунской армии, дислокации ее основных гарнизонов, командных пунктах, узлах связи, аэродромах, складах боеприпасов, продовольствия и горючего накапливались в Разведывательном управлении Красной армии, использовались для подготовки специальных донесений и «Разведывательных сводок по Дальнему Востоку», в которых значительное место занимали обобщенные данные о японской армии, тактике действий ее частей и подразделений, сведения о командном составе.
Данные военной разведки свидетельствовали о том, что Япония готовится к войне против СССР…