Выводы
Итак, десятилетие с 1935 по 1945 гг. было ознаменовано последовательным обострением отношений церкви и нацистов: после того как попытка унификации церкви изнутри не удалась, нацисты перешли к внешнему давлению, усилился государственный контроль и пропагандистские нападки партии и СС; в той же пропорции, что росла радикализация режима, росло и давление на церковь. Главным гонителем церкви был Розенберг и его многочисленные и влиятельные союзники — от Шираха до начальника канцелярии Гитлера и секретаря партии Бормана. И протестанты и католики жестоко ошибались, полагая, что заявления Розенберга о несовместимости христианства и национал-социализма сделаны им на собственный страх и риск: Розенберга нацистский режим всемерно поддерживал. Ширах последовательно стремился к воспитанию молодежи в воинствующем антихристианском духе; министр внутренних дел Фрик требовал «деконфессионализации» общественной жизни; еще влиятельней была поддержка Гиммлера и Бормана. При этом сам Гитлер старался особенно не вмешиваться в религиозную сферу, предоставляя событиям развиваться своей чередой — в русле присущего ему «институционного дарвинизма»: прав тот, кто победит. Прямое же противостояние с церковью Гитлер не принимал, так как, по его мнению, партийная идеология не могла заменить церковь; в случае такой замены эта идеология способствовала бы возврату к средневековому мистицизму и архаике.
В условиях преследований активность верующих выросла. К примеру, если в Кёльне в 1933 г. в Страстную неделю в службе принимало участие 30 тыс. верующих, то годом спустя — уже на 10 тыс. больше; католический праздник тела Господня, паломничества к католическим святыням превращались в демонстрации католического самосознания. В борьбе за сохранение католических воскресных школ родители-католики выказали немалую степень решимости и веры в правоту своего дело, иногда родители не отпускали детей в школу до тех пор, пока в классы не вернут распятия, а в Ольденбурге выступление местного гауляйтера даже подвергли обструкции{737}.
Решение об окончательной судьбе церкви было отложено до окончания войны (Гитлер заявил, что все конфессиональные проблемы будут решены после победы{738}); пока же режим ограничился репрессиями, запретами и арестами наиболее активных оппозиционеров. Иными словами, Гитлер ожидал, что нацистские боссы воздержатся от высказываний, задевающих чувства верующих. В принципе, однако, можно представить, что сделали бы нацисты с церковью, на примере Австрии, где католическая церковь стараниями Бормана была постепенно сведена до положения частного объединения или клуба, который в любой момент можно было закрыть. Иные всемогущие гауляйтеры (как Йозеф Бюркель в Рейнпфальце) рассматривали церковное присутствие в школе как средневековый анахронизм. Так, Бюркель в 1938 г. первым в рейхе запретил в своем гау преподавание в школе закона божьего, а от оппозиционных католических священников избавился простым запретом на преподавательскую работу{739}. Когда в декабре 1941 г. министр по делам церкви Ганс Керрль умер, его пост уже никто не замещал, что можно было расценивать как дурной для церкви и верующих знак{740}. Впрочем, и самого Керрля Гитлер ни во что не ставил.
Представляется, что Гитлер был одинаково далек и от умеренно-репрессивного курса Керрля и от радикализма Бормана. Такое промежуточное положение сохранялось до краха 1945 г.{741} Немецкий историк Брахер писал: «Гитлер был слишком прагматичным и сконцентрированным на имперских целях политиком, чтобы создавать себе лишнюю оппозицию в лице церкви»{742}. Церковь же, со своей стороны, в тяжелые годы нацизма смогла уберечь в человеческих душах те нравственные ростки, которые дали всходы в послевоенное время. Обе церкви явили способность к нравственному самоочищению и покаянию. Церкви Германии оказались единственными учреждениями, избежавшими полной мировоззренческой унификации; это, однако, не означало, что они целиком находились в политической оппозиции и Сопротивлении: консервативно-националистическая ориентация руководства церкви предопределила лояльное отношение церквей к нацистскому государству. Более того, папский престол признал свою долю вины в нацизме только в 1987 г., хотя еще в войну Пий XII публично заявлял о непризнании режимов, основанных на репрессиях, а потом даже провозгласил «принцип этического превосходства христианства над любой другой формой политического устройства»{743}. Протестанты сразу после войны (Штутгартское заявление от 19 октября 1945 г.) заявили о покаянии и вине за нацизм.