ПЕРВЫЕ ДОБРОВОЛЬЦЫ ЛФД. НАБОР И ВОЕННАЯ ПОДГОТОВКА (июль — октябрь 1941 г.)
ПЕРВЫЕ ДОБРОВОЛЬЦЫ ЛФД.
НАБОР И ВОЕННАЯ ПОДГОТОВКА (июль — октябрь 1941 г.)
После того, как была определена штатная структура части, в нее начался набор добровольцев. К процессу набора волонтеров подключились основные партийные организации (СРД, ННО, НФП) в обеих оккупационных зонах. Все сопровождалось громкими обещаниями: так, СРД обещало обеспечить легиону 50 тысяч волонтеров, в итоге с трудом смогло набрать 500.{63}
Население встретило открытие подобных центров со смешанными чувствами: где-то отношение было безразличным, а где-то даже агрессивным (так, некоторые пункты по набору добровольцев пострадали от вандализма). Всего было открыто 137 центров рекрутирования; многие из них расположились в бывших магазинах, которые ранее принадлежали евреям. Известный эссеист Жан Гено вспоминал о своей прогулке по Парижу в День взятия Бастилии (14 июля): «На бульваре Итальянцев толпа собралась вокруг изумительно пустых пунктов рекрутирования антикоммунистического легиона, сразу после чего кто-то закричал: “Стройтесь. Вставайте в очередь, в очередь вставайте”. Внезапно раздался громкий смех»{64}.
Чуть позже центры рекрутирования в ЛФД стали объектами партизанских атак. Участник Сопротивления Альбер Узульяс вспоминал об одной из диверсий, проведенных в конце октября 1941 г.: «В Гавре мы организовали взрыв в правлении легиона французских волонтеров, применив для этого самодельную мину. Провести эту операцию нам помогли рабочие железнодорожных мастерских Сотвиля»{65}.
Париж запестрел листовками и плакатами, в которых будущим добровольцам разъяснялась их почетная роль «защитников западной цивилизации» и давались обещания, что они будут сражаться «на стороне союзных армий против Москвы» и «под французским флагом, с оружием и в униформе французской армии за честь Отчизны»{66}.
27 августа первые добровольцы прибыли в Версаль, в казармы Борни-Деборд — эта дата и считается днем рождения легиона. Мероприятие было проведено с большой помпой, присутствовали первые партийные лица. В этот день на Деа и премьер-министра Виши Пьера Лаваля было совершено покушение: бывший член «Французской социальной партии» полковника де ля Рока Поль Коллетт выстрелил из толпы 5 раз в сторону трибуны с высокими гостями. Деа получил ранение в живот, Лаваль был ранен в руку и в грудь; пуля остановилась около сердца. Неудачливого убийцу скрутили{67}.
Над спасением жизней раненых бились лучшие немецкие хирурги; это им удалось. Во многом эти двое выжили только благодаря тому, что Коллетт был неопытным стрелком и использовал небольшой калибр (7,65 мм). Коллетта спасли от толпы, которая жаждала его линчевать, и тут же начали допрашивать. Главный вопрос: действовал ли он сам или же это был чей-то заказ? Коллетт все отрицал, говорил, что действовал в одиночку. Именно для этого он записался в ЛФД, зная, что встретит ведущих коллаборационистов. Поль Коллетт был антикоммунистом и националистом: по его мнению, коллаборационисты были «предателями Франции», т.к. согласились работать с «бошами» (немцами).
В конце концов Коллетта приговорили к смертной казни, но Петэн помиловал его и заменил казнь пожизненным заключением. Коллетт был переведен в Германию, где увидел крах нацистского режима. После войны и освобождения его чествовали как героя. Он умер в 1995 г.
28 августа волонтеры прошли медицинское освидетельствование. Военно-врачебная комиссия, состоявшая из немецких и французских специалистов, приняла 1679 бойцов, отсеяв 800 из них по причине проблем с зубами{68}. Отбор проводился крайне жестко; возможно, это было связано с тем, что немцы пытались ограничить количество добровольцев{69}. Абец был недоволен столь строгим отбором, который, по его словам, «не был обычным даже для мирного времени»{70}.
Пропаганда по радио и в прессе трубила, что всего в легион к концу 1941 г. записалось 8000 человек (3000 из неоккупированной зоны, 5000 из оккупированной){71}. Это было неправдой.
В общей сложности за все время существования ЛФД (с июля 1941 по август 1944 гг.) с просьбой о зачислении в его ряды обратилось 13 400 человек. Из них по медицинским причинам (включая ту самую проблему с зубами) отказано было 4600; 3000 были исключены по иным причинам. В итоге лишь 5800 волонтеров приняли в ЛФД, причем чуть более 3000 из них были зачислены в часть на первом этапе существования легиона, т.е. до лета 1942 г.{72}.
Но есть и другие цифры. Так, по состоянию на 4 января 1943 г. в ЛФД находилось 3205 человек, из которых 2400 (иногда встречается уточненная цифра — 2317) сражались на Восточном фронте{73}. При этом, согласно отчету немецкого посольства в Париже, с июля 1941 по июнь (иногда пишут по май) 1943 г. было заявлено 10 748 (иногда пишут 10 738 или 10 788) кандидатов, а непосредственно в ЛФД из этого числа было принято всего 6429{74}. Другие историки уточняют, что к весне 1943 г. из этих шести с половиной тысяч 169 погибло на фронте, а 550 были ранены{75}.
Проблема первого набора в ЛФД была и в том, что часть рекрутов была старше требуемого возраста и уже «отслужившей свое», а другая слишком молодой и никогда не бравшей в руки оружия. Ни одна из этих категорий не подходила по возрастному цензу, однако стабильно попадала в ряды ЛФД{76}.
Гальдер 28 августа записал в своем дневнике: «Французский легион в составе усиленного пехотного полка будет сформирован в середине октября на учебном полигоне командующего оккупационными войсками в генерал- губернаторстве [так называли Польшу. — О.Б.]»{77}.
3 сентября новоиспеченный легион получил свое окаймленное золотой бахромой знамя, на двух сторонах которого был изображен французский триколор (синий-белый-красный). На лицевой стороне посередине шелкового полотна золотой нитью было вышито «Legion des Volontaires» («Легион добровольцев»), на обратной стороне «Honneur et Patrie» («Честь и Отчизна»). Знамя вручил Делонкль, сказав, что это «эмблема доблестных мужчин», которые будут биться «за защиту цивилизации»{78}.
Помимо этого, каждый из трех батальонов ЛФД имел свой прямоугольный штандарт (фаньон), поменьше размером (около 60 сантиметров), также в виде триколора, с золотистой бахромой по краю{79}. На лицевой стороне было написано «L.V.F.» и ниже располагался номер батальона; на обратной стороне, также под анаграммой ЛФД, был написан девиз. Например, фаньон I батальона украшало предложение «Sans peur — sans reproche» («Без страха и упрека»).
Каждая из рот также имела свой флаг, но уже с двумя девизами. На лицевой стороне, под номером роты, обычно было одно слово. Например, на флаге 1-й роты было написано «Fid?lit?» («Верность»), а у 2-й роты — «Bravoure» («Храбрость»).
Сзади на фаньоне, также под номером роты, находился девиз. У 2-й роты был вышит лозунг Иностранного легиона — «Marche ou creve» («Маршируй или подохни»), у 3-й роты — «Quand тете» («Несмотря ни на что»). В верхнем углу каждого фаньона, с обеих сторон, по диагонали располагалась анаграмма ЛФД.
27 августа 1943 г., во вторую годовщину создания ЛФД, легион получил новое знамя от генерала Эжена Бриду. Церемония прошла в Париже. Правительство Франции передало в дар легиону знамя, сделанное по образцу исторических знамен французской пехоты, введенных в 1879 г. Это также был двухсторонний триколор с золотой бахромой; в каждом углу триколора располагались золотые венки (дуб и лавровые ветви). На лицевой стороне было вышито золотыми буквами: «La France au 1er Regiment de la Legion des Volontaires Fran?ais», a на обратной: «Honneur et Patrie», a чуть ниже — «1941–1942 Djukowo» и «1942–1943 Beresina»{80}. Традиция отображать участие в битвах на знаменах армейских частей была широко распространена во Франции еще времен Великой армии{81}.
Вернемся к легиону. Ранним утром 4 сентября первая группа добровольцев ЛФД, состоявшая из 25 офицеров и 803 иных чипов, покинула французские казармы и выехала в учебный центр немецких войск в Дебице (польское Генерал-губернаторство). Первый контингент должен был покинуть Францию еще 30 августа, но из-за покушения Коллетта отправку перенесли. Дату отправки сохраняли в секрете до последнего момента; безопасность обеспечивали 500 полицейских{82}. Этот первый контингент в будущем составит I батальон французского полка.
Среди них был и лидер НФП Дорио, который выполнил свое обещание. На тот момент среди крупных лидеров ультраправых движений его можно было сопоставить только с примером Леона Дегрелля: глава бельгийской партии рексистов отправился со своими подчиненными на войну, причем не в качестве офицера, а в качестве рядового. Стоит отметить, что и реакция нацистского руководства на поступок двух этих фигур — Дегрелля и Дорио — была различна: если первому она принесла политические очки в глазах нацистов, то второй не добился их{83}. Другие французские лидеры только требовали записываться в легион, по никто из них так и не был на фронте.
Из политических лидеров более мелкого формата, присоединившихся к ЛФД, можно назвать Жана Фонтенуа, который впоследствии ненадолго возглавил СРД бывшего «капюшона» Делонкля. Сам Фонтенуа был необычной личностью. Какое-то время он был служащим одного из информационных агентств, успел поработать в Советском Союзе и в Китае. В 30-е гг. он присоединился к Французской коммунистической партии. Чуть позже, когда его уволили из агентства (Фонтенуа считал, что за этим стоит новое правительство и лично глава французского правительства Леон Бшом), оп перешел оттуда в НФП, откуда вскоре вышел из-за ссоры с самим Дорио. Много писал, сотрудничал с разными изданиями. В 1936 г. воевал в Испании в подразделении французских добровольцев, на стороне Франко. В 1940 г. поехал воевать добровольцем против СССР в Зимней войне, где получил тяжелое ранение в голову.
Это ранение изменило очень многое: к 1941 г. Фонтенуа стал алкоголиком. Овдовев в том же году, он попытался затушить горе и депрессию, усиленную последствиями ранения, с помощью морфия и опиума. Все это выражалось в его эксцентричном поведении. В 1941 г. оп влился в ряды ЛФД; имел звание лейтенанта, возглавлял секцию пропаганды, но также действовал как осведомитель. Причем высокие немецкие чины были против такого назначения, учитывая, что поведение Фонтенуа было непредсказуемым; тем не менее, ему позволили вступить в ЛФД, но приставили наблюдать за ним немецкого офицера.
Фонтенуа исправно выполнял свое задание, писал секретные отчеты о состоянии дел в легионе, душевно все глубже погружаясь в свою депрессию. Вдобавок у него развилась паранойя, и он был уверен, что Дорио хочет его убить (никаких доказательств этого не было). Позже он вернулся во Францию и еще немного поучаствовал в политической деятельности. Жизнь Фонтенуа закончилась в апреле 1945 г., в Берлине, который был охвачен боями: но одним данным, его ранили в голову (на этот раз смертельно), по другим данным, он застрелился.
6 сентября (французские историки иногда называют 8 число) первые 828 легионеров прибыли в Дсбицу{84}. По приезде новичков встречал капитал Антуан Касабьянка, адъютант Лабогат, одетый в германскую униформу. Этот факт вызвал у французов удивление, а у некоторых даже возмущение.
Скажем отдельно об этом важном моменте. Как мы помним, в парижских листовках легионерам обещали, что они будут сражаться во французской униформе. По словам германского специалиста Фсрстера, «французская униформа» была лишь блефом; тем не менее одно время рассматривался проект, при котором легионеры носили бы свою национальную униформу, но с германскими знаками отличия. Этот проект предложил 15 июля полковник Ганс Шпайдель, начальник штаба оккупационных войск во Франции.
Прения шли, пресса и пропаганда все так же грубили о том, что униформа будет французской. 21 августа ЦК ЛФД был проинформирован, что этому не бывать, а волонтеры будут носить стандартный «фельдграу». Пропагандистскую машину пришлось перестраивать: уже к концу октября журналисты стали утверждать, что, «давая французам надеть униформу своей победоносной армии, Фюрер Рейха тем самым автоматически перестал рассматривать этих людей как поверженных врагов».
Теперь же их национальная принадлежность обозначалась лишь нашивкой на правом рукаве, с изображением триколора и надписью «France» сверху. Изначально эти нашивки, изготовленные в частном порядке, носил только высший офицерский состав (Лабонн, его адъютант, некоторые офицеры). После 5 октября 1941 г., когда первые два контингента принесли присягу, в полку появились обычные нашивки, которые можно видеть на большинстве фотографий (до этой даты рядовой и младший офицерский состав носил обычную немецкую униформу). Некоторые офицеры впоследствии сохранили первый тип щитка, как тот же Лабонн.
Во время отпуска во Франции волонтеры могли носить униформу ЛФД цвета хаки, сделанную по образцу униформы французской армии.
Также на касках волонтеры должны были иметь декаль в виде французскою триколора. Этих декалей было завезено в Дебицу крайне малое количество, поэтому зачастую декаль была обычная германская или каска носилась вообще без декалей. Служебная документация велась на французском языке, на нем же отдавались приказы. Лабонн объяснял новичкам, что ношение германской униформы является «символом верного, безоговорочного примирения между Францией и Германией»{85}.
Решение с униформой было, быть может, неудобным для французов, однако тем самым спасало, в каком-то смысле, репутацию вишисгской Франции, которая не объявляла войну СССР, а значит, ее солдаты и се армия, в своей униформе, сражаться в СССР де-юре не могли. Позже этот юридический момент озвучивался и в пропаганде. Французский лейтенант Рсми Урдап писал, что были планы но использованию ЛФД на Кавказе (!). В случае если бы пришлось столкнуться с армией Британии (в составе которой воевали голлисты), то необходимо было избежать любых различий в униформе — и это было еще одной причиной, по которой французов обмундировали не так, как им обещали{86}.
В одном документе, от 1 декабря 1941 г., Петэн сожалел о том, что немцы не приняли этого предложения о французском обмундировании, которое, по его мнению, позволило бы преодолеть сдержанное отношение общественности к легиону, т.к. тот «собирался воевать против несомненного врага европейской цивилизации»{87}.
В официальном отчете ЛФД утверждалось, что якобы многие легионеры писали в письмах домой, что они «горды носить германскую униформу». Там же отмечено, что отказ от ношения германской униформы грозил заключением в тюрьме, сроком от 5 до 15 лет{88}.
В любом случае, 17 октября в Версаль отправился поезд под командованием капитана Романовски, на котором уехало 60 «отказников», из них 8 были офицерами. Причины их отказа от службы были разными, в том числе нежелание носить немецкую военную форму{89}. Как писал Дэйви, «изначально планируемый как французская военная часть, сражающаяся на стороне Германии, в реальности это был франкоговорящий немецкий полк»{90}.
Вторая группа добровольцев (127 офицеров и 659 прочих чинов) была направлена в Дебицу 16 сентября, через несколько дней прибыли еще 11 офицеров{91}. 20 сентября добровольцы прибыли в часть и были включены в состав II батальона.
Стоит остановиться на социальном портрете французских волонтеров. В рядах легиона были разные люди с полярной мотивацией. Подавляюще большинство были молоды: в основе своей, в ЛФД служили мужчины в возрасте около 24 лет.
Однако были и старые, проверенные войной офицеры. Некоторые сражались еще в рядах Французского иностранного легиона или были чинами колониальной армии; их опыт пригодится легионерам во время борьбы с партизанами в Белоруссии. Некоторые солдаты успели получить боевой опыт в Гражданской войне в Испании, воюя в роте «Жанна Д’Арк» на стороне Франко (тот же Фонтенуа){92}. Некоторые офицеры и рядовые даже успели повоевать против немцев в 1940 г. Интересно и то, что немцы не запрещали им носить свои французские награды (если они имели их) наравне с полученными в рядах германской армии[4]. Эти люди уже не видели себя вне армии; возможно, что был и идеологический мотив.
В своем отчете Центральному комитету ЛФД в марте 1942 г. Дорио делил легионеров на 4 категории, исходя из боевого опыта: молодые люди без такового; солдаты и унтер-офицеры, которые сражались в 1939–1940 гг.; солдаты и унтер-офицеры, которые сражались в обеих мировых войнах; солдаты и унтер-офицеры, служившие в Иностранном легионе{93}.
Хватало и просто людей, желающих заработать денег. Были и обычные искатели приключений, авантюристы. Например, 18-летний доброволец легиона Максимилиан де Сантер так объяснял свой выбор: «Честно говоря, я должен признать, что в основном в легион меня привела жажда приключений и острых ощущений. Больше всего я страдал от того, что, пока весь мир пылал, в нашем городе не раздалось ни одного — даже самого малокалиберного — выстрела. Наша провинция жила своей жизнью, как и сотни лет до этого, и это сводило меня сума. Я хотел повидать мир, иных людей, иные обычаи, хотел познать жизнь, со всеми ее сложностями, такой, какая она есть, и не такой, какой ее показывают в фильмах»{94}.
Что касается сферы занятости, то легионеры были в основном людьми рабочих профессий: строители — 23,4%, сельхозрабочие — 21,3%, шоферы/механики — 10,6%, кустари и заводские работники — по 6,4%, а также мелкие клерки и работники небольших фирм и офисов — каждая из категорий также по 6,4% и т.д.{95} Один французский историк охарактеризовал социальный состав ЛФД как «очень мелкую буржуазию и люмпен-пролетариат». Таких людей, у которых идеология не была доминирующей и определяющей их выбор, было большинство — около 60%{96}.
По мнению А. Верта, ЛФД, как и другие организации, созданные оккупационными властями, «состоял в значительной степени из приверженцев Дорио. […] Большинство из них принадлежало к подонкам общества, которые охотнее грабили, чем сражались»{97}. В советской литературе утверждалось, что легион состоял из «деклассированных лиц, не способных “к какой бы то ни было нормальной социальной жизни”»{98}. Конечно же, с таким резкими мнениями сложно согласиться, учитывая, что люди всегда и везде разные.
40% добровольцев составляли убежденные националисты, антикоммунисты, члены французских ультраправых партий и движений; их мотивация представляется наиболее интересной. Разнонаправленность движений и партий не редко приводила к идеологическому противостоянию между членами этих образований внутри ЛФД, и впоследствии французских частей СС, что, конечно же, немецкому командованию не нравилось.
Один из самых известных легионеров, Пьер Ростэн, так обосновывал свое вступление в легион: «Я француз. Я антикоммунист. Я солдат. Я отвечаю на призыв маршала Петэна к защите Франции»{99}.
Что привело французских националистов в ЛФД? Как и многие европейские волонтеры, французские правые радикалы рассматривали свое участие в «походе на Восток» как важную задачу, имевшую три элемента — идеологически- политический, национальный и личный, которые взаимопроникали и дополняли друг друга. Прежде всего, они видели в начавшейся войне возможность посодействовать уничтожению большевистского государства, которое, с их точки зрения, управлялось евреями, и было им глубоко ненавистно по этой причине.
С национальной точки зрения, французские добровольцы желали «застолбить» за представителями своей нации место в нацистской Европе, дабы они, как фронтовики, могли требовать свою «долю» от вклада в разгром СССР и получать социальные блага. Подобные настроения были достаточно широко распространены; так, в 1943 г. в книге «Мировая борьба Рейха» («Dcr Weltkampf des Reiches»), выпущенной НСДАП, были такие слова: «Те, кто не участвуют в Новом Порядке Европы, не могут претендовать на то, что их голос будет услышан после окончательной победы»{100}. Под «участием» здесь стоит понимать и «установление» этого порядка. Например, лейтенант ЛФД Урдан писал: «Борьба против большевизма необходима. Учитывая ее европейский характер, становится важным участвовать в ней, присутствие французской экспедиционной силы в России становится одной из наших непререкаемых обязанностей, если Франция хочет участвовать в создании Новой Европы и если она хочет вернуть себе звание великой державы»{101}.
Наконец, была и личная мотивация в виде получения социального статуса, заработной платы и льгот. Так, например, некоторым скандинавским добровольцам СС немцы обещали земельные наделы и политические посты на оккупированных территориях{102}.
Особую, пусть и небольшую, категорию в числе идеологически мотивированных легионеров составили добровольцы не французского происхождения, как, например, белоэмигранты и выходцы из бывшей Российской империи (грузины, русские, украинцы). Многие из них воевали на стороне белых армий в Гражданской войне в России, а в годы эмиграции служили во Французском иностранном легионе; некоторые даже участвовали в Гражданской войне в Испании на стороне франкистов. Накопленный ими обширный боевой опыт и знание языков превращал их в ценные кадры. Для многих из них главным мотивом для записи в ЛФД было желание продолжить неоконченную борьбу с коммунизмом, советской властью и большевистским государством, которое выросло и окрепло за 20 лет{103}. Также среди иностранцев можно выделить группу североафриканских арабов и негров; удивительно, но некоторые из этих «неарийцев» были ультраправыми. Была также группа бретонцев (Бретань — область на северо-западе Франции, когда-то бывшая независимой) и несколько волонтеров иных национальностей.
Сами офицеры ЛФД впоследствии давали разные оценки мотивации легионеров. Так, французский лейтенант Урдан в своем отчете отмечал, что большинство из тех, кого он видел и кем руководил, были людьми гражданских профессий или безработными, которые пошли в ЛФД за «длинным франком», а не по идейным мотивам. Он приводит статистику (цифры относятся к его взводу, которым он командовал): 85% — пришли в ЛФД из-за денег; 10% — исходя из материальных и идейных побуждений; 5% — только по идейным побуждениям. Легион в целом он рассматривает так: 75% пришли в пего по семейным причинам (проще говоря, для них это был «побег на войну»); 25% записались по ряду неясных причин, которые они сами себе не могли объяснить{104}.
Один из командиров I батальона, майор Жан Ксавье Симони, который был очень критичен по отношению к своим подчиненным, в 1943 г. писал, что большая часть бойцов его батальона рассматривает свое пребывание в России как возможность питаться лучше, чем во Франции, и иногда расслабляться в обществе женщин и водки{105}.
Несомненно, подобный критический подход, пусть и высказанный офицерами самого легиона, не всегда и не во веем соответствовал реальности. Скорее всего, как всегда в жизни, существовало все вместе и сразу: как политические, так и прозаические (финансовые, личные, семейные и другие) причины, сподвигшие французов записаться в ЛФД.
Политика, несомненно, имела место в ряду мотивационных моментов французских легионеров. Так, согласно одному источнику, 30% не имели никакой политической привязанности, но в целом одобряли политику Петэна; 20% были активистами НФП; 20% были активистами СРД; 5% были «франсистами»; 5% были членами ННО или другой политической партии; 5% были профессиональными солдатами; оставшиеся 15% вообще не имели политических убеждений{106}.
15 сентября Гальдер вновь отмечал в своем дневнике: «Из французских добровольцев может быть скомплектовано не более двух батальонов. Хороший личный состав. Эти батальоны могут быть переброшены сюда не ранее ноября»{107}.
В Дебице уже все было готово для приема французов: персонал лагеря составляли 213 офицеров и иных чинов германской армии, под командованием майора Ялмара Хам- мершмидта{108}. 61 франкоговорящий немец был ответственен за непосредственную военную подготовку легионеров.
5 октября, в 10 часов утра, первые два батальона принесли присягу Адольфу Гитлеру, но не как рейхсканцлеру, а как «главнокомандующему Вермахта»{109}. Немцы разъясняли, что это всего лишь обычная военная процедура присяги главе европейской армии, и что она не на всю жизнь, как у немцев, а лишь на время операций{110}. Церемония началась с выступлений (слово держал Дорио), которые плавно перетекли в двойное богослужение, протестантское и католическое. Последнее проводил капеллан ЛФД, монсеньор Жан Майоль де Люпэ, который, как пишет историк Джексон, завершал воскресную мессу выкриком: «Хайль Гитлер!»{111} Оп прибыл в лагерь двумя днями ранее и, но его словам, «Господь сохранит защитников христианской цивилизации». После богослужения выступил командир полка Лабонн. Он подчеркивал в своей речи, что Германия сражается за цивилизацию и «Новую Европу» против «восточной угрозы». Завершил он свое выступление словами: «Легионеры, да здравствует Германия и да здравствует Франция!» На церемонии также присутствовал немецкий генерал Ганс Хальм, командующий VIII военным округом.
Настал момент произнесения текста: когда Лабонн присягал, его левая рука лежала на шпаге, которую держал генерал Хальм. Лабонн поднял правую руку вверх и произнес: «Я клянусь перед Богом беспрекословно подчиняться главе германских и союзных армий, Адольфу Гитлеру, в борьбе против большевизма и готов в любое время, как храбрый солдат, пожертвовать свою жизнь». Легионеры, которые также стояли с поднятыми правыми руками, хором отвечали: «Я клянусь»{112}. Французский ветеран Лаба запомнил лишь некоторые слова из присяги: «Я клянусь беспрекословно подчиняться Адольфу Гитлеру, главнокомандующему вермахта, и быть верным солдатом в борьбе против большевизма»{113}.
После принесения присяги слово взял генерал Хальм: «Солдаты французского легиона. Сплоченные священной клятвой, которую вы только что принесли, глядя на знамена германских полков и на ваше собственное знамя, как братья по оружию, мы пойдем в бой плечом к плечу, веря, что эти знамена приведут нас к окончательной победе. Да здравствует Франция! Да здравствует Германия! Да здравствует Фюрер, главнокомандующий германской армии, Адольф Гитлер! Зиг хайль!»{114}
Были и те, которые почувствовали себя преданными и отказались приносить присягу: после избиения их отправили в тюрьму, где некоторые из них погибли{115}.
Некоторых легионеров по-настоящему взволновала сама присяга, и не то чтобы в хорошем смысле. Урдан писал, явно чувствуя что-то недоброе: «Принесенная Гитлеру присяга сделала из легионера настоящего германского солдата. Следовательно, если рассматривать только мой пример, я теперь оберлейтенант в германской армии, такой же, как и любой другой оберлейтенант немецкой пехоты. Мое положение, в случае если вновь вспыхнут боевые действия между Германией и Францией, будет просто неразрешимым. С одной стороны, я француз и обязан выполнять свой долг ради Франции, с другой стороны, я связан клятвой верности лично рейхсканцлеру. Что же делать в подобной ситуации, у которой, конечно же, очень малый шанс на появление?»{116}
Другой легионер говорил о неосознанности выбора: «Я не считаю, что приносил присягу, потому что когда я поднял руку, я не думал»{117}.
8 октября из Франции выехала третья группа добровольцев{118}. 12 октября, 21 офицер, 125 унтер-офицеров и 498 бойцов во главе с полковником Альбером Дюкро прибыли в Дебицу. Эти добровольцы составили основу для двух «тяжелых» рот (13-й, 14-й) и штабного подразделения ЛФД. Служба безопасности начала проверку добровольцев: выяснилось, что в их ряды затесались нежелательные элементы, саботажники и коммунисты. Некоторые из них уже успели установить связь с польским Сопротивлением, однако действовали достаточно неуклюже.
18 октября во французской коллаборационистской газете Марселя Деа «L’Oeuvre» опубликовали слова одного из добровольцев: «Наше путешествие закончено, мы на пороге непокоренной страны, на границе двух неуловимых реальностей: арийской цивилизации и семитского варварства. По ту сторону этой границы существует другой парод, идеал, противоположный нашему: разрушение общества. Мы пришли, чтобы помочь раздавить чудовище»{119}.
19 октября новички принесли присягу, в присутствии генерал-майора Иво-Тило фон Трота{120}. Когда присягала третья группа добровольцев, Лабонн в весьма патетических тонах отозвался о легионерах, назвав их наследниками Готфрида Бульонского (один из предводителей первого Крестового похода 1096–1099 гг.). Он особенно подчеркнул «азиатскую» и «звериную» сущность РККА, а Сталина назвал «Аттилой, бичом Господним»{121}. Также выступал и фон Трота, продемонстрировавший невосторженное отношение германского командования к ЛФД. Он всего лишь сухо поприветствовал новобранцев, назвав их «товарищами по оружию» («Kampfgcnosscn») в борьбе против большевизма, призвал сражаться за Францию и Петэна, а также призвал не забывать, что они носят «фельдграу» германской армии, а значит, должны быть верными солдатами.
В тот же день военно-политическое руководство Третьих) рейха обсуждало вопрос, касающийся французских добровольцев. Гитлер, по-видимому, начал жалеть о том, что дал санкцию на формирование легиона. Главное командование сухопутных войск проинформировало группу армий «Центр» о том, что не стоит ждать скорой переброски ЛФД на фронт: «Фюрер желает, чтобы по вопросу легиона была занята выжидательная позиция, по политическим причинам»{122}. Проще говоря, было решено «тянуть время».
Однако через три дня решение неожиданно изменилось. 22 октября ЛФД, ставший 638-м пехотным полком (Infanterie Regiment 638), получил приказ отправляться из Дебицы в Смоленск.
Иногда полк обозначают как усиленный (verstarkte){123}. Это обозначение пришло позже: согласно одному документу «усиленным» 638-й полк стал 26 февраля 1942 г.{124}. По мнению исследователя Бишопа, «усиленным» полк был только по названию, а но организации представлял собой часть двухбатальонного состава{125}. По штатному расписанию, в каждом батальоне должно было быть три стрелковых и одна пулеметная роты, по роте пехотных и противотанковых орудий. Штаб полка должен был состоять из мотоциклетного взвода и подразделения связи. Однако так картина выглядела на бумаге. В реальности все было иначе.
26 октября (некоторые называют 25-е число), в день окончания курсов военной подготовки, лагерь легиона посетил Фернан де Брипон, который был представителем правительства Виши при германском командовании в оккупированном Париже{126}. Этот визит попал на пленку киножурнала «Мировые новости» («Les Actualit?s mondiales»)[5]. Де Бринон также получил письмо от Лабонна, адресованное Петэну.
В этот же день, 26 октября, из Франции выехала четвертая группа добровольцев (3 офицера и 224 иных чина). Они не проходили военную подготовку и, будучи распределенными по разным подразделениям, сразу были отправлены на Восточный фронт{127}.
Урдан писал о прибывшей поздно четвертой группе: «Наконец, вечером 28 числа в Дебицу прибыло пополнение из Версаля, примерно 250 человек. Этих людей одели, экипировали и вооружили в ночь с 28-го на 29-е. Половина этого пополнения отправилась из Дебицы в Смоленск вместе с 13-й ротой вечером 29 октября; остальные также поехали в Смоленск в ночь с 29-го на 30-е с 14-й ротой. Когда мы прибыли в Смоленск, эта группа была распределена в качестве пополнения по стрелковым ротам. Эти люди были не тренированы и не имели строгой подготовки, т.к. в Борни-Деборде в Версале они ничем не занимались, если не считать 15-минутной зарядки каждое утро»{128}.
В Смоленск первые легионеры отправились 28 октября 1941 г., в этот день убыл штаб ЛФД. 29 октября за ним последовал I батальон (1-я, 2-я, 3-я, 4-я роты) и 13-я рота. 30 октября выехала 14-я рота, а 31 октября на фронт отправился II батальон (5-я, 6-я, 7-я, 8-я роты).
Штабом руководил майор Морис Кастан Планар де Винев. В его подчинении находилась штабная рота под командованием капитана Тикеье. К подразделению де Винева, по сложившейся уже практике, была прикреплена группа немецких штабных работников, поддерживавшая связь с германским командованием (ими руководил капитан Эффингер){129}.
I батальоном (1-я, 2-я, 3-я, 4-я роты) командовал капитан Луи Леклерк. II батальон (5-я, 6-я, 7-я, 8-я роты) находился под руководством майора Андрэ Жирардо. По данным Р. Супы, всего выехало 2452 человека (181 — офицеры, 2271 — унтер-офицеры и солдаты); по данным Р. Форбса, это число было меньше, 2352 человека{130}. На наш взгляд, ближе к правде все-таки Форбс: если посчитать число всех четырех контингентов ЛФД, прибывших в Дебицу, получится 2496 человек. Также стоит отмстить, что за нарушение воинской дисциплины и уставного порядка из состава легиона было отчислено около 100 человек, плюс, из лагеря уехали далеко не все{131}.
Из 8 рот, отправленных в Смоленск, 6 были вооружены легким стрелковым оружием и 2 роты были пулеметными. Помимо указанных подразделений, в ЛФД были 13-я рота пехотных орудий[6] (командир — капитан Мишель Зегрэ) и 14-я противотанковая рота (командир — капитал Альбер Буйоль), вооруженная 37-мм пушками РАК-35/36.{132}
Легионеры шли к Москве той же дорогой, которой почти 130 лет назад прошла Великая армия. Скоро им предстояло вступить в бой с частями РККА.
