ПЕРВАЯ РАЗВЕДКА (апрель 1854 г.)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПЕРВАЯ РАЗВЕДКА (апрель 1854 г.)

13 апреля корабли союзников подошли к берегам Российской империи. Находившаяся на борту комиссия имела задачу осмотреть устье Дуная, Одессу, побережье Крыма, Анапу и восточный берег Черного моря. Утром 16 апреля 19 линейных кораблей, 1 парусный и 10 паровых фрегатов приблизились к Севастополю на 10 миль. 17 апреля 91-пушечный «Агамемнон» (под флагом контр-адмирала Лайонса) начал маневрировать перед входом в Севастопольскую бухту. Русские не реагировали, хотя внимательно следили за происходящим, стараясь оценить морские навыки потенциального противника.

Командование Черноморского флота, наблюдая за перемещениями флагманского английского корабля, пришло к выводу, что управляла им недостаточно обученная команда.{270}

Корнилов имел право на такое мнение. Черноморский флот образца 1854 г. стоял на голову выше своих балтийских коллег.

Когда летом 1854 г. император собрал на Балтике на корабле «Петр I» военный совет из адмиралов и высказал свое мнение о необходимости выхода нашего флота в море для нападения на союзный, то среди других причин невозможности этого выхода адмиралы заявили, «…что наши команды мало подготовлены к бою и вообще по управлению парусами слабы.

Произведенный несколько дней спустя Государем смотр флота вполне подтвердил, к сожалению, слова адмиралов. Работы по управлению парусами были крайне медлительны и на всех кораблях был поразительный хаос, сопровождаемый необыкновенным шумом».{271}

Адмирал Лайонс, по воспоминаниям Жандра, впоследствии писал Владимиру Ивановичу Истомину, что «…любуясь превосходным видом наших кораблей, он старался заслужить его одобрение маневрами корабля «Агамемнон». Нельзя утаить, однако, что маневры и работы союзников не были одобрены нашими моряками: на «Агамемноне» — дурно выправленный рангоут, колол морской глаз, а вялость переноса парусов при поворотах доказывала неопытность команды. Вообще появление англо-французского флота возбудило в черноморцах еще большее желание померяться силами с надменными потомками Нельсонов и Сюффренов и доказать врагам, что не одни они наследовали искусство их знаменитых предков».{272}

Критиковать неприятелей можно сколько угодно, но положение от этого другим не становилось. Всем стало понятно, что не ради демонстрации выучки английские и французские корабли появились перед Севастополем: это была демонстрация силы, предшествовавшая ее прямому применению. Дипломатическую эквилибристику сменяла боевая подготовка.

Понимая, что одним демонстрационным проходом перед севастопольскими фортами дело не ограничится, утром 18 апреля адмирал Корнилов отдал приказ №132 по флоту о повышенной бдительности.

«Появление англо-французской эскадры у самого входа в Севастополь и близкий подход винтового английского корабля «Агамемнон» под флагом контр-адмирала Лайонса к бухте с намерением остаться на ночь под нашим берегом требует …совершенной готовности в самое короткое время сняться с якоря и следовать для атаки неприятеля».{273}

Чины английского военно-морского флота. 1854 г.

С этого момента уже все, от адмирала до последнего матроса, поняли: в Россию пришла война. Враг стоял у ворот империи. Казалось, что Черноморский флот готовится к активному противодействию неприятелю. В основу этого противодействия ложилась скорость, а потому: «…Так как быстрота хода составляет один из главных элементов боевой силы винтового флота, то в виду неприятеля должно разводить огонь во всех топках и быть готовым усилить топление при первом сигнале или в удобную минуту».{274}

Но время шло, союзники разгуливали у берега Крыма, огонь был разведен, но из бухты никто не выходил. Это трудно объяснить, но при подавляющем численном превосходстве русской эскадры, нескольким кораблям английского и французского флотов удалось заблокировать Черноморский флот в Севастопольской бухте. Наглухо.

Теперь они могли делать все, что хотели и где хотели. Русским оставалось только констатировать эти действия. Очевидно память о последствиях Синопа настолько сковала командиров Черноморского флота, что они готовы были умереть на суше, но только не сражаться в море. Думая об этих, скажем, далеко не самых доблестных страницах истории российского флота, начинаешь понимать, почему даже современные пропагандисты Министерства обороны России в рекламных проспектах в разделе истории пишут так: «Крымская война еще раз показала, в какой мере был необходим России сильный, современный, хорошо организованный и вполне подготовленный боевой флот».{275} А ведь они правы…

Союзники чувствовали себя уверенно и вели себя с определенной долей наглости. Несколько кораблей неприятеля подошли к Евпатории. Здесь они долго не задержались, но успели, как написал адмирал В.А. Корнилов обер-интенданту Черноморского флота Н.Ф. Метлину в Николаев, похитить «…пьяного таможенного чиновника, выехавшего их осмотреть, и три каботажных судна».{276}

Официальная версия была такой: корабельный смотритель таможни Яшников с командой отправился на баркасе опросить вновь прибывших. Но баркас взяли на абордаж, а находившихся там людей пленили. Затем захватили и сожгли русские каботажные суда с мукой и солью, стоявшие в порту.

В 3 часа дня 18 апреля Корнилов, воспользовавшись отходом союзников от входа в Севастопольскую бухту, отправил на разведку пароходо-фрегат «Владимир» под командованием капитана 2-го ранга Бутакова, пошедший по курсу замеченного им трехмачтового неприятельского парохода, который вскоре вывел его на англо-французскую эскадру. Заметив «Владимир», союзники попытались перехватить его двумя фрегатами и преследовали почти до входа в Севастопольскую бухту. Только опасаясь выхода русских кораблей, на которых уже начали разводить пар, они отказались от этой затеи, прекратили преследование, развернулись и ушли к своим главным силам. Через несколько дней часть вражеской эскадры вернулась в Болгарию.{277}

«Гости» недолго отсутствовали. Уже 22 апреля союзники вновь были у крымских берегов. С каждым днем их действия становились все более и более агрессивными. Было очевидно: замышляется нечто грандиозное.

25 апреля отряд адмирала Лайонса в составе «Агамемнона», «Самсона» и «Хайфлауэра» отправился к Феодосии. Французский отряд под командованием капитана 1-го ранга де Шабанна («Шарлемань», «Вобан», «Могадор») — к Керчи. Это уже была даже не разведка, а первое настоящее нападение на русские приморские крепости, не сравнимое по размаху с атакой Одессы.

И вновь все повторилось. Никто не вышел на встречу союзной эскадры. О том, что лучшая защита против неприятеля есть хорошо направленный против него огонь, не думал тоже никто. Черноморский флот вновь предпочел демонстрировать открытые орудийные порты из-за линии береговых фортов, прикрывавших вход в Севастопольскую бухту.

Для союзников это уже не казалось странным и потому еще раз 17 линейных кораблей, 1 фрегат и 4 пароходо-фрегата блокировали Севастопольскую бухту, где в это время базировались 12 линейных кораблей, 7 фрегатов, 6 пароходов и корвет Черноморского флота.{278} На этот раз блокада была жесткой, больше никто никаких парусных экзерциций русским не демонстрировал. Теперь все шансы русских остались в прошлом.

Военно-морское командование союзников планировало, заперев русский флот в Севастополе, провести акции крейсеров вдоль всего побережья Крыма и Кавказа. Целью этих атак должно было стать разрушение телеграфных станций, военных объектов и всего, что могло нанести ущерб обороне или экономике Российской империи.{279}

Но оказалось, что заблокировать главную базу — еще не значит оказаться перед беззащитными прибрежными городами Российской империи. Первым в этом убедился де Шабанн, когда попытался подойти к Керчи. Один из его кораблей сразу же сел на мель, откуда с большим трудом был снят.{280}

Вскоре, 30 апреля 1854 г., уже англичане потерпели серьезную неудачу у Одессы. В этот день отряд в составе «Тайгера», «Везувия» и «Нигера» вел разведку.

«В тумане «Тайгер» отделился от других кораблей и затем сел на мель недалеко от берега. Попытка сняться самостоятельно не удалась, и вскоре корабль обстреляла русская четырехорудийная батарея конной артиллерии. «Тайгер» сразу загорелся в двух местах, а его командир получил смертельное ранение. Английские снаряды не могли поразить русские пушки, так как только одно орудие могло вести навесной огонь. Видя безнадежность своего положения, на пароходо-фрегате спустили флаг. Когда к берегу приблизились шедшие на выручку «Нигер» и «Везувий», береговые батареи открыли по ним огонь из 12 орудий. У противника было 20 орудий, но его все-таки отогнали от берега. На «Нигере» три моряка получили ранения. Разбитый и не снятый с мели «Тайгер» был в восьмом часу вечера зажжен и взорван. Так британцы в этой войне потеряли свой первый боевой корабль (и, как оказалось, предпоследний)».{281}

Соединившись у Анапы, союзники отправились дальше в поисках объекта для безнаказанного нападения. Им очень хотелось хоть в кого-нибудь разрядить свои пушки. Такую возможность нашли вскоре. Не решившись атаковать Новороссийск, англичане и французы подошли к Сухум-Кале и 8 мая, обстреляв укрепление Редут-. Кале орудиями «Агамемнона» и Шарлемани», высадили десант, вынудив защитников отойти к Кутаиси. Это стало первой крупной победой союзников на Черном море. Очевидно, что в этом случае англо-французам помогли промеры глубин, сделанные у укрепления в январе 1854 г.{282}

Особенно досадной для русских потерей стал захват двух бригов, на борту которых находилось 160[108] солдат и офицеров Балаклавского батальона, перевозимых из Новороссийска в Керчь.{283} Адмирал Корнилов был в ярости и возмущении, о чем не преминул сообщить Н.Ф. Метлину в Николаев: «…Нового ничего, кроме новой глупости Серебрякова; вздумал отправить 140 балаклавцев и больных из Новороссииска в Керчь на греческих бригах; их и взяли англичане…».{284}

Пленных доставили в Варну на пароходе «Megaera». В общей сложности вместе с экипажем англичане захватили 12 офицеров и 202 нижних чина.{285}

Все это время Черноморский флот находился в Севастопольской бухте, у входа в которую дежурили, сменяя друг друга, то 31, то 27 неприятельских кораблей. Кажется, союзники привыкли вести себя так, как будто они находились на маневрах где-нибудь в Ла-Манше или у Марселя.

Традиционно подведем итоги. Что удалось англичанам и французам в ходе этой первой экспедиции к берегам России? Прежде всего «…после долгих приготовлений в конце июля адмиралы Дандас и Брюа совместно с обоими главнокомандующими произвели разведку южной и восточной сторон Крымского полуострова, сопровождавшуюся диверсией перед Одессой. Решение о высадке войск было окончательно принято, хотя сила укреплений и численность русских войск оставались неизвестны. Первая разведка была произведена крайне поверхностно; обратив внимание на мыс Св. Георгия и осмотрев Балаклавскую бухту, союзные генералы упустили из виду такую удобную для высадки бухту, как Камышовую. В результате комиссия так и не наметила окончательно ни одного пункта для высадки. Единственным удобным местом для высадки признали мыс Лукулл или небольшую бухту в устье р. Кача»,{286} где теперь предполагали возможным ее неожиданное для русских проведение.{287}

Штеннцель прав. Разведка была хоть и масштабной, но поверхностной. Далеко не всё, что нужно, было сделано. Не удавалось точно определить силы и готовность Черноморского флота. Союзники достоверно знали лишь, что батареи морского фронта Севастополя очень сильны, а в гавани, по их данным, находятся наготове 16 линейных кораблей и 11 пароходо-фрегатов. Этого было мало. Адмиралы с трудом пытались заставить себя поверить в то, что русский флот не тешит себя надеждой на морское сражение. Удивляло, что русские делали с собой то, что с ними планировали сделать враги — блокировали себя в бухте.

Французским и английским командирам начинало казаться, что эскадра Корнилова образца 1853 г. имеет жалкое подобие в лице эскадры 1854 г. Исчезли совершенно агрессивность, поиск сражения, порыв. То есть то, что всегда обеспечивало характеристике российского флота гарантированный эпитет «славный». Осталась традиционная русская жертвенность, но именно сейчас она была совершенно не к месту. Нужно было эффективно сражаться, а не героически умирать.

Прошу прощения у современных моряков-черноморцев. Но ведь любой мало-мальски дотошный и внимательный читатель задаст вопрос: если это происходило в территориальных водах Российской империи, то чем занимался Черноморский флот, который эти самые воды должен был защищать? Акцентирую на последнем слове — защищать.

А тут английские и французские корабли, как у себя дома, разгуливают по территориальным водам Российской империи, высаживают десанты, блокируют базу, обстреливают порты и береговые укрепления. Только совершенно слепой не мог видеть что готовится более масштабная акция. И что?

С вашего разрешения я не затрагиваю подробно тему противодействия русского флота этим рейдам. Во-первых, я не морской офицер по образованию, во-вторых, это тема отдельной работы по анализу военно-морской составляющей Крымской кампании Восточной войны. Хотя, на мой взгляд, противодействие могло быть более активным. И не только я так думаю. Аналогичное мнение есть и у некоторых современных исследователей. Приведу несколько из них.

«Своими действиями противник показал, что готовится к высадке. В такой ситуации Меншиков и Корнилов обязаны были вывести флот в море, чтобы он демонстративно крейсировал возле Крымских берегов. Это несомненно отрезвляюще подействовало бы на Дандаса и Гамелена и стало поводом для отказа от экспедиции. Но флот остался в Севастополе».{288}

«Атаки так и не произошло. Это не означало, что после смерти адмирала М.П. Лазарева (в 1851 году) на Черноморском флоте так и не нашлось флотоводца, мыслившего глубоко стратегически и способного дать сражение по всем правилам высокого искусства морской тактики. Гениального флотоводца уровня Г. Нельсона, возможно, действительно и не было, однако сторонниками боя в открытом море до проигранного русской армией сражения на реке Альме 20 сентября 1854 года были В.А. Корнилов, П.С. Нахимов, Г.И. Бутаков и многие другие офицеры».{289}

Хотя есть и другая точка зрения. Возможно, что такими действиями союзный флот пытался выманить русскую эскадру из Севастополя и нанести ей поражение в морском бою.{290} В этом случае действительно это была тактика А.С. Меншикова, полагавшего, что «…Черноморский флот необходимо беречь для более важного момента».{291} Правда он так и не наступил. Тогда признаем, что КПД боевого применения флота незначителен.

Пассивность русского флота вполне укладывалась в планы союзного командования. Английские морские офицеры видели смысл блокирования Черноморского флота в Севастополе в обеспечении маскировки переброски войск союзников в Варну.{292}

Что ж, придется признать, что всю весну и лето союзники безнаказанно разгуливали у западного и южного побережья, часто в виду Севастополя и, кажется, не сильно озабочивались проблемами ответных действий. Все более и более наглея, враг стал появляться у полуострова не только крупными объединениями. Одиночные корабли неприятеля время от времени рисковали подходить к крепости. Одного такого гостя 22 апреля пароходо-фрегаты «Владимир» и «Крым» обнаружили у Севастополя и пытались преследовать.

«Трагизм происходящего заключался еще и в том, что вероятность появления англо-французского флота в Черном море и ответные меры рассматривались адмиралом Лазаревым и светлейшим князем Меншиковым, занимавшим тогда пост морского министра, аж в 1836 г. Лазарев представил тогда Меншикову подробный отчет, что надо делать для предотвращения захвата Севастополя. Но за 18 лет Морское министерство не предприняло ничего, чтобы сделать базу флота неприступной».{293}

Может быть, нужно подумать, а не стоит ли за утверждением о невозможности Черноморского флота в 1854 г. сражаться с англо-французкой эскадрой по причине отсутствия паровых двигателей на кораблях только типично пропагандистское измышление, имеющее целью задним числом оправдать действия русского командования?

Оставим домыслы и вернемся в Черное море. Союзная эскадра находилась у Крыма почти месяц, иногда подходя ближе 25 миль, а иногда вплотную к берегу. В основном до первых числе мая враг находился вблизи Георгиевского монастыря.{294}

Через месяц это англо-французское издевательство закончилось. В ночь с 5 на 6 мая в Севастополь в густом тумане вошел русский пароходо-фрегат «Эльбрус», сумевший незамеченным пройти через неприятельскую эскадру И только 11 мая, проведя очередную разведку, «Владимир» в радиусе 20 миль от Севастополя не обнаружил вражеских кораблей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.