Глава 23 Бретань и операция «Блюкоут»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 23

Бретань и операция «Блюкоут»

Союзники знали, что Бретань – один из главных центров Сопротивления во Франции. Именно поэтому одной из первых частей союзников, заброшенных во Францию в ночь на 6 июня, был французский 2-й парашютный стрелковый полк. К концу июня Сопротивление, состоявшее из голлистских ВФВ и возглавляемых коммунистами ФТП, насчитывало уже 19 500 человек. К концу июля их численность выросла до 31 500, причем 13 750 имели оружие.

4 июля генерал Кениг, который командовал ВФВ из Лондона, вызвал в свою штаб-квартиру на Аппер-Гровенор-стрит полковника Эона. Ему предстояло возглавить силы Сопротивления в Бретани. Его заместителем назначался руководитель разведки де Голля Андре Деваврен, известный под псевдонимом полковник Пасси. Под их начало поступали двадцать офицеров, а также три команды из трех человек каждая, действовавшие в рамках операции «Джедборо». В задачу последних входила подготовка и координация действий сил Сопротивления. Предусматривалась поставка оружия для 30 000 человек. Но из-за очевидного застоя как на американском, так и на английском участках фронта с выброской оружия не торопились.

Захват американцами Авранша 1 августа стал для Лондона неожиданностью. Два дня спустя в 18:00 «Би-би-си» передала условное сообщение – приказ о развертывании партизанской войны по всей Бретани. Утром 4 августа Кениг отвел Эона в сторону и спросил, согласен ли тот, чтобы всю его штабную группу десантировали на парашютах – всех вместе, независимо от уровня парашютной подготовки каждого. Эон, ни разу до этого не прыгавший с парашютом, согласился. Согласились и остальные офицеры и солдаты, не прыгавшие до того ни разу. Тем не менее британские власти настояли на том, чтобы по пути на аэродром Эон подписал «письменное заявление о том, что он принимает на себя всю ответственность за прыжок с парашютом без подготовки». К счастью, не раскрылись парашюты только на контейнерах с оружием, так что группа приземлилась без потерь. В одном из контейнеров находились деньги, девять миллионов франков. Когда его нашли в 3 км от запланированного района выброски, одного миллиона уже недоставало.

Генерал Брэдли, поддерживавший через ВШ СЭС контакт с оставшимся в Англии Кенигом, издал приказ, в соответствии с которым все группы Сопротивления в Бретани поступали в распоряжение 3-й армии генерала Паттона. В их задачу входили защита железной дороги вдоль северного побережья Бретани, захват высот к северу от Ванна, предоставление проводников для американских войск и «наращивание по всей Бретани партизанской деятельности, за исключением прямых боестолкновений с регулярными частями противника». К моменту высадки Эона и его группы 6000 членов ВФВ уже заняли район к северу от Ванна и захватили железную дорогу. А ночью 4 августа усиленная рота в составе 150 французских парашютистов-спецназовцев 3-го парашютного стрелкового полка была заброшена в немецкий тыл с задачей прикрытия железных дорог к востоку от Бреста в северной части полуострова. В результате ВФВ и ФТП сумели сделать гораздо больше, чем хотел от них Брэдли.

Вторжение в Бретань 6-й и 4-й танковых дивизий армии Паттона вскоре стало проходить довольно бестолково, если даже не хаотично. Частично причиной тому была плохая связь. Рации просто не были достаточно мощными для передачи сигнала на нужное расстояние, а тактика Паттона и командира 8-го корпуса Мидлтона очень различалась. Паттон, дерзкий, но в душе весьма чувствительный кавалерист, был сторонником решительного наступления с немедленным использованием всех открывающихся возможностей. Мидлтон зарекомендовал себя как отличный командир корпуса, но он был пехотинцем. В его понимании любое наступление должно быть тщательно спланировано, и он был не готов к паттоновскому стилю ведения войны.

Взгляды Паттона разделял и генерал Джон Вуд, командир 4-й танковой дивизии, которого один офицер 8-й пехотной дивизии назвал «вторым Паттоном». «Крепко сбитый и жизнерадостный» Вуд был столь же далек от нерешительности. От Понтобо он двинулся на юг, стремясь взять Ренн, столицу Бретани. Город оказался слишком хорошо укреплен, чтобы взять его без пехоты, поэтому уже к 3 августа Вуд обошел его с юга, ожидая подкреплений и горючего. Его интуиция подсказывала двигаться в направлении Анже, а затем и Парижа, но он знал, что это встревожит Мидлтона.

В самом Ренне смешанные группы немецких солдат, в основном остатки 91-й полевой дивизии люфтваффе, готовились уходить, предварительно уничтожив снаряжение и документы. Тут подошла американская пехотная дивизия и начала артобстрел города. Бойцы французского Сопротивления перешли линию фронта и указали точное расположение реннского гестапо. Они не сказали, что прямо напротив находится госпиталь, в котором держат раненых американских и английских пленных, но, к счастью, мало кто из них пострадал. Другие бойцы Сопротивления, увидев, что гестаповцы бегут, напали на брошенное помещение и захватили там продукты, чтобы накормить голодных пленных. В ту ночь группа ВФВ взорвала немецкий склад оружия недалеко от города, а один французский врач добрался до позиций американцев и все-таки сообщил им о госпитале, после чего артиллерия 8-й дивизии прекратила обстрел района.

Под покровом ночи немецкие войска выскользнули из города в направлении Сен-Назера. Осталась лишь «горстка перепившихся солдат и офицеров». 4 августа их без труда окружила американская пехота, которой пришлось «защищать их от французов». Оставшееся население города – примерно 60 000 из прежних 120 000 человек – высыпало на улицы приветствовать американцев. Те сразу же отправили в госпиталь подразделение медиков. «Один парашютист с серьезной раной лица подошел ко мне, пожал руку и заплакал», – докладывал врач-капитан. Солдаты немедленно отдали все что могли, включая форму, тем, чье обмундирование превратилось в лохмотья.

Находившемуся в штабе 8-го корпуса Мидлтону необходимо было сделать нелегкий выбор. Его привлекало стремление Вуда двинуться в восточном направлении, но приказ захватить порты на побережье Бретани оставался в силе. К тому же у него не было связи с Паттоном. Мидлтон отправился к Вуду и направил 4-ю танковую дивизию снова на юго-запад – брать Ванн, а затем и Лорьян. Первое удалось сделать быстро, но вот Лорьян казался неприступным.

4 августа Паттон лично, в сопровождении охраны на бронемашине, отправился в Бретань. Он двигался за наступающей 6-й танковой дивизией генерал-майора Гроува, которому было приказано форсированным маршем выдвинуться к Бресту, главному бретонскому порту, обходя все очаги сопротивления. Паттон ликовал всякий раз, когда выезжал за пределы района, обозначенного на прежней карте, и приходилось открывать карту нового района. Вот так воевать он любил больше всего. Но Паттон не сказал Мидлтону о приказе, который он отдал 6-й танковой, так что вскоре Гроув получил от Мидлтона приказ не обходить Сен-Мало, а атаковать город на следующий день. Гроув просил отменить этот приказ, но Мидлтон был непоколебим.

Гроув как раз собирался выпить чашечку кофе, сидя у своей палатки среди пшеничного поля, когда вдруг появился Паттон.

– Какого черта вы здесь рассиживаетесь? – спросил он. – Кажется, я приказал вам двигаться к Бресту. – Гроув объяснил, что Мидлтон и начальник штаба корпуса дали ему письменный приказ. Паттон прочитал документ, аккуратно сложил его. – Хорошим он был солдатом в Первую мировую, – пробормотал генерал. – Я повидаюсь с Мидлтоном, – заверил он Гроува, – а вы двигайтесь вперед, как я вам и приказал.

Неразбериха продолжалась, но Паттон решил проблему связи с дивизиями, разбросанными на пространстве протяженностью в сотни километров. Он поставил 6-му разведотряду задачу: докладывать о точном местонахождении всех дивизий и танковых колонн, равно как и о расположении частей противника. Тринадцать взводов отряда имели каждый по 6 бронемашин и 6 легких грузовиков, а также мощные рации, которые можно было использовать на тот случай, если не смогут действовать штатные средства службы связи. Вскоре 6-й разведотряд стали в шутку называть «Собственным генерала Паттона конным полком».

Нельзя сказать, что 6-я танковая дивизия, наступая на Брест, не встречала сопротивления. Бои с отставшими от своих немецкими подразделениями и наспех сколоченными боевыми группами заметно тормозили ее продвижение. В светлое время суток колонны дивизии пользовались поддержкой «Мустангов» 363-й истребительной авиагруппы, но, как доносил капитан Донли, офицер 6-й танковой дивизии, «каждый раз с 3 по 6 августа нам приходилось с боем захватывать места для ночевок». 5 августа доложили, что от противника очищен населенный пункт Уэльгоа, и генерал Гроув въехал в городок в сопровождении одного танка и одного бронеавтомобиля. Город, однако, встретил Гроува «интенсивным ружейным огнем со всех сторон». На выручку генералу была направлена рота механизированной пехоты капитана Донли при поддержке нескольких танков. Засевшие в городке немецкие парашютисты оказались в ловушке. Американцы разделались с большинством из них, но затем бойцы ВФВ попросили дать им возможность покончить с остальными. Они утверждали, что парашютисты «отрубили руки одной женщине», а потому отряд ВФВ «мечтает стереть их в порошок».

6-я танковая посадила бойцов ВФВ в джипы разведчиков и пустила их впереди. Экипажи головного танкового батальона положили на лобовую броню своих «Шерманов» мешки с песком для защиты от бронебойных 50-мм снарядов. Если деревня была покинута жителями, это обычно означало, что там немцы. «Первое, что мы делали, – сбивали шпиль церковной колокольни, чтобы уничтожить возможный наблюдательный пункт и удобную для снайперов огневую позицию».

Из-за отбившихся от главных сил групп немцев, рыскающих по сельской местности в тылу наступающих войск, джипам приходилось нестись сломя голову. Снайперы и группы оголодавших немцев подкарауливали грузовики с припасами. «Грузовики уподоблялись дилижансам, которые мчатся по прерии, полной индейцев». Направленным в части пополнениям приходилось вступать в бой для того, чтобы добраться до мест назначения. Американцы попросили ВФВ сделать все возможное для того, чтобы обеспечить безопасность транспортных коммуникаций.

Паттон относился к французскому Сопротивлению с некоторым пренебрежением. Позднее он скажет, что помощь французских патриотов была «большей, чем мы ожидали, но меньшей, чем нам обещали». Но их вклад в освобождение Бретани был действительно значительным. «Они помогали грузить тяжелые боеприпасы, – докладывал один из офицеров 6-й танковой, – и уничтожали снайперов на пути следования нашей колонны». Они также охраняли мосты, вели разведку, беспокоили немцев, где только можно. В докладе штабу Клюге 6 августа один немецкий командир жаловался, что «американцы ведут наступление на Брест при содействии террористов». В Лондоне генерала Кенига тут же прозвали «фюрером террористов», а немцы на следующий день уже докладывали командованию о «повсеместных боях с террористами». Карательные акции немцев стали более жестокими, что можно было предвидеть: на полуострове Финистер в районе Бреста дважды учинялись массовые расправы над мирными жителями. 4 августа в Сен-Поль-де-Леон было убито 25 мирных жителей, а 7 августа в Гуэну моряки из 3-й бригады зенитной артиллерии немецких ВМС убили 42 человека, среди которых были женщины и дети.

6 августа отряды полковника Эона вынудили сдаться восточный батальон в Сен-Брие. Но вечером, когда измотанные Эон и Пасси вернулись в свой штаб, их лагерь атаковали 250 немецких солдат из 2-й парашютно-десантной дивизии. Отразить их нападение удалось после шестичасового боя. Пасси с небольшой группой бойцов попал в окружение, но сумел прорваться из него. Когда они добрались до штаба, то узнали, что в Лондон уже успели сообщить об их гибели. Вскоре после этого атаки ВФВ и ФТП вынудили немцев отступить в прибрежные города, которые было легче оборонять. Южнее другие отряды ВФВ оказывали содействие 4-й танковой дивизии Вуда, даже в одном месте вручную расчистили минное поле.

Передовые части Гроува вышли к Бресту 6 августа. После вспышки более чем необоснованного оптимизма относительно того, что город сдастся при первой же демонстрации силы, Гроуву пришлось смириться с тем, что танковая дивизия не способна в одиночку взять крупный укрепленный город. Он не знал, что комендантом «Крепости Брест» был генерал парашютно-десантных войск Герман Рамке, беспощадный старый десантник, поклявшийся Гитлеру, что будет оборонять город до последней возможности[239]. Затем Гроува с тыла атаковала немецкая 266-я пехотная дивизия, пытавшаяся соединиться с многочисленным брестским гарнизоном. Американцы быстро разбили немецкую дивизию, но Брест оказался слишком крепким орешком, как вскоре пришлось признать и Паттону.

На помощь 6-й танковой пришла 8-я пехотная дивизия. В ее задачи входила, помимо прочего, высылка ночных сторожевых дозоров, призванная помешать отрядам немецких фуражиров, численность которых доходила порой до 150 человек, отбирать продукты у французских крестьян. Бойцы ВФВ не только обращались к американцам за оружием и бензином, но и нередко приводили пленных. Когда число последних достигло 600 человек, для их содержания пришлось построить импровизированный лагерь. Один из офицеров выразил большое удовольствие, «обнаружив у одного парашютиста парадный кортик Германа Геринга». 8-я пехотная даже не знала, чего ей ожидать в таких необычных условиях войны. То обратился за горючим офицер английского спецназа, заброшенный за линию фронта, то американцы оказались втянуты в политическое соперничество между французами. Два французских офицера довольно высокого ранга пришли в полном обмундировании и предложили свои услуги, но помогавшие американцам бойцы Сопротивления гневно заявили, что не станут сотрудничать с ними. Партизаны называли таких «пересыпанными нафталином»: они служили режиму Виши, а по приходе союзников достали из шкафа старые мундиры. Американцы «вежливо отказались от услуг бывших офицеров».

У освобождения была и оборотная сторона. «Горожане встретили нас так радушно, что нелегко было удержать своих солдат от попоек», – докладывал командованию один лейтенант. Американские солдаты обнаружили, что в Бретани население относится к ним гораздо дружелюбнее, чем в Нормандии. Стали они и свидетелями неприглядных актов мести женщинам, которых обвиняли в сожительстве с немцами. «Я видел, как их обстригали наголо, – рассказывал все тот же лейтенант, – а кое-кого еще и били в живот, после чего их пришлось госпитализировать».

Для американцев, особенно для 6-й танковой дивизии, бретонская кампания закончилась благополучно. Она так и осаждала Брест, Сен-Назер и Лорьян, где сменила 4-ю танковую дивизию, однако риск вылазок со стороны тамошних гарнизонов был невелик – батальонам ВФВ при минимальной поддержке со стороны американцев удавалось не допускать этого. Тем временем 83-я пехотная дивизия, сражавшаяся под Сен-Мало против засевших там немцев, которые угрожали тыловым операциям в Бретани, наконец-то вынудила противника сдаться.

Брэдли прекрасно понимал, что ситуация приняла нежелательный оборот, но осада Бреста, потеряв стратегическое значение, стала вопросом престижа. «Я бы не решился сказать это кому-либо кроме вас, – признался Брэдли Паттону. – Для своего штаба и для начальства я придумал другие объяснения, но Брест нам взять необходимо, чтобы поддержать видимость несокрушимой мощи американской армии». Паттон решительно поддержал такую позицию. «Раз уж взялись за дело, мы должны его довести до конца», – записал он в дневнике. Однако и Паттон, и Брэдли видели, что фланг к северу от реки Луара полностью открыт, а путь к Орлеану и Парижу свободен.

Паттон слишком хорошо понимал, что Бретань потеряла стратегическое значение. Он обрадовался новому приказу Брэдли: направить 15-й корпус Хейслипа на юго-запад к Ле-Ману, а 20-й корпус Уокера – к Анжеру на Луаре, чтобы защитить правый фланг армейской группы при наступлении на восток. Слава ждала их на берегах Сены.

Одна из дивизий, направленных в корпус Хейслипа, только что высадилась в секторе «Юта». Это была прославленная впоследствии французская 2-я танковая дивизия – действительно боевое соединение, которым командовал выдающийся человек.

Генерал граф Филипп Отклок был более известен под боевым псевдонимом Леклерк, взятым, чтобы защитить от немецких репрессий оставшуюся во Франции семью. Он был ярым католиком старого толка. В капелланы он взял дюжину Белых отцов, членов ордена, основанного в XIX веке с целью обращения в христианство туарегов[240]. Они носили белые одежды и длинные бороды, а возглавлял их отец Уше.

Леклерка, высокого худого человека с окруженными морщинами глазами и прямоугольными военными усиками, солдаты всегда узнавали по танкистским очкам на кепи и трости из ротанга, которую он всегда носил с собой. Его боготворили за храбрость, решительность и боевое мастерство. Суровый по характеру, Леклерк был горячим патриотом. Как и де Голля, его глубоко огорчало то, что после катастрофы 1940 г. Англия стала слишком влиятельной, тогда как Франция значительно ослабела. Оба были склонны подозревать, что англичане не преминут этим воспользоваться. За своей обидой они не замечали, что Англия, несмотря на видимость силы, за пять лет войны обанкротилась и физически, и экономически. Неприятным штрихом было то, что часть дивизии прибыла в Англию из Мерс-эль-Кебира, где в 1940 г. эскадра адмирала Сомервилла потопила французский флот, чтобы тот не попал в руки немцев. «Даже нас, голлистов, – писал один молодой офицер, – эта мысль очень угнетала».

Де Голль считал Леклерка и его дивизию воплощением духа Свободной Франции. В ее рядах служили солдаты и офицеры совершенно разных политических взглядов. Рьяные католики, коммунисты, монархисты, социалисты, республиканцы и даже некоторые испанские анархисты – все они сражались плечом к плечу. Благодаря этому де Голль поверил, что после войны Франция сможет достичь такого же единства, но его ждало горькое разочарование.

Американцы, располагавшие громадным военно-промышленным комплексом, одели, снарядили, вооружили и обучили 2-ю танковую (потом американцы возмущались, когда мирные французы задавали им один и тот же вопрос: «Почему у вас такая же форма, как у наших?»). Леклерк, несмотря на свои старомодные взгляды, отнюдь не был консерватором в вопросах военного дела. Он быстро сошелся с Паттоном и Вудом. Паттон всегда старался помогать Леклерку, и французская танковая дивизия отвечала ему тем же, не раз выручая американцев в бою. Но стремление де Голля использовать 2-ю дивизию для продвижения французских интересов в ущерб общим интересам союзников не раз приведет к конфликтам с другими американскими генералами.

Для служивших в дивизии солдат момент высадки во Франции 1 августа был исключительно волнующим. Море было бурным, некоторых укачивало, и они использовали каски, как и американцы за два месяца до того. Моряки-англичане, видя натянутые на стволы винтовок презервативы, отпускали плоские шутки о «посланиях Свободной Франции». Почти все, кто высадился на побережье, не видели свою страну четыре года, а некоторые даже дольше. Многие собирали в банки песок сектора «Юта», чтобы сохранить на память. Вести о прибытии французских солдат быстро распространились по всему полуострову Котантен, и вскоре в дивизию вступила сотня добровольцев. Через десять дней им предстояло принять боевое крещение.

Пока две танковые дивизии Паттона вели бои в Бретани, англичане продолжали операцию «Блюкоут». 11-я танковая дивизия генерала Робертса весьма успешно продвигалась к городу Вир. Пехота ехала на броне танков. В одной деревне бронемашины 2-го полка Дворцовой кавалерии были остановлены выбежавшим им навстречу и махавшим руками мэром. За ним простиралась дорога, усыпанная бумагой. Местные жители видели, где немцы заложили мины, и, как только те покинули деревню, пометили листками каждую.

11-й танковой предстояло сражение со 2-м танковым корпусом СС, занявшим позиции против ее левого фланга. Как только противник был обнаружен, солдаты поспрыгивали с танков. Сержант Кайт из 3-го Королевского танкового полка позже описывал момент гибели своего танка, когда он сам был тяжело ранен. «На соседнем поле появились силуэты двух “Пантер”. Пшеница была высокая, почти созревшая. Каждый раз, когда немцы стреляли, снаряды проделывали в пшенице борозды. Одну из “Пантер” подбили. Внезапно башня второй повернулась в мою сторону. Когда она выстрелила, я увидел вспышку, и пшеница начала сгибаться по линии полета снаряда, который вот-вот должен был в нас попасть».

2 августа 11-я танковая готовилась брать Вир, но Монтгомери вдруг приказал Робертсу направить дивизию на восток. Вместо взятия Вира надлежало отрезать дорогу восточнее города и занять гряду Перье. Теперь целью американцев стал Вир. До сих пор не ясно, опасался ли Монтгомери, что дивизия может быть окружена в результате немецкой контратаки, или же он просто согласился на просьбу американцев.

Как бы там ни было, Майндля чрезвычайно беспокоило то, что Вир практически беззащитен перед лицом врага, и он сразу бросил только что прибывшую свежую дивизию, чтобы заткнуть брешь в обороне. Затем, из-за отсутствия у него опыта, он усилил эту дивизию 9-м парашютным полком и 12-м артдивизионом. Он также перевел на передовую две батареи 88-мм зениток для борьбы с двинувшимися на восток английскими танками. Трагизм решения Монтгомери, о котором он предпочитал умалчивать даже после войны, заключался в том, что он не просто упустил возможность взять город. К моменту когда американцы через четыре дня двинулись на город, полученные Майндлем подкрепления были уже на позициях, и американцы понесли тяжелые потери.

Американская 5-я пехотная дивизия, наступавшая справа от дивизии Робертса, начала продвигаться по узкому проходу, возникшему благодаря тому, что Робертс воспользовался возможностью, которая открылась перед ним после захвата «моста Дикки». Как и англичане, американские пехотинцы шли по нелегкой холмистой и лесистой местности. Странное это было наступление. Яростные схватки чередовались с необычным затишьем. Командир одной роты описывал, как странно было идти по лесной дороге. «Казалось, лес наложил на нас какое-то зловещее заклятие. Нас как феи зачаровали, – вспоминал он. Неожиданно он и его солдаты услышали мягкие тихие хлопки. – Когда мы приблизились, то увидели смутные очертания мужчин, женщин и детей, выстроившихся вдоль дороги. Французы ничего не говорили, кое-кто тихонько плакал, но большинство негромко хлопало в ладоши. Их цепочка растянулась метров на сто по обе стороны дороги. Ко мне подошел ребенок, хорошенькая светловолосая девчушка лет пяти. Она доверчиво взяла меня за руку и некоторое время шла рядом со мной, потом остановилась и махала мне рукой до тех пор, пока мы не скрылись из виду». Даже через пятьдесят лет ему слышались эти тихие аплодисменты в лесу.

5-я и 35-я пехотные дивизии были переведены в Третью армию Паттона, а Виром занялась 29-я дивизия 19-го корпуса. Американская атака последовала только вечером 6 августа. С того момента как Монтгомери отвернул от города 11-ю танковую, прошло уже четыре дня. Вир, древний город, раскинувшийся на скалистом холме, уже был уничтожен бомбежкой в день «Д». Немецкие солдаты из числа присланного Майндлем подкрепления пригрозили оставшимся мирным жителям: «Мы будем защищать каждый дом в вашем городе». Американскую 29-ю дивизию ждали тяжелые бои среди развалин.

Пока 8-й корпус успешно продвигался на правом фланге, наступление 30-го корпуса Бакнелла шло медленно. Демпси прямо сказал ему в первый день наступления, что нужно продвигаться к Оне-сюр-Одон быстрее. Участок фронта был сильно заминирован, но это не считалось оправданием. На следующий вечер Демпси отстранил Бакнелла от должности с полного одобрения Монтгомери. На замену Монтгомери вызвал из Англии генерал-лейтенанта сэра Брайана Хоррокса, который уже оправился от ран, полученных в Северной Африке. В следующие два дня Демпси отстранил генерал-майора Эрскина от командования 7-й танковой дивизией, а заодно и бригадного генерала Уильяма Хайнда по прозвищу Псих. 7-ю танковую потрясло отстранение командира. «Все были огорчены, – писал в дневнике один из офицеров штаба. – Нельзя так поступать с человеком, который взял Триполи». Но высшие офицеры считали, что Демпси надо наказать виновных в июньском фиаско под Виллер-Бокажем. Как бы то ни было, большинство радовалось прибытию Хоррокса.

Наступлению 30-го корпуса мешали недостатки, обнаружившиеся в 50-й Нортумберлендской и 43-й Уэссекской дивизиях. Их солдаты были измотаны. Многие страдали от дизентерии и чирьев. Наблюдалось и обезвоживание, поскольку воду, привозимую ночами в цистернах, раздавали в очень ограниченных количествах. Когда англичане шли в атаку по пшеничным полям, немцы иногда стреляли зажигательными минами, в результате чего «несчастные раненые могли сгореть заживо». Но союзникам вряд ли стоило жаловаться, учитывая то, что сами они широко применяли белый фосфор и танки с огнеметами.

В каждом взводе осталось всего по нескольку опытных солдат, остальные прибыли с пополнениями. У капелланов буквально не было свободной минуты. Им приходилось эвакуировать раненых и проводить короткие похороны после захода солнца. «У меня в голове постоянно вертелась строка из “Погребения сэра Джона Мура”, – писал капеллан 4-го Дорсетского полка. – “Мы могилу герою рыли в ночи”[241]».

Подгоняемые командирами, пехотные батальоны 30-го корпуса продолжали наступать. Они взяли почти полностью разрушенный Виллер-Бокаж, Жюрк и Ондфонтен. Экипажам танков августовские дни тоже доставляли мало радости. «Жарким летом на крохотных полях Нормандии, – писал один командир танка, – каждое движение обрушивало целый град маленьких твердых кислых яблок, сыпавшихся в открытые люки башен. За несколько дней их могло насыпаться столько, что башню заклинивало. Сидевшие в душной тесноте пять человек – трое в башне и двое в ходовом отсеке под ними – быстро начинали издавать ужасную вонь, и запах пота смешивался с запахом яблок, пороха и раскаленного металла». Головы гудели от «бесконечного шума радиопомех в наушниках по двадцать часов в сутки под аккомпанемент ревущего двигателя и воя вращающейся башни, дополняемого лязгом оружия».

Командир Шервудских егерей Стэнли Кристоферсон прекрасно понимал, в каком напряжении находятся его солдаты. «Вести головной танк передового батальона передового полка передовой бригады по узкой дороге, в конце которой ждала деревушка, обороняемая вражескими танками и пехотой, было чрезвычайно незавидным жребием. Это практически неминуемо означало гибель под огнем первого же вражеского танка или противотанкового орудия. Думаю, передовые отряды пехоты чувствовали себя не лучше, но они, по крайней мере, могли нырнуть в канаву или пригнуться, а сделать незаметным “Шерман” на узкой дороге не смог бы даже Всевышний».

Однако часто немцы позволяли первому или даже нескольким первым танкам пройти, и лишь потом открывали огонь. «Стояло погожее утро, солнце вот-вот должно было пробиться сквозь стелившийся над полями туман и разорвать его, – писал Кристоферсон 3 августа. – Мы прошли деревню Жюрк, не встретив сопротивления, но в Ла-Бинь, маленькой деревушке, расположенной чуть дальше по дороге, начались трудности. Немцы подбили два танка, шедшие за мной». Недавно назначенный командир роты был убит наповал. «Один из горящих танков перегородил дорогу и не позволял двигаться ни туда, ни сюда. Но сержант Гай Сондерс, выказывая свое обычное спокойствие и пренебрежение к опасности, прыгнул в этот танк и отвел его в кювет, освободив проезд. Это было более чем смело, учитывая, что боезапас мог взорваться в любую минуту».

Офицеры Гвардейской танковой дивизии делали все возможное для того, чтобы уменьшить неудобства танковой войны, даже если для этого приходилось не по-гвардейски относиться к форме одежды. Вместе со своими бледно-коричневыми комбинезонами они стали носить шелковые шарфы для защиты лиц от пыли и кожаные ботфорты фирмы «Гивз», поскольку «их было легко обувать и снимать». Некоторые офицеры, которым не нравились казенные спальные мешки, заказали себе более комфортные от «Фортнем и Мейсон». Штаб 6-й гвардейской танковой бригады тоже выиграл от дальновидности своего интенданта Теренса О’Нила, впоследствии ставшего премьер-министром Северной Ирландии[242]. Он привез из Англии кур в клетках, спрятав их «в укромном уголке десантного корабля». Его кузен Джок Колвилл, занимавший должность личного секретаря Черчилля, обедавший с представителями штаба бригады незадолго до начала операции «Гудвуд», писал в дневнике: «Гвардейская бригада не уступает лучшим в мире бойцам, и она не видит заслуги в том, чтобы воевать в условиях аскетизма».

Со времен «Гудвуда» в Гвардейской танковой значительно улучшилось взаимодействие танков и пехоты. Этому способствовала установка телефона в кормовой части танка. Он позволял пехотинцам связываться прямо с командиром танка без необходимости карабкаться на башню, чтобы указать ему позицию врага. Но капитан 5-го батальона Колдстримского полка, яростно крутивший ручку аппарата под свистевшими вокруг пулями, не мог оценить неуместного легкомыслия своего коллеги – офицера 1-го батальона бригады, сидевшего в «Шермане»: «Подняв трубку, командир танка всегда говорил: “Слоун, 49–29”[243]. Ему было смешно, а мне, черт побери, не очень».

Немцы малыми силами устраивали засады, нанося противнику серьезные потери. Обычно это были небольшие боевые группы, состоявшие из остатков мотопехотной роты, усиленные штурмовым орудием. Но под давлением наступающего противника боевой дух немцев все же падал. Патрули фельджандармерии ловили дезертиров на переправах и вешали на деревьях в назидание тем, кто подумывал дезертировать.

Капеллан 4-го Дорсетского полка рассказывал об одном пленном по имени Вилли, «маленьком старательном немецком санитаре в очках». Он недоумевал, почему англичане с таким количеством артиллерии и танков до сих пор не совершили прорыва. По его словам, немецкие солдаты были готовы сдаться в любую минуту, лишь бы офицеры и унтеры не видели. «Не хотелось бы вас огорчать, – ответил капеллан, – но было несколько случаев, когда ваши товарищи выходили к нам с поднятыми руками, а потом бросали в наших гранаты». Губы молодого немца задрожали, и «на его лице появилось такое выражение, словно он был готов по-детски заплакать из-за подобного коварства своих соотечественников». Как и другие пленные санитары, Вилли произвел на английских врачей большое впечатление умелыми действиями и желанием помочь, заботясь как о немецких раненых, так и об англичанах и не обращая при этом никакого внимания на минометный огонь. Впрочем, хотя капеллан подчеркивал факты нарушения законов войны именно со стороны немецких солдат, англичане тоже зачастую без колебаний убивали эсэсовцев на месте. «Многие из них заслужили того, чтобы их расстреляли, и они сами это сознают», – прямо говорилось в донесении командования 30-го корпуса.

Одни сельские районы война, казалось, обходила стороной, зато картина разрушений в других приводила в ужас. Едва ли не каждого очевидца до глубины души потрясал вид большого села Оне-сюр-Одон. С 11 июня село несколько раз бомбили, а теперь на него обрушился огонь артиллерии 30-го корпуса. «Не считая шпиля церкви и трех уцелевших коробок домов, все село сровняли с землей», – писал в дневнике офицер-танкист. Другой офицер, артиллерист, ужасался тому, что принимал в этом участие. «Воистину нужно было выработать в себе чувство отстраненности, иначе просто невозможно было бы исполнять свой долг, – вспоминал он позже. – Оставалось лишь вести огонь и молиться, чтобы оказалось, что французы успели уйти».

То, что в разрушенных бомбардировками и артобстрелами городах могли уцелеть мирные жители, неизменно казалось чудом. Андре Хайнц, боец Сопротивления из Кана, перебрался вместе с отрядами саперов на руины Виллер-Бокажа. Он видел сгоревшие во время июньских боев танки – и немецкие, и английские. Хайнц назвал их «месивом из стали». В замке Виллер на окраине города он узнал, что местный мэр виконт де Рюжи укрыл 200 жителей в винных погребах-туннелях. По словам Хайнца, вид у спасенных был ужасный. В другом маленьком городке один солдат Сомерсетского легкого пехотного полка отошел по нужде и споткнулся на куче обломков. Падая, он рукой коснулся чего-то мягкого. То была оторванная девичья рука. «Строиться, парни, пора двигаться дальше», – послышался голос командира дозора. Единственное, что успел сделать солдат, – это нацарапать на обломке крест и короткую надпись «Покойся с миром».

Многие солдаты жалели брошенных животных. Недоенные коровы страшно мучились. Они стояли неподвижно, потому что при любом движении невыносимо болело раздутое вымя. Солдаты из фермерских семей доили их прямо на землю, чтобы облегчить страдания. Одного офицера медицинской службы тронул вид «маленького жеребенка, ходившего вокруг своей недавно убитой матери. Он уже протоптал тропинку в траве и все отказывался уходить».

Пока на правом фланге 11-я танковая дивизия сражалась с 10-й танковой дивизией СС «Фрундсберг» на гряде Перье к востоку от Вира, а Гвардейская танковая наносила удар за ударом по выступу немецкого фронта, 30-й корпус наконец-то вышел к Мон-Пенсон. Пехота на танковой броне едва не задохнулась красной пылью, покрывавшей кустарник толстым слоем.

Атака была назначена на понедельник 6 августа. Многие солдаты и сержанты отмечали, что в Англии этот день – официальный праздник[244]. Мысли об этом вызывали воспоминания о семьях и родных берегах, но времени предаваться мечтам не было. Несдержанный генерал-майор Томас, командир 43-й Уэссекской дивизии, продолжал давить на подчиненных. Командир одного из приданных танковых полков отмечал: «Командиры бригад и батальонов 43-й дивизии побаивались Томаса и в то же время приходили в ярость, поскольку он постоянно вмешивался в боевые распоряжения и не давал им ни минуты покоя уже после того, как отдал окончательные приказы».

Командира батальона 13/18-го гусарского полка Джулиуса Нива ожидал еще один тяжелый бой. «Наша задача – захватить М.-П. (Мон-Пенсон), главную высоту Нормандии, силами измотанной пехотной бригады и переутомленного танкового полка», – писал он. Даже в момент получения приказов в штабе бригады офицеры оказались под «яростным обстрелом» немецких минометов.

Пехоту перспектива атаки угнетала еще больше. «Чем ближе мы подходили к рубежу, – писал капрал Проктор, – тем непосильнее казалась нам задача. Нижнюю часть склонов занимали возделанные поля, разделенные высокими и густыми живыми изгородями. Выше рос лес. Вершина, казалось, поросла утесником. На выступе вне нашего поля зрения находились немецкие радарные установки, которые следовало уничтожить. У подножия холма бежал ручей, который нам предстояло пересечь». Жара стояла невыносимая.

Артподготовка началась в 15:00. На левом фланге наступал 4-й батальон Сомерсетского полка, а на правом – 5-й батальон Уилтширского. Менее чем в 100 метрах за ручьем наступающие попали под плотный пулеметный огонь с фронта и обоих флангов. Головные роты вжались в землю. Некоторые повернули вспять и пытались укрыться под высоким берегом ручья, но там уже было тесно. «Скоро стало ясно, что слишком много народу пытается спрятаться за слишком маленьким укрытием», – писал сержант Партридж из Сомерсетского полка. Сомерсетцы и уилтширцы ждали, когда у немцев закончатся боеприпасы, но огонь противника не ослабевал. Уилтширцы понесли тяжелые потери. Среди погибших был и их командир.

Старшине роты Партриджа отстрелили нос. Пошатываясь и прижимая к лицу индивидуальный пакет, он побрел назад. Партридж помог ему добраться до полкового перевязочного пункта рядом со штабом их батальона. Там он услышал, что командир роты Б майор Томас убит, в одиночку сражаясь с немецким пулеметным расчетом. «Он проявил настоящую храбрость, – отмечал Партридж, – но я давно уже уразумел, что мертвому бой не выиграть, а мой первоочередной долг – выжить самому и сохранить как можно больше жизней других солдат».

От командира пришел приказ, в котором говорилось, что на перевязочном пункте собралось слишком много сержантов. «Прошу возвратиться в свои подразделения», – говорилось в приказе. Партридж признавал, что упрек был заслуженным. Вернувшись в 17-й взвод, он увидел «четырех парней, рыдавших в опустевшей траншее». Эти новички из пополнения были не мальчишками, а мужчинами лет под сорок – «слишком старыми для такой жизни, как у нас». Их прислали из расформированного зенитного подразделения и бросили на передовую без всякой переподготовки в отчаянной попытке довести до штатной численности передовые батальоны.

Незадолго до темноты «Шерманы» 13/18-го полка форсировали ручей и оказали пехоте огневую поддержку, но немецкие пулеметные гнезда были хорошо замаскированы. Тогда решили сделать по-другому. С наступлением темноты роты были переформированы. Под прикрытием дымовой завесы они двинулись вперед как можно тише. Снаряжение каждого солдата было тщательно проверено, чтобы ничто не звякнуло.

Не допуская даже мысли о том, что они смогут пройти незамеченными, солдаты продолжали подниматься по склону. Слышны были голоса немцев, но, к счастью, англичане не наткнулись ни на одно пулеметное гнездо. Первые две роты 4-го батальона сомерсетцев выбрались на плато, где вскоре к ним присоединились две остальные. Они попытались окопаться и приготовиться к неизбежной немецкой контратаке, но почва оказалась слишком каменистой.

Внезапно сержант Партридж услышал шум, похожий на рев мотора «Пантеры» или «Тигра». Шепотом он приказал гранатометчику подать ручной противотанковый гранатомет, но солдат стал сразу хныкать. Гранатомет слишком тяжел, чтобы втащить его на холм, он бросил оружие по дороге. Партридж еле сдержался, чтобы не задушить солдата. Но можно смело утверждать, что переполошивший всех танк принадлежал 13/18-му гусарскому полку, один из батальонов которого вышел на склон Мон-Пенсон немного раньше пехотинцев. В суматохе танкисты не поняли, что пехота уже прибыла, и по рации запросили поддержку. Их командир послал вверх по склону другой батальон и все требовал пехотных подкреплений.

К утру 7 августа главная высота Нормандии была в руках англичан. Немцы к тому времени как сквозь землю провалились. Их отступление было частью отчаянной попытки сократить линию фронта, что позволило бы перебросить 1-ю танковую дивизию СС для участия в контратаке, готовившейся под Мортеном.

«Блюкоут» для обеих сторон стал кульминацией яростной битвы. 4-й батальон Сомерсетского полка «за пять недель потерял больше солдат, чем за последующие девять месяцев», остававшиеся до конца войны. Западнее, ближе к Виру, 10-я танковая дивизия СС «Фрундсберг» была наголову разгромлена 11-й танковой и Гвардейской танковой. Накануне ночью штаб Эбербаха сообщал о «массированных атаках противника почти по всему фронту». Последним усилием немцев стала контратака «Фрундсберга» на позиции 11-й танковой к югу от Преля в попытке закрыть брешь между 7-й армией и танковой группой «Запад».

На следующий день, когда по приказу Гитлера армейская танковая группа «Запад» стала официально именоваться 5-й танковой армией, Эбербах сообщил, что в боеспособном состоянии остались лишь 3 танка 10-й танковой дивизии СС. Ему пришлось отозвать их с передовой. Боевой дух армии был «неудовлетворительным» из-за «потерь, отступлений и переутомления». Не обсуждалась даже возможность переброски 2-го танкового корпуса, или 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд», или 21-й танковой дивизии для контратаки под Мортеном. Даже Клюге предупреждал, что «переброска 1-й танковой дивизии уже была нелегким решением». В тот же день группа армий «Б» сообщила, что с начала вторжения ее потери достигли 151 487 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Пополнения же составили едва 20 000 человек.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.