Глава 19 Операция «Гудвуд»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 19

Операция «Гудвуд»

После кровопролитной битвы за северную половину Кана некомплект личного состава в пехотных частях стал беспокоить Монтгомери еще больше. Потери англичан и канадцев достигли уже 37 563 человек. Генерал-адъютант[209] сэр Рональд Адам прибыл в Нормандию, чтобы предупредить Монтгомери и Демпси о том, что подкреплений хватит всего на несколько недель.

В чем 2-я армия Демпси недостатка не испытывала, так это в танках. На тот момент в ней было три танковые дивизии и восемь отдельных танковых бригад. В то время как Монтгомери носился с мыслью удержать немецкие танковые соединения на своем участке фронта, позволив тем самым американцам совершить прорыв, Демпси был решительно настроен преодолеть патовую ситуацию, стоившую большой крови, и перейти в наступление. Плацдарм на восточном берегу Орна предоставлял хорошую возможность для массированного танкового броска по равнинам в юго-восточном направлении – на Фалез. На Демпси огромное впечатление произвела страшная разрушительная мощь тяжелых бомбардировщиков, налет которых он наблюдал 7 июля. Впрочем, он как-то ухитрился не заметить того, что такие налеты мало что дают в чисто боевом отношении.

12 июля Демпси убедил Монтгомери сосредоточить все три танковые дивизии в составе 8-го корпуса генерала Ричарда О’Коннора. Монтгомери сделал это с большой неохотой. Ему не нравилась мысль о том, что танковые соединения будут «шляться где попало», как это было в Ливийской пустыне, рискуя нарваться на крупные неприятности. Но Монтгомери понимал, что в сложившихся обстоятельствах другого выхода нет. Он не хотел рисковать в еще одном масштабном пехотном сражении, но при этом нужно было как-то ответить на растущее недовольство Лондона и ВШ СЭС. Ведь наступление на Кан не принесло ожидаемых результатов: Монтгомери не сумел овладеть территорией для создания аэродромов и развертывания канадской 1-й армии.

По его логике, новое наступление должно было стать мощным ударом на канском фронте как раз перед началом американской операции «Кобра» на западе. В результате немцы как минимум не смогут перебросить танковые дивизии против 1-й армии Брэдли. Однако истинные намерения Монтгомери не ясны до сих пор. Возможно, он вдруг уверовал в успех масштабного прорыва, а может быть, просто пошел на хитрость, чтобы получить от командования тяжелые бомбардировщики и разнести в клочья немецкую передовую. С политической точки зрения этот ход был очень недальновидным.

12 июля Монтгомери направил план Демпси Д. Эйзенхауэру, утверждая, что это открывает перспективу крупного прорыва. Верховный командующий, которого бесконечные предосторожности Монтгомери приводили в настоящее отчаяние, через два дня дал весьма эмоциональный ответ: «Я отношусь к этому предложению с глубочайшим оптимизмом и энтузиазмом. И я не удивлюсь, если Вы одержите победу, на фоне которой многие классические битвы прошлого станут выглядеть просто мелкими стычками между дозорами». Тогда же, 14 июля, Монтгомери написал письмо фельдмаршалу Бруку, в котором заявил: «Пришло время по-настоящему ударить на восточном фланге». На следующий день Монтгомери направил Демпси и О’Коннору директиву со своими поправками. Он хотел, чтобы войска прошли лишь треть пути до Фалеза, а затем остановились, чтобы оценить ситуацию. Это действительно было самым реалистичным, хотя Монтгомери ничего не сказал о подобных планах Эйзенхауэру или даже штабу своей 21-й армейской группы. В противном случае его репутации была бы катастрофически подорвана, как и всякая вера в него как военачальника.

Гвардейская танковая дивизия, прибытие которой задержал грандиозный шторм, теперь была готова вступить в бой. Ее офицеров разослали на джипах на разные участки фронта – перенимать у ветеранов накопленный боевой опыт, сколько удастся. Правда, этот опыт вызывал скорее грусть. «Я наткнулся на 6–7 стоявших в ряд английских “Шерманов”, – писал офицер Ирландского гвардейского полка. – У каждого в борту зияла аккуратная дыра. Многие танки были сожжены. Было очевидно, что их все подбили один за другим, вероятно из одного и того же орудия». По возвращении офицеров собрали на совещание по проведению операции “Гудвуд” и сказали, что они “прорвутся лобовым ударом”». «Гудвуд», как и «Эпсом», был назван в честь одного из английских ипподромов, что породило многочисленные шутки по поводу «дня скачек».

Монтгомери, верный стратегии «поочередных ударов на различных участках», чтобы сбить немцев с толку перед основным наступлением, убедил Демпси начать с отвлекающей атаки на западном фланге. Незадолго до полуночи 15 июля англичане, используя огнеметные танки «Крокодил», атаковали высоту 112 и населенный пункт Мальто близ Эске. Вероятно, в темноте танки были похожи на покрытых броней огнедышащих драконов. Еще дальше к западу ограниченную отвлекающую операцию проводил 30-й корпус. «Сейчас легкий ветерок колышет созревающую кукурузу, – писал один капитан неподалеку от Фонтене-ле-Пенель. – Среди кукурузы видны лишь башни самоходок и танков да вспышки выстрелов и поднимаемые ими тучи пыли… Еще один славный жаркий денек, покрытый завесой орудийного дыма, стелящегося над кукурузой, словно ноябрьский туман».

На высоте 112, которую прозвали Голгофой, вспыхнул очередной яростный бой. Командир 9-й танковой дивизии СС «Гогенштауфен» вспоминал, что 16 июля англичане пустили такую дымовую завесу, что оборонявшимся солдатам стало дурно, они решили, что это газовая атака. Английские танки прорвались около 21:00 и захватили в плен 60 мотопехотинцев. Но расположившиеся на противоположном склоне холма «Пантеры» контратаковали и, по словам их экипажей, подбили 15 танков противника.

Немецкая 277-я пехотная дивизия, переброшенная из Безье на Средиземноморском побережье, только-только прибыла на фронт близ Эвреси. Молодой артиллерист Эберхард Бек добрался в составе полка до Луары на поезде, а затем под покровом ночи они двинулись в пешем порядке. Даже ломовые лошади, тащившие 150-мм гаубицы с передками, чуть не засыпали на ходу. Когда колонна останавливалась – а это происходило часто, – уставшие лошади едва не падали на солдат, уснувших прямо на орудийных лафетах. Единственным проблеском света за все время было успешное разграбление винного погреба в одном замке. Бек, как и его однополчане, понятия не имел, что ждет их в Нормандии.

Ближе к линии фронта к ним присоединились пехотинцы с фаустпатронами. Впереди вспыхивали мертвенным светом сигнальные ракеты, из-за которых «вся линия фронта выглядела так, будто над ней полыхали молнии». Беку хотелось спрятаться в лесной чаще. «И у солдат, и у лошадей нервы были на пределе». Рокот моторов самолетов над головой сливался в «сплошной бесконечный рев».

Командир батареи обер-лейтенант фон Штенглин направил своих бойцов на первую для них огневую позицию к западу от Эвреси. Почти сразу же вокруг начали рваться снаряды. Шоферу по фамилии Поммер шрапнелью снесло голову. До смерти перепуганные лошади попятились, и доставленный с полевой кухни бак с горячей едой полетел в воздух, разбрасывая по земле гуляш. У Бека было две заботы. Первая – это как бы поспать после изнуряющего марша. Вторая заключалась в том, что он, как и большинство солдат, не хотел умирать девственником.

Районы сосредоточения английских танков вокруг Эвреси обстреливали редко – из-за нехватки боеприпасов. Как правило, на всю батарею выдавали не более трех снарядов в сутки. Свободного времени было уйма, и в моменты затишья Бек и его товарищи играли в шахматы и в карты. Скудными стали и пайки: авиация союзников то и дело бомбила колонны с продовольствием. Бек так изголодался, что у него возникла сумасшедшая мысль (по его собственным словам): проскользнуть за линию боевого охранения и выкопать картошку, которая росла перед немецкими позициями. К тому же, как и англичане по ту сторону фронта, почти все немцы мучились от дизентерии – ее разносили насекомые, поедающие трупы.

Вскоре они увидели совсем юных эсэсовцев-мотопехотинцев в защитном обмундировании, «невероятно богато снаряженных» по сравнению с армейской пехотой. «Но мы им не завидовали, – отмечал он. – Это были честолюбивые и великолепно подготовленные солдаты, у нас они вызывали уважение. А для нас самих война уже давненько проиграна. Осталось только одно желание – выжить». Такие настроения, несомненно, шли от солдат старшего возраста. «Те были более зрелыми, человечными, они привыкли больше думать, а к нам относились с отеческой заботой. Геройствовать им вовсе не хотелось». Беку и его товарищам иногда приходилось идти с ручной тележкой на передовую, подбирать раненых, которые завидовали артиллеристам, что те не воюют на переднем крае. «Здесь просто ад», – говорили они. Прячась в окопах от вражеских бомб и снарядов, молодые артиллеристы обсуждали, как правильно нанести себе ранение, чтобы тебя отправили в госпиталь в Германию. «Ранение, эвакопункт, госпиталь, дом, конец войны, – писал Бек. – Вот о чем я думал. Я хотел только выбраться из этого кошмара». Но обстрелы английской артиллерии, в особенности корабельных орудий, снаряды которых оставляли воронки в четыре метра в диаметре и два метра в глубину, приводили не только к ранениям, но и к психологическим травмам. Когда снаряд разорвал на части старшего сержанта, стоявший рядом семнадцатилетний связист чуть не сошел с ума.

Потери немецкой пехоты были так высоки, что от дивизии практически ничего не осталось уже через три недели. В штабе Роммеля отметили, что к 16 июля 277-я пехотная дивизия потеряла всего за несколько дней в районе Эвреси 800 солдат и 33 офицера. Дивизию усилили подразделениями 9-й танковой дивизии СС «Гогенштауфен», но даже там были так велики потери личного состава, что пришлось свести два мотопехотных полка в три неполнокомплектных батальона.

Ночью 16 июля англичане перехватили шифровку генерал-фельдмаршала Гуго Шперле, командующего 3-м воздушным флотом. В донесении он предсказывал массированное наступление противника, «которое окажет влияние на весь ход войны и начнется юго-восточнее Кана в ночь с 17-го на 18-е число». Немецкие самолеты-разведчики сумели (что случалось крайне редко) проникнуть в тыл англо-американцев, изучить плацдарм на берегу Орна и провести аэрофотосъемку ведущихся приготовлений к наступлению. К тому же англичане знали, что у немцев, расположившихся на восточном берегу Орна, есть наблюдательные пункты на дымовых трубах в заводском районе Коломбель – оттуда можно было видеть практически все, что происходило на плацдарме. Но даже прямое предупреждение из Блетчли-Парка о том, что немцы прекрасно осведомлены о направлении главного удара англичан, не заставило Демпси пересмотреть свои планы. При отсутствии фактора внезапности можно было рассчитывать лишь на быструю и решительную атаку сразу вслед за бомбардировкой с воздуха.

Генерал Эбербах, командующий танковой группой «Запад», не верил, что его войска со 150 танками смогут сдержать 800 стянутых в этот район английских танков. Когда штаб 7-й армии Хауссера потребовал перебросить одну танковую дивизию с канского участка, мотивируя это отсутствием резервов для отражения американской атаки в районе Сен-Ло, Эбербах ответил, что «об этом и речи быть не может», и Роммель его поддержал.

17 июля командир дивизии «Гитлерюгенд» штандартенфюрер СС Курт Мейер получил приказ прибыть в штаб 1-го танкового корпуса СС Зеппа Дитриха для доклада генерал-фельдмаршалу Роммелю. Большая часть дивизии после канского разгрома была отведена на отдых и ремонт техники в район Ливаро. Роммель попросил Мейера оценить возможность сдерживания английского наступления. «Мои части будут и дальше сражаться, а солдаты – умирать на своих позициях, – ответил Мейер, – но не смогут помешать танкам англичан пройти по их телам и двинуться дальше, на Париж. Подавляющее превосходство противника в воздухе делает тактический маневр по сути невозможным. Истребители-бомбардировщики охотятся даже за мотоциклистами-связными».

Роммеля охватило отчаяние, которое он излил ОКВ: там по-прежнему не желали прислушаться к его предупреждениям. «Они больше не верят моим донесениям. Что-то должно произойти. Войну на Западе надо кончать… А вот что будет на Востоке?» Когда Роммель отбывал, Зепп Дитрих пытался уговорить его не ехать в Рош-Гюйон по главной дороге. Роммель с улыбкой отмахнулся от предостережений.

Менее чем через час его открытый «хорьх» обстреляли в районе Сен-Фуа-де-Монгомери два «Спитфайра». Тяжело раненного Роммеля выбросило из машины. Некая француженка, шедшая в лавку за мясом, при виде самолетов в панике спряталась. Она вспоминала, что местные жители усмотрели иронию в том, что Роммеля обстреляли у деревни, название которой было так похоже на фамилию его главного противника. Роммеля доставили сначала в аптеку в Ливаро, а затем в госпиталь в Берне[210]. Для него война на этом закончилась.

Узнав о происшествии, Эбербах немедленно отбыл в Берне вместе с военным врачом. В 21:30 в штаб танковой группы «Запад» позвонил Шпейдель и сообщил приказ фюрера: генерал-фельдмаршал фон Клюге принял командование группой армий «Б», продолжая при этом исполнять обязанности главнокомандующего Западным фронтом. Как только Эбербах вернулся, ему позвонили из штаба Клюге и приказали передать 7-й армии одну танковую дивизию, чтобы не допустить прорыва американцев в районе Сен-Ло. В стенограмме разговора его ответ не зафиксирован, но вполне очевидно, что Эбербах категорически возражал. Через несколько минут позвонил уже сам Клюге. Эбербах объяснил ему, что «его армейская танковая группа сдерживает мощный натиск англичан». После этого подробно описал всю опасность положения. Единственный резерв – 12-ю танковую дивизию СС «Гитлерюгенд» – у него только что забрали. В разговоре, который явно велся на повышенных тонах, Клюге решительно отмел все запросы Эбербаха на подкрепления как даже не подлежащие рассмотрению. В стенограмме сказано, что Клюге напомнил ему о положении на Восточном фронте и о той стремительности, с которой наступает Красная армия, осуществляя операцию «Багратион». Но Эбербах не сдался. Он снова напомнил об угрозе, которая нависла над его участком, и тех последствиях, к которым приведет отправка одной из его танковых дивизий в район Сен-Ло.

Той ночью начались первые артобстрелы в рамках подготовки операций «Гудвуд» и «Атлантик». Их целью было заглушить звук выдвигавшихся на исходные позиции танков, но обстрелы лишь подтвердили то, что немцам уже было и так известно. Операция «Атлантик» была наступлением канадцев, проводившимся одновременно с «Гудвудом». Ее целью было овладение Воселем, южной частью Кана и прилегающими районами. Снаряды канадской артиллерии попали в крупный склад топлива и боеприпасов в Воселе, вызвав чудовищный взрыв.

Из всех наступлений, предпринятых в Нормандии, «Гудвуд» был для врага наиболее очевидным. Все попытки скрыть его ложными мероприятиями, включая «заранее записанные радиопереговоры», чтобы создать впечатление наступления на Комон, были обречены на провал. Даже если бы немецкие самолеты и НП в Коломбеле не засекли передвижения англо-американцев, приближение танков по такой жаре было видно издалека благодаря тучам пыли, поднятой машинами. Расставленные вдоль дороги знаки с надписью «Пыль убивает» (привлекая огонь германской артиллерии) выглядели насмешкой на фоне одетых в белые парусиновые гетры и белые перчатки регулировщиков из военной полиции: те все время подгоняли танки.

«Гудвуд» стал также провалом военной разведки. Даже используя для аэрофотосъемки истребители «Мустанг», штаб Демпси все равно считал, что глубина обороны Эбербаха составляет менее 5 км. На деле же немцы имели пять линий обороны, протянувшихся до дальней оконечности гряды Бургебю – общей глубиной более десяти километров. К тому же англичане, хотя и узнали о наличии на фронте 16-й полевой дивизии люфтваффе, ни малейшего понятия не имели о количестве 88-мм орудий, прибывших в составе зенитно-артиллерийского корпуса генерал-лейтенанта Пиккерта. Потом танкисты станут проклинать разведчиков, обзывая их «гадалками».

В ту ночь 11-я танковая дивизия первой переправилась по мостам через Орн на плацдарм к востоку от реки. Несмотря на то что Монтгомери пересмотрел план действий, штаб Демпси и не думал остужать пыл подчиненных. «Мы помчимся вперед на полной скорости!» – объявил своим офицерам командир одной из бригад 7-й танковой дивизии. «Нас, вне всяких сомнений, ждет гораздо более масштабное сражение, чем при Аламейне, – записал в дневнике командир батальона 13/18-го гусарского полка. – К востоку от Орна все так забито войсками и техникой, что трудно даже поверить, если не увидишь сам – ни один сад не пустует, ни одно поле». Возможно, что воспоминания о североафриканских победах были вызваны еще и сильной жарой вкупе с ужасной пылью, «по общему мнению, сравнимыми с пустыней», а также тучами комаров. Солдаты жаловались, что армейский репеллент лишь еще больше привлекает насекомых.

Офицеры Гвардейской танковой дивизии очень хорошо понимали, что в Северной Африке они не сражались и что их ждет первое большое сражение. Художник-декоратор Рекс Уистлер, хотя и был на пятнадцать лет старше других командиров рот танкового батальона Уэльского гвардейского полка, горел желанием отправиться в бой вместе со всем батальоном. И он не считал войну достаточным основанием для того, чтобы бросить живопись. Еще в Англии Уистлер заказал у деревенского кузнеца металлический ящик, который можно было закреплять снаружи башни танка. Там он хранил краски, кисти и небольшие холсты. Но, будучи младшим офицером батальона, он отвечал за похороны убитых, и двадцать деревянных крестов, которые приходилось возить на танке, вызывали у его экипажа суеверный страх.

Как и поэт Кит Дуглас, Уистлер предвидел свою смерть. Он сказал другу, что хочет быть похороненным не на большом военном кладбище, а там, где погибнет. Незадолго до того, как командир дивизии генерал-майор Адэр созвал офицеров на совещание, Уистлер написал последнее письмо своей матери, сидя в саду, где стояли его танки. Он положил в конверт «несколько листьев омелы с дерева над моим биваком» – куском брезента, натянутым рядом с танком для отдыха экипажа. В сумерках 17 июля Френсис Портал, однополчанин Уистлера, обратился к нему, пока двигатели танков прогревали и проверяли в последний раз. «Полагаю, увидимся завтра вечером», – сказал Портал на прощание. «Надеюсь», – печально отозвался художник.

Все высшее командование союзников молилось о том, чтобы Монтгомери совершил наконец прорыв. Даже его недруги в Королевских ВВС, включая Харриса, не возражали против запрошенной им массированной поддержки с воздуха. Командир авиасоединения маршал авиации Конингем, который больше всех не любил Монтгомери, горячо желал ему успеха, поскольку нуждался в площадках для полевых аэродромов. Главный маршал авиации Теддер, в частном порядке обсуждавший с Конингемом, как им добиться отстранения Монтгомери, отправил командующему армейской группой письмо с заверениями, что ВВС будут в полном его распоряжении для реализации «Вашего далекоидущего решительного плана».

В 05:30 18 июля первая волна бомбардировщиков пришла с севера и нанесла удар по намеченным целям. За следующие два с половиной часа 2000 тяжелых и 600 средних бомбардировщиков английской и американской авиации сбросили 7567 тонн бомб на участок в 6,5 км по фронту. Это была крупнейшая в истории операция по поддержке наземных сил с воздуха. Внесли свою лепту в общее дело и боевые корабли Королевских ВМС, стоявшие на рейде у берега. Ожидавшие начала боя танкисты забирались на башни своих машин, чтобы посмотреть на впечатляющие тучи пыли, вздымаемые разрывами, которым, казалось, конца не будет. Зрители не могли даже представить себе, что хоть один враг выживет после такого удара.

Действительно, после этого рукотворного землетрясения немцы были оглушены и ошеломлены. Отовсюду неслись вопли раненых и обезумевших. Кое-кто застрелился, не в силах выдерживать грохот, ударные волны и дрожь земли. Тяжелые танки «Тигр» взрывами валило набок или зарывало до половины в громадных воронках. Но за плотной стеной пыли и дыма англичанам было не видно, что бомбы в большинстве легли далеко от целей. И они по-прежнему ничего не ведали о том, что Эбербах создал пять линий обороны. Главную из них, протянувшуюся вдоль гряды Бургебю, предстояло прорвать в случае, если 2-я армия двинется на Фалез. Но на эту линию бомбы и не падали[211].

3-й Королевский танковый полк продвигался вперед во главе наступающей 11-й танковой дивизии. Впереди лежали пологие холмы, почти сплошь занятые полями созревающей кукурузы; там и сям были разбросаны селения с крепкими нормандскими каменными крестьянскими домами, утопающие в фруктовых садах. Местность понижалась по мере приближения к главной цели – гряде Бургебю, которую англичане сразу окрестили «Баггерсбас»[212].

Очень скоро стал очевиден основной недостаток плана наступления. 51-я Шотландская дивизия создала перед своими позициями минные поля, нанеся их на карты весьма небрежно. Генерал О’Коннор решил, что разминировать их все незаметно для немцев не получится (хотя на тот момент подобная предосторожность была уже совершенно излишней), поэтому ночью были расчищены с дюжину узких проходов, что замедлило темп общего наступления и привело к катастрофическим последствиям.

Гвардейцы и 7-я танковая дивизия ожидали, пока 11-я танковая очистит район от противника, чтобы они могли форсировать Орн по шести мостам Бейли[213], а тем временем на дорогах образовались крупные заторы. Солнце поднималось в зенит, танкисты ели или даже ложились спать в зарослях кукурузы по обочинам дороги. Несмотря на пыль и выхлопные газы, Рекс Уистлер и его однополчане из Уэльской гвардии играли в карты. Даже когда колонны пришли в движение, танки были скорее похожи на «автомобили, ползущие в летнее воскресенье с побережья обратно в Лондон: то движутся, то снова застывают на месте». Маршал авиации Конингем, вместе с Демпси находившийся недалеко от КП О’Коннора, был вне себя от досады: медленное продвижение танковых бригад через минное поле сводило на нет психологический эффект от бомбардировки.

Западнее основного направления удара О’Коннора канадская 3-я дивизия продвигалась в глубь Воселя, южного района Кана за Орном. Но в 10:30 Шодьерский полк встретил ожесточенное сопротивление противника и был вынужден остановиться. Собственный ее величества Канадский полк обошел очаг сопротивления слева и взял Жибервиль, а Реджайнский стрелковый полк перешел Орн в самом Кане и овладел Воселем. Тем временем Новошотландский Горский полк продвинулся дальше и взял ближайший пригород Кана – Мондевиль. Норт-Шорский полк атаковал заводские здания в Коломбеле. Засевшие там бойцы понесшей большие потери 16-й полевой дивизии люфтваффе были так оглушены бомбежкой, что поначалу даже передвигались с трудом. Левее линии главного удара английская 3-я пехотная дивизия при поддержке танковой бригады достигла Туфревиля, а оттуда двинулась на Троарн.

В первые два часа боев наступающие видели немало обнадеживающих признаков. 3-й Королевский танковый полк встретил потрясенных немецких пехотинцев, которые выбирались из кукурузы и поднимали руки вверх. Танкисты отправили их в тыл. Батальон Б 11-го гусарского полка наткнулся на укрытие со спящими, казалось, немцами. При ближайшем рассмотрении оказалось, что все они мертвы, хотя на телах не было ни одной раны – их убило ударными волнами. 13/18-й гусарский, продвигаясь вместе с 3-й пехотной дивизией на восточном фланге в направлении Туфревиля, поливал из пулеметов любой замеченный окоп, пока оттуда не выбирались немцы с поднятыми руками. «Мимо нас потоком идут пленные, большинство никак не может оправиться после бомбежки», – написал майор канадского 1-го парашютно-десантного батальона, стоявшего на орнском плацдарме. Даже командующий танковой армейской группой «Запад» генерал Эбербах писал, что «прорыв казался неизбежным».

Большая часть 16-й полевой дивизии, понесшей тяжелые потери от бомбардировки, была «смята противником». Из всех немецких танковых соединений самые тяжелые потери понесла 21-я танковая дивизия, усиленная 503-м батальоном тяжелых танков «Тигр». «Некоторые танки были уничтожены прямыми попаданиями, другие перевернуты или упали в воронки. Башни уцелевших машин не поворачивались из-за забившей их грязи, а прицелы и рации вышли из строя». 21-я вскоре получила от Эбербаха приказ контратаковать вместе с 1-й танковой дивизией СС «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», но этот удар дважды откладывался из-за плачевного состояния 21-й. Пыль и дым лишали немецких корректировщиков видимости, поэтому их тяжелые батареи за грядой Бургебю молчали. «В 10:00 пришли ужасающие донесения, – писал Эбербах. – Противник прорвался на 10 км в глубину».

Тем не менее 3-й Королевский танковый полк вскоре обнаружил, что «Гудвуд» не похож на «день лихих скачек». При движении на Мениль-Фрементель, крохотную деревушку из нескольких каменных крестьянских домов близ Каньи, они попали под огонь немецких противотанковых орудий. «Внезапно “Шерман” слева резко остановился, извергая дым», – писал командир головного танка одного батальона. Все орудия развернулись в ту сторону, откуда прилетел снаряд. Они уничтожили немецкие пушки, но обстрел начался с другой стороны. Еще несколько «Шерманов» были подбиты, загорелась кукуруза вокруг.

Головной батальон 2-го Форфар-Файфширского полка конного ополчения попал под убийственный огонь со стороны Каньи. Огонь вела батарея 88-мм пушек 16-й полевой дивизии, не попавшая под бомбы, а также два 105-мм орудия. Всего за несколько минут батальон был уничтожен почти полностью.

3-й танковый полк получил приказ обойти Мениль и двинуться на юго-запад в направлении Грантвиля. Становился очевидным еще один серьезный недостаток плана Демпси. О’Коннор хотел направить пехоту и танковые полки на зачистку удерживаемых немцами деревень, но из-за трудностей продвижения через минные поля Демпси приказал ему не использовать пехоту. Танкистам все разглагольствования о прорыве на «идеальную для танков местность» казались теперь дурной шуткой. Дальнобойность и точность немецких 88-мм пушек означала, что англичане теперь попадут в еще более невыгодное положение, чем в бокаже.

Окрестности Грантвиля были просто усеяны противотанковыми позициями и замаскированными штурмовыми орудиями. Единственное, что мог сделать 3-й танковый, – это ринуться в лихой кавалерийский наскок, и танки сразу стали пылать один за другим. Горящие танкисты отчаянно катались по земле, пытаясь сбить пламя. Потери полка были настолько тяжелыми, что ему пришлось отступить и запросить поддержку у 13-го Королевского конноартиллерийского полка. 11-я танковая дивизия получила неожиданный удар в самом начале сражения, когда был убит офицер связи ВВС. В результате дивизия лишилась возможности запрашивать поддержку у круживших над головой «Тайфунов», готовых по заявке нанести удар в любой момент.

В то же время Гвардейская танковая дивизия двигалась вперед по холмистой равнине. Ее офицеры, сознававшие, что на поле боя они новички, стали проявлять ненужную браваду – например, не укрывались в башне при обстреле. 2-й танковый гренадерский батальон двинулся на Каньи, как раз туда, где под массированный удар попал Форфар-Файфширский полк. Гренадеры тоже потеряли от огня 88-мм пушек девять своих «Шерманов». Эти неудачи привели к длительной приостановке наступления гвардейцев-танкистов, которые должны были двинуться на Вимон, не дожидаясь подхода пехоты. Генерал Эбербах поверить не мог в такую удачу. Почти не преувеличивая, он писал: «То, что произошло, было немыслимым для танкиста: вражеские танки застыли на месте в решающий момент – с 10:00 до 15:00!»

На правом фланге батальон Рекса Уистлера на «Кромвелях» получил приказ поддержать канадскую пехоту, наступающую на Жибервиль в 3 км от исходных позиций. Танки Уистлера обошли Жибервиль с востока, чтобы не допустить отхода противника. Один из его «Кромвелей» внезапно остановился – траки запутались в колючей проволоке. Уистлер выбрался из танка с намерением разрезать проволоку щипцами и освободить танк. Это было роковой ошибкой – они угодили под обстрел. Уистлер бросился к танку старшины роты, чтобы приказать тому атаковать деревню. Затем, вместо того чтобы оставаться под защитой старшинского «Кромвеля», двинувшегося вперед, Уистлер побежал через открытое пространство к своему танку. Мина из миномета разорвалась под ногами, подбросив его в воздух и сломав шею. Уистлер, назначенный ответственным за похороны, стал первым убитым в батальоне.

Именно немецкие противотанковые орудия, а не танки устроили английским танковым дивизиям то, что позднее получило название «скачек смерти». Нехватка пехоты для сопровождения передовых танковых полков привела к катастрофе. Каньи удалось взять лишь в 16:00, когда туда прибыл 1-й моторизованный гренадерский батальон. 88-мм пушки и штурмовые орудия не были прикрыты своей пехотой и скоро стали добычей гренадеров.

В полдень генерал Эбербах приказал начать контратаку силами уцелевших частей 21-й танковой дивизии и 1-й танковой дивизии СС, которую держали в резерве далеко за грядой Бургебю. Их бросили в Юбер-Фоли, чтобы остановить продвижение передовых частей 11-й танковой дивизии. Но у 21-й после бомбардировки было всего 5 боеспособных «Тигров» и восемь Т-IV, и она смогла выдвинуться лишь через два часа. «Лейбштандарту» пришлось выступить в одиночку.

В 13:05 Эбербах потребовал вызвать остатки 12-й танковой дивизии СС, которая по личному приказу Гитлера была отправлена на отдых в район Лизье. На основании того, что у него «больше нет резервов», запрос был передан из штаба группы армий «Б» в Рош-Гюйон в штаб Западного фронта в Сен-Жермен-ан-Ле, а затем и в ОКВ, находившийся теперь в ставке Гитлера Вольфшанце в Восточной Пруссии. Согласие последовало уже через два часа.

1-я танковая дивизия СС, реорганизованная в три боевые группы, достигла района Солье у западной оконечности Бургебюской гряды около 15:00. Они оказались на позиции в тот момент, когда 3-й танковый полк и остатки 29-й танковой бригады – Форфар-Файфширский и 23-й гусарский полки – двигались в направлении деревушки Иф-Бра. Именно там 3-й танковый и сошелся в бою с «Пантерами» дивизии «Лейбштандарт», драться с которыми на равных могли лишь танки «Шерман-Файрфлай». Оставшиеся «Шерманы» сосредоточились на борьбе с противотанковыми орудиями. Тем временем Нортгемптонширский конный полк на «Кромвелях» повернул к западу, чтобы атаковать с фланга, потеряв при этом двенадцать танков. Командиру одного из батальонов 3-го танкового во второй раз за день удалось выбраться из подбитого «Шермана» и перебраться в третий. Требовалась немалая храбрость, чтобы снова сесть в танк после того, как предыдущий сгорел как спичка.

11-ю танковую дивизию должна была поддержать 7-я, но заторы на дорогах и задержки, связанные с минными полями на исходном рубеже, привели к тому, что «Крысы пустыни» в боях практически не участвовали. О’Коннор, прекрасно понимая, что наступление захлебывается, запросил новую бомбардировку гряды Бургебю, но получил отказ. Однако даже после вступления в бой дивизии «Лейбштандарт» Монтгомери, выбрав самое неподходящее время, все равно заявил, что операция будто бы прошла успешно.

В 16:00 он доложил фельдмаршалу А. Бруку: «Утренняя операция увенчалась полным успехом. Результаты бомбардировки стали решающими, а само зрелище было потрясающим… ситуация очень многообещающая, и в данный момент нельзя с уверенностью сказать, сможет ли противник предпринять хоть что-то в ответ. Количество встреченных танков врага незначительно, минных полей нет, повторяю – нет». После этого он сделал ошибочное заявление о том, что 11-я танковая вышла к Тийи-ла-Кампань, а Гвардейская танковая взяла Вимон. Одно дело – ввести в заблуждение Брука, но Монти отправил также сводку на «Би-би-си» и дал пресс-конференцию. По словам одного из бригадных генералов, Монтгомери говорил с собравшимися журналистами, «как с детьми». Вскоре это ударит бумерангом по нему самому.

В тот день англичане потеряли около 200 танков. К счастью, у них было еще около 500 в резерве, и многие были под покровом ночи переброшены к плацдарму за Орном. 29-я танковая бригада, в состав которой входили 3-й танковый полк, 2-й Форфар-Файфширский полк конного ополчения и 23-й гусарский полк, получила наибольшее количество подкреплений из-за тех потерь, которые ей довелось понести. Бригада собралась на плацдарме за Орном, чтобы получить новые танки. Но, по горькой иронии, именно тогда люфтваффе наконец-то отважилось совершить дерзкий налет, в результате которого многие уцелевшие в дневном бою английские танкисты погибли или получили ранения.

Тем временем немецкие ремонтные команды отбуксировали подбитые танки в мастерские, скрытые в лесу Сенгле. Зная, что на подкрепления можно почти что не рассчитывать, немцы работали с усердием и находчивостью и вернули в строй максимум машин. «Мы сражаемся, как последние бедняки», – писал Эбербах.

На восточном фланге английская 3-я пехотная дивизия сумела взять Туфревиль после гораздо более ожесточенного боя, чем ожидалось, поскольку бомбы там не попали в цель. Тем не менее некоторые части дивизии вышли на южную опушку Баванского леса и с наступлением ночи двинулись на Троарн. Немецкая 364-я пехотная дивизия за день боев понесла такие потери, что это глубоко обеспокоило генерала Эбербаха. Еще больше его беспокоила брешь в обороне между Троарном и Эмьевилем, которую англичане, к счастью для него, не обнаружили. «Противнику нужно было лишь двинуться туда, и он бы совершил прорыв. Для нас это был тяжелый момент», – отмечал генерал.

В 17:45 Эбербах приказал 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» заткнуть эту брешь. Но всего через пятнадцать минут ему сообщили, что по пути дивизию атаковали англо-американские истребители-бомбардировщики, в результате чего она потеряла десять боевых машин. После наступления темноты, по словам Эбербаха, «англичане застыли на месте, словно произошло чудо». «Гитлерюгенд» закрыл брешь, и у Эбербаха вновь появилась сплошная линия обороны, пусть и удерживаемая минимальным количеством личного состава и техники.

На следующий день, 19 июля, английские дивизии провели новые атаки, но теперь уже малыми силами. Начался дождь, небо затянуло тучами, и в нем не было ни одного «Тайфуна». Было захвачено еще несколько деревень, но большая часть гряды Бургебю оставалась в руках немцев. Расположенные на ней батареи 88-мм орудий продолжали без труда подбивать танки. Немцы стягивали тыловые части для восполнения потерь и свежие дивизии для укрепления линии обороны. 2-я танковая дивизия, находившаяся напротив стыка английских и американских позиций, была переброшена восточнее для укрепления левого фланга армейской танковой группы «Запад», а из Амьена выдвинулась 116-я танковая дивизия. Единственным серьезным результатом операции «Гудвуд» стало то, что Эбербах и Клюге окончательно убедились: основное наступление в Нормандии состоится на английском участке и нацелено будет на Париж. Через два дня англичане узнали об этом из перехвата «Ультра».

В полдень во Францию прибыл фельдмаршал А. Брук. Одной из его целей было развеять нелепые подозрения Черчилля, считавшего, что Монти пытается помешать его визиту во Францию. Повидавшись после обеда с Монтгомери, он отметил, что тот «находится в отличном настроении и весьма доволен своими успехами восточнее Кана». Возможно, Монтгомери просто делал хорошую мину при плохой игре. Пропасть между заявлениями, сделанными ранее, и реальностью, всплывшей на поверхность уже после достопамятной пресс-конференции, создала крайне неловкую ситуацию.

В канун сражения военным корреспондентам говорили о прорыве «в русском стиле», в ходе которого 2-я армия сможет продвинуться на 160 км, а то и дальше. Некоторые журналисты указали на то, что это как раз расстояние до Парижа. Когда через два дня тот же самый полковник был вынужден признать, что наступление захлебнулось, его слова потонули в выкриках аудитории. Он пытался объяснить, что появились «Тигры» и «Пантеры» и что генерал Монтгомери поручил официальный приказ сверху не рисковать и не доводить дело до провала. Этому заявлению не поверили.

На следующий день успокаивать разъяренных журналистов послали бригадного генерала Альфреда Невилла из штаба 21-й армейской группы. Он попытался расписать положительные стороны прошедших событий. 2-я армия овладела южной частью Кана и теперь контролировала важную сеть коммуникаций. Но затем генерал заявил, что целью операции был не прорыв немецких позиций, а лишь проникновение в немецкий тыл. В ответ журналисты напомнили ему о том, что говорилось до наступления. На следующий день начальник штаба 2-й армии предпринял еще одну попытку разъяснить ситуацию, насытив свое выступление избытком специальных военных терминов. Один американский журналист попросил его перевести сказанное, чем вызвал взрыв гомерического хохота.

20 июля жара стала невыносимой, а затем вновь пошли дожди. Под этими ливнями земля совсем раскисла, а окопы заполнились водой. Слой грязи на дорогах доходил до полуметра. Условия стали настолько ужасными, что их удалось использовать в качестве предлога для официального прекращения операции «Гудвуд».

После всех обещаний это вызвало глубокое разочарование у солдат, которые участвовали в операции. Один пехотный офицер, прикомандированный к 7-й танковой дивизии, расположился со своим батальоном близ Демувиля в поле, «усеянном убитыми немцами. Несметные полчища мух кружили над телами, в открытых ранах копошились черви. Это было отвратительно, и все же я не мог оторвать взгляд от паренька не старше шестнадцати лет. Его подбородок был едва тронут пушком. Казалось, мертвые глаза глядят в бесконечность. Зубы оскалились в предсмертной агонии. Он убил бы меня не колеблясь, и все же мне стало грустно».

Для некоторых напряжение было слишком сильным. Командир батальона 3-го танкового полка вспоминал, как три старших сержанта попросили перевести их в другой род войск. «Приходит время, когда запасы храбрости иссякают», – заметил он. Танкистов также потрясли масштабом потерь в 11-й танковой дивизии. «Причиной могли быть как грубые просчеты командования, – писал в своем дневнике майор 13/18-го гусарского Джулиус Нив, – так и то, что “гадалки” невнимательно раскладывали свои карты. Возможно, они считали, что у немцев оборона тоненькая и, как только мы ее прорвем, можно будет идти вперед без остановок. Но мне в любом случае кажется, что, когда дивизия, которую готовили в течение трех лет, и готовили хорошо, теряет две трети танков уже во втором бою, – это чудовищно».

Единственным утешением во время ливней было то, что сами танкисты оставались относительно сухими внутри машин или под навесами рядом с ними. «Слава богу, что я не пехотинец, которому приходится выбирать между тем, чтобы оставаться «сухим» прямо на земле, и спасением от минометного огня в окопе, на метр залитом водой», – отмечал майор Нив.

Полевой эвакопункт 3-й пехотной дивизии был развернут в Эсковиле, недалеко от злополучного минного поля. «Шел дождь, повсюду летали комары, и ты просыпался с совершенно опухшим лицом, – писал один из врачей. – Именно там нам пришлось иметь дело с чудовищным количеством случаев боевой усталости. С ней слегло даже несколько наших коллег, что вызывало некоторое беспокойство. Все это начинало казаться каким-то проклятием, потому что раненые прибывали в хорошем состоянии, а затем без всякой причины начинали увядать. На наших руках умирало больше людей, чем где бы то ни было».

В ходе этой короткой операции англичане и канадцы потеряли 5537 человек. За время, прошедшее с начала вторжения в Нормандию, число потерь дошло до 52 165 человек. «Гудвуд» провалился по целому ряду причин. При разработке плана операции не хватало четкости, а на совещаниях – честности. Демпси грезил о прорыве, а Монтгомери тем временем давил на О’Коннора, требуя максимальной осторожности. Но нерешительное наступление практически всегда приводит к потере большего числа танков, чем мощный удар. Главной ошибкой О’Коннора был отказ согласиться с тем, что подготовку операции не удастся полностью скрыть от немцев. Нужно было очистить все минные поля. Лишь тогда, при условии значительного ускорения темпов наступления, можно было надеяться в полной мере использовать психологический эффект массированной бомбежки.

Сама по себе бомбардировка, несмотря на ее интенсивность, была гораздо менее эффективной, чем казалось многим. Впоследствии армейские офицеры жаловались авиаторам, что те сбросили больше бомб на гряду Бургебю, чем на ближние цели, но основная вина за подобную путаницу лежала на разведке. Командование ВВС и само было в ярости. Теддер, Харрис и Конингем понимали, что Монтгомери целиком ввел их в заблуждение. Ради того, чтобы обеспечить себе поддержку тяжелых бомбардировщиков, он пообещал решительный прорыв, но на деле рассматривал возможность лишь ограниченного наступления. Конфликт между ними продолжался еще много лет после войны. Авиаторы ситуацию трактовали так: «Генералу Монтгомери напомнили, что ВВС ожидали быстрого захвата обширной территории за Каном, а через несколько дней стало очевидно, что генерал безразлично созерцает происходящие события».

Лиддел Гарт, однако, опасался, что проблема была гораздо глубже. Он полагал, что происходит «закат национальной храбрости и предприимчивости». Усталость от войны приводила к настроениям типа «пусть бои выигрывают машины». Оборонялись англичане упорно, как признавали в своих донесениях и немцы. Зато было и то, что Лиддел Гарт назвал «растущим нежеланием идти на жертвы в наступлении». «Когда углубляешься в историю Нормандской операции, то с беспокойством и огорчением понимаешь, как слабо во многих случаях действовали войска в наступлении. Нередко их останавливали или даже заставляли отступать значительно более слабые подразделения немцев, действовавших решительно и храбро. А если говорить о нашем превосходстве в воздухе, мешавшем немцам на каждом шагу, то выводы будут еще менее утешительными. Похоже, наши войска почти не проявляли инициативы в плане проникновения в тыл противника и, за редкими исключениями, не обладали должной решимостью… Поддержка была очень слабой и часто запаздывала».

Хотя жесткая критика Лиддела Гарта содержит много правды, она также показывает и недостаток воображения. Танкистов, мягко говоря, не воодушевляла перспектива атаковать батареи вселявших ужас 88-мм орудий, когда они отлично сознавали полное превосходство этих пушек в дальнобойности. К тому же не следует забывать, что от солдат демократии, набранных в большинстве из числа штатских, нельзя ожидать такого же самопожертвования, как от фанатично преданных своей идее солдат СС, убежденных в том, что они спасают свою страну от полного уничтожения.

В тыловом госпитале недалеко от Байе полковник Йен Фрейзер вспоминал, каким обычно был обход раненых немецких пленных. Они все улыбались, когда он с ними здоровался. Затем, однажды утром, они все от него отвернулись. Старшая медсестра объяснила, что в госпиталь привезли раненого эсэсовца, и теперь остальные боятся демонстрировать симпатию к врагу. Фрейзер осмотрел эсэсовца, состояние которого было настолько серьезным, что ему требовалось срочное переливание крови. «Как только ему ввели иглу, пламенный юный нацист внезапно спросил: “Это английская кровь?” Ему ответили утвердительно, и он вытащил иглу, заявив: “Я умру за фюрера”. Что, собственно говоря, и сделал». Фрейзер отметил, что остальные немцы вскоре вновь стали приветливыми.

Тяжело раненные пленные из 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» вели себя, как и тот эсэсовец. Адъютант Черчилля Джок Колвил, летавший на аэрофотосъемки на «Мустанге», слышал рассказ английской медсестры. «Один мальчишка лет шестнадцати сорвал бинты, которыми она перевязала его серьезную рану, крича, что он лишь хочет умереть за фюрера. Другой бросил ей в лицо принесенную пищу. Третьего она утихомирила, пригрозив, что перельет ему еврейскую кровь». Трудно представить английского или канадского пленного, стремящегося умереть за Черчилля или короля Георга VI. Их верность на поле боя была гораздо более приземленной – они не хотели подвести своих товарищей.

Какими бы серьезными ни были ошибки, допущенные при операции «Гудвуд», сколь бы ни были далеки от истины заявления Монтгомери на протяжении всей этой кампании, нет сомнений, что англичане и канадцы задержали немецкие танковые дивизии в критический момент. Канадцы возобновили наступление 25 июля, чтобы действовать одновременно с Брэдли в момент его массированного наступления на западе по плану операции «Кобра». Это вновь убедило немцев в том, что полномасштабное наступление союзников на Париж будет проходить по дороге от Фалеза. Прорыва на этом участке немцы опасались больше всего, потому что он мог отрезать всю 7-ю армию, оставив ее в одиночестве против наступающих американцев. Клюге и его подчиненные не поняли настоящей опасности до тех пор, пока не стало слишком поздно. Поэтому «скачки смерти» английских танковых дивизий не были совсем уж бесполезными.

Немцев к тому же потрясла весть о покушении на Гитлера, которое произошло 20 июля в бункере Вольфшанце близ Растенбурга. В значительной мере этот заговор был порожден угрозой прорыва англо-американцев в Нормандии и отказом Гитлера смотреть правде в глаза.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.