Глава 2 «Шторм 333»: Вторжение

Глава 2

«Шторм 333»: Вторжение

I

Несмотря на беспокойство Кремля, Амин фактически сохранял лояльность Москве. Советская военная поддержка была для него лучшим выбором, чтобы укрепить слабеющие позиции афганского правительства перед лицом растущего недовольства. Тем не менее, Москва все более и более возлагала на него ответственность за проблемы страны. Когда советский посол Пузанов отклонил запрос нового лидера о встрече, Амин начал подозревать, что чиновники КГБ и советские политические советники в Кабуле больше не доверяют ему. Однако он продолжал просить о советском военном вмешательстве, правда, теперь в основном через главного военного советника Горелова, с которым он все более и более сближался. Москва не реагировала.

В октябре Пузанов созвал совещание с Гореловым и главным представителем КГБ Богдановым, чтобы обсудить новый мятеж в 7-й дивизии Афганской армии.

— Танковый батальон движется по направлению к Кабулу, — сообщил он им. — Он уже обстрелял здание центральной телефонной станции. Он собирается разрушить город, если доберётся сюда.

Богданов обратился к Горелову:

— Лев Николаевич, у вас нет советников в седьмой?

— Мы потеряли связь, — ответил Горелов.

— Мы знаем что-нибудь о намерениях повстанцев?

— Они кричат: «Да здравствует Тараки! Да здравствует афгано-советская дружба!» — сказал Горелов.

— Я уже приказал, чтобы полк десантников из крепости Бала-Хиссара окружил дивизию. Вертолеты готовы нанести удар.

Богданов был изумлен.

— Лев, что вы делаете! — сказал он. — Они же против Амина. Это значит, что они на нашей стороне! Как вы можете уничтожать людей, которые за дружбу с Советским Союзом? Мы не должны участвовать в этом. Это не наше дело.

Горелов запротестовал.

— Леонид, — сказал он Богданову. — Скажи мне честно, кто на нашей стороне? Вы действительно уверены?

И тем не менее, Горелов отменил приказ об атаке. Лишь позже стало известно, что восстала только горстка офицеров, под командованием которых находилось всего три танка, а не целый батальон.

Но вскоре начались настоящие мятежи военных против Амина, в том числе и в Джелалабаде.

II

Отчет Саида Мохаммеда Гулябзоя о своей собственной судьбе после ареста Тараки отличается как от отчета Богданова, составившего план похищения его и других союзников Тараки из страны, так и от отчета офицеров группы «Зенит», которые осуществили этот план. Тогдашний министр связи утверждает, что он, в отличие от других членов «группы четырех», провел 16 дней, скрываясь в безопасном доме в горах за пределами Кабула. Он бежал из столицы позже, но остался в Афганистане, чтобы помочь подготовить заговор против Амина, намеченный на 12 октября. Его план предполагал участие 7-й и 8-й армейских дивизий, а также 15-й дивизии ВВС — всего почти трехсот офицеров, включая 47 человек из охраны Амина. Один из реактивных истребителей дивизии должен был 12 октября дать сигнал к восстанию, выпустив ракету по Кабулу.

Тем не менее, только 7-я дивизия перешла к активным действиям. Узнав о планах восстания, Амин арестовал большинство офицеров, замешанных в заговоре, включая пилота, который должен был сделать сигнальный выстрел. Некоторые заговорщики были казнены. Однако, по словам Гулябзоя, были составлены и другие заговоры с целью убить президента. Один из них, например, состоял в том, что группа личных охранников Амина, вооруженных саблями, отрубит ему голову. Что не вызывает сомнения, так это то, что Амин больше не мог полностью доверять многим из своего окружения. Поэтому он все настойчивее просил прислать ему советских охранников и все более возлагал свои надежды на советскую военную помощь. Москва посоветовала ему переехать во дворец Тадж-Бек в предместьях города, где советские солдаты будут менее заметы для жителей Кабула.

В конце ноября 1979 года, советский первый заместитель министра внутренних дел Виктор Папутин вылетел в Кабул, чтобы проинспектировать воинские части своего министерства в Афганистане. За время пребывания в Кабуле он подготовил отчет в Москву об общей ситуации в стране. Дезертирство и падение дисциплины, по его мнению, сделали положение в Афганской армии критическими, а оппозиция стояла на грани захвата власти. Папутин призывал к немедленной отправке частей Красной армии в охваченную волнениями страну. Телеграмма не была подписана, как положено, тремя из главных советских представителей в Афганистане, так как те недавно были отозваны, а заменить их было некем. Резкий отчет Папутина был плохо принят советским руководством. После возвращения в Москву в декабре, он покончил жизнь самоубийством при загадочных обстоятельствах. Мотивы самоубийства Папутина так и остались тайной, но можно предположить, что они были связаны с оказанным на него давлением. 10 декабря министр обороны Устинов вызвал в Москву Виктора Заплатина, главного советского политического советника Афганской армии, чтобы обсудить с ним беспокойные новости. Сообщение Заплатина было менее тревожным, чем отчет Папутина, но все же не могло соперничать с отредактированными отчетами, которые Политбюро направляло Брежневу, к тому времени проводившему большую часть времени на своей даче.

Устинов был сердит.

— Вы в Кабуле не можете даже договориться между собой о том, что происходит, — прошипел он. — А мы в Москве должны принимать решения. Как же мы, по вашему мнению, должны это делать?

В Москве росло беспокойство, что если ничего не будет сделано, чтобы помочь остановить растущее восстание в Афганистане, Амин может обратиться к Вашингтону с просьбой послать в страну американские вооруженные силы. В начале декабря руководитель КГБ Юрий Андропов направил Брежневу свой меморандум, в котором доказывал необходимость предпринять решительные действия. Большинство участников тех событий полагают, что именно этот меморандум окончательно убедил советского руководителя в необходимости вторжения. Были начаты приготовления на случай, если принятое решение будет положительным. 9 и 10 декабря в Баграме высадились 520 офицеров и солдат советского 154-го особого отряда спецназа — «Мусульманский батальон».

Два дня спустя правящее меньшинство Политбюро наконец решило устранить Амина. Секретность, окружавшая это совещание, как и расплывчатость принятой директивы, делали весьма неясной роль самого Политбюро в убийстве Амина и в начале войны. Выдающийся историк этого конфликта, генерал Александр Ляховский, который позже сам принял участие в войне, убежден, что, вопреки распространенному мнению, советское руководство не давало прямого указания послать советские войска в Афганистан. По мнению Ляховского, директива 12 декабря непосредственно касалась только устранения Амина. Решение же использовать советские сухопутные войска в качестве сил поддержки было принято с запозданием. Никто из тех, кто выступал за решительные действия, не предполагал, что арест правительства разожжет уже тлевшую войну.

Однако, 13 декабря КГБ санкционировало план отравить трех человек, которые, как тогда считалось, держали в своих руках всю власть в Афганистане, — самого Амина, его племянника Асадуллу Амина, занимавшего множество должностей, в том числе пост начальника контрразведки, и главу генерального штаба Мохаммеда Якуба. Бабрак Кармаль вернулся в Афганистан из Праги, куда Тараки назначил его послом. Он и трое бывших министров из «группы четырех», которые были тайно вывезены из Афганистана, с нетерпением ждали, когда Советский Союз нанесет удар и вернет их к власти.

«Мусульманский батальон» и подразделение советских десантников должны были захватить министерство связи и другие ключевые объекты в Кабуле. Туркестанскому военному округу Советского Союза было приказано провести мобилизацию резервистов и привести все части в полную боевую готовность. Там не знали о намерении устранить Амина, с Политбюро не требовали план вторжения, когда его члены 12 декабря приняли решение убить афганского президента.

Со слов, по крайней мере, одного офицера Генерального штаба, фактически никто никогда не отдавал приказа о вторжении в Афганистан. Вместо этого между 10 и 30 декабря различным воинским частям было отдано приблизительно тридцать различных приказов о подготовке к военным действиям. Отсутствие централизованного руководства можно объяснить отсутствием боевого опыта у министра обороны Устинова. Карьера маршала, потраченная на строительство военно-промышленного комплекса, дала ему слишком мало знаний о том, как руководить вторжением в независимое государство. А поскольку просить совета у подчиненных было ниже его достоинства, то деятельность Генштаба оставалась в значительной степени нескоординированной.

13 декабря один из советских поваров Амина по поручению КГБ подсыпал яд в обед, приготовленный для нового президента и его племянника. Химические вещества, входившие в состав яда, как предполагалось, должны были подействовать через шесть часов. Советы стали ждать, когда в президентском дворце начнется паника, после чего должен был быть дан сигнал к началу штурма ключевых военных объектов и центров связи в Кабуле. Когда же по прошествии отведенного времени ничего не случилось, резидентура КГБ связалась с Москвой, чтобы запросить дальнейшие указания. Было решено направить Амину телеграмму из Москвы. Ее пришлось бы доставить ему лично во дворец, таким образом, это позволило бы выяснить состояние здоровья президента. После того, как личное официальное сообщение было отправлено около 11 часов вечера, во дворец отправились офицер военной разведки и переводчик, которые должны были доставить его Амину. Проникнуть во дворец через посты дворцовой стражи было непросто, возникли дополнительные затруднения из-за ночного комендантского часа. Но когда их, наконец, пропустили, Амин и его племянник Асадулла были там. Амин выглядел бледным, но не показывал никаких других признаков болезни. Он слушал, в то время как переводчик читал телеграмму, потом поблагодарил своих посетителей и попросил, чтобы они передали от него поклон Брежневу, Андропову и остальным членам советского руководства. Яд для Амина был растворен в стакане его любимого напитка — «кока-колы». Ее пузыри превратили яд в почти безвредную смесь. Племяннику Амина Асадулле повезло меньше. На следующий день он серьезно заболел, но выжил после того, как его эвакуировали в Москву на лечение.

Когда досадная новость была передана в Москву, поступил приказ продолжать операцию силами сухопутных войск в любом случае. Одновременно в Баграм вылетел еще один воздушно-десантный батальон, чтобы принять участие в штурме дворца. Все подразделения были приведены в полную боевую готовность, но затем поступил другой приказ — оставаться на местах. В тот день не было никакой попытки государственного переворота.

Ведущие советские представители позже телеграфировали в Москву, что успешная операция потребует большего количества войск. По словам генерала Ляховского, этот документ стал главным шагом на пути к прямому военному вторжению. После нескольких неудавшихся попыток убийства, сначала благодаря отсрочке, а затем по инерции, операция переросла в полномасштабный штурм в полном смысле этого слова. И, каким бы невероятным это не казалось, после 12 декабря Политбюро больше ни разу не собиралось по этому вопросу. Окончательное решение отдавалось либо в устной форме, либо документ уничтожался (вместе со многими другими документами в единственном экземпляре) на основании последующих указаний Андропова. В любом случае, для начала новой операции по устранению Амина, получившей название «Шторм-333», был выбран день 27 декабря.

III

Офицер группы «Зенит» Валерий Курилов был вызван на службу в ноябре. Не имея права рассказать даже своей жене, куда он собирается, он мог только сказать, что уезжает на шесть месяцев. Однако она все же догадалась о цели его командировки, заметив песок в швах его униформы. Вернувшись на базу в Балашихе под Москвой, Курилов и его коллеги по предыдущей командировке, как обычно, завязали спор о новом месте назначении. Это могла быть Польша, к тому времени охваченная застоем в экономике и растущим волнением рабочих. Но, учитывая их недавнюю миссию в Афганистане, а также зная о растущей нестабильности в этой стране, спецназовцы пришли к выводу, что их, вполне вероятно, снова отправят именно туда, но на этот раз уже — для свержения Амина.

Их группа из 32 человек, замаскированная под саперную воинскую часть, прилетела в Ташкент, где офицеры провели неделю, убивая время в отеле. Затем, в начале декабря, они вылетели на авиабазу Баграм к северу от Кабула, приземлившись там ночью в разгар песчаной бури. Они установили палатки прямо на территории базы и стали ждать приказа. Из-за мороза на улице, отсутствия хоть какого-то места для мытья и скудного питания, состоявшего в основном из мясных консервов, люди очень скоро стали нервничать. Они отрастили бороды и целыми днями резались в карты, чтобы убить время.

В один из вечеров, прогуливаясь по периметру авиабазы, Курилов заметил хорошо знакомую фигуру, одетую в длинное коричневое пальто. Это был Сарвари, один из «группы четырех». Сдерживая удивление, Курилов подошел к бывшему руководителю афганской службы безопасности, и тот заключил его в объятия. Сарвари разговаривал с экс-министром связи Гулябзоем и третьим афганцем, которого Курилов не узнал. Все носили такие же пальто, часть униформы, которую он не видел прежде. Как выяснилось впоследствии, третьим человеком был Бабрак Кармаль, которого Советы планировали поставить в качестве нового президента. Они прилетели в Баграм в этот же день.

Курилов кратко поговорил с Сарвари. Тот спросил, с ним ли его товарищи по группе «Зенит»:

— Я надеюсь, что Вы поможете нам, — сказал он.

— Мы сделаем все необходимое, — обещал Курилов.

— Мы победим, — ответил афганец.

После того как они расстались, и Курилов уже было развернулся, чтобы уйти, к нему неожиданно подошел охранник без опознавательных знаков на униформе. Он потребовал объяснить ему, почему Курилов разговаривал с Сарвари. Когда офицер «Зенита» не смог прямо ответить на его вопрос, между ними чуть не завязалась драка. Позже Курилов узнал, что его оппонент тоже был офицером спецназа, назначенным охранять афганских VIP-персон. Это была его первая встреча с офицером «группы «А», позже названной «Альфа», — элитной воинской части, сформированной руководителем КГБ Андроповым. После того, как начало боевой операции вновь свело их вместе, Курилов и другой офицер, которого звали Алеша Баев, стали друзьями.

«Группа «А» и «Зенит» вместе с еще 32 офицерами из группы под названием «Гром» должны были принять участие в новой операции с целью устранения Амина. Сарвари и Гулябзой также должны были быть там, чтобы опознать Амина для групп советского спецназа во время штурма.

13 декабря, в тот самый день, когда должна была состояться первая, неудавшаяся попытка покушения на жизнь Амина, подразделение Курилова собралось, чтобы получить приказ о штурме президентского дворца. Но оказалось, что у спецназовцев даже нет точной карты города. Туристическая карта, обнаружившаяся у одного из офицеров «Зенита», была слишком слабым успокоением.

— Кто же планирует это? — удивился Курилов.

Командир группы «Зенит» Яков Семенов зачитал приказания своим подчиненным. Они должны были присоединиться к солдатам из «мусульманского батальона», который был вооружен лишь несколькими древними восьмиколесными бронетранспортерами. На них предстояло выйти к президентскому дворцу, протаранить ворота и ворваться внутрь. К тому же, крупнокалиберные 14,5-мм пулеметы бронетранспортеров при стрельбе по верхним этажам могли задеть офицеров спецназа. По плану, ворвавшись во дворец, Курилов должен был помочь закрепиться на первом этаж, в то время как афганский переводчик через мегафон попытался бы убедить дворцовую охрану сдаться, возвестив о начале «нового этапа» Апрельской революции. О том, что делать, когда здание будет захвачено, приказов не было.

План показался Курилову чистым самоубийством. Огнем тяжелых пулеметов БТР можно было подавить только второй этаж, третий же и четвертый этажи оставались недосягаемыми. Были другие проблемы с БТРами. Чтобы протаранить дворцовые ворота, требовалось, чтобы машины набрали значительную скорость. При этом к зданию можно было подъехать только по одной дороге, идущей вдоль стены дворцового комплекса, а затем сделать резкий поворот на пятачке перед воротами, где, по мнению Курилова, было слишком мало места для необходимого разгона. Но план не допускал никаких изменений. Курилову оставалось только проклинать его разработчика, кто бы это ни был. «Вероятно кто-нибудь сидящий в Москве», подумал он.

Семенов был в затруднении, его подчиненные также были насторожены. Поскольку «Зенит» готовился к худшему, Курилов даже договорился с другим офицером прикончить друг друга, если один из них двоих будет серьезно ранен. Воинская часть подготовилась к штурму, но когда приблизился назначенный час, штурм отменили, потому что, как Курилов узнал позже, пузыри «кока-колы» помешали отравить Амина.

«Временно ожидающий обязанностей президента» Кармаль на следующий день был вызван в Москву, а группа «Зенит» переместилась из бивака на авиабазе Баграм в Кабул, где была представлена Амину как его дополнительная личная охрана из офицеров спецназа. Последовав совету Москвы, афганский президент перебрался из главной президентской резиденции во дворец Тадж-Бек на бесплодном холме в Дураламане, юго-западном предместье Кабула, где, как он полагал, было более безопасно. В ходе перевозки офицеров спецназа на новые квартиры, а точнее — в комплекс недостроенных казарм, расположенный в семистах ярдах от дворца, несколько из БТРов «мусульманского батальона» успели сломаться. Офицерам пришлось закрыть пустые оконные и дверные проемы своего нового жилища кусками брезента, отрезанными от палаток. Топливо для печек, чтобы не замерзнуть ночами, приходилось добывать любыми способами. Дров было так мало, что на более поздней стадии подготовки к штурму пришлось организовать снабжение из Советского Союза, которое, впрочем, было таким же неэффективным, как и оперативное планирование. Солдатские пайки, на которых офицерам приходилось выживать, вызывали у Курилова отвращение. Чтобы как-то сбежать из этих ужасных условий, он пошел добровольно сопровождать конвои между Кабулом и Ваграмом, несмотря на опасность этого занятия.

Лишь 24 декабря, спустя две недели после решения Политбюро устранить Амина, министр обороны Устинов сообщил об этом своим подчиненным. В тот день он подписал приказ об отправке советских войск, чтобы обеспечить «международную помощь» Демократической Республике Афганистан и «предотвращать возможные угрозы Советскому Союзу».

Передовые дивизии сил вторжения, входившие в состав 40-й армии, первыми вошли в Афганистан 25 декабря. Инженеры начали строить понтонный мост из Термеза в Узбекистане через пограничную реку Амударья. На советской стороне афганской границы, как и на афганских авиабазах в Ваграме и Кабуле, начали приземляться транспортные самолеты 105-й воздушно-десантной дивизии, базировавшейся в г. Фергана в Узбекистане, и 103-й воздушно-десантной дивизии, размещавшейся в Витебске, в Белоруссии. Очевидно, предполагалось, что вторжение пройдет с минимальными потерями, — сам факт присутствия советских солдат должен был подавить любое сопротивление, — так как приказов, в которых говорилось бы о том, что именно советские войска должны сделать, как только они войдут в Афганистан, почти не было.

27 декабря, к удивлению многих жителей афганской столицы, в Кабульском аэропорту начали регулярно приземляться самолеты, перевозившие советские войска. 108-я мотострелковая дивизия (108-я мед) должна была вторгнуться в Афганистан из Термеза по новому понтонному мосту и двинуться по основному пути на юг через Гиндукуш, а именно через перевал Саланг и построенный под ним советскими строителями 3-километровый туннель, в направлении Ваграма и Кабула. 5-я мотострелковая дивизия (5-я мед) должна была выдвинуться на запад из Кушки в Туркменистане в направлении Герата и Кандагара. В Кабуле передовые части 345-го отдельного воздушно-десантного полка и советские военные советники, уже находившиеся в Афганистане, помогали силам спецназа и «мусульманскому батальону» при штурме дворца Амина и захвате 12 других ключевых объектов в городе. 860-й отдельный мотострелковый полк, 56-я десантно-штурмовая бригада, 2-я зенитно-артиллерийская бригада и 34-й сводный авиационный корпус также приняли участие в первых операциях в Афганистане. Непрестанные просьбы Амина об отправке советских войск значительно помогли процессу планирования. Теперь Москва была счастлива удовлетворить эти просьбы и, не вызывая тревоги, высадить свои войска, правда, теперь уже не для помощи Амину. Это было очередным шагом к тому, что по существу было захватом страны, даже если Кремль имел свое мнение на этот счет.

IV

Генерал КГБ Юрий Дроздов был главным архитектором всей операции по захвату резиденции Амина. 25 декабря он встретился с командирами специальных подразделений вооруженных сил, которые должны были принять участие в операции. Даже тогда план штурма оставался неопределенным: у Дроздова не было даже схемы здания дворца Амина, которую КГБ составил позже.

Утром 27 декабря подразделение Курилова получило приказ на проведение операции. Сам Курилов оставался с той частью группы, которая должна была удерживать первый этаж роскошного дворца Тадж-Бек. Его личной главной задачей была комната, в которой находился сейф с наиболее важными документами, касающимися планирования здания; с ними должны были быстро разобраться несколько солдат, говорящих на пушту. Офицерам спецназа была дана инструкция не позволять никому покидать дворец и стрелять на поражение в любого, кто предпримет такую попытку. Всем раздали бронежилеты, но это мало успокаивало напряженные нервы. Жилет Курилова был слишком мал и оставлял часть груди и живот незащищенными. Однако он все же надел его под зимнюю афганскую военную форму, которая также была выдана всем членам группы «Зенит».

То, что пришлось надеть афганскую униформу, также не понравилось офицерам. С одной стороны, она предназначалась для того, чтобы запутать противника, но с другой стороны она делала их неотличимыми от него, особенно во время ночной операции. Чтобы избежать потерь от «дружественного огня», они решили для идентификации надеть на рукава марлевые повязки, но предпочли более заметные белые повязки, сделанные из разорванных на полосы хлопчатобумажных простыней. Поскольку близился вечер, группы спецназа начали готовиться к штурму, который был назначен на 10 часов вечера, но затем перенесен на 7.30.

Непосредственный начальник группы «Зенит» Бояринов прибыл в Кабул специально для того, чтобы сплотить своих людей. Каждый получил по две рюмки водки, кроме того Бояринов проверил, чтобы его офицеры ничего не ели в обед: это должно было уменьшить риск инфекции в случае ранения в живот.

— Не стойте на одном месте, — в очередной раз повторял офицер-ветеран своим подчиненным. — Передвигайтесь так, чтобы в вас было трудно прицелиться. Все будет в порядке. Я буду с вами.

Люди были напряжены, но казались бодрыми, им требовалось лишь успокоить нервы.

На некоторых БТРах, которые должны были доставить офицеров «Зенита» во дворец, были установлены зенитные орудия на треногах. Машинами управляли солдаты «мусульманского батальона», которые должны были захватить все прочие мелкие объекты вокруг дворца и обеспечить поддержку штурмующих снаружи, не участвуя непосредственно в самом штурме. Когда люди подошли к бронемашинам, поскольку приближалось назначенное время — семь тридцать, в центре города раздался громкий взрыв. Это был сигнал к началу операции. В результате этого взрыва был открыт вход в подземную шахту, где находились линии международной и военной телефонной связи, а также сети центральной телефонной станции. (Как выяснилось впоследствии, эта операция прошла не совсем гладко. Советские солдаты под видом техников успешно проникли в шахту и установили взрывное устройство, но были вынуждены вернуться туда, так как забыли включить таймер).

Услышав стрельбу во дворце, офицеры «Зенита» ненадолго присели у колес БТРов «на удачу». Вспышки трассирующих пуль, раздававшиеся повсюду взрывы снарядов, гранат и автоматные залпы вокруг здания — подняли на ноги афганские воинские части, охранявшие дворец. Над головой Курилова в направлении дворца просвистело несколько ракет. К их группе подошел полковник военной разведки и сообщил, что во дворце не должно быть никакого сопротивления. Затем подразделению Курилова было приказано приступить к выполнению своей части операции. Офицеры запрыгнули в люки БТРов, и колонна из четырех машин загромыхала прочь. Узбекский водитель БТРа, в котором находился Курилов, высоко высунул голову из открытого люка.

— Закрой эту штуку! — крикнул ему Курилов сквозь рев дизельного мотора. — Так нас всех убьют!

— Я ничего не вижу с закрытым люком! — ответил тот, но все же уступил и закрыл люк.

Офицеры «Зенита», обвешанные ножами, лопатками и другим снаряжением, в дополнение к автоматам и бронежилетам, оказались тесно прижатыми друг к другу в чреве БТРа. Курилов сидел бок о бок с офицером из небольшого северного города Петрозаводска, расположенного близ границы с Финляндией.

— Прекрати толкать меня, — принялся жаловаться тот.

— Хорошо, Володя, — успокоил его Курилов.

Но Володя так и не прекратил своих жалоб и тут же озвучил самую важную из них.

— Я не пролезу через этот проклятый люк, — сказал он.

— Не беспокойся, пролезешь, — заверил его Курилов.

— Нет, не пролезу. Что же мне делать?

Через некоторое время БТР остановился, затем снова двинулся дальше. Оказалось, что первая машина колонны была выведена из строя пулеметным огнем, как только приблизилась к дворцу. БТР трясло при каждой остановке, и Курилов слышал, как что-то похожее на град стучало по стальной броне. Он думал о том, как это странно, до тех пор, пока не понял, что это были пули. Офицер из Петрозаводска открыл люк, начал подниматься и действительно застрял. Курилов схватил его за ноги и толкнул так сильно, как только мог. Наконец, офицер все же выбрался из люка и упал вниз. Курилов последовал за ним, тяжело приземлившись на холодную землю.

Поскольку он лежал у самого подножья холма, на котором стоял дворец, ему казалось, что летевшие отовсюду снаряды рвались прямо вокруг него. Здание по-прежнему освещали прожектора, которые по непонятной причине не были выключены дворцовой охраной. Черное небо было частично красным от трассирующих пуль. Курилов сделал паузу, чтобы сконцентрироваться перед перебежкой в направлении дворца.

V

План взять Кабул 27 декабря был практически аналогичен старому, неудавшемуся плану 13 декабря, за исключением того, что в нем предполагалось задействовать еще больше войск, и что дворец Тадж-Бек был значительно более легкой целью, чем президентская резиденция в центре города.

В те дни, предшествовавшие вторжению, советские эксперты использовали несколько уловок, чтобы парализовать афганские правительственные войска, верные Амину. Так, афганскому танковому подразделению, окружавшему кабульскую радиостанцию, было рекомендовано слить топливо из баков машин, потому что их, якобы, предполагалось заменить на более новые модели. Некоторым солдатам из 7-й и 8-й дивизий Афганской армии было приказано сделать опись неисправных боеприпасов, так что им потребовалось выгрузить все снаряды из своих танков. Советские инструкции другим афганским воинским частям — убрать артиллерийские батареи для подготовки к зиме — обездвижили около 200 транспортных средств.

Ничего не подозревая, утром 27 декабря Амин пребывал в самом радужном настроении. Он был доволен прибытием в предыдущие дни советских самолетов, полных войск и вооружения. Наконец-то ему удалось убедить Москву прислать советские войска. Президент даже устроил праздничный обед во дворце Тадж-Бек, чтобы отметить это событие с некоторыми министрами и главными членами Политбюро. Затем он собирался выступить с обращением к главному политическому управлению армии в здании генерального штаба.

Среди тех то, кто был приглашен на обед во дворце, был министр образования и член «афганского Политбюро» Абдур Рахман Джалили[43], один из ведущих сторонников Амина в правительстве.

Бывший до Апрельской революции ректором Кабульского университета, Джалили воспитывался на Западе, учился и получил степень в колледже в Вайоминге, поэтому безупречно говорил по-английски. Сейчас он считал, что реформы НДПА, несмотря на безжалостные методы, которыми они проводились, направили страну на верный курс, а именно, что революция поможет вытащить афганский народ из неграмотности и бедности. Он также был убежден, что большинство народа поддерживало усилия правительства. Он верил, что крупнейшее на то время восстание в Герате, начавшееся в апреле 1979 года, было организовано офицерами, связанными с Ираном, а число жертв насилия среди мирных жителей было гораздо меньше, чем заявляли мятежники.

По утрам каждое воскресенье Политбюро Народно-демократической партии Афганистана обычно собиралось на совещание. Встреча 27 декабря была необычной не только потому, что это был четверг, но и потому, что была посвящена празднованию 14-й годовщины создания НДПА. После того как Джалили произнес речь, осуждающую Бабрака Кармаля, его помощник сообщил ему о срочном телефонном звонке из офиса Амина, который приказал ему прибыть во дворец Тадж-Бек. Амин хотел, чтобы Политбюро одобрило некоторые новые лозунги партии. Он также хотел обсудить текст своей речи, с которой он собирался выступить в тот же день, чтобы объявить о прибытии новых партий вооружения из Москвы. Руководство Афганистана должно было бы заметить, что оружие и снаряжение прибыли в сопровождении необычно большого количества советских войск. Поэтому Амин в своей речи намеревался также пообещать, что 28 декабря советские войска вернутся на родину через конечную железнодорожную станцию Хайратон на севере страны.

Около 13.00 часов, после утверждения новых лозунгов, всех должностных лиц пригласили на обед, приготовленный советскими поварами афганского президента. На этот раз агенты КГБ подсыпали яд в сливочный овощной суп, который Джалили нашел особенно вкусным. После обеда, выйдя из столовой в коридор, некоторые члены Политбюро почувствовали сонливость. Джалили тотчас же заподозрил заговор, но не мог представить себе, кто стоит за этим, да и принимать меры было уже поздно. Его и многих других чиновников отправили в больницу.

После того, как Амин так и не прибыл в задание Генштаба для выступления, запланированного в 14.00 согласно расписанию, глава политического управления Афганской армии Экбар Вазири[44] сам приехал во дворец Тадж-Бек и нашел Амина в бессознательном состоянии. Вазири сразу же отправился в советское посольство просить врачей, чтобы они приехали к президенту. Новый советский посол Фикрят Табеев[45] знал о плане КГБ отравить Амина и начать вторжение не больше, чем любой другой чиновник в министерстве иностранных дел СССР в Москве. В ответ на просьбу Вазири посольство направило к президенту Анатолия Алексеева, главного советского хирурга в кабульской военной больнице, и еще одного советского врача, которого звали Виктор Кузниченко.

Когда врачи вошли в вестибюль дворца, они увидели нескольких высокопоставленных лиц НДПА и правительства, лежавших на диванах в агонии, широко раскинув руки и ноги. Врачи сразу поняли, что те были отравлены. Амин находился в своей спальне. Он с трудом дышал и был в глубокой коме, балансируя между жизнью и смертью.

Пытаясь вернуть его к жизни, Алексеев дал Амину ряд мочегонных препаратов, чтобы вывести яд, сделал множество инъекций и присоединил внутривенные капельницы к обеим рукам. Спустя три часа, примерно в семь часов вечера, Амин открыл глаза, и врачи сняли с него кислородную маску. Президент сразу же потянулся к телефону, стоявшему на стуле рядом с его кроватью. Линия была повреждена. Хотя Амин еще не вполне пришел в сознание, он понял: что-то идет не так.

Вазири рассказал Амину, что около 14.00 звонил новый советский посол Табеев и просил сообщить ему о намеченном официальном заявлении президента по поводу переброски советских войск в Афганистан. Тогда Вазири заподозрил, что реальная цель звонка состояла в том, чтобы узнать, действительно ли президент отравлен во время обеда. Хотя КГБ ожидало, что химические вещества начнут действовать только после шести часов, они, фактически, подействовали почти сразу.

Генерал КГБ Дроздов, осуществлявший общий контроль над ходом операции по захвату Кабула, должен был назначить время начала операции. Но, несмотря на централизованное планирование всей операции, ее выполнение было полностью децентрализовано. Фактически каждый командир, отвечавший за свою операцию в Кабуле, пользовался своими разведданными и разрабатывал свой собственный план штурма. Ни одна группа не знала до конца о действиях или даже о самом существовании других отрядов.

При штурме дворца Тадж-Бек батальоны Советской армии должны были нейтрализовать наружную охрану, все остальное зависело от групп спецназа КГБ. Охранники Амина занимали позиции внутри дворца, пулеметные посты снаружи на дворцовом холме, контрольно-пропускные пункты на подъездной дороге и пост наблюдения на соседнем холме, в то время как команда безопасности также держала кордон вокруг здания. Три танка Афганской армии стояли на возвышенности, откуда они могли вести огонь по любому противнику, который рискнул бы пересечь открытую местность вокруг дворца. На случай атаки с воздуха дворец защищал армейский зенитно-артиллерийский полк, размещавшийся неподалеку. Двенадцать 100-мм зенитных орудий полка и шестнадцать спаренных тяжелых пулеметов ДШК могли также вести огонь и по наземным целям в случае их приближения к дворцу. Охрана насчитывала приблизительно 2500 человек. В случае необходимости к ним могли присоединиться еще две танковые бригады из близлежащих гарнизонов.

Тем временем, во дворце Алексееву сообщили, что старшая дочь Амина тоже находится при смерти. Прежде чем ехать лечить ее, Алексеев посоветовал поместить президента в больницу, но тот отказался. Вазири в это время уехал в министерство обороны. Когда он был уже почти там, то вдруг услышал взрыв около здания министерства связи, который должен был стать сигналом к началу штурма. А в кабинете начальника Генерального штаба он встретил советских солдат и генерала, отдававшего им приказы…

Группы спецназа КГБ и ГРУ (военная разведка), десантники, советники и несколько просоветски настроенных афганских воинских частей рассыпались веером, чтобы захватить еще двенадцать ключевых объектов Кабула, помимо дворца Тадж-Бек. Они заняли здания Центрального комитета НДПА, министерств обороны, внутренних дел, иностранных дел и связи, а также здание Генерального штаба, штаб армейского корпуса, штаб-квартиру военной контрразведки, радио- и телевизионный центр, тюрьму для политических заключенных, центральный почтамт и телеграф. Все произошло настолько быстро, что сохранившие верность Амину афганские войска даже не успели развернуться.

VI

Высокий, красивый 27-летний лейтенант Валерий Востротин командовал элитной ротой в 345-м отдельном воздушно-десантном полку. Той самой 9-й ротой, которая стала одной из самых известных воинских частей советско-афганской войны.

9-я рота была отправлена в Баграм 9 декабря 1979 года. В течение большей части того года Востротин и его подчиненные проходили подготовку для возможных операций в Иране, включая подробный инструктаж относительно контактов с местным мусульманским населением. Теперь же первоочередная задача роты состояла в том, чтобы охранять эскадрилью грузовых самолетов Ан-12, которые базировались в Афганистане с июля 1979 года. Тем не менее, 15 декабря Востротину и его людям было приказано присоединиться к четырем другим советским ротам, охранявшим дворец Тадж-Бек. Всему личному составу роты выдали афганскую армейскую униформу, чтобы свести к минимуму враждебность со стороны местного населения, как им объяснили, а затем пешим маршем отправили в Кабул. Чтобы добраться до места назначения, им нужно было пройти 45 миль на юг вдоль плоской равнины.

Добравшись до Кабула, 9-я рота была присоединена к «мусульманскому батальону». Солдатам было приказано не пропускать никого в радиусе одного километра от дворца в случае любых волнений. Используя приборы ночного видения, они обучились водить свои легкие бронетранспортеры по улицам Кабула даже после наступления темноты.

Примерно в три часа дня 27 декабря генерал КГБ Дроздов пригласил Востротина, а также командира другого батальона и командиров рот, которые должны были принять участие в штурме, для краткого инструктажа. Он сказал, что Амин является агентом ЦРУ и приказал не допустить, чтобы кто-то из его сторонников проник на территорию дворца во время предстоящего штурма, намеченного на этот вечер. 9-я рота должна была продвигаться к дворцу следом за БТРами группы «А», а затем помочь удержать периметр дворцового комплекса. Эта миссия должна была стать первым боем Востротина.

Только когда операция началась, Востротин обнаружил, что она во многих отношениях плохо спланирована и что его люди не готовы к бою. Еще хуже был общий хаос, который царил повсюду. Несмотря на интенсивное наблюдение за дворцом, которое велось КГБ в течение некоторого времени, молодому лейтенанту так никто и не сказал, что представляет собой дорога, по которой должна была выдвинуться к дворцу 9-я рота — в хорошем ли она состоянии или такая же разбитая, как большинство остальных? Не подчинившись строгому правилу, которое запрещало офицерам принимать личное участие в бою при исполнении командирских обязанностей, Востротин решил, что должен сам сесть за рычаги БМД — «боевой машины десанта», которая представляла собой громадную бронированную «амфибию», аналог «боевой машины пехоты», но предназначенный для воздушно-десантных войск.

Под шквальным огнем люди достигли периметра дворца, который они должны были охранять. Оказавшись на бетонированном плацу, они открыли огонь по рядам бараков, стоявших в стороне от плаца. Они не знали, что за ними располагался штаб одного из батальонов Афганской армии. Афганцы отстреливались, убив одного из солдат 9-й роты пулей в голову.

Востротин приказал четырем своим солдатам ползти по направлению к зданиям и захватить командира афганского батальона. В ходе допроса, продолжавшегося около часа, Востротин с удивлением узнал, что афганец закончил советскую военно-воздушную академию в Рязани,[46] где учился и он сам.

— Что вы хотите от нас? — спросил афганский командир, находившийся в неподдельном шоке. До сих пор Востротин настолько, насколько можно, игнорировал повсеместную пропаганду, провозглашающую дружбу афганского и советского народа. Он лишь выполнял приказы, поэтому ему было все равно — защищать ли правительство Амина, для чего, как он полагал, они сюда и прибыли, или наоборот, помочь убить президента, как ему приказали сделать часом раньше. Его действия были теми же, только политика изменилась. Но вопрос афганца заставил его понять, что некоторые принимали пропаганду об афганско-советской дружбе намного ближе к сердцу.

— Что вы хотите от нас? — повторил командир. — Остановите стрельбу. Я отзову всех своих людей.

Если дело стало только за этим, зачем тогда продолжать бой? И Востротин отпустил афганского офицера, чтобы тот собрал своих солдат и прекратил огонь. После этого он передал радиограмму своему собственному командиру батальона, но в ответ получил резкий выговор за излишнее доверие к афганцам. «Я передам Вас в военный трибунал для суда!» — орал в трубку командир батальона. После такого разноса лейтенант приказал своим людям вернуть афганского командира. Солдаты поймали его и успели избить, прежде чем Востротин объявил афганца пленным, и отправил их охранять свой участок периметра дворца согласно полученным приказаниям.

VII

Офицер группы «Зенит» Валерий Курилов лежал возле самого фундамента дворца Тадж-Бек — там же, где упал, выпрыгнув из своего БТРа. Хотя ему невольно хотелось зажмуриться всякий раз, когда пули пролетали слишком близко от него, Курилов все же открыл глаза и обнаружил, что находится у небольшого, аккуратно сложенного парапета, образующего одну из террас, окружавших дворец. Он попытался выяснить, кто и в кого стреляет в этой огненной круговерти вокруг него, и увидел главный вход во дворец в конце изогнутой подъездной дороги. Впереди фасада прямоугольного здания дворца с закругленными и окруженными колоннадой боковыми сторонами, выдавался вестибюль, выполненный в стиле неоклассицизма. Несмотря на бушевавший уже, казалось бы, очень долго бой, Курилов с удивлением заметил, что перед крыльцом стояла совершенно нетронутая, вымытая до блеска черная советская автомашина «волга». Впрочем, вскоре она была изрешечена пулями и загорелась.

Через широкие окна дворца Курилов увидел огни внутри. В полной темноте он пополз вперед, чувствуя камни под собой. Исследовав один, он понял, что это была неразорвавшаяся граната, причем чека даже не была вынута. Дворцовая охрана пыталась подавить их огнем из окон. Курилов всем телом перевалился через что-то мокрое и скользкое — чей-то труп, как он понял. Подобравшись поближе, он мельком успел заметить тяжелый пулемет, стрелявший в его сторону из окна дворца. Курилов поднял свой автомат Калашникова и выпустил очередь в окно, надеясь, что хотя бы одна пуля рикошетом попадет в пулеметчика, которого он не мог видеть в глубине помещения.

Еще ближе к дворцу неподвижно распластался солдат «мусульманского батальона», перед ним лежал пулемет на сошках. Недоумевая, почему он лежит так близко от дворца и даже не пытается стрелять, Курилов слегка толкнул его в бок. «Что ты делаешь?» — спросил он. Солдат ответил, что его пулемет заклинило. Курилов поднял пулемет и нажал спусковой крючок. Раздалась очередь — пулемет был исправен. Он вернул его солдату, объяснив, куда надо стрелять, и показав окно, откуда по ним бил невидимый враг. Стрельба прекратилась так внезапно, что у Курилова заколотилось сердце от неожиданно наступившей тишины. Когда пулеметчик в окне возобновил огонь, он приказал солдату кинуть гранату и приготовился метнуть свою собственную. На счет три оба швырнули гранаты в окно, но Курилов промахнулся, а солдат забыл выдернуть чеку. Они бросили еще две. На этот раз граната Курилова влетела в окно и взорвалась.

Попытавшись продвинуться дальше, Курилов понял, что прижат к земле и не может ни двигаться вперед, ни отползти назад или в сторону. В этот момент он заметил посреди всего этого хаоса человека со снайперской винтовкой, который стоял на коленях возле него. Тот тщательно целился из своей винтовки и стрелял с таким безразличием, как будто находился на полигоне, отстреливая дворцовых охранников одного за другим. На голове у снайпера был странный, обтянутый тканью шлем со щитком и встроенным радиоприемником. Курилов никогда не видел такого прежде и поймал себя на мысли: «Если я переживу это, обязательно раздобуду себе такой же». Позже он узнал, что тот хорошо экипированный боец был офицером таинственной группы спецназа КГБ «А» или «Альфа». Шлем на его голове был швейцарского производства. Это был второй «альфовец», с которым довелось столкнуться Курилову.

Внезапно стрельба снова прекратилась. Командир группы «Зенит» Бояринов, который осуществлял общее руководство штурмом и уже находился во дворце, появился вновь, чтобы поторопить своих людей. Как и другие офицеры «Зенита», он был одет в афганскую армейскую униформу. Курилов слышал, как он кричал: «Давайте, мужики! Вперед!» Только позже Курилов узнал, что тогда Бояринов попал под огонь советского пулемета. Пуля срикошетила от его бронежилета и прошила ему шею.

Курилов поднялся и бросился на штурм дворца. Он успел сделать несколько очередей, как что-то выбило автомат у него из рук. Он поднял его, но автомат заклинило. Преодолевая боль в руке, он попытался передернуть затвор и заменить патрон, но его перекосило так, что невозможно было вынуть. Только тогда он заметил, что пуля, которая покалечила его автомат, оставила отверстие и в его ладони, возможно, уже после рикошета. Судя по тому, как он держал свое оружие в момент попадания, он понял спустя некоторое время, что пуля прошла тогда в сантиметрах от его лица.

Он подобрал на земле другой автомат Калашникова. Нести его раненой рукой было тяжело, но он вспомнил про плечевой ремень и закинул автомат через плечо. В этот момент другая пуля пронзила его левую руку. Он почувствовал, как будто его ударили раскаленным тяжелым железным прутом, и левая рука перестала слушаться. Теперь ему приходилось управляться с автоматом одной правой рукой. Продолжая двигаться к дворцу, он вошел через главный вход, затем повернул направо, как его проинструктировали, и пошел прямо по коридору. Офицеры спецназа гранатами взрывали запертые двери по обе стороны коридора и врывались в комнаты.