Где «Эйдсвол» и «Норге»?

Ранним воскресным утром в конце марта невысокий человек с орлиным профилем не спеша прошел вдоль причалов порта Тромсё, вышел в город и, миновав центральные улицы, поднялся на холм. Он ждал экспресс на Тронхейм и, пользуясь хорошей погодой, очевидно, решил погулять на свежем воздухе. У иностранца было тяжело и неспокойно на душе, и потому царившая вокруг тишина и слабый бриз, ласкавший его лоб и волосы, были ему особенно приятны. Он взобрался на довольно высокую плоскую гору, и перед его глазами открылась сказочная панорама с прекрасным видом на фиорд. Бросив свой взор направо, он увидел два военных корабля, уходивших на юг.

Он сразу вспомнил, что незадолго до этого рассказывал ему немецкий военно-морской атташе: два броненосца, составлявших основное ядро норвежских военно-морских сил, покинули военно-морскую базу Хортен и ушли в неизвестном направлении. Еще раз взглянув на корабли, незнакомец опознал их: это были броненосцы «Эйдсвол» и «Норге». Насколько он знал, каких-либо других крупных кораблей Норвегия не имела. Иностранец выбрал лучшую позицию, чтобы точно определить, в каком направлении они идут. Да, сомнения не было: военные корабли действительно шли на юг.

Через два часа он уже сидел в вагоне экспресса, а через день увидел эти корабли, стоящими на рейде у Нарвика. Вряд ли это было апрельской шуткой. Норвежцы явно готовились к худшему, выслав свои броненосцы для прикрытия главного порта страны, через который шел вывоз руды.

Генеральный консул Вуссов передал иностранцу зашифрованную радиограмму, которую тот быстро расшифровал. Консул видел, как изменилось лицо посетителя.

— Случилось что-нибудь, господин майор? — осторожно спросил консул.

— Слабо сказано, господин консул, — ответил иностранец. — Я немедленно должен быть в Осло. Прибыл адмирал Канарис. Он инспектирует нашу организацию. Сейчас он ждет меня с докладом.

Но что делать! Так быстро доставить Эрнста Поля, а точнее Эриха Прука, в Осло мог бы разве только самолет, а в то время постоянной воздушной связи здесь еще не существовало. Следовательно, Прук не мог прибыть на совещание к назначенному сроку. Поэтому он попросил консула Вуссова сообщить в Осло о своей задержке шифровкой по радио.

Майор доехал экспрессом до Тронхейма, а там пересел на поезд, идущий на Осло. Лишь 3 апреля вечером вернулся он в столицу. Здесь он узнал от Бенеке, что Канарис хотел лично выслушать доклад Прука о сложившейся обстановке. Для какой цели адмирал совершал эту поездку, Пруку стало ясно лишь после того, как он на следующее утро прибыл рейсовым самолетом в Берлин. Там от самого Канариса он и узнал о причинах этой поездки адмирала.

Надо сказать, что в Берлин майор Прук приехал по собственной инициативе. Для этого у него были свои основания. Еще в Осло, сразу же по возвращении из Нарвика, Прук имел серьезный разговор с военно-морским атташе Шрейбером, в ходе которого выяснилось, что за время отсутствия майора военно-морской атташе почувствовал себя хозяином положения. Он сделал так, что в случае немецкого вторжения в Норвегию Прук оказался бы в подчинении Шрейбера. Атташе, не таясь, рассказал об этом Пруку и в подтверждение своих слов сослался на устное распоряжение Канариса. Пруку это было не по душе. Мысль о том, что он в случае войны должен будет подчиняться военно-морскому атташе, буквально выводила его из себя. Это объяснялось вовсе не тем, что Шрейбер был очень молодым офицером, пришедшим из резерва. Главное состояло в том, что атташе злоупотреблял своим положением, занимаясь партийно-политическими интригами и стремясь выведать для немцев норвежские внутриполитические секреты. Он был — и в этом мнения Бенеке и Прука совпадали — больше политиком, чем разведчиком, и, вероятно, поэтому сам посланник Брэйер испытывал к нему открытую неприязнь.

Окольными путями агенты абвера узнали также, что немалую роль в разведывательной деятельности немцев в Норвегии играл некто Шейдт, собиравший сведения для организации Розенберга[32].

Все это, вместе взятое, и заставило Прука спешно вылететь в Берлин. Там, на месте, ему удалось убедить Канариса в бессмысленности такого положения и добиться отмены приказа о его подчинении Шрейберу. Правда, первые минуты беседы с Канарисом были для Прука не из приятных. Неожиданный визит майора Прука возмутил адмирала. Но, выслушав Прука, Канарис смягчился и в конце беседы открыл ему большой секрет. Оказывается, вопрос о вторжении был уже решен: оно должно было начаться через каких-нибудь пять-шесть дней. Именно эта близость вторжения и волновала Канариса: он боялся, что Прук не сумеет вовремя вернуться в Осло. Хотя и были приняты все меры предосторожности, но разве можно быть полностью уверенным в том, что об этом не узнают за границей? Тем более что уже началась погрузка войск и снаряжения, да и воздушное сообщение между Норвегией и Германией вот-вот прекратится. И надо же, чтобы в такое время майор был здесь!

Однако неожиданный приезд Прука оказался весьма полезным. Он получил указание посетить оперативный штаб группы генерала фон Фалькенхорста и генерала Дитля. Интересно, что до этого дня Прук совершенно не знал о существовании какого-либо особого штаба, готовящего вторжение.

В этом штабе его ждала приятная неожиданность. Старший офицер штаба фон Фалькенхорста оказался его хорошим другом. Это был подполковник Гартвиг Польман, который не замедлил воспользоваться удобным случаем, чтобы получить от своего старого приятеля ряд более подробных справок о Норвегии.

— Как, ты думаешь, отнесутся норвежцы к вторжению? — без околичностей спросил он Прука.

— Не знаю, — откровенно признался Прук. — Могу только сказать, что недавно в норвежских газетах появилась статья одного их полковника об оборонительной стратегии норвежцев. Он сказал приблизительно следующее: «Мы будем вести сдерживающие бои малыми силами на побережье для выигрыша времени, с тем чтобы сосредоточить главные силы во внутренней части страны и активно защищать горные районы Норвегии».

Польман вовсе не ожидал такого ответа. Он был явно обескуражен.

— Слушай, — сказал он серьезно, — а ведь это будет самое неприятное из того, что может с нами произойти.

— А что ж, разве ты не знаешь, что от противника всегда надо ожидать самого худшего? — в тон ему ответил Прук.

— Ну, а каковы вообще настроения у норвежцев? — переменил разговор Польман. — Склоняются ли они больше к англичанам или к нам?

— Знаешь, — задумчиво произнес Прук, — я бы так вопрос не ставил. Здесь не в этом дело. Я, например, убежден, что норвежцы совершенно серьезно стремятся к нейтралитету. Для Норвегии главное — торговля, и мы никогда не должны об этом забывать. Те, кто торгует с Германией, разумеется, примут нашу сторону, если их заставят выбирать, кому из воюющих держав быть в Норвегии. Но те, кто связан с англичанами, предпочтут английскую оккупацию.

После этого Польман и начальник штаба, присутствовавший при разговоре, одновременно заинтересовались вопросом о том, под каким флагом немецкие военные корабли должны войти в норвежские воды, и не лучше ли использовать британский флаг.

Сказав, что он полностью сознает, насколько важен правильный ответ на поставленный вопрос, майор Прук после недолгого размышления посоветовал, чтобы немцы использовали свой собственный флаг.

— Высшее руководство Норвегии, — добавил он, — при всех обстоятельствах отдаст приказ открыть огонь. Как и насколько этот приказ будет выполнен, зависит от того, кто его отдаст. Если это будет человек, который не хочет стрелять в немцев, он, несомненно, откроет огонь по англичанам. Но возможно и обратное. И по-моему, тут может быть только одно логическое решение: пусть наш флот входит в норвежские воды под своим флагом.

— А что вы думаете о норвежских береговых укреплениях? — спросил Прука начальник штаба полковник Бушенхаген. — Военно-морской атташе сообщал, что они почти все устарели. Ведь они построены еще в 1905 году, когда норвежцы опасались нападения Швеции.

— Я никоим образом не разделяю мнения военно-морского атташе, — резко ответил майор. — Основу этих укреплений составляют хорошо укрытые в горах доты с большим сектором обстрела. О таких дотах можно только мечтать. А если у них есть современные огневые средства, то вряд ли можно сказать, что норвежские береговые укрепления устарели. Я не знаю, правда, какими орудиями они оснащены, но думаю, что там установлены не только пушки образца 1905 года.

На это Бушенхаген и Польман возразили, что, например, подводная батарея у Дрёбака вооружена старыми, малоподвижными торпедными установками.

Чувствуя, что эти данные идут от Шрейбера, Прук опроверг и это возражение. По его мнению, у Дрёбака наверняка будут использованы современные установки и торпеды. В любом случае даже старые торпеды будут представлять большую угрозу, так как ширина прохода там не превышает 500 метров.

Заканчивая разговор, Польман заметил, что он очень хотел бы быть в Осло хотя бы за день до начала вторжения, и попросил Прука оказать ему помощь в изучении местных условий.

После этого Прук посетил генерала Дитля, который был рад услышать, что майор только что побывал в Нарвике. Указывая на большую карту на стеке, он попросил Прука подробнее описать ему местность и задал некоторые вопросы о рельефе, условиях высадки и других особенностях района Нарвика. Потом он стал расспрашивать майора о военном коменданте Нарвика полковнике Сюндло. Прук не был знаком с полковником лично, но знал, что майор Бенеке высоко ценил коменданта как военного специалиста и считал его офицером исключительно корректным и дружески настроенным по отношению к немцам. Но как он будет вести себя во время немецкого вторжения, Прук, естественно, не знал.

Сведения о броненосцах «Эйдсвол» и «Норге» оказались исключительно важными для генерала Дитля, так как его войска должны были захватить Нарвик и обеспечить удержание железной дороги, по которой шел вывоз шведской железной руды. Он немедленно передал эти сведения капитану 1 ранга Бонте, который через четыре дня должен был взять на себя командование крупным отрядом эскадренных миноносцев и на виду у британского флота прорваться к Нарвику.

Собираясь уходить, Прук рассказал Дитлю о том, как разгневался Канарис из-за столь неожиданного приезда майора в Берлин. Генерал сразу же понял, чего хочет от него Прук, и немедленно позвонил Каиарису.

На своем австрийском диалекте он принялся всячески расхваливать майора Прука за то, что тот дал ему исключительно важную и свежую информацию. Это, конечно, смягчило гнев Канариса.

Вопрос о возможном использовании немецкими кораблями британского флага был поднят незадолго до встречи офицеров штаба фон Фалькенхорста с майором Пруком. Бушенхаген впоследствии рассказывал, что когда генерал Титтель, который должен был командовать немецкими войсками, оккупирующими Западную Норвегию, узнал от адмирала Шмидта, что немецкие корабли должны идти к берегам Норвегии под британским флагом, он был потрясен и возмущен до глубины души. Это противоречило его понятиям чести. В свою очередь и Бушенхаген был немало удивлен, услышав такую новость. Он в общем разделял мнение генерала Титтеля и обещал доложить об этом фон Фалькенхорту. Последний, узнав об этом, попросил своего начальника штаба выяснить этот вопрос у генерала Йодля в имперской канцелярии. Но не успел Бушенхаген заикнуться об этом, как йодль резко оборвал его.

— Мне об этом известно. Но вопрос может быть решен только верховным главнокомандованием, — заявил Йодль. — Подобные меры осуществлялись и раньше, например при форсировании пролива во время первой мировой войны. Что касается предстоящих военных действий, то генералу фон Фалькенхорсту и его штабу нечего беспокоиться о соблюдении международного права. В настоящее время ведется тотальная война, и главное в ней — победа.

Пример, на который сослался Йодль, совершенно не мог служить прецедентом. Как сказал в личной беседе с автором этих строк генерал Бушенхаген, обстановка была абсолютно иной. Будучи нейтральной страной, Голландия информировала тогда Великобританию о проходе через пролив немецких судов, стремившихся прорвать блокаду. Она сделала это в расчете на то, что британские подводные лодки потопят немецкие суда. Налицо было действие, несовместимое с положением нейтральной страны. При таких обстоятельствах использование национального флага чужого, да еще нейтрального государства не могло считаться нарушением международного права.

Как бы то ни было, заявление Прука привело к тому, что в самый последний момент вопрос был пересмотрен. Германское командование отказалось от своего плана, и было принято решение, что все суда пойдут под немецким флагом.