Часть вторая

Часть вторая

Глава 3. Февраль 1984 года

1

Утро вступало в свои права. Все чаще по коридору раздавались звуки торопливых шагов. Рабочий день начался. В палату один за другим вбегали люди в белых халатах, выполнив свою работу, также стремительно исчезали. Брались анализы крови, всевозможные посевы, выполнялись многочисленные процедуры. Медики исправно делали свою работу.

Невскому досталось больше всех – как-никак он был новичком. Лечащий врач представился, как майор Изюров Виктор Семенович. Он задал массу уточняющих вопросов, осматривал-ощупывал. Тут же пригласил перевязочную сестру, сменил все повязки. Невский даже повеселел – понял, что попал в надежные руки. Врач ему понравился. В довершение всего он выполнил просьбу раненого офицера – сам быстро перенес прикроватную тумбочку на другую сторону кровати. Тут и завтрак принесли. Поставили тарелку и стакан в «удобном» месте.

Александр сумел, без помощи кого-либо поесть. Завтрак придал сил и, несмотря на усилившуюся боль, настроение поднялось. «Мы еще поживем!»

Сергею Сомикову вставили питательный зонд через нос, влили в него белковые растворы. Он непрерывно ругался и клял свою судьбу. После такой «экзекуции» потребовал себе дополнительный обезболивающий укол. Но ему было отказано – впереди еще предстояла перевязка…

Странно, но Александр уже привык к непрерывным стонам обожженного офицера. Это даже не отвлекало от дум. Вскоре его привлек совершенно другой звук. Точно комар пищал в изголовье его кровати. Смог изловчиться и повернуть голову вверх. На спинке висели небольшие наушники. С громадным усилием дотянулся до них, приложил к ушам.

Чудо! Сразу полилась красивая мелодия. Ее сменила песня. Потом голос поздравил неведомого раненого лейтенанта Назметдинова Сергея с сегодняшним днем рождения. По просьбе именинника, для него прозвучит песня в исполнении Александра Градского «Жил-был я». Это было госпитальное радио. Вот это здорово!

Днем все переживали за обожженного старшего лейтенанта – тому делали перевязку. Его крик разносился далеко за пределы палаты. Даже капитан Копейкин надолго замолчал, прекратив разговоры с самим собой.

Сердце Невского обливалось кровью от сопереживания к страдающему товарищу по несчастью. Сколько же мук должен вынести этот офицер?!

Перевязка закончилась. Парню сделали обезболивающий укол. Почти сразу он и замолк, уснув в полном изнеможении.

Дни потекли, похожие друг на друга. Уколы, перевязки, снова уколы. Старался не пропускать утренние и вечерние трансляции по местному радио. Наушники стали его «любимой игрушкой».

Другим важным занятием для Невского стали «уроки письма». Учился писать левой рукой. Вот это было мучение! Похлеще, чем при перевязках… Все необходимое было под рукой: бумага, ручки, конверты. Это хранилось под подушкой в его офицерской сумке. Там же находились туалетные принадлежности, электробритва. За их палатой был закреплен один выздоравливающий солдатик. Он и помогал раненым офицерам умываться, бриться и т. д. В этом отношении Александру повезло – розетка находилась около его кровати. Помощнику оставалось лишь воткнуть вилку.

Каждый день, наблюдая себя в маленьком зеркальце при бритье, видел изменения на лице – черты все более заострялись. Да, ранение никого не красит.

Однажды солдат-помощник застал его за написанием каракулей левой рукой. Взялся помочь с письмом. Невский обрадовался. Давно пора отослать домой хоть короткое послание. Сам тоже давно не получал вестей из дома.

Солдат с трудно произносимым именем и почти не произносимой фамилией – Ооржак Хунаштаароол (оказался тувинцем) – старательно взялся за написание. Попутно рассказал о своей жизни. До армии успел поработать охотником в заготконторе. В Афганистане прослужил более года на должности снайпера. На приклад своей винтовки нанес около десятка «зарубок» – столько положил духов. Награжден медалью «За отвагу». Получил ранение по глупости – слишком вяло перебегал дорогу во время обстрела, вот и прострелили ему правое бедро, но уже идет на поправку. Главное, что кость не была задета. А друзья по службе зовут его просто Олежек. Фамилию даже командир запомнить не может, тоже зовет Олегом.

Невский стал диктовать текст письма: «Здравствуйте, дорогие мои Наташа и Леночка! Опять по моей просьбе за меня пишет добрый человек – попросил выздоравливающего солдата. Я уже сообщал, что по неосторожности сломал пару пальцев на правой кисти, был наложен гипс. Сам еще не научился писать левой рукой, но начал осваивать эту премудрость, надеюсь, скоро сам напишу».

– Погодите-погодите, товарищ старший лейтенант! Я ведь не успеваю за вами. Я не очень хорошо по-русски пишу.

– Что успел написать?

– Только «Здравствуйте, дорогие мои…».

Он протянул листочек к глазам офицера. Было от чего прийти в ужас: только в слове «здравствуйте» парень сделал шесть ошибок (?!).

– Да-а-а, – протянул офицер. – Как же ты в школе учился? Вроде говорил, что в Туве живешь.

– У нас все так говорят. Республика маленькая. Мало кто знает, где она находится. Вот и говорим про самый большой город. А я жил в небольшом населенном пункте Сарыг-Сеп, это тоже, как и столица, на реке Малый Енисей, или, как у нас ее называют Ко-Хем. Ох, и красивые места! А учителей в школе не хватало. Многих предметов совсем не было. Вот и русский язык часто некому было вести.

– Дела-а-а, – снова протянул Невский. – Как же ты собрался мне помогать? Ну, ладно. Основную мысль надо написать, что я теперь лежу в Кабуле. Чтобы не волновались. А в Кабул, мол, перевели с такой пустяковой травмой, так как в Кандагаре все переполнено, да и специалисты здесь покрупнее. А мне, как хирургу, надо хорошо руку вылечить, правая ведь. Все понял?

Олежек кивнул головой и старательно продолжил писать. Он даже высовывал кончик языка от усердия. Минут через тридцать несколько предложений были написаны. Невский пробежал текст глазами, стараясь не замечать ужасное количество ошибок. Но смысл был передан правильно. Это главное.

– Теперь осталось конверт подписать. Но я боюсь, что ты с адресом напутаешь, уйдет в другой город. Шучу, конечно, но надо здесь очень правильно написать.

– А, давай, я подпишу. – С соседней кровати предложил сосед Невского. – Хоть одной ноги у меня нет, зато обе руки на месте. Конверт, действительно, надо точно и разборчиво подписывать. Меня зовут Николай.

Он приветливо кивнул. Солдатик с радостью передал ему конверт. Невский поблагодарил и продиктовал домашний адрес своей семьи.

Первое письмо из Кабула было в тот же вечер отправлено.

2

На следующее утро случилось радостное событие – Невского приехали навестить товарищи из Кандагарской Медроты, завалив его фруктами. Это были медсестры Пичугова Тоня и Москаленко Светлана (они приехали за покупками), а вместе с ними забежал и прапорщик Александр Тамару. Он сопровождал из Кандагара большую «партию» груза «двести»: как фельдшер Приемного отделения часто теперь исполнял эту скорбную миссию. Погибших передавал для дальнейшей переправки в Союз.

Девчата посидели недолго – торопились в магазины, обещали вечером еще зайти (слово сдержали). Саша просидел у постели раненого друга более часа. Он же привез и три письма от жены Невского. Радость была огромная!

Александр решил еще «поэксплуатировать» тезку – с его помощью заготовил впрок пару писем жене и маме, оставалось только поставить число, конверты тоже были надписаны.

Как ни оттягивали друзья момент расставания – он все же наступил. Каждый понимал, что их встреча может быть последней. Обещали переписываться и не забывать друг друга. (Их переписка продолжалась потом несколько лет.)

В последующие несколько дней Невский перенес одну за другой три операции, включая пересадку кожи. Все бы ничего, но теперь к имеющимся болевым ранам добавилась еще одна – на здоровом бедре. Огромный пласт кожи был пересажен на новое место. Теперь малейшая попытка повернуться вызывала сильные боли. Приходилось лежать не шелохнувшись.

А в сон «опрокидывался» после каждого «розового укола». Похоже, в госпитале никому не жалели такого сильного наркотика. Иногда в голове Невского даже всплывала тревожная мысль – как бы не стать наркоманом. Но сам же гнал прочь назойливую мысль. Все его соседи по палате также с удовольствием «одевали розовые очки». У них даже часто возникал своеобразный диалог:

– Мужики, я «поплыл», догоняйте, – говорил кто-нибудь, получив порцию лекарства.

– Не боись, сейчас тебя догоним, – отвечал другой, подставляя руку под укол сестрички.

Первые десять дней пролетели незаметно. За это время Невский успел вкратце познакомиться с историями жизней и ранений каждого в палате.

В краткие минуты «затишья», когда боль отступала под натиском лекарства, а сон еще не наступил, Сергей Сомиков рассказывал понемногу свою историю. Выяснилось, что родом он из Горького, один сын у матери, та вырастила его без отца. Поступил после школы в медицинский институт, потом, чтобы матери было легче, после четвертого курса перевелся на военно-медицинский факультет в этом же городе. Слушатели факультета получали денег гораздо больше студентов, их одевали в форму. Получая почти сотню ежемесячно, Сергей помогал своей матери деньгами.

По окончании учебы молодой лейтенант успел послужить начальником медицинского пункта полка в одном из гарнизонов Поволжья, в срок получил следующее звание. Жениться не успел, о чем сейчас не жалеет – как с ним теперь жена мучилась бы. В Афганистане служил уже второй год на должности врача отдельного батальона в Шинданде. В начале февраля случилась беда – вывозил раненых с рейда на «таблетке» (медицинский гусеничный транспортер), когда сам был атакован, транспортер загорелся, все раненые сгорели заживо, а он получил обширные ожоги. Думали, что офицер умер, но Сергей пошевелился – это и определило его судьбу. Срочно переправили его в Кабул, где и «продолжает ежедневно-еженочно мучаться…»

Потерявший зрение капитан Петр Копейкин по-прежнему на контакт не шел, на вопросы не отвечал. Лишь продолжал разговаривать только с собой. Но из краткой информации от сестричек Ивановой Снежанны и Безматерных Нонны узнали и о нем. До Афганистана служил в Киевском округе, опытный хирург. В Киеве живет его жена и сын пяти лет. В Джелалабадской медроте прослужил только полгода. Подорвался на санитарном УАЗике недалеко от расположения военного городка. Водитель погиб, а офицер остался в живых, но осколками получил ранение в ноги и в голову, потерял оба глаза. Здесь в Кабуле лежит уже две недели. На второй или третий день после госпитализации перестал реагировать на вопросы. Специалисты надеются, что эта реакция на перенесенную травму пройдет.

История младшего сержанта Юры Пшенко была более чем скромна. Родителей нет, вырос в детском доме в одном из городков Белоруссии. Закончил восемь классов, поработал на заводе. Призван в армию. Закончил учебку, получил специальность санитарного инструктора. Здесь, в Афгане, ровно год. Ранение получил в первый день рейда 26 января, когда стояли ротой на боевом охранении при прохождении всей остальной боевой колонны. «Словил животом» очередь из пулемета, жаль, что снял бронежилет – решил переодеться, а тут обстрел начался.

Чаще всего Невский теперь общался со своим ближайшим соседом по кровати. С капитаном Красько у них оказалось много общего. Он родом из Кемерово, там закончил школу, там же проучился первые четыре года в медицинском институте. Потом перевелся в Томск на военно-медицинский факультет, закончил его на три года раньше Невского. У них был даже общий «классный папа» (ответственный за взвод офицер), учился также в первом взводе. Он женился, как и Невский, на «томичке» в конце шестого курса. Теперь у него сын семи лет и дочь пяти лет. До Афганистана успел поработать два года хирургом в медсанбате. А здесь попал служить хирургом в Отдельную медроту в Газни. В тот гарнизон переехал бывший ведущий хирург и начальник Невского капитан Александр Голущенко. Правда, там он стал начальником медслужбы полка и получил звание майора. Красько хорошо знал Голущенко, они даже подружились. Теперь Александр и Николай часто вспоминали общего знакомого. Срок службы в Афгане у Красько почти закончился, оставался всего месяц.

Но на этом сходство судеб не закончилось. Николай тоже получил ранение в рейде при следовании в колонне. Очередь из крупнокалиберного пулемета пробила кабину машины и раздробила правое бедро. Спасти ногу не удалось. Ампутацию провели на уровне середины бедра. В этот госпиталь капитана перевезли через пару дней после ранения. Теперь его в ждет отправка в Ташкент. Своей жене, которая живет с детьми у его родителей в Кемерово, пока о ранении не писал. Но придется.

Никто в палате, кроме Красько, не строил планов на будущее. Оно казалось призрачным. Лишь оптимист Николай твердо верил – продолжит службу в армии, а работу хирурга не оставит.

3

Была у Николая Красько одна страсть, о которой он мог говорить часами. Это охота.

При каждом удобном случае капитан вспоминал свои «охотничьи истории». Его с интересом слушал не только сосед Александр, но даже обожженный Сергей прекращал стонать, а Юрка переставал материть вполголоса всех и вся, заслушиваясь рассказами «советского барона Мюнхгаузена». Как известно, охотники по праву считаются одними из лучших рассказчиков. Ну, а «не приврать – красиво не рассказать».

Однако Николай был не только охотником, он прекрасно знал рецепты приготовления блюд из птицы, сам много и с увлечением готовил. Вот повезло его жене! Муж был «настоящее золото».

Сестры и врачи часто могли слышать его «полезные советы», работая с пациентами в палате.

– Мало, кто знает, как правильно разделывать и готовить добычу. – Говорил, например, капитан, обращаясь к Невскому, но при этом повышал голос для всех находящихся в палате. – Птицу легко ощипать, если ее предварительно положить в воду, содержащую немного питьевой соды, или погрузить на 1–2 минуты в горячую воду (до 75 градусов). А гуся ощипывают сухим, не ошпаривая кипятком. Мясо ошпаренного гуся меняет вкус. Чтобы мясо птицы получилось нежным, прежде чем готовить, его надо снаружи и внутри протереть разрезанным лимоном. А при варке бульона из птицы ее опускают только в холодную воду.

– Ну, Коля, за тобой надо постоянно записывать. Я хорошо готовлю, но этого ничего не знала. – Медсестра Нонна заканчивала менять повязку на животе Юрия, широко улыбнулась рассказчику. – Хоть не уходи из вашей палаты.

– Вот, Нонночка, и заглядывай к нам почаще, приходи чаек попить. Мы тут все смирные, не кусаемся. А тебя надо в рамочку вставить и любоваться на такую красоту.

– Ага. Еще скажи раздеть до нага, – девушка довольно рассмеялась.

– Мужики, заметьте, это не я предложил. Но мы не против. Так ведь?

Невский даже прыснул. Такой «треп» явно повышал настроение, да и боль меньше беспокоила.

– Ладно, охотник, рассказывай дальше. – Сестра перешла к молчавшему капитану Копейкину. Начала осторожно разбинтовывать его голову. – Он так и не говорит с вами?

– Молчит наш Петруша. Молчит, как партизан. Пока только один для него собеседник – это он сам. Но ничего, мы его своей болтовней «достанем», и он попросит нас заткнуться. Это и будет его чудесное исцеление. Итак, я продолжаю учить поварскому искусству. Если при жарении в духовом шкафу тушка птицы или дичи сильно подрумянится, но внутри еще не готова, прикройте ее сверху влажной пергаментной бумагой. Слышь, Нонна, для тебя ведь рассказываю. Сготовишь для раненых героев на досуге. При приготовлении отварной птицы ко второму блюду ее можно закладывать в горячую воду. В этом случае отвар будет хуже, но мясо птицы – сочнее и вкуснее.

– Все поняла, сготовлю. Только вы сначала мне подстрелите птичку. А почему ты только про птиц рассказываешь? Ты разве никого больше на охоте не убивал?

– Стрелял, конечно, и зайцев, и кабанов, и оленей, и медведей. Все было. Но я в другой раз расскажу, как готовить такую добычу. Вижу, ко мне уже подбираешься, будешь мучить своими нежными ручками, раны мои тревожить. Посему я умолкаю.

Несколько минут в палате было тихо. Внезапный возглас Петра заставил Невского вздрогнуть.

– А помнишь, как говорил твой друг детства Виталька: «Тебе холесо и мне холесо». Он не выговаривал некоторые буквы, поэтому так звучало слово «хорошо». А лопату он называл «копата». Мы так любили с ним зайти в поле ржи и лежать, раскинув руки, смотреть в небо, слушать звуки кузнечиков, шмелей, пчел. А среди колосьев росли тут и там васильки. Как я обожал и до сих пор люблю этот цветок. Он вроде бы и сорняк, но такой красивый. – Капитан помолчал. Потом продолжил. – Конечно, я все это помню. Самым большим чудом для меня было увидеть этот цветок здесь, в Афганистане. Помнишь, я нашел его недалеко от женского модуля, где жили наши «джелалабадушки». Как он там оказался?! Может, кто-нибудь из девчат посадил семена, но вырос только один цветок. Я тогда долго стоял ошарашенный. Потом сделал навес для василька, чтобы безжалостное солнце не сожгло его. Все-таки он цветок севера. Потом я почти каждый день ходил и поливал своего любимца. Он долго радовал меня, напоминал о доме. А если снова вырастет такой цветок, то кто будет заботиться о нем?! Пропадет ведь!

Послышались сдерживаемые рыдания. Нонна бросилась к офицеру, стала гладить его по голове, приговаривая: «Успокойся-успокойся, Петя! Присмотрят за твоим цветочком. Не пропадет василек».

Наверное, это помогло, раненый перестал рыдать. Спустя некоторое время, когда Нонна перевязывала уже Невского, Копейкин продолжил говорить:

– Ты помнишь, как называется брага в Джелалабаде? Правильно, кава, кавка. Кто как назовет. Ох, и выручала она нас. Хоть мы и медики, но спирт тоже приходилось экономить. Мне позарез надо было ее раздобыть на свой день рождения. Пошел к своим друзьям саперам. Славную они готовили кавку в огромной двухсотлитровой бочке. Отлили они мне в большой пятилитровый солдатский термос. Не отпустили без пробы. Пили мы тогда «За содружество войск», за мой день рождения. Ох, и крепкая оказалась! С трудом дотащил я тогда термос до своей медроты. Развезло. Жуть! Но с коллегами продолжили гулять. Славный это был день рождения. Но, словно, в другой уже жизни.

Капитан умолк. Молчали и все в палате. Все хотели верить, что офицер сможет все-таки «вернуться к ним».

В палату стремительно вошел Борис Владимирович, прикомандированный подполковник из Ленинграда.

– Привет, Саша. Уже закончили тебя перевязывать? Хорошо. Я распорядился сейчас перенести к вам на носилках в палату раненого офицера. Он совсем упал духом после ампутации обеих ног. Надо вернуть ему желание жить. Он уже пытался выброситься из окна. Помоги ему. Он из твоей Кандагарской бригады, капитан, командир одной из рот. Возможно, вы знакомы. Тоже Александр. Пусть он пару часиков у вас побудет. Поговори с ним по душам. Успокой, как можешь. Добро?

– Хорошо, я готов.

Но это было тяжелое поручение. Самого бы Невского кто-нибудь успокоил…

Глава 4. Июнь 1982 года

1

Многие прилетевшие выползали из самолета с «квадратными глазами», качались, словно пьяные. Для Невского, правда, полет пролетел незаметно – из примерно двух часов полетного времени он умудрился б?льшую часть времени проспать. Но последние шесть-семь минут, когда ИЛ-76 («Горбатый») проваливался вниз, все почувствовали себя в невесомости. Желудок подкатывал к горлу, а глаза закатывались.

Подполковник-сосед смертельно побледнел перед посадкой, смотрел на Невского расширившимися глазами. Наконец, колеса коснулись бетонной полосы. Самолет плавно заскользил по дорожке.

– Ну, вот мы и дома! Мой отпуск закончился. А ты первый раз в Афгане?

Невский кивнул, сглатывая горькую слюну. Подхватив вещи, вместе вышли из салона.

Трудно было, стоя на взлетной полосе, оценивать красоты столицы. Но жара почувствовалась сразу. Лицо опалило, словно из открытой духовки. Как по команде выходящие из самолета отходили в сторонку, останавливались и закуривали. «Ограниченный контингент» пополнился новыми силами.

Никто их не встречал. Каждый был предоставлен сам себе. Подполковник посоветовал Невскому двигать на Пересыльный пункт, сам он тоже туда идет. Ему еще предстоит перелет до Джелалабада. Но, по словам нового знакомого, все пути в любом случае ведут на «Пересылку». Старший лейтенант был рад попутчику. Впрочем, многие тоже потянулись за ними.

Пересыльный пункт… Если в Ташкенте это было «мини – государство», то в Кабуле – громадная империя. У «империи» были свои законы, свои правители и рабы. «Пересылка» ежедневно перемалывала сотни и сотни человеческих судеб, определяя, порой, кому жить, а кому умереть. То тут, то там мелькали «деловые люди» неопределенного возраста и звания, они строили группы офицеров, включая подполковников и полковников (не говоря уж о гражданских) в колонны, уводили их в разных направлениях. Так и казалось, что вот-вот прозвучит команда: «Запевай!» И ведь, запели бы, наверное. Вновь прибывшие ощущали себя маленькими песчинками на теле «Пересылки», они ничего не знали, они волновались за свою судьбу. И только «распорядители» чувствовали себя, как рыбы в воде.

Невскому повезло: он избежал участи «колонного передвижения». Вдвоем с подполковником, который назвался Палько Леонидом Львовичем, политработником из бригады Джелалабада, они прошли к дежурному по Пересыльному пункту, отметили свое прибытие, получили «добро» на размещение, в журнал записали номер их палатки. Младший сержант проводил их в офицерскую палатку большого палаточного городка. Места выбрали рядом. Рулоны матрасов и грязные подушки лежали тут же. Можно было получить постельное белье, но Леонид Львович отсоветовал это делать – запросто было подцепить вшей. Лучше уж полежать на голых матрасах, а подушку предложил укрыть любой своей чистой вещью. Для этого он достал полотенце из сумки. Невский сделал также.

Полчасика полежали, отдыхая и привыкая к жаре. Подполковник оказался словоохотливым. Рассказал о своей службе в тропическом Джелалабаде, об обезьянах и пальмах, о бананах и апельсиновых рощах. Невский слушал его с большим интересом.

Палько ушел на часок-другой «прозондировать почву» на счет рейса до своего «тропического уголка». Невскому же он посоветовал «не рыпаться», а ждать кадровика, тот сам должен объявиться. Главное, что старший лейтенант уже записался в учетный документ, отметил свое прибытие.

Возможно, этот совет уберег его от новых сюрпризов и «потрясений». На соседних кроватях лежали-сидели офицеры, прапорщики, одетые в самую разнообразную форму. Впрочем, «бывалых афганцев» можно было узнать даже не по форме, а по уверенному взгляду. Об Афгане они знали все, многие прошли через немыслимые испытания, кое-кто успел близко повидать смерть. Иное дело новички, которые бессмысленно смотрели по сторонам, слушали рассказы «бывалых» буквально «разинув рты». Были бы слушатели, а рассказчики найдутся.

Вскоре Невский стал невольно вслушиваться в эти рассказы. «Самое страшное, мужики, на войне – везти домой погибшего, так называемый „груз двести“. Особенно, если он из одного с тобой города. Собственно, с этим „грузом“ я и летал сейчас на Вологодчину. Жуткое, признаюсь, дело. Мы были с этим солдатом земляки. Дома почти рядом. Чего я насмотрелся и наслушался – не передать. Первые два часа встречи исполнял роль виноватого во всех грехах, за что мне и набили морду. Да я и не сопротивлялся, понимал родственников. Цинк вскрывать было нельзя, да там, собственно, и показывать было нечего. Кстати, таких случаев у вас самих будет много…»

После краткой тишины уже из другого угла послышалось. «А нашего вот прапорщика домой отвезли после ранения. Обе ноги ему оторвало и правую руку. Когда он медицинскую комиссию на инвалидность проходил, то ему вторую группу дали. Сказали, что для первой нога должна быть оторвана на четыре сантиметра больше. А одного офицера чуть под суд не отдали за то, что он заступился за родителей, у которых парень под Кандагаром погиб. С них стали брать налог за бездетность. Спасибо, военком-„афганец“ заступился».

Повисло тягостное молчание. Но вновь оно было нарушено очередной жуткой историей. «Я тоже в прошлом году возил на родину погибшего солдата. Мать того солдата в итоге оказалась в психушке. Сперва на следующее утро после похорон ее кто-то случайно нашел на могиле сына. Она стала скорбной умом, то есть рассудок ее помутился, и она лежала прямо на холмике под одеялом, а под головой – подушка. Конец роду их. Детей у нее больше не было».

Теперь молчание воцарилось надолго. Говорить было не о чем. Каждый думал о своем.

2

Вернулся подполковник Палько. Его рейс будет только завтра. Нет ничего и на Кандагар – специально для Невского поинтересовался. Вместе отправились на обед. Это – неподалеку в похожей палатке. Желающих было немного. Получили на раздаче тарелки с горячими щами и бесформенной белой массой с рыбными консервами под томатным соусом, стакан компота. Еще заранее Леонид Львович предупредил, что здесь все выдается бесплатно («настоящий коммунизм!»), поэтому Александр не насмешил никого, как подобный же новичок – старший лейтенант, который долго искал, кому же отдать свои кровные деньги за такой «чудный и „вкусный“ обед». Щи были очень горячие и на такой жаре просто не «лезли» в горло. Бесформенная белая масса оказалась сухой картошкой, разведенной водой. В жизни не пробовал ничего хуже! Зато рыбные консервы («красную рыбу») поел со вкусом – не успела еще надоесть.

После обеда лежали с новым знакомым на соседних кроватях, читали книги.

Утром после завтрака (все та же «красная рыба» с сухой картошкой) подполковник Палько отправился на свой самолет. Невский проводил его до забора с колючей проволокой. Без посадочного талона часовой никого не пропускал. Больше они никогда не виделись с Леонидом Львовичем, но был благодарен судьбе, что свела их вместе. Как-никак, свои «первые шаги» в чужой стране сделал с его подсказками. Дальше было уже проще.

Появились новые знакомые. Кровать Палько пока никто не занял, но с другой стороны оказался старший лейтенант Спесивцев Евгений, с которым прилетел одним бортом. Теперь вместе ходили с ним в столовую. Парень как-то стремительно «опускался»: престал бриться, умываться по утрам, практически перестал разговаривать, по целым дням лежал и смотрел в потолок палатки. Он тоже первый раз прилетел в Афган, но был в очень подавленном настроении.

Минуло еще три дня после отъезда подполковника, а за Невским так никто и не приходил. Сам он забегал каждое утро к дежурному, справлялся о своей судьбе. Но там каждый раз лениво пожимали плечами. Похоже, что будущая служба старшего лейтенанта была им глубоко «до фонаря».

Все дни читал напролет, даже выходил из палатки, раздевался до пояса и подставлял малозагорелую спину под щедрое афганское солнце. Читал и стоя, и сидя на табуретке, поставив обе ступни на перекладину. Однажды даже произошел забавный случай. Невский сидел в своей полюбившейся позе и читал очередную «Роман-газету», из палатки вышел хмурый Женя Спесивцев, буркнул что-то и отошел за спину Александра. Прошли не более пяти минут, как табуретка доктора подпрыгнула на месте и отскочила в сторону. Подумалось, что это Женька зачем-то пнул ее, Александр сердито обернулся. Но новый товарищ стоял от него метрах в пяти и со страхом смотрел на Невского. Быстро вскочил с табуретки и почувствовал через подошву ботинок дрожь земли. Это было землетрясение. А из палатки выбегали перепуганные обитатели. До глубокой ночи потом только и говорили об этом случае. Впрочем, в палатках никому ничего и не грозило. Иное дело в городе – было серьезно повреждено множество зданий.

За несколько дней солнечных ванн, кожа Невского хорошо «подрумянилась». Теперь он, если и не сравнялся с «афганцами», то уже не выглядел «белой вороной». Начал уже привыкать к роли «ожидающего», находя в этом даже плюсы: читай, загорай, смотри кино. «Райская жизнь».

Утром его сильно удивил Женька Спесивцев. Старший лейтенант даже в сумраке палатки светился счастьем. Он взял ничего не понимающего Невского за руку и вывел его из палатки.

– Смотри на меня, – ликуя, воскликнул Евгений.

– А что я должен увидеть? – Спросил Александр и тут же ужаснулся. – Боже, ты весь пожелтел! У тебя совершенно желтые белки глаз.

– Вот! Я же и говорю.

– А чего ты так радуешься? Это же беда.

– Дурак, ты, доктор, раз не понимаешь. Теперь меня отправят на лечение в Союз, и я уеду из этого «долбаного Афгана». Глядишь, не вернусь сюда больше. Сработало!! Зря что ли я пил мочу желтушника еще перед отправкой. Я уже начал волноваться. Ура, я поеду домой! Хочешь, дам тебе тоже такой шанс?

Невский даже шарахнулся от него:

– Сука ты, старлей! Думал ты нормальный парень, а ты…

– Придурок, вот и служи здесь, калечь свое здоровье. А-то и убить могут. А я еще поживу.

Но Невский его больше не слушал, ушел в палатку. Через час постель Спесивцева опустела.

Неприятное ощущение от этого разговора оставалось до самого обеда. А после обеда в палатке появился повод выпить. Капитан-танкист накануне выписался из госпиталя Кабула, где лечился после боевого ранения в грудь. Ожидал отправку в Кундуз. Утром его вызвали в штаб армии, где вручили орден «Красной Звезды». Орденоносец был счастлив – «Награда нашла героя».

Наряду с несколькими другими офицерами Невский тоже получил приглашение в «узкий круг». Закуски было мало, зато водка – настоящая, из Союза. Ее капитан купил здесь, на «Пересылке» у «шустрых сержантов».

Орден «обмыли», как положено. Поздравили танкиста. Начались разговоры по душам. Невский оказался единственным новичком в Афганистане. Все остальные уже успели понюхать пороху. Рассказы сыпались друг за другом, учили-просвещали доктора.

– Давайте еще лучше выпьем, ибо красные глаза не желтеют, то бишь желтухи не будет, – прервал рассказы седоусый майор. – Я видел тут одного несчастного. Уже пожелтел, а послужить в Афгане даже не успел. Бедняга.

Невский не стал им ничего говорить об этом «несчастном». Бог ему судья.

– Док, ты знаешь, как здесь говорят о разных местах службы? – Старший лейтенант с черным от загара лицом хитро посмотрел на Александра. Тут же стал торжественно декламировать: «Если хочешь пулю в зад – поезжай в Джелалабад»; «Если хочешь жить в пыли – поезжай в Пули-Хумри»; «Если хочешь ты загар – поезжай-ка в Кандагар».

– Вот, я и поеду за загаром, – Невский достал свое «Предписание». – Тут указана воинская часть в/ч пп 71176. Вроде это и есть в Кандагаре.

– Точно, это у нас. Кандагарская бригада. – Круглолицый майор даже обрадовался. – Я там служу второй год по артвооружению. Значит, ты на место убитого начмеда едешь? Сам я пару дней оттуда, приезжал в штаб по делам. Помню об этом погибшем капитане. Вроде чуть более недели прошло. Быстро в кадрах работают.

– Нет, я на должность хирурга еду.

– Тогда понятно. Вместе и полетим. Только в Кандагаре не только красивый загар. Там еще самые красивые женщины Афгана служат. А еще – это родина самых крупных и сочных гранатов, лучших в мире. Это я гарантирую. Наконец, для Кандагара подходят все присказки, которые тут Игорек приводил. Так что опасайся получить и пулю в зад. А уж пыли там хватает! Ну, доктор, будем вместе служить. Майор Леденец Виктор, можно без отчества. Прошу любить и жаловать.

Невский тоже представился.

3

Утром в их палатку вбежал взбешенный подполковник с медицинскими эмблемами и с новенькими наградами на куртке «хэбэ» – орден «Красной Звезды» и медаль «За боевые заслуги».

– Где этот долбаный старлей Невский? Мать вашу! Ищу его по всей «Пересылке».

Старший лейтенант даже подскочил с кровати от такого начала, отложив в сторону книгу. Он громко выкрикнул:

– Я, товарищ подполковник!

Стал «пожирать глазами» рассерженное начальство, правда, не чувствовал за собой никакого греха, поэтому оставался невозмутим. Но награды на груди офицера вызывали целую гамму чувств: от смущения до уважения.

Подполковник подбежал вплотную к Невскому и продолжил орать:

– Ты, почему меня не нашел? Сколько ты уже здесь штаны просиживаешь, спишь, жрешь за счет государства, книжки читаешь, скрываешься от отправки в часть. Я уже две команды оправил в Файзабад, а для тебя теперь отдельный рейс организовывать?!

– Какой Файзабад, товарищ подполковник? У меня «Предписание» в Кандагарскую бригаду, в медроту. Мне в Ташкенте выдали направление.

– Молчать, старлей! Здесь я решаю, куда твою долбаную задницу отправлять. Плевал я на Ташкент. Я сам здесь все решаю. Я направляю тебя врачом батальона в названный гарнизон. Там послужишь, а потом посмотрим. Упустил я тебя из виду, потерял время.

Неожиданно для себя старший лейтенант рассмеялся:

– Это ж надо! Сколько еще мне надо «фильтров» пройти, чтобы добраться до своей должности хирурга. Так и норовят меня врачом батальона сделать.

– Что-о-о?! Ты как разговариваешь со старшим по званию? Как стоишь?! Смирно!

– Слышь, подполковник, давай кончай орать, а то мы мигом тебе несчастный случай организуем. – Майор Леденец, не спеша, приблизился к маленькому и щупленькому медику, животом отодвинул его от Невского, встал рядом, оказавшись выше «кадровика-направленца» на целую голову. – Парень имеет «Предписание» на должность хирурга, он полетит со мной в Кандагар. Я тебе его не отдам, сволочь. Думаешь, я не знаю, как ты себе этот орденок купил за пятьсот чеков?! Все здесь покупаете и продаете: ордена, должности, женщин, наркоту, оружие, водку, камешки. Вам дай волю, так всю страну с молотка пустите! Ненавижу!!

Майор готов был броситься на перепуганного, съежившегося подполковника, но на его руках повисли сразу несколько друзей-офицеров.

«Направленец» отскочил в сторону и, уже убегая из палатки, прокричал: «Я это так не оставлю!»

Несколько минут стояла тишина. Потом разом заговорили все. Мнение было единодушным: давно пора здесь навести порядок, житья нет от этих жуликов, всех их надо «поставить к стенке».

Майор Леденец похлопал Невского по плечу и успокаивающе произнес:

– Не переживай Саша! Ничего он тебе не сделает. Это он тебя брал «на испуг», мол, вдруг повезет. Но ты, я вижу, тоже не промах. Так что спокойно готовься к отлету, сегодня будет борт уже точно. Полетим с тобой в славный город Кандагар. Но сразу предупреждаю, там тоже не «райское местечко», скорее наоборот. К нам в Кандагар в бригаду из Кабула летают, как в боевой рейд, еще и награды за такую «храбрость» кое-кто получает. Хотя, может, врачом батальона в другом месте тебе было бы безопаснее.

На завтрак Невский отправился с майором, своим новым знакомым. Ему положительно везло на встречи с хорошими людьми. Вместе с Леденцом они сходили и к дежурному, получили посадочные талоны без всяких проблем. Получив свое «Предписание» с отметкой о выезде, старший лейтенант окончательно успокоился – ничего ему этот подполковник не сможет сделать, ведь правда на стороне Александра.

В палатке к их возвращению уже опять организовывалось застолье – неугомонный орденоносец капитан вновь купил контрабандной водки. «Кандагарцы» вынуждены были принять приглашение – их не хотели отпускать без стаканчика «на дорожку».

Капитан-танкист решил поделиться с новичком-доктором еще одной «афганской мудростью»:

– Вот смотри, док, как я разливаю. Очень бережно. Разлив водки здесь особо мастерства требует. За каплю, пролитую на землю, можно и схлопотать. Уж слишком часто она, к сожалению, скоро будет тебе нужна, а провести ее через ленточку, небось, видел, как постыдно трудно. Брать ее здесь в дуканах опасно. Часто местные отраву подсовывают, или колпачок-«сюрприз» бывает. Его в Пакистане делают. Отвернешь чуть-чуть, он так хлопнет, что в лучшем случае без пальцев останешься, а в худшем – еще и без глаз. Много нашего брата по неопытности пострадало. Я вот уже более двух лет Афгану отдал. Жив, вот и слава Богу. Вот давайте и выпьем, чтобы все, сидящие за этим столом остались живы.

Офицеры сдвинули граненые стаканы…

Часовой, проверив документы, пропустил майора и старшего лейтенанта на посадочную полосу. Майор уверенно двинулся с тощей сумкой к небольшому четырехмоторному самолету АН-12. Невский еле поспевал за ним, с трудом неся тяжелый чемодан и сумку. «Только бы не оторвалась ручка чемодана» – твердил он непрерывно. До самолета таки донес.

Солдаты выгружали из автомобиля последние ящики. Переносили их в «брюхо» серебряной «птички». Здесь же стояла небольшая группа офицеров с чемоданами и сумками – попутчики.

Вскоре автомобиль с солдатами укатил. Один из летчиков пригласил всех на посадку, проверял посадочные талоны, кивал, давая добро на вылет.

Винты начали свое стремительное вращение, самолет выехал на взлетную полосу, начался разбег. Мягко оторвались от земли. Летим! До свидания, Кабул! Здравствуй, далекий Кандагар!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.