2

2

В бюро пропусков Управления КГБ по Ленинградской области пришел мужчина, выложил паспорт на имя Макарова Василия Васильевича, потребовал свидания с начальником управления, показав два письма, полученные из Нью-Йорка. Дежурный просмотрел их, сказал, что из-за этого не обязательно идти к начальнику. Позвонил какому-то Григорию Павловичу.

В кабинете за столом сидел пожилой человек в коричневом в полоску костюме. Встал, поздоровался, предложил сесть и сказал:

— Слушаю.

Макаров выложил на стол паспорт. Григорий Павлович его не взял и еще раз сказал:

— Слушаю, слушаю.

Макаров стал шарить по карманам, ища письма, он их только что держал в руках и… на тебе. Наконец вытащил из бокового кармана пиджака два конверта и протянул их Григорию Павловичу. Тот взял, не глядя положил рядом и еще раз сказал:

— Я вас слушаю. В чем дело?

Макаров поерзал на стуле, хотел встать, потом неопределенно помахал руками и начал:

— Я родился и вырос в Ленинграде. Ни родственников, ни знакомых за границей у меня нет. Понимаете, нет. И вот получаю письмо из Нью-Йорка от какого-то Стоуна, в конверте еще конверт распечатанный и обратный адрес на нем указан мой, и фамилия моя. Понимаете?

— Понимаю.

— Английский я учил когда-то в школе. Сейчас немногое помню, но понял, что этот Стоун обращается ко мне не очень-то любезно: «Господин Макаров!» Понимаете, не «уважаемый господин», а просто «господин». И в конце письма подпись — Дж. Стоун. Если бы это было вежливое письмо, то он перед подписью поставил бы «с уважением» или что-то в этом духе. Я хотел взять словарь и перевести, но решил посмотреть второе письмо, в открытом конверте с нью-йоркским адресом. Оно оказалось написанным по-русски печатными буквами, и это такая дрянь, что я не стал переводить и поехал к вам. А обратный адрес указан мой, и фамилия моя…

Григорий Павлович посмотрел письмо, написанное по-английски, потом долго разглядывал конверт, на котором по-русски был указан обратный адрес ленинградца Макарова. Пробежав страницы этого письма, он усмехнулся, покачал головой и снял трубку:

— Ирина Васильевна, найдите Комарова, пусть зайдет.

Положив трубку на рычаг, обратился к Макарову:

— Автор этого письма, видимо, ошибся адресом, и оно попало другому человеку, который возвратил его…

— Но не мог же я…

Григорий Павлович согласился.

— Конечно, если человек скрывает почерк, пишет печатными буквами, то свой истинный адрес он не укажет.

Пока ждали, Макаров сидел и рассматривал кабинет. Откуда-то из-за стены донеслись приглушенные возбужденные голоса. Там играли в настольный теннис. Макаров взглянул на часы:

— Простите, у вас, наверно, обеденный перерыв…

— Да, обед, но мы скоро. Вот и Комаров.

Вошел невысокий смуглый молодой человек. Григорий Павлович сказал:

— Виктор Александрович, познакомьтесь. Это товарищ Макаров. Ему возвратили из Нью-Йорка якобы им отправленное письмо и препроводительная есть. Переведите ее.

Комаров пробежал глазами письмо, усмехнулся и посмотрел на Макарова.

— V Ясно, что адрес подставной. Ну ладно. — Он несколько минут молча читал письмо, еще раз усмехнулся. — В общем так: «Господин Макаров! Ваше письмо я прочитал по ошибке, поскольку адрес указан мой. Я вернулся из поездки, нашел в ящике много писем и торопливо вскрывал их. На Вашем письме я не обратил внимания, что фамилия указана не моя. Поскольку в тексте могло быть разъяснение по поводу истинного адресата, то я показал Ваше письмо моему товарищу, который перевел его со словарем, и я решил его возвратить Вам. Я человек деловой, и у меня нет времени искать истинного адресата. К тому же О. Кларков в Нью-Йорке не меньше, чем у Вас Ивановых. Постарайтесь внимательней надписывать адреса на Ваших посланиях. Поскольку я прочитал Ваше письмо, то хочу сообщить, что у нас и не такое пишут р Вашей странё. Но врать надо тоже уметь. Ни я, ни мой товарищ не поверили, что Ваши крестьяне жалеют об уходе немцев с советской территории. Да и вряд ли это кого-нибудь в мире убедит. Возвращаю Вам письмо. Прошу внимательно надписывать адреса и учесть, что мужчине не пристало жаловаться кому-либо на порядки в собственном доме. Дж. Стоун».

— Н-да, — сказал Макаров. — Отчитал. — Он вдруг вскочил: — Вы непременно найдите этого мерзавца! Ведь мое имя треплет! Надеюсь, быстро разберетесь?

— Не думаю. Во всяком случае, мы вас известим.

Макаров долго еще говорил, прежде чем уйти.

Григорий Павлович полистал письма и подал их Комарову:

— Заготовьте постановление о назначении экспертизы, возможно, письма содержат тайнопись.

— Вряд ли…

— Все может быть. За бездарным антисоветским текстом может быть скрыта более серьезная информация, хотя я тоже в это не верю…

Пока машинистка печатала текст постановления, Комаров еще раз прочитал письмо. «Н-да, значит кого-то в городе втягивает иностранная разведка. Еще не втянула как следует, но уже начинает. И этот кто-то, по всей вероятности, молодой парень. Грамотный и не очень умный. Неужели он не знает, что свойственный человеку почерк никак нельзя исказить? Даже в «Технике молодежи» рассказывалось, как привязывали карандаш к запястью, к локтю, писали левой, и все равно характер почерка сохранялся. Парень глуп еще потому, что неумело подделывается под малограмотного. Пишет: «…Наступает оттепель, просыпается природа и человек, усыпленный зимней стужей. Бодрость и веселье пробиваются сквозь усталость и безразличие к жизни… Холод я ненавижу. Я так страдаю от него зимой. И когда о нем думаешь, то даже в жару по телу бегут мураж-ки…» Он так хотел сделать ошибку, что букву «ж» вывел четче и старательнее, чем остальные. Парень глуп еще и потому, что действительно, как подметил этот Дж. Стоун, врет бездарно… «Крестьяне, которые жили в оккупации, делятся приятными впечатлениями о том времени. Они так страстно говорят, что жалели об уходе немцев и с нетерпением ждали прихода американцев. С этой надеждой они живут и поныне…» Да, развесистей клюквы не придумаешь… Интересно, далеко ли этот тип успеет зайти, пока его не обнаружат? И кто его обрабатывает? Ясно, что идет обработка, втягивание, и парня этого надо разыскать…